CC BY
17
ния», Л.Е. Бушканец - «А.П. Чехов и социально-психологические особенности разночинной интеллигенции конца XIX - начала XX в.», В.А. Кошелев - «"Оперный костюм": Чехов об А.К. Толстом», П.Н. Долженков - «Образ царя Соломона в повести Чехова "Огни"», Е.А. Тахо-Годи - «"Я Сигме не товарищ". А.П. Чехов и С.Н. Сыромятников: К истории одной антипатии», Э.Д. Орлов -«Литературные и литературно-бытовые связи "малой прессы" и "большой" литературы 1880-1890-х годов (К постановке проблемы)», А.П. Авраменко - «Ницшеанство младосимволистов (На материале мемуаров Андрея Белого)», М.В. Михайлова - «Степная сюита Сергея Бондарчука (Об экранизации повести А.П. Чехова "Степь")», Е.Н. Петухова - «Диалог с Чеховым: "Русское вранье" Л. Улицкой», А.А. Пауткин - «Горизонты прочтения: ("На краю света" Н.С. Лескова: Взгляд медиевиста)», А.А. Смирнов - «Взаимосвязь общего и сравнительно-исторического литературоведения».
Л.В. Родионова
Зарубежная литература
2010.02.027. БОНИН К. «БЮГ ЖАРГАЛЬ» ВИКТОРА ГЮГО. BONIN K. Victor Hugo's «Bug-Jargal» // Nineteenth century French studies. - Lincoln, 2008. - Vol. 36, N 3/4. - P. 193-202.
Преподаватель Арлингтонского колледжа Кэтрин Бонин, изучая литературоведческие оценки раннего романа В. Гюго «Бюг-Жаргаль», обнаруживает в них расхождения: часть ученых убеждена, что французский писатель - негрофоб, придерживающийся консервативных взглядов; другая часть видит в романе, напротив, проявление негрофилии и протест против рабства. Автор статьи полагает, что предпочтение одной из этих, противостоящих друг другу интерпретаций упрощает проблематику романа В. Гюго.
Необходимо учитывать, что писатель создал две версии произведения - 1820 и 1826 гг. Первая версия вышла анонимно, вторая была подписана именем Гюго. Хотя писатель в конце 1820-1830-х годов часто заявлял, что никогда не переделывает то, что публиковал ранее; готовя собрание своих сочинений, он искал «достойные для печати тексты», что и обусловило переделку «Бюг-Жаргаля». Это сложное произведение, полагает К. Бонин, может быть лучше
понято, если видеть в нем не прямолинейное отражение авторского консерватизма или либерализма, а испытание взаимодействия языка и власти. Террор предстает в романе «массивным словесным потоком, способным убить» (с. 195). Эффективность риторики восставших рабов, показанной как разнородная амальгама, присваивающая силу и престиж речи белых хозяев, очевидна, но романист осуждает эти акты присвоения «языка белых» как смешные и кощунственные одновременно. Гюго в «Бюг-Жаргале» не защищает власть белых или восставших черных рабов, он стремится посредством эстетической оппозиции возвышенного и гротескного преодолеть хаос революционного террора. Именно в это время писатель сочиняет свой манифест - «Предисловие к "Кромвелю"», опубликованный в 1827 г. Взаимосвязь романа и манифеста, по мнению К. Бонин, особенно видна в добавлениях к «Бюг-Жаргалю» 1826 г. Прекрасная девушка Мария и уродливый карлик Хабибра представляют собой романтические эмблемы абстрактных концептов возвышенного и гротескного. Невинность и нравственная чистота связаны с красотой, а моральные дефекты - с физическим уродством. Эту идею Гюго теоретически разовьет в «Предисловии», приведя примеры из театра, архитектуры, живописи. В «Бюг-Жаргале» образы персонажей обладают живописностью, визуаль-ностью: так, Хабибра отвечает характеристике гротеска в манифесте («отвратительная фигура придворного карлика») и походит на героев некоторых картин Рубенса.
В доме д'Оверне Хабибра облечен ролью шута-раба. Эта роль обусловлена тем, что хозяин разыгрывает из себя позднефео-дального сеньора. Претензии дяди главного героя на средневековую феодальную роскошь не менее сомнительны, чем присвоение восставшими рабами власти в колонии. Стиль управления д' Оверне-старшего санкционировал восстание - и его участники устанавливают ту же иерархию, только власть оказывается с другим цветом кожи. Автор романа явным образом выступает против насилия, которое воплощает Хабибра. Особенно опасными оказываются представители смешанных рас. Сам Бюг-Жаргаль указывает на особенно явное ничтожество Биассу (другого предводителя восставших), поскольку «он не негр, а мулат». Двурасовые герои -Хабибра, Биассу - шарлатаны и демагоги, они противопоставляются «чистому» африканцу Бюг-Жаргалю, его идеалистической рево-
люционной тактике. Дело не в том, что д'Оверне - наблюдатель с ограниченным кругозором и неправильно истолковывает действия восставших. Сам Гюго полагает, что революционный террор и насилие бунтовщиков - равноценны, они демонстрируются писателем как акты каннибализма. Обе формы угрожают жизни Марии, являющейся эмблемой чистоты, в том числе чистоты брака с д'Оверне. Все революционеры со смешанной кровью биологически связаны со своими белыми отцами, а идеологически - с антирасовой идеологией французских революционеров. Подобная двойная связь - фигуральная и буквальная - усложняет простую антитезу белых и черных, рабов и свободных граждан.
Если в «Робинзоне Крузо» фигуры дикарей-каннибалов максимально удалены от европейцев и ментально, и физически, то в «Бюг-Жаргале» «каннибалы» (в фигуральном смысле) тесно связаны с их белыми противниками. Биассу и Хабибра используют высказывания колониальных властей, разрушая и воспроизводя эту власть в одно и то же время. Более того, вожди смешанной расы, они и биологически отчасти связаны с белыми отцами-колонизаторами, и идеологически повторяют республиканские речи белых. Они делают ошибки, неловко, неграмотно используют французский язык, но молодой д' Оверне, которому Биассу предлагает жизнь в обмен на редактуру его безграмотного воззвания, отказывается исправлять текст письма восставших, и тем самым совершает акт героизма. Героические качества данного персонажа, по мнению автора статьи, объясняются его французским образованием и происхождением - он не уроженец Сан-Доминго. Однако для Конвента убеждения д' Оверне, не совпадающие с республиканскими идеалами, являются свидетельством того, что он - не настоящий француз, он - враг патриотов (отождествлявшихся со сторонниками республики).
Основная часть романа Гюго - повествование от первого лица. Рассказчик, Леопольд д'Оверне является одним из главных элементов нарративной структуры «Бюг-Жаргаля». Он лучше понимает, что происходило в лагере восставших, чем это осознают сами восставшие. В то же время в его рассказ вторгаются вкрапления от третьего лица, которые усиливаются в редакции 1826 г., поскольку автор романа хочет внести в текст произведения исторические уточнения и дополнения. Во втором варианте Гюго вводит,
кроме того, множество деталей географического и этнографического характера, чтобы усилить романтический местный колорит. Слушатели рассказа, армейские офицеры, верят не всему, что говорит д'Оверне, некоторые вещи считают абсурдом, смеются над сентиментальностью рассказчика и таким образом переводят его личную трагедию и историю социального кризиса в фарсовую тональность. Но вторжение гротеска в повествование о возвышенной любви позволяет показать не их правоту или неправоту, а различие точек зрения, сложность романного текста «Бюг-Жаргаля».
Н.Т. Пахсарьян
2010.02.028. ХАЛТРИН-ХАЛТУРИНА ЕВ. ПОЭТИКА «ОЗАРЕНИЙ» В ЛИТЕРАТУРЕ АНГЛИЙСКОГО РОМАНТИЗМА: РОМАНТИЧЕСКИЕ СУЖДЕНИЯ О ВООБРАЖЕНИИ И ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРАКТИКА. - М.: Наука, 2009. - 350 с.
Предмет исследования кандидата филологических наук Е.В. Халтрин-Халтуриной (ИМЛИ РАН) - «поэзия воображения» в английском романтизме, противопоставленная «поэзии вдохновения» и «поэзии фантазии». Первая веха «поэзии воображения» -«Лирические баллады» У. Вордсворта и С.Т. Колриджа; последняя (из наиболее ярких) - поэзия П.Б. Шелли итальянского периода, т.е. речь идет о периоде 1798-1822 гг.
Как показывает исследовательница, к концу первых десятилетий XIX в. каждый крупный английский поэт по-своему толкует понятия «воображение» и «фантазия» как в поэзии, так и в теории -в дискуссиях, лекциях, эстетических манифестах. Вспышки воображения, или «озарения», становятся смысловыми центрами многих лироэпических произведений рубежа XVIII-XIX вв., а их описания и композиционное оформление поэм зависит от смысла, который автор вкладывает в понятие «воображение».
В реферируемой книге семь глав - о С.Т. Колридже, Дж. Китсе, П.Б. Шелли и Д.Г. Байроне, три первых (и в сущности главных) главы - об Уильяме Вордсворте - его суждениях о воображении, его поэме «Прелюдия, или становление сознания поэта» и об озарениях, или «местах времени» (spots of time), в его лирике. У. Блейк, поэт-мистик, остается за пределами «поэзии воображения» и поэтому - монографии. Признавая то, что он был сторонником дифференциации понятий «воображение» и «фантазия», ис-
