CC BY
25
СОЦИАЛЬНАЯ ПСИХОЛОГИЯ И СОЦИОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫ
2009.02.014-017. СОЦИАЛЬНОЕ СРАВНЕНИЕ: КРОССКУЛЬТУРНЫЙ АНАЛИЗ. (Сводный реферат).
2009.02.014. GUIMOND S. Social comparison process and levels of analysis // Social comparison and social psychology: Understanding cognition, intergroup relations and culture / Ed. by S. Guimond. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2006. - P. 1-11.
2009.02.015. FISKE S., CUDDY A. Stereotype content and relative group status across cultures // Ibid. - P. 249-263.
2009.02.016. LORENZI-CIOLDI F., CHATARD A. The cultural norm of individualism and group status: Implications for social comparisons // Ibid. - P. 264-282.
2009.02.017. Social comparisons across cultures: Change and stability in self-views - experimental evidence / Guimond S., Lorenzi-Cioldi F., Chatard A. e. a // Ibid. - P. 318-344.
В реферате нашли отражение статьи из коллективной монографии, изданной по инициативе и под редакцией С. Гимона (Лаборатория социальной и когнитивной психологии университета Блеза Паскаля, Франция) и посвященной новейшим исследованиям в области социального сравнения. Феномен социального сравнения прочно занял позицию одного из центральных объектов социально-психологического знания еще в 50-е годы прошлого столетия - после выхода в свет классической работы Л. Фестингера1. С тех пор социальное сравнение изучалось преимущественно на индивидуально-когнитивном, межличностном и групповом уровнях и рассматривалось как ключевой фактор формирования и изменения социальной идентичности. В последнее десятилетие, однако,
1 См.: Festinger L. A theory of social comparison processes // Human relations. -L., 1954. - Vol. 7, N 2. - P. 117-140.
психологи все чаще обращаются к макроаспектам этого явления, в частности к сопоставительному анализу процессов социального сравнения в разных культурных контекстах. Эмпирические и теоретические исследования подобного рода являются частью успешно развивающейся в ХХ1 в. «кросскультурной» (или просто «культурной») психологии. Их цель - по преимуществу эмпирическое выявление содержательной специфики процесса социального сравнения, меняющейся от культуры к культуре, на фоне культурной инвариантности некоторых его механизмов.
По мнению С. Гимона (014), интерес социальных психологов к кросскультурному измерению процессов социального сравнения знаменует собой новый этап в развитии этой дисциплины. Более того, новейшие разработки психологов в этой области доказывают, что «процесс социального сравнения имеет огромное значение -как в эмпирическом, так и в теоретическом плане - для понимания роли культуры», - категории, которая с недавних пор «стала центральным конструктом социального знания, включая социальную психологию» (014, с. 7). Поэтому в монографию, подготовленную ведущими европейскими и американскими специалистами в области психологии социального сравнения, был включен раздел, который дает предварительное представление о характере связи между процессами социального сравнения и их (кросс) культурным контекстом.
С. Фиске и Э. Кадди (факультет психологии Принстонского университета, Нью-Джерси, США) обсуждают результаты серии эмпирических исследований, проведенных под их руководством в 2004 г. в 17 странах Европы и Азии (015). Их цель состояла в проверке панкультурного содержания авторской гипотезы, сформулированной двумя годами ранее и нашедшей подтверждение «в культурном контексте Соединенных Штатов». Согласно этой гипотезе, между общественным статусом группы и социальной оценкой уровня ее «компетентности» существует устойчивая связь: чем выше статус (по сравнению с прочими группами), тем более значительные способности и навыки приписываются группе и ее отдельным представителям, и наоборот. Иными словами, социальный статус, опосредованный компетентностью, оправдывает социальную успешность/неуспешность группы в глазах общества, расхо-
жим выражением чего служит сентенция о том, что человек получает то, чего он заслуживает.
Фиске и Кадди особо подчеркивают, что в данном случае речь идет не об объективных (социально-экономических и прочих) характеристиках группы, а об её перцептивном образе, т.е. о социально-психологическом стереотипе восприятия, сравнения и оценки статусов и уровней компетентности (успешности) различных социальных образований. Эта методологическая особенность трактовки авторами процесса социального сравнения нашла отражение в разрабатываемой ими модели «содержания стереотипа», которое рассматривается как производное от двух перцептивных переменных - от восприятия статуса группы и уровня её состязательности. Стереотип восприятия более высоких статусных групп как более «компетентных» (и потому «заслуживающих» своего уровня материального и социального благополучия) является психологическим отражением иерархической организации современного общества, замечают Фиске и Кадди. Его социальная функция - «оправдание системы» и поддержка status quo: «На уровне группы такой стереотип выступает средством легитимации сложившейся организации общества и существующего властно-престижного ранжирования» (015, с. 250).
Серия интервью, проводившихся в 2002 г. среди американских студентов, подтвердила корреляцию сравнительного восприятия статуса группы с оценкой ее социальной компетентности1. Культурно-психологическим фундаментом данного стереотипа, по мнению Фиске, выступают такие характеристики североамериканской культуры, как индивидуализм, приверженность нормам протестантской этики, а также «диспозиционность», т.е. тенденция объяснять поступки и их последствия социально-психологической предрасположенностью их субъекта, а не ситуационными факторами. Вместе с тем с большой долей вероятности можно утверждать, что в иных - неиндивидуалистских - культурных контекстах (например, в азиатских), где идеологическая ценность меритократии и моральные нормы протестантизма не имеют распространения, дан-
1 См.: A model of (often mixed) stereotype content: competence and warmth respectively follow from perceived status and competition / Fiske S.T., Cuddy A.J.C., Glick P., Xu J. // J. of personality and social psychology. - Washington, 2002. - Vol. 82, N 6. - P. 878-902.
ная корреляция не работает. Для проверки этого предположения Э. Кадди и ее коллеги провели масштабную серию опросов в Европе (Бельгия, Франция, Великобритания, Германия, Нидерланды, Португалия, Испания, Болгария и Норвегия), Латинской Америке (Коста-Рика), Азии (Гонконг, Южная Корея, Япония) и в Израиле (иудеи и мусульмане). Респондентами были студенты крупнейших национальных университетов (1535 человек, 60% - женщины, средний возраст 21 год, представители 14 национальностей). Участников опроса попросили перечислить группы, которые принято выделять в их национальных сообществах в качестве социальных единиц (основаниями для квалификации служили такие переменные, как пол, возраст, раса, вероисповедание, профессия, навыки и способности), - с указанием их общественного статуса. Необходимо было также идентифицировать свою групповую принадлежность в рамках составленного списка, а затем ответить на следующие вопросы: а) обладают ли и в какой мере члены каждой из перечисленных общественных групп социальной компетентностью (способностями, навыками и т.п.); б) считается ли та или иная группа экономически успешной/неуспешной и материально обеспеченной; в) каков характерный для нее уровень образования?
При этом респондентов просили не столько высказать свое собственное мнение, сколько попытаться отразить социально принятые представления об иерархии общественных групп.
Результаты опросов во всех 17 странах «полностью подтвердили гипотезу о том, что восприятие социального статуса коррелирует с рейтингом групповой компетентности», - замечают Фиске и Кадди (015, с. 255). Тем самым было доказано, что в любой культуре сравнительная оценка групповой компетентности (как перцептивный феномен) может быть «вычислена» априори на основании (перцептивной же) оценки ее статусного положения внутри социальной иерархии. Полученный результат может рассматриваться в одном ряду с полученными ранее данными, которые демонстрируют универсальность некоторых принципов и механизмов групповой стереотипизации на фоне специфического содержательного наполнения перцептивных и оценочных стереотипов в разных культурных контекстах. Новизну своего подхода к проблеме американские психологи усматривают в том, что разработанная ими модель содержания стереотипов выявляет и акцентирует «тождест-
венность базовых структур межгрупповых отношений, которые... остаются неизменными в разных культурах, делая возможным прогнозирование стереотипных представлений о компетентности группы на основании ее перцептивного сравнительного статуса» (015, с. 257).
Ф. Лоренци-Чиольди и А. Шатар (Женевский университет, Швейцария) продолжают обсуждение вопроса о связи процессов социального сравнения со статусной динамикой (016). В отличие от С. Фиске и Э. Кадди, швейцарские психологи сопоставляют сравнительно-оценочное поведение групп разного социального статуса в рамках одной культуры - западноевропейской. По их мнению, интракультурный подход позволяет выяснить, как позиция группы в социоструктурной иерархии ее сообщества (и в контексте доминирующих культурных представлений и ценностей) сказывается на выборе ею той или иной стратегии социального сравнения (межличностной либо межгрупповой). Первая стратегия предполагает сопоставление себя как личности с прочими индивидами независимо от их групповой принадлежности; вторая означает предпочтение в качестве сравнительного vis-à-vis той или иной аут-группы, причем индивидуальное Я позиционируется исключительно в терминах его ин-группового членства.
В социальной психологии и антропологии накоплен обширный материал, демонстрирующий культурное противостояние западного и восточного ценностных образов человека: если на Востоке высшей ценностью считается внутренняя гармония социального целого, ответственность за которую ложится на отдельных индивидов, то на Западе ценностным идеалом является самодостаточная, автономная и даже эгоцентрическая личность, которая значима сама по себе, безотносительно к ее групповой принадлежности. Иными словами, западная культура акцентирует индивидуальную уникальность и неповторимость конкретного человека; индивид и его поступки рассматриваются в этом контексте как продолжение его внутренних характеристик и диспозиций. «В западном обществе - пишут в связи с этим Лоренци-Чиольди и Шатар, - люди демонстрируют свой коллективизм посредством жесточайшего индивидуализма» (016, с. 264).
Таким образом, для западного культурного сообщества характерен устойчивый ценностной идеал уникальной, автономной и
самодостаточной личности, который имеет консенсуальную природу. Тем не менее (и в этом швейцарские авторы видят новизну своей позиции) консенсуальность данного идеала «асимметрична»: выбор диктуемой традицией культурно-предпочтительной (межличностной) стратегии социального сравнения является прерогативой групп с высоким социальным статусом, тогда как «зависимые» и «подчиненные» члены сообщества скорее изберут для себя межгрупповой вариант сравнения и оценки, акцентируя свою групповую идентичность (т.е. сопоставление себя как члена ин-группы с теми или иными аут-группами). «Члены высокостатусных групп, -поясняют свою мысль авторы, - воплощают общественные ценности в большей мере, чем субъекты низкостатусных групп... следовательно, групповой статус выступает своего рода регулятором, или "модератором" общей для всех членов сообщества стратегии, которая предписывает сравнение между самодостаточными, неповторимыми индивидами» (016, с. 264).
Как показал в свое время Г. Тэджфел, система ценностей, принятая в социальном сообществе, как раз и служит отправным пунктом межгрупповой дифференциации; более того, межгрупповая дискриминация - как результат социального сравнения - усугубляется именно на фоне разделяемых всеми культурных стандартов. Сами же стандарты, считающиеся консенсуальными, навязываются обществу обитателями высших этажей социальной иерархии. Отсюда следуют два гипотетических вывода применительно к проблеме социального сравнения, заключают Лоренци-Чиольди и Шатар. Во-первых, идеал независимой самодостаточной личности привносится в западный культурный контекст субъектами тех групп, которые находятся на верхних ступенях социальной лестницы; во-вторых, представители этих групп более склонны поддерживать данный культурный стандарт, чем «зависимые» члены сообщества, и потому чаще прибегают к продиктованной этим стандартом межличностной стратегии социального сравнения. Низкостатусные группы, напротив, ощущают себя более защищенными в качестве субъектов группового целого и потому выбирают не согласующуюся с культурным императивом стратегию межгруппового сравнения. Этот выбор осуществляется на фоне сравнительного же генезиса самой социальной иерархии, поскольку
статус по своему определению является оценочной категорией, т.е. результатом социального сравнения.
Во второй части статьи швейцарские психологи иллюстрируют предложенную ими двухступенчатую модель «статуса как модератора социального сравнения», оперируя данными, полученными ими в 2002-2004 гг. в ходе интракультурного исследования понятия «престиж» в европейском обществе и сопоставительного анализа гендерных поведенческих стереотипов.
Для верификации тезиса о присутствии в европейском культурном контексте ценностного идеала уникальной автономной личности Лоренци-Чиольди и Шатар приводят данные опросов, цель которых заключалась в идентификации ин-культурных социальных представлений о престиже (случайная выборка, европейцы, 24 мужчины и 36 женщин). Респондентам предлагалось высказать свои соображения о том, почему тот или иной товар считается «престижным» (в список возможных факторов входили: традиционность, шумная реклама, адекватность подачи в СМИ, ограниченное число экземпляров, труднодоступность, уникальность, адресное предназначение, высокая цена, качество, «раскрученность» бренда). Аналогичного рода опросы другой группы респондентов (случайная выборка, европейцы, 87 мужчин и 57 женщин) касались факторов привлекательности для автовладельцев только что приобретенных ими машин (котируемость марки, безопасность, надежность, легкость в управлении, удобство, практичность, гендер-ное предназначение - «специально для женщин / настоящая мужская модель», современность, оригинальность, экстравагантность). В обоих исследовательских проектах респонденты поставили на первое место такие характеристики товара, которые демонстрировали либо подчеркивали его неповторимость, уникальность, оригинальность, а также личностную самобытность их реального либо потенциального обладателя. Престижными оказались предметы потребления элитарной направленности, которые предназначены «для немногих», «не для всех», «только для избранных» и т.п. Новоиспеченные автовладельцы самым большим достоинством выбранной ими модели считали «ее удобство лично для меня», «оригинальность», «приспособленность для лиц того или иного пола», т.е. адресность и индивидуальность. «В целом, - резюмируют свои выводы Лоренци-Чиольди и Шатар, - шопинг-поведение
респондентов демонстрировало их приверженность общепринятым нормам культурного индивидуализма» (016, с. 263).
Для проверки и конкретизации гипотезы о статусной «асимметрии» культурного сравнительно-оценочного стандарта швейцарские психологи использовали данные своего многолетнего исследовательского проекта «с привлечением гендера в качестве индикатора группового статуса» (016, с. 270). Литература, посвященная специфике восприятия своего Я и самопрезентации у мужчин и женщин, позволяет утверждать, что мужской (инструмен-тально-агентный, эгоцентристский) гендерный стереотип ближе к европейской культурной норме самодостаточной автономной личности, чем женский (экспрессионистски-реляционный, ориентированный на других). Поэтому предпосылкой исследования Лоренци-Чиольди и Шатара явился тезис о мужском гендерном стереотипе как отражающем нормы более высокой статусной группы, во-первых, и общекультурного европейского сравнительного императива, во-вторых. Соответственно предполагалось, что мужчины-европейцы более склонны позиционировать себя как автономных индивидуалистов и оценивать себя в качестве личности в ряду других независимых личностей, чем женщины, представляющие в данном культурном контексте более низкую («зависимую») статусную группу и тяготеющие к межгрупповому сравнению себя как членов ин-группы с представителями аут-групп.
В опросах, состоявших из четырех этапов, приняли участие 511 мужчин и 713 женщин (студенты швейцарских колледжей). На I этапе анализу подлежала степень соответствия мужских и женских гендерных оценочно-сравнительных стереотипов общекультурному нормативу автономного индивида. На II и III этапах фокусом исследования выступала гендерная специфика Я-концеп-ций и самопрезентации (по результатам: а) сравнения себя «с людьми вообще», «с мужчинами», «с женщинами», «с представителями западной/восточной культуры»; б) выбора для себя позитивной/негативной характеристик как «независимого человека/индивидуалиста» - западный культурный контекст, или «коллективиста/ведомого» - восточный культурный контекст). На заключительном этапе сопоставлялись мужская и женская ген-дерные сравнительные стратегии в разных оценочно-компаративистских условиях (сравнение ин-группового, межгруппового,
интра- и межкультурного характера). Результаты всех четырех этапов исследования подтвердили гипотезу авторов о том, что статусно более высокий мужской стереотип социального сравнения ближе к европейской культурной норме индивидуально-личностной автономии, чем женская стратегия преимущественно ин-группового (коллективного, «восточного») типа сравнения. Женщины чаще и охотнее позиционировали себя как субъектов тендерной ин-группы; мужчины же обычно воспринимались и оценивались как «люди вообще» (причем представителями обоих полов). При этом женщины сохраняли приверженность внутригрупповой стратегии сравнения даже в тех случаях, когда необходимость сопоставления себя с аут-группой не оговаривалась (т.е. в любых компаративистских контекстах). Мужчины же демонстрировали склонность к позиционированию себя в качестве автономных индивидуалистов (т.е. предпочитали негативную культурную характеристику как более яркую) во всех случаях, за исключением тех, когда им предлагалось специально сопоставить свою группу с аут-группой иной гендерной либо культурной ориентации: в таких условиях межличностная стратегия сравнения и оценки уступала место ин-групповой солидарности на фоне межгрупповой дифференциации. В заключение швейцарские психологи еще раз подчеркивают, что «индивидуалистическое самовосприятие и позиционирование являются неизбежными атрибутами западного общества», которые, однако, могут видоизменяться в зависимости от статусной принадлежности членов группы.
Кросскультурные аспекты социального сравнения как фактора формирования Я-концпции обсуждаются в статье Лоренци-Чиольди, А. Шатара и С. Гимона, написанной ими в соавторстве с психологами из университета Блеза Паскаля (Франция), Лувенского католического университета (Бельгия), Гронингенского университета (Нидерланды), Института психологических наук (Лидс, Великобритания), университета штата Канзас (США), Международного исламского университета (Куала-Лумпур, Малайзия) (017). В статье использованы еще не публиковавшиеся результаты эмпирической работы группы психологов под руководством С. Гимона1, а
1 См.: Social comparison, self-stereotyping and gender differences in self-construals / Guimond S., Chatard A., Martinot D., Crisp R.J., Redersdorff S. // J. of personality and social psychology. - Washington, 2008. - Vol. 90, N 2. - P. 221-242.
также данные, полученные авторами в ходе самостоятельных исследований процессов социального сравнения в разных культурных контекстах. В общей сложности в данной работе нашли отражение особенности Я-конструирования в восьми национальных культурах (Швеция, Франция, Нидерланды, Бельгия, США, Великобритания, Тунис, Малайзия; количество опрошенных составило 1342 человека, 785 из них - женщины, преимущественно студенты высшей школы, средний возраст 21 год).
Современные социальные психологи единодушны в том, что социальное сравнение является ключевым фактором создания образа Я и Я-концепии, поскольку знание о себе самом формируется преимущественно путем сопоставления себя с другими. До начала 90-х годов прошлого века психологи в основном интересовались образом Я в западной культуре, носитель которого традиционно рассматривался в терминах автономной, независимой и отдельной (отличной от других) личности. Затем аналитики обратились к восточным культурным контекстам, где доминирующим типом личности был признан «взаимозависимый» субъект, т.е. личностное Я, которое своей природой и генезисом обязано неразрывной взаимной связи и взаимным же отношениям с другими. Сравнительный анализ стереотипных Я-концепций «восточного» и «западного» образцов явственно продемонстрировал тот факт, что «представление о личностном Я - это культурный конструкт» (017, с. 319). Тем не менее до сих пор вне поля зрения социальных аналитиков оставался «главный механизм, ответственный за генезис различающихся Я-концепций, то есть социальное сравнение» (там же). В связи с этим основную задачу своей статьи коллектив авторов видит в «частичном восполнении этого пробела» посредством кросскуль-турного анализа типов социального сравнения и их сопоставительного влияния на формирование Я-концепций как культурных стереотипов.
В разработанном авторами статьи многоступенчатом проекте кросскультурного исследования социального сравнения как фактора, детерминирующего тип (точнее, стереотип) социокультурного конструирования образа Я, использовались следующие переменные:
1) гендерные стереотипы (как содержание Я-концепции);
2) индикатор «властной дистанции» (power distance, PD), отражающий степень принятия данной культурой в качестве «естественной нормы социального порядка» тех или иных видов неравенства (в данном исследовании - индикатор гендерной социальной асимметрии): если культурные нормы признают неравноправие властных позиций социальных групп легитимным, такой культуре присваиваются высокие очки по шкале PD, если же культура нацелена на редукцию социального неравенства, ее показатель PD считается низким1;
3) индивидуальный/коллективный уровень социального сравнения и, соответственно, доминирующий в культуре тип социального компаративизма - ин-групповой (в данном исследовании -сравнение в рамках «своей» мужской/женской гендерной группы) либо межгрупповой (в данном исследовании - сопоставление «своей» мужской/женской группы и себя как ее субъекта с аут-группой: представители другого пола либо «люди вообще»).
Гипотеза, сформулированная авторами статьи и подлежащая кросскультурной верификации, явилась попыткой противостоять методологической тенденции, которая закрепилась в социальной психологии со времен Л. Фестингера, а именно - рассматривать социальное сравнение как преимущественно межличностный (индивидуально-психологический) процесс. Действительно, за 50 лет, прошедших со времени первых публикаций Фестингера, в психологической науке было накоплено немало эмпирических свидетельств в пользу его тезиса о том, что в повседневной жизни люди чаще и охотнее сравнивают себя «с теми, кто на них походит» (т.е. с членами ин-группы), либо со своим прошлым личностным опытом (темпоральный тип индивидуального сравнения). Тенденция ограничить анализ социального сравнения межличностным уровнем свойственна и тем психологам, которые занимаются проблемой гендерных отношений. В таком случае, замечают авторы статьи, сам собой напрашивается вывод о гендерной идентификации и конструировании мужского / женского образа Я как об относительно устойчивых процессах, не подверженных культурным вариациям.
1 См. подробнее: Hofstede G. Culture's consequences: international differences in work-related values. - Beverly Hills (CA): Sage, 1980; Hofstede G., McCrae R. Personality and culture revisited: linking traits and dimensions of culture // Cross-cultural research. - L., 2004. - Vol. 38, N 1. - P. 52-88.
Нежелание исследователей принимать всерьез межгрупповой (коллективный) уровень процессов социального сравнения во многом объясняется тем, что до недавнего времени в социальной психологии в качестве главного ее персонажа господствовал представитель западного культурного контекста - автономный индивид, чья личностная идентичность складывается как «продолжение» его внутренних характеристик и диспозиций. Наметившийся в последние годы интерес к «реляционному» типу личности, характерному для восточных культур, должен изменить сложившийся методологический стереотип. Кроме того, данный подход в целом не может предложить удовлетворительного объяснения такого распространенного (и всесторонне описанного в литературе) явления, как относительная групповая депривация. Очевидно, что для того, чтобы почувствовать себя и свою ин-группу ущемленными в правах, необходимо сначала сравнить ее с прочими социальными образованиями, т.е. перейти на коллективный уровень социальных сопоставлений. Между тем еще в ранних работах Г. Тэджфела содержались идеи, которые можно считать теоретическим объяснением механизмов коллективного (межгруппового) типа социального сравнения. В частности, Тэджфел утверждал, что «критерий схожести (тождества), который имеет столь большое значение при индивидуальном сравнении, заменяется критерием легитимности применительно к сравнениям межгрупповым» (цит. по: 017, с. 322).
Смысл утверждения Тэджфела сводится к тому, что группы, которые сначала воспринимались как в принципе несравнимые, подлежат критическому сопоставлению в таких социальных ситуациях, которые делают очевидным нелигитимность их неравенства. Иначе говоря, по Тэджфелу, эволюция межгрупповых отношений, исходным моментом которых выступает социальная дифференциация и преимущественно ин-групповые сравнения, постепенно достигает точки, где стабильность структурной организации социального целого ставится под сомнение, и тем самым высвечивается нелигитимность существующей межгрупповой иерархии. С этой точки зрения межгрупповые сравнения становятся релевантными, прежде всего, тогда, когда возникает вопрос о легитимности существующего в обществе распределения групповых статусных позиций.
Для подтверждения идей Тэджфела авторы статьи используют показатель РБ, сравнивая перечисленные выше национальные
культуры с точки зрения социального восприятия гендерного неравенства как легитимного/нелигитимного аспекта социального порядка. «Сопоставление культур по индикатору РБ в качестве фактора социального сравнения позволит нам непосредственно верифицировать базовую гипотезу Тэджфела», - убеждены Гимон, Лоренци-Чиольди, Шатар и их соавторы (017, с. 323). В связи с этим они формулируют основную гипотезу своего исследования, касающегося воздействия культурного контекста на выбор социальным сообществом типа социального сравнения (межличностного/межгруппового) как функции высокого/низкого показателя РБ: в культурах, получивших высокие баллы по шкале Хофстеде (властная асимметрия легитимна), гендерные группы предпочтут ин-групповые сравнения, усиливающие и акцентирующие их групповую идентичность в качестве женщин/мужчин; в культурах, где показатель РБ низкий, более типичными будут межгрупповые сравнения (сопоставления женщин и мужчин либо каждой из этих групп с «людьми вообще»).
Очевидно, что в последнем случае будет наблюдаться тенденция к уменьшению гендерной асимметрии (на уровне ее восприятия) и относительной групповой депривации; в первом случае, напротив, различия властных позиций будут восприниматься как естественные и легитимные аспекты социальной структуры. При этом выбранный (доминирующий в культуре) тип социального сравнения будет регулировать и процесс создания гендерной Я-концепции, так что конструирование своего Я в терминах пола «скорее культурно-вариативно, чем фиксировано» (017, с. 325).
Таким образом, гипотеза авторов сводится к утверждению, что «гендерные различия Я-конструирования не являются величиной постоянной; они суть производные от процессов социального сравнения» (там же). В зависимости от избранной референтной группы (люди того же либо противоположенного пола или люди вообще) гендерная Я-концепция будет ориентирована на ин-групповые стереотипы (в культурах с высоким показателем властной дистанции) либо на межгрупповые сопоставления (в культурных контекстах, где этот показатель низкий). Поэтому в первом случае гендерные аспекты самопрезентации окажутся менее значимыми, чем во втором, где принадлежность к классу мужчин/женщин
воспринимается как фактор заданного (естественного) неравенства их властных позиций.
Предварительное сопоставление восьми национальных культур по шкале оценки PD дало следующие результаты: Швеция -34 балла, Великобритания - 35, Нидерланды - 38, Бельгия - 65, Франция - 68, Тунис - 80, Малайзия - 104 балла. Итоговый анализ данных, полученных в серии опросов, подтвердил гипотезу Гимо-на, Лоренци-Чиольди и Шатара (и, косвенно, исходный тезис Тэджфела). В странах с высоким показателем PD, где сравнения между полами считаются некорректными, процесс Я-конструирования включал меньшее число гендерных различий (т.е. акцентировал типичные характеристики «своего» пола), чем в странах с низким уровнем властного дистанцирования.
Полученные результаты в целом согласуются с гипотезой Тэджфела о динамике межгрупповых сравнений в разных социо-структурных условиях. Они также подтверждают гипотезу авторов статьи о том, что социальное сравнение, характеризующееся межкультурной вариативностью, акцентирует и усиливает гендерные различия в контексте реляционного (основанного на взаимных отношениях) Я-конструирования» (017, с. 333). Таким образом, авторы получили доказательство того, что: а) процессы социального сравнения лежат в основании гендерных различий Я-концепций; б) культурные версии процесса социального сравнения объясняют вариации гендерных стереотипов в разных культурах.
Е.В. Якимова
