CC BY
27
2009.02.013. ГОДИН К. КРЕСТЬЯНСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ: ДЕРЕВНЯ И ГОСУДАРСТВО В ПОЗДНЕИМПЕРСКОЙ РОССИИ. GAUDIN C. Ruling peasants: Village and state in late imperial Russia. -De Kalb; Illinois: Northern Illinois Univ. Press., 2007. - 271 p.
Ключевые слова: Россия, XIX - начало XX в., деревня и государство, крестьянское управление.
В книге американского историка К. Годин, состоящей из введения, пяти глав и заключения, исследуются, преимущественно на материалах Московской, Рязанской и Тверской губерний, вопросы о том, как российская деревня ответила на новое законодательство и административную практику XIX - начала XX в. и как это, в свою очередь, воздействовало на государственные реформы (с. 5).
Автор полагает, что и реформистски настроенные бюрократы, и консерваторы - сторонники сильной, патриархальной власти, и неонародники, и либеральные публицисты парадоксальным образом сходились на том, что в отсталости, невежестве и беспомощности российских крестьян виноваты волостные писари, хозяева кабаков и деревенские старосты, которые блокировали всякие попытки внести какой-либо порядок, просвещение и справедливость в деревню. После десятилетий правительственных усилий сделать это образованные россияне считали, что эта худшая часть крестьян фактически правила деревней, сохраняя контроль над сельскими учреждениями.
Земельные общества и сельские сходы регулировали использование земли. Сельское общество было ответственно за распределение и сбор налогов, за выкупные платежи и т.д. Волостные суды представляли собой органы местного правосудия. Необычным в России было то, что этим учреждениям приходилось участвовать в модернизации страны. Государство все более вторгалось во внутреннюю жизнь деревни, принимая, особенно с 1890-х годов, новые законы и вводя новые институты. Автор стремится показать практику деревенских учреждений - земельного и сельского обществ и волостных судов - в их взаимоотношениях с представителями государственной власти.
В историографии на эти взаимоотношения достаточного внимания не обращалось. Исследователи подчеркивали, что дерев-
ня оставалась «закрытой» и не только не воспринимавшей преобразования конца XIX - начала XX в., но и сопротивлявшейся усилиям государства проводить их, что особенно явственно проявилось в революционные годы. В литературе фактически не исследовано значение постоянных контактов между крестьянами и представителями официальной власти в периоды относительной политической стабильности. Автор считает, что деревня отнюдь не была «закрытой». С течением времени резко увеличивалось число и многообразность контактов между крестьянами и должностными лицами. Если в 1840-х годах в Тамбовской губернии в производстве волостных судов находилось 1,4 тыс. дел ежегодно, то в начале XX в. - 130 тыс. Накануне Первой мировой войны каждый из 2 тыс. земских начальников вел в три раза больше дел, чем двумя десятилетиями раньше. К 1905 г. в волостных судах 43 губерний России проходило более 3 млн. дел ежегодно, что составляло 2/3 всех дел, рассматривавшихся в судах страны (с. 11). Большинство составляли дела о коллизиях в самой деревне (жалобы на старост, несогласия с решениями сельского общества, споры между соседями, конфликты в семьях и т.п.). Периоды согласия или солидарности деревни были исключением, раздоры - правилом. По мнению автора, сопротивление общины государству - только половина истории их взаимоотношений. Было и другое: сотрудничество крестьян с властью и проникновение в село, хотя и медленное, новых юридических понятий и норм закона, оказывавших реальное влияние на повседневную жизнь крестьянства, которое стремилось активно их использовать. Царская бюрократия, ее неспособность строить четкие взаимоотношения с крестьянством вызывали его недовольство и сопротивление властям.
Автор пишет, что законы о собственности подняли значение судебного решения споров о земле, обеспечивая новые стимулы и возможности защищать, восстанавливать и выдвигать разнообразные имущественные требования. Иски, признанные на основе «традиций», могли быть заявлены вновь под эгидой закона. Требования, не удовлетворенные «по процедурным основаниям», тоже могли рассматриваться по существу повторно. Стороны, участвовавшие в тяжбе, были все более способны бросить вызов самому существованию и сути «традиции». Дела, начавшись в волостном
суде, могли доходить до Сената. Споры имели особенность вновь возникать и после вынесения судебного вердикта.
Незавершенность юридической и административной системы сделала такое поведение крестьян не только возможным, но и фактически единственным ответом на ту неопределенность, которую вносили законы о собственности. Хотя чиновники и появились в деревне, их присутствие лишь усугубило многие проблемы, особенно связанные с ненадежностью прав крестьян, и прежде всего -на землю и собственность.
По мнению автора, административная система России накануне Первой мировой войны, несмотря на все проблемы и пережитки, все же не дает основания считать ее ответственной за падение царского режима.
Крестьяне стремились действовать в соответствии с законом, в форме обращений, подачи прошений и жалоб, предъявляя иски. Сенат обеспечивал некоторую гибкость юридической системы. Деревенские должностные лица, даже не затронутые коррупцией, не имели достаточно полномочий, чтобы принимать какие-то серьезные решения. Земские начальники нередко приспосабливались к ситуации в деревне. Если обращение крестьян за помощью в рамках юридической и административной системы не удовлетворялось, они могли обратиться к царю, царице, к министрам и т. д. с просьбой о решении дела.
Но все же отношения деревни с государственными учреждениями не были источником стабильности. Особенно это сказалось в годы Первой мировой войны. Слабость сельской администрации в России негативно отражалась на способности страны противостоять неизбежным напряжениям войны. Как невозможно рассматривать отношение крестьян к столыпинским аграрным реформам независимо от событий в предыдущие два десятилетия, так и их отношение к войне можно понять лишь в связи с изменениями, привнесенными в жизнь деревни проведением этих реформ. Когда крестьяне столкнулись в ходе войны с ее нарастающими тяготами, деревня уже не была прежней, уже существовала почва для недовольства правительством. Так, сельские жители без энтузиазма встретили призывы должностных лиц обеспечить большую помощь семействам мобилизованных, что можно понять лишь в кон-
тексте многолетнего конфликта в вопросе об общинном благосостоянии.
Война дестабилизировала сельскую Россию, но уже те напряженные отношения, которые существовали в деревне до 1914 г., показывали, что невзгоды войны будут иметь разрушительные последствия. Сельские административные учреждения были особенно плохо подготовлены к таким «перегрузкам». В первые шесть месяцев войны 35% земских начальников были мобилизованы. Из-за недостатка кадров МВД расширило практику назначения на освобождавшееся место совместителя - соседнего земского начальника. К концу 1915 г. их оставалось на службе менее 50%. Многие из деревенской администрации также были призваны в армию. На оставшихся легло много новых организационных обязанностей. Поэтому даже притом, что число дел, регистрируемых в волостных судах, упало в 1916 г. до половины их довоенного уровня, нагрузка на всех должностных лиц в сельской местности была чрезвычайно высокой - при уменьшении средств, выделяемых правительством.
Из-за кризиса административной системы МВД и губернаторы все чаще прибегали к увещеванию и «отеческой» риторике, -война вызвала почти рефлексивное возрождение языка патернализма. Так, когда в центральных губерниях начали циркулировать слухи о том, что семьи солдат будут освобождены от налогов, рязанский губернатор рекомендовал земским начальникам объяснить на местах «реальное значение дарованных преимуществ». МВД также наставляло своих служащих: надо убедить население, что права солдат, крестьян, призванных на службу, будут неукоснительно соблюдаться. Земским начальникам надлежит удвоить усилия, чтобы лично способствовать урегулированию земельных отношений. Если солдатки неспособны защитить свою собственность в отсутствие мужей, то местные власти должны завести дела против их обидчиков. Но если земские начальники даже в мирные 1890-е годы не поспевали «судить, убеждать, наказывать, разыскивать, запрещать», то их крайне переутомленные преемники в лихую годину войны могли делать еще меньше. Неудивительно, что в 1917-1918 гг. сельские жители обратились к привычным методам разрешения своих внутренних конфликтов.
В оценке значения преемственности и разрывов эры революционных и гражданских войн важно иметь в виду, что крестьянская
община и, соответственно, отношение крестьян к земле и собственности развивались в течение полустолетия. На это отношение оказывал влияние процесс взаимодействия крестьян с местными властями, обращение их к закону, к новым юридическим нормам, определявшим их правовое и имущественное положение.
Действия крестьян в 1917 г. не могут быть отделены от широкого политического контекста. В ходе революции и разрушения государственных учреждений политические ожидания сельчан драматично изменялись. В экстраординарных условиях войны и распада политической власти общинные учреждения могли быть мобилизованы для социальных и политических изменений. Сельское общество не только захватывало и перераспределяло земли землевладельцев, но также разрешало множество накопившихся внутренних конфликтов.
Возвращение к общим переделам земли, проводившимся по постановлению сельского схода, вовсе не свидетельствовало о том, что сельчане действовали сугубо локально и изолировано. Передел был единственным доступным им механизмом, чтобы учесть последствия демографического сдвига - приспособиться к возвращению солдат с фронта и притоку рабочих из голодающих городов, к резкому увеличению численности вдов и т.д. Кроме того, перераспределение земли не было и простым возвратом к общинному идеалу. Новый акцент на «уравнительности» этого распределения соответствовал духу времени. Крестьяне стремились соотносить свои местные дела с бытовавшими в стране политическими идео-логемами и даже выработали соответствующий язык и словарь.
Царское правительство, пишет автор, хотя и имело серьезные трудности в осуществлении реформ, тем не менее во многом достигло своих целей в деревне. Сельские жители в 1916 г. значительно отличались от своих дедов, освобожденных манифестом 1861 г. Они хорошо знали дорогу к земскому начальнику, в суд, к уездным и губернским властям и шли туда охотно, когда надо было решать свои дела. В то время как сельчане эффективно «окрестьянивали» волостной суд при решении дел по мелким преступлениям, в сфере гражданских отношений они были вынуждены приспосабливаться к официальным понятиям об обществе, правах и собственности. Крестьяне обращались в государственные учреждения и, официальным лицам, чтобы решить свои внутренние конфликты, и ни
волостной суд, ни сельский сход не пытались защитить местную автономию. Местные органы находились в тесном взаимодействии с государственными учреждениями. И во многих вопросах, в том числе собственности и землевладения, крестьяне старались держаться в русле действующего законодательства.
Склонность сельских жителей обращаться с исками, жалобами и просьбами в государственные учреждения не свидетельствовала об их полном доверии к этим учреждениям. Взаимоотношения властей и крестьянства были далеко не однозначными. Российская государственная политика к 1890-м годам выработала понятие, что выкупленная земля становилась собственностью, усилила роль общины, связав бремя налогов с правом держать землю, и определила основы «традиции», регулирующей передачу собственности. Но когда крестьяне стали действовать и заявлять ходатайства в соответствии с юридическими новациями, чиновники нередко игнорировали их аргументы. Чем активнее сельчане использовали учреждения и законы и чем чаще ходатайствовали перед властями, тем больше возникало препятствий между крестьянами и властями. Крестьянство ожидало, что государство, инициируя свое юридическое вмешательство в жизнь деревни, будет строго стоять на страже закона. Государство, однако, неохотно принимало последствия изменений, которые оно само и вызвало. Правительство не желало создавать структуру, в пределах которой могли бы решаться новые типы конфликтов. Апологетов широкого государственного вмешательства в дела деревни и сторонников политики патернализма роднило опасение «окрестьянивания» местных учреждений. Они отвергали решения, которые, по их мысли, со временем могли бы привести, например, к более активному вмешательству крестьян в исполнение закона и усилению их влияния на поведение местной администрации. Поэтому чиновники допускали лишь медленное и постепенное внедрение новаций в жизнь деревни. Должностные лица империи жили не в долгосрочных пределах теорий модернизации, а в своем времени. Некоторые реформаторы были недовольны слишком медленным темпом изменений в деревне, но их желание преобразовать жизнь крестьян наталкивалось на собственное представление о том, как это сделать наилучшим образом.
В официальных кругах бытовало мнение о том, что крестьяне упрямы, отсталы, беспомощны, не готовы к участию в граждан-
ском обществе, не способны уважать собственность, соблюдать юридические нормы, законы. Когда же крестьяне в массовом порядке пошли в суд, их стали обвинять в «сутяжничестве». Но такое отношение к крестьянам не было всеобщим. И в среде высшей бюрократии, и на местах встречались талантливые люди, среди них и земские начальники, которые хорошо понимали нужды деревни и видели, что в действительности представляет собой крестьянство.
Однако ключевые министерские посты накануне Первой мировой войны были в руках чиновников, с недоверием относившихся к установлению такого местного управления, которое бы ограничило административные вмешательства. Предлагаемые реформы были отклонены под тем предлогом, что сельское население-де искони имеет свои специфические потребности. Сопротивление реформам во имя традиции - «важнейшая часть российской истории, но это сопротивление шло от самых высоких государственных уровней, а не со стороны крестьянства» (с. 211).
Сопротивление государства давлению крестьянства, желавшего конструктивного местного устройства, пережило революцию. Советская власть унаследовала представление о крестьянах как об отсталых людях, ограниченность которых сказывалась и в их приверженности традиции. Подобно своим предшественникам, представители новой власти не восприняли те пожелания, которые содержались в ходатайствах и просьбах крестьян, используя в своих интересах существующее в деревне социальное расслоение. В трудностях своего проникновения в деревню они со всей классовой предубежденностью обвиняли «кулаков». Между царским и советским периодом истории России существовала общность воззрений правящей элиты, ее чрезвычайная обеспокоенность тем, что «неправильные крестьяне» все еще управляли деревней.
В.М. Шевырин
