CC BY
187
2008.03.003. ВОРКАЧЕВ С.Г. ЛЮБОВЬ КАК ЛИНГБОКУЛЬТУРНЫЙ КОНЦЕПТ. - М.: Гнозис, 2007. - 285 с. - Библиогр.: с. 261-283.
В работе исследуются «семантические и функциональные свойства лексических единиц русского языка, вербализующих представления его носителей о любви между людьми, не связанными какими-либо кровными узами: любви-страсти и любви-милости, первая из которых отмечена прототипически и замещает в сознании говорящих весь родовой любовный кластер. В конкретные задачи исследования входят анализ лингвокультурной специфики и семантической структуры концепта любви в русском научном, языковом и религиозном сознании, а также описание его социокультурной и психолингвистической ауры» (с. 8).
Монография состоит из введения, четырех глав (1. «Онтология концепта»; 2. «Любовь как лингвокультурный концепт»;
з. «Вариативность лингвоконцепта "любовь"»; 4. «"Карнавальная" и ассоциативная ауры концепта "любовь"») и заключения.
В работе приводится лингвокультурологическое определение концепта как «ментального образования любой степени общности, обладающего внутренней семантической расчлененностью, отмеченного этнокультурной спецификой и находящего фиксированное языковое выражение» (с. 254-255). При этом отмечается, что вследствие неопределенности самого признака «этнокультурная специфика» видовая пролиферация лингвоконцепта продолжается, захватывая все новые пласты лексического фонда языка.
Тем не менее, по мнению автора, «эвристический ресурс» лин-гвоконцепта далеко не исчерпан - «расширение предметной области лингвоконцептологии может идти по пути изучения междискурсной, речежанровой и идиостилевой вариативности лингвоконцептов, а также за счет изучения дискурсной кластеризации - их семантических объединений в определенной "области бытования"» (с. 255).
Подчеркивается, что все концепты-универсалии духовной культуры в принципе в той или иной мере телеономны: они способны создавать смысл существования человека и формировать цель жизни за пределами индивидуального бытия. При этом концепт любви оказывается дважды телеономным: как высшее жизненное благо, ради которого стоит жить, и как способ выхода за пределы собственного Я
и, тем самым, обретения жизненного смысла.
В число энциклопедических, дефиниционно избыточных признаков концепта любви в научной парадигме входят: 1) двойственный характер желания (блага себе и блага другому); 2) абсолютный, вне-нормативный характер оценки и выбора предмета; 3) эмоциональные переживания и их соматические проявления; 4) аберрация оптики в отношении предмета любви; 5) смыслосозидающая функция; 6) стрессовый характер ситуаций возникновения; 7) необходимость наличия понятия любви в «алфавите чувств» субъекта; 8) антиномия свободы выбора предмета и зависимости от него; 9) гедонизм, связь с наслаждением; 10) амбивалентность; 11) связь с красотой; 13) динамизм и неустойчивость.
Семантический прототип культурного концепта с той или иной степенью полноты воспроизводится во всех основных типах дискурса и областях сознания: научном, обыденном (языковом), религиозном и пр. Несущественные семантические признаки любви (гедоничность, непроизвольность / неподконтрольность, амбивалентность / антино-мичность, аномальность / вненормативность, каритативность, «алфа-витность», динамизм и др.) лежат в основании регулярных образных метафор в поэтическом дискурсе. «Образы любви» - это своего рода маски «чужих имен», которые примеряет себе концепт, выступая в качестве определенного «персонажа». В то же самое время один и тот же семантический признак, лежащий в основании базовой когнитивной метафоры, может порождать ее различные вербализации - «метафорические выражения», построенные на основе нескольких образов, а один и тот же метафорический образ - допускать различные толкования. Так, уподобление любви сну может отправлять к наслаждению (гедонизм) и к мимолетности-скоротечности (динамизм), уподобление тяжести - к заботе / ответственности (каритативность) и к страданию (амбивалентность); уподобление судьбе и божеству - к всесильности (неподконтрольность), игре и науке - к «алфавитности» как требованию наличия в «алфавите чувств» субъекта любви соответствующего знака для ее обозначения. И здесь особенно продуктивен признак амбивалентности / антиномичности любовного чувства, лежащий в основе уподобления любви болезни, пытке, борьбе, обузе и неволе, отождествления ее с чудовищем и ядом. В уподоблении любви огню и свету в зависимости от интенсивности последних реализуются две базовые универсальные метафоры, в которых с теплом и неярким
светом ассоциируются положительные эмоциональные состояния, а с обжигающим пламенем и с ослепляющим светом - отрицательные.
Исследование значимостной, внутрисистемной составляющей концепта «любовь / love» показывает, что историческая семантика, воплощенная в «культурной памяти» имени концепта, отражается на распределении ЛСВ и частеречных реализаций этого имени, определяет состав семантических множителей, используемых в лексикографическом описании этого концепта, а также участвует в становлении его синонимических и антонимических ассоциативных связей.
Вариативность концептов-универсалий духовной культуры проявляется прежде всего в междискурсной реализации, форма которой зависит от области их бытования.
«Милость», «жалость» и «блаженство» представляют собой «аффилированные» дискурсные варианты соответствующих «материнских» концептов - любви и счастья, образованные гипостазирова-нием определенных семантических компонентов последних: «милость» и «жалость» - признаков «каритативного блока» любви, «блаженство» - субъективной составляющей фелицитарной оценки.
Их имена составляют маркированные члены в синонимических парах «любовь - милость», «любовь - жалость» и «счастье - блаженство», отмеченные функциональной ориентацией на преимущественное употребление в определенном типе общественного сознания: «милость» и «блаженство» - в религиозном сознании, «жалость» - в обыденном.
Женские представления о любви отличаются большей духовностью, в их ответах, в отличие от мужских, любовь никогда не отождествляется с сексом и чувственным желанием. В отличие от гендерной «вторичности» женского понимания счастья понимание любви в русском языковом сознании гендерно первично, и у образа любви преимущественно женское лицо.
С возрастом любовь теряет ореол романтичности и возвышенности, понятие любви становится вполне доступным словесной формулировке, из него уходят «андрогинные», комплементарные представления о партнере, с которым «не скучно вдвоем», и желание «заменить себя другим» и брать на себя заботу о его благополучии. Менее значимой в любовных отношениях становится доверительность и более значимыми - душевные волнения.
С возрастом сама любовь становится несколько духовнее, но в то же время отношение к ней наполняется разочарованием.
Функциональная специфика комического в «любовном юморе» определяется прежде всего характером речевых жанров, в которых они реализуются, - анекдота и афоризма: функция людическая («языковой игры») преобладает в каламбурных шутках, основанных на игре слов, лексической и семантической инверсии; функция девиативная, отшучивания вместо ответа по существу, преобладает в анекдотах; в любовных шутках-метафорах и шутках-парадоксах реализуется преимущественно эвристическая функция комического, направленная на разрушение стереотипов обыденности.
Сопоставление индивидуализованных предметных и «пейзажных» ассоциаций концептов любви и счастья в ответах респондентов показывает такую степень их близости, которая практически исключает возможность случайного совпадения: общими для любви и счастья являются образы полета, радуги, цветка, звезды, летящей птицы, веточки, солнца, моря, неба, облаков, волн, гор, пляжа, деревенского жилища, тепла, света, весны, лета и зелени - предметов и элементов ландшафта, символизирующих душевный покой.
Как представляется, с достаточной степенью определенности можно утверждать, что в основе этого совпадения лежит гештальтный перенос гармонии душевного состояния, определяемого в случае любви представлением об обретенной целостности личности, а в случае счастья - представлением о соответствии судьбы реальной и судьбы идеальной (желанной), на гармонию формальной (телесной) красоты.
В качестве перспектив дальнейшего исследования лингвокон-цепта «любовь» автор прежде всего предполагает его сопоставительный анализ с такими однопорядковыми ментальными образованиями, как счастье, свобода, справедливость, истина, добро. Естественно, «вариативность лингвоконцепта не ограничивается его междискурс-ными, гендерными и возрастными модификациями - она может зависеть от "уровня цивилизованности" носителей лингвокультуры -возрастного ценза, типа их личности и, может быть, других параметров, задающих границы более или менее объёмных и выделяемых социокультурных объединений» (с. 260).
А.М. Кузнецов
