CC BY
12
2008.02.013. ЗЮДЕРВААРТ Х.Г. «ЧУМА УЧЕНОГО МИРА»: ПИТЕР ГАБРИ: (1715-1770) И ЕГО ИСПОЛЬЗОВАНИЕ НАТУРФИЛОСОФИИ ДЛЯ ПРИОБРЕТЕНИЯ ПРЕСТИЖА И ОБЩЕСТВЕННОГО СТАТУСА.
ZUIDERVAART H.J. «A plague of the learned world»: Pieter Gabry (1715-1770) and his use of natural philosophy to gain prestige and social status // History of science. - Chalfont Giles, 2007. - Vol. 45, pt. 3. -P.287-326.
Ключевые слова: ученый джентльмен; научные общества; социальный статус; мошенничество.
Статья голландского историка науки посвящена юристу по образованию, жившему в Гааге, члену нескольких научных обществ Питеру Габри.
Кем был этот юрист, Питер Габри из Гааги? И почему он заслуживает того, чтобы стать предметом микроисторического анализа? На первый взгляд, Габри был просто одним из ученых джентльменов, коих в Европе XVIII в. было великое множество. Охваченные духом Просвещения, они собирали научные книги и инструменты, а также проводили опыты, например, с помощью электростатических генераторов или воздушных насосов, в основном ради интереса, а иногда, чтобы произвести впечатление на друзей и родственников.
С конца XVI в. в высших слоях общества стало модным и престижным интересоваться натурфилософией и заниматься коллекционированием представителей флоры и фауны, минералов и всякого рода диковинок. В XVIII в. на первый план вышло собирание того, что сейчас принято называть «научными инструментами»; ими хвастались и показывали гостям. Но для того чтобы получить «статус ученого», было недостаточным просто владеть научными инструментами и иногда проводить с их помощью простейшие демонстрации. В середине XVIII в. путь в научные общества открывали участие в научных исследованиях и регулярный сбор данных, основанных на надежных инструментальных измерениях. В свою очередь, звание члена научного общества говорило о принадлежности человека к элите и соответственно повышало его общественный статус.
Голландский «джентльмен» Габри был одним из тех, кто осознал потенциал этого социального механизма и воспользовался им. Для него риторика экспериментальной и натуральной философии была тем средством, которое позволит ему стать уважаемым членом европейской «Республики учености» - независимо от реального вклада в науку. Таким образом, «история жизни Габри иллюстрирует социальное использование натурфилософии в буржуазной культуре XVIII в.» (с. 288).
Габри пытался повысить свой общественный статус с помощью научной деятельности, коллекционирования инструментов и переписки с другими учеными. Его жажда стать уважаемым членом голландского научного сообщества была столь сильна, что он пошел на фальсификацию своих наблюдений. В итоге он добился прямо противоположного результата: презрения со стороны своих голландских коллег. Профессор астрономии Лейденского университета Й. Лулофс (Lulofs) даже назвал его «чумой ученого мира», чьи фальсифицированные наблюдения ничего кроме вреда науке не принесли.
На протяжении XVIII в. роль натурфилософии в буржуазной культуре неуклонно возрастала. Исследования, посвященные этому феномену (Golinski, 1992; Shaffer, 1983; Shapin, 1991; Stewart, 1992; Sutton, 1992), показали, что конструирование научных фактов и вовлечение исследователей в научную деятельность - это результат сложных социальных процессов, включающих все типы интеракций на личностном, инструментальном и социокультурном уровнях. Очевидный успех, которого добились экспериментальные методы в XVII в., привел к популяризации натурфилософии в XVIII в., что сказалось на всех слоях образованного общества эпохи Просвещения. В середине XVIII в. естественные и физико-математические науки вошли в моду. Иметь о них хотя бы поверхностное представление и делать вид, что понимаешь их значение, считалось хорошим тоном.
В Нидерландах происходили те же самые процессы, что и во всей Европе, хотя и со своими особенностями. В 1715-1735 гг. появились голландские переводы важнейших физико-теологических книг и статей, написанных английскими ньютонианцами, а также немецкими натурфилософами. Параллельно с этим широкое распространение получили и так называемые демонстрационные
лекции, когда лектор, рассказывая о физическом мире, подтверждал свои слова соответствующими демонстрациями. Этот стиль возник во французских салонах в эпоху Людовика XIV, но начиная с 1720-х годов распространился по всей Европе.
В Нидерландах такие демонстрационные лекции вначале читались в академических кругах. Но затем и среди широкой публики возник острый интерес к подобным демонстрациям и натурфилософии в целом. Как писал в 1739 г. профессор физики Лейденского университета П. ван Машенбрук (МшскепЬгоек), «никогда раньше в Нидерландах не было столько любителей натурфилософии: не только большинство ученых увлеклись ею, но она также стала очень популярной среди видных торговцев, а также людей всех рангов и званий» (цит. по: с. 289).
Ему вторит и физик Я. Вагенаар (Wagenaar, 1744): «По всей стране создаются общества, в которых люди обсуждают физические проблемы и проводят опыты. Некоторые идут на серьезные траты и не жалеют сил, чтобы собрать коллекцию научных приборов и инструментов; они потчуют своих друзей не столько изысканными блюдами и винами, сколько серией физических наблюдений» (цит. по: с. 290).
В 1730-е годы появился новый вид коллекционирования: создание частных «кабинетов философских инструментов» (с. 290). Купцы, банкиры, юристы, придворные и другие любители начали устраивать в своих домах такие кабинеты. В это же время в голландских городах стали создаваться местные научные общества, часто со своим помещением, кабинетом инструментов и обсерваторией. Их энтузиасты собирались, чтобы послушать лекции, повторить эксперименты, которые они видели или о которых читали, и вести наблюдения.
Однако в этой моде было больше «тщеславия» и «забавы», чем собственно научных результатов. Научные инструменты не только служили средством для проведения наблюдений, демонстраций или экспериментов, но и выступали в качестве социального механизма, повышающего престиж его владельца и позволяющего ему заводить новые связи в обществе. Эти «локомотивы, двигавшие естественно-научное знание», также могли использоваться в качестве «социальных локомотивов», помогающих некоторым уче-
ным джентльменам, таким как П. Габри, стать членами европейской «Республики учености».
Габри родился в 1715 г. в Индонезии. Он был вторым сыном голландского правителя Амбона, индонезийского острова, тогда являвшегося частью голландской Ост-Индии. Его мать родилась и всю жизнь прожила в Азии, хотя и имела европейское происхождение и была из хорошей семьи. Таким образом, свои первые годы Габри провел на острове, где его растила мать с азиатской системой ценностей. В 1724 г., когда Габри было почти девять лет, его мать умерла. В 1728 г. в возрасте 13 лет Габри отправили в Нидерланды, чтобы он получил образование. Такова была обычная практика: сыновья руководителей высокого ранга возвращались в Европу для получения образования, а дочери оставались в Азии. Вскоре после приезда Габри в Нидерланды его отец скончался. Так он стал сиротой в чужой, холодной и, возможно, даже враждебной в его глазах стране.
В декабре 1734 г. Габри был зачислен в Университет Гронин-гена (Groningen) в качестве студента юридического факультета. В 1739 г. он продолжил свое юридическое образование в Утрехте, где через год получил ученую степень магистра юриспруденции. В 1744 г. Питер переехал в Гаагу, где официально числился адвокатом, но на практике жил как джентльмен, имеющий свой независимый доход.
Питер Габри искал способы, которые позволят заполнить его жизнь и одновременно добиться признания и известности. В то время общественное мнение требовало, чтобы любой человек приносил пользу обществу. В итоге Габри избрал натурфилософию (метеорологию и астрономию). Свои инструментальные наблюдения за погодой Габри начал вести в 1744 г., а с 1746 г. он за свой счет стал выпускать листок, где были представлены итоги его метеонаблюдений за год. Первые два года он пользовался голландским языком, называя себя «энтузиастом физики, математики и астрономии», но позднее его амбиции возросли. С 1748 г. он уже писал на латыни и объявил себя «физиком, математиком и астрономом города Гааги» (с. 393).
Это повышение собственного статуса, скорее всего, стало реакцией на растущий престиж научной деятельности в Гааге. В 1747 г. пост штатгальтера (правителя) Голландии, остававшийся вакант-
ным после смерти в 1702 г. Вильгельма III Оранского, занял Вильгельм IV. Научные интересы Вильгельма IV и его жены, английской принцессы Анны Ганноверской, хорошо известны и имеют множество подтверждений. Они оба были знакомы с идеями Ньютона и его учеников, увлекались математикой и астрономическими наблюдениями. Поэтому начиная с 1747 г. натурфилософия была в большом фаворе в Гааге. Для того чтобы стимулировать использование практических научных навыков, Вильгельм IV даже учредил несколько почетных должностей, таких как «астроном», «архитектор», «изготовитель инструментов», «часовщик» штатгальтера.
Габри, хоть и объявил себя «физиком, математиком и астрономом города Гааги», на самом деле не имел прямых связей с избранным кругом и двором штатгальтера. Амбициозный титул, который присвоил себе Габри, предполагал, что его носитель действительно видный ученый. Для того чтобы подтвердить свое право на это звание, Габри в 1748 г. издал большую гравированную карту, составленную на основе его наблюдений за движением кометы, которая была видна в начале этого же года. Кроме того, он пытался изображать академического профессора, читая для любителей лекции в своем доме и проводя демонстрации с использованием научных инструментов.
Однако кабинет научных инструментов Габри, равно как и его библиотека, по отзыву шведского астронома Б. Феррнера (Ferrner), побывавшего у него в 1759 г., были очень скромными. Ферр-нер вынес вердикт: «Господин Габри... вызывал бы больше уважения, если бы не пытался казаться лучше, чем он есть на самом деле» (цит. по: с. 296).
В своем ежегодном листке метеонаблюдений Габри приводил ежемесячные экстремальные показатели барометрического давления, температуры воздуха, влажности, силы и направления ветра и количества дождевых осадков, зафиксированные им. Кроме того, он помесячно отмечал количество дней с ясным, туманным и облачным небом, а также дней, когда шел снег, была гроза и намерзал лед. Отмечал он и редкие, необычные явления, такие как паргелий10, радуга, затмение, движение комет или полярное сияние.
10 Паргелий (ложные солнца) - светлые пятна с обеих сторон от солнечного диска. - Прим. реф.
Относительно новым, что Габри привнес в свои наблюдения, стал перечень наиболее распространенных заболеваний, которые проявляли себя в каждый месяц года. Таким способом, видимо, Габри хотел подчеркнуть полезность своей деятельности для общества. В начале XVIII в. многие ученые, работавшие в области медицины, предполагали, что существует связь между состоянием атмосферы и вспышками эпидемий. Одним из них был П. Машенбрук, профессор физики, который по образованию был врачом. По словам Габри, именно Машенбрук вдохновил его на ежедневные метеорологические наблюдения. Возможно, их давнее знакомство и общие интересы стали причиной, по которой в августе 1752 г. Машенбрук рекомендовал Габри в качестве кандидата в члены Лондонского королевского общества.
Научные сообщества появились в западном мире в XVII в. К 1740 г. в Европе действовало менее двадцати официальных научных обществ или академий; к 1760 г. это число удвоилось, а к 1790 г. более чем утроилось. «Поистине, XVIII век был веком научных обществ» (с. 299). Эта необыкновенно активная институ-ционализация научной деятельности имела и свои социальные последствия. Членство в научном обществе гарантировало доверие и уважение, а также усиливало социальные позиции человека. Как было написано в одном из прошений, поданных в Петербургскую академию наук, проситель хочет стать ее членом, поскольку тем самым «будет признана его принадлежность к классу ученых людей, и он получит законное право на привилегии, положенные ему по статусу» (цит. по: с. 299). Именно этого и хотел Габри.
Габри переписывался с Лондонским королевским обществом, по крайней мере с 1749 г. И добился успеха: в январе 1750 г. его наблюдения за «северным полярным сиянием» были зачитаны на заседании Общества, а затем напечатаны в «Философских записках». Но Габри хотел большего. Благодаря поддержке Машенбрука в марте 1753 г. он был избран членом Лондонского королевского общества. В декабре того же года Габри стал одним из первых членов Hollandsche maatschappij der wetenschappen - первого официального научного общества в Нидерландах, основанного в мае 1752 г. (с. 299). Главным аргументом в пользу кандидатуры Габри стало то, что он уже был членом Лондонского королевского общества.
Габри наслаждался недавно приобретенным «официальным» статусом ученого. В своих письмах он представлялся в качестве члена английского и голландского научных обществ. Его энтузиазм возрос еще больше, когда в ноябре 1754 г. Голландское научное общество опубликовало три наблюдения Габри в первом томе своего журнала Verhandelingen. Эти короткие заметки, в частности, включали описание очень редкого явления - двух паргелиев, которые были видны 18 октября 1753 г. (с. 300).
Однако Габри недолго пользовался положением уважаемого ученого. Первый том журнала, изданный Голландским научным обществом, разошелся очень быстро, и было решено переиздать его. В декабре 1754 г. П. Лайонет (Lyonet), известный энтомолог, в своем письме к секретарю Общества рекомендовал ему исключить из повторного издания описание Габри паргелия. Как сообщал Лайонет, он точно знает, что на самом деле Габри не видел этого явления.
Кроме того, он включил в свое письмо отчет об этом явлении другого гаагского юриста Ф. Дриджфута (Drijfhout), «опытного любителя астрономии и экспериментальной физики» (цит. по: с. 301). Этот отчет сильно отличался от описания Габри. Как выяснилось впоследствии, Лайонет имел информацию из первых рук. В 1753 г. он был с визитом в доме Габри, тот высказал сожаление, что лично не видел эти ложные солнца, но подготовил подробное описание этого редкого явления со слов очевидцев.
Письмо Лайонета создало серьезную проблему для Голландского научного общества. Секретарь Общества направил Габри вежливое письмо с просьбой уточнить: наблюдал ли тот этот феномен лично? Имел ли он возможность видеть всю линию горизонта? Были ли измерения произведены с необходимыми предосторожностями? Габри, не зная о письме Лайонета, ответил с негодованием, что наблюдал явление лично, все измерения были сделаны тщательно, ничто не мешало ему вести наблюдения. Ответ Габри был направлен Лайонету и поверг его в шок. Лайонет отыскал трех свидетелей, которым Габри также говорил, что он пропустил это явление.
Однако руководство Голландского королевского общества предпочло замять конфликт. Было решено, что во втором томе Verhandelingen будет напечатан отчет Дриджфута, а заметка Габри все
же останется в репринте первого тома. В то же время эти события послужили серьезным уроком. Было решено, что впредь в печать будут приниматься только те работы, которые пройдут рецензирование и будут подвергнуты тщательной проверке.
Публикация в 1756 г. отчета Дриджфута стала для Габри громом среди ясного неба. Между этими двумя любителями натурфилософии - Дриджфутом и Габри разгорелся скандал, который выплеснулся на страницы периодической печати. Появился целый ряд статей и памфлетов, в которых эти ученые обличали друг друга. Габри искал защиты у руководства Общества и, не найдя его, в знак протеста вышел из него, объявив «незрелым и некомпетентным» (цит. по: с. 302).
Вскоре Дриджфут обнаружил еще одно мошенничество Габри. В начале 1754 г. Габри представил Голландскому научному обществу математическую таблицу с описанием затмения некоторых звезд Луной. После анализа его таблицы выяснилось, что Габри просто пересчитал данные, опубликованные во Французском астрономическом альманахе, для меридиана Гааги. Однако в своей рукописи, направленной в Общество, он представил дело так, что он лично проводил измерения (с. 306). Вывод, на котором настаивал Дриджфут, был прост: «Габри - это шарлатан, нечестный человек, занимающийся мошенничеством и плагиатом» (цит. по: с. 307).
А что же Габри? Невозмутимый как всегда, он по-прежнему карабкался вверх. Он мог так поступать, потому что тот круг зарубежных дипломатов, в котором он в основном вращался, был далек от мира голландских академических ученых. В его окружении научная форма была важнее содержания. Поэтому Габри продолжал собирать научные инструменты, проводить опыты и демонстрации перед своими знакомыми. Зарубежные дипломаты, находившиеся в Гааге, имели возможность наблюдать в его доме разного рода астрономические явления.
Почти до самой своей смерти в 1770 г. Габри продолжал вести наблюдения за погодой. Каждый год листок с итогами этих наблюдений он направлял во все ведущие европейские научные общества и академии. Со временем он даже сумел стать членом некоторых из них. Так, в июне 1757 г. он стал иностранным членом Парижской академии наук, а в 1758 г. - почетным членом Немецкого научного общества в Гёттингене.
Чем же поучительна история жизни Габри? Она дает представление о том, с помощью каких социальных механизмов натурфилософия стала популярной частью культуры в голландском обществе. Благодаря популярности натурфилософии любой человек, кто серьезно занимался научной деятельностью, мог подняться по социальной лестнице. Например, бывший сапожник Я. ван ден Дам (van den Dam), добившись успехов в физике, стал читать лекции в аристократических кружках Амстердама, а бывший плотник Ф. Фоппс (Foppes), занявшись математикой и изготовлением инструментов, неоднократно консультировал правительство. В этих и других примерах научные инструменты, а также эксперименты или наблюдения, которые они сделали возможными, были ключом к социальному успеху.
Но в то же время пример Габри показывает, что в социальном окружении «цивилизованных джентльменов» XVIII в. не только реальные научные достижения, но и просто имидж «натурфилософа» был важным механизмом, позволявшим добиться уважения и упрочить свое положение в обществе.
Т. В. Виноградова
