CC BY
9
СОЦИОЛОГИЯ ЭМОЦИЙ
2007.03.008. ШНАБЕЛЬ А. ЭМОЦИИ КАК ДОПОЛНЕНИЕ К ТЕОРИИ РАЦИОНАЛЬНОГО ВЫБОРА.
SCHNABEL A. Gefühlvolle Entscheidung und entscheidende Gefühle. Emotionen als Herausforderung für Rational Choice-Theorien // Kölner Ztschr. für Soziologie und Sozialpsychologie. - Köln, 2005. -Jg. 57, H. 2. - S. 278-307.
Философы и юристы, экономисты и нейрофизиологи давно занимаются влиянием эмоций человека на процессы принятия решений. Между тем, как фиксирует доктор Аннет Шнабель (факультет социологии Билефельдского университета, ФРГ), антитеза эмоциональности и рациональности в западной традиции мышления настолько прочна, что векторы рассудочно взвешенного решения и импульсивной реакции кажутся несовместимыми. В повседневной жизни люди либо, «холодно» оценивая свои шансы, рассчитывают на ведущий к успеху вариант поведения, либо, одолеваемые «жаркими» чувствами, они действуют стихийно. Вступить на оба пути одновременно представляется маловероятным (с. 278). Поскольку целью теории рационального выбора является моделирование и прогнозирование решений человека на основе возникающей альтернативы, с неизбежностью ставится вопрос, исключаются ли здесь эмоции или, наоборот, способствуют расширению запаса поведенческих реакций. Даже если сторонники данной теории хотят подчеркнуть выбор «свободного от чувств» стиля поведения, они не в силах забыть о чувствах. Анализ средств, гарантирующих достижение цели с минимальными затратами и нежелательными последствиями, требует учета взаимосвязи эмоций и рассудка, пронизывающей все сферы материальной и духовной культуры.
Шнабель, опираясь на множество научных исследований, считает противопоставление категорий эмоционального отношения человека к событиям и рационального действия человека упро-
щённым. Поэтому она ставит своей задачей проверить, необходима ли в самом деле, как предлагает, например, Хелена Флам (2000), замена модели «рациональной составляющей» человека на «эмоциональную». Данная статья ставит целью очертить возможности включения эмоционального компонента в концепцию сознательного выбора и обосновать теоретическую значимость такого шага. При этом в качестве образца используется модель индивидуальных решений, разработанная в рамках теории субъективно ожидаемой полезности (subjective expected Utility) (как популярного сегодня в социологии подхода), а также различные попытки конструирования коммуникативных сетей в условиях взаимодействия людей. Для этого на фоне сравнения указанных феноменов представлены различные версии слияния рационального и эмоционального начал как в индивидуальных, так и коллективных решениях. Причем, автор надеется показать, сколь разнообразны виды эмоций, вплетающиеся в осмысленное решение, выступая при этом информационными эквивалентами, целевыми детерминантами или издержками поведения. Она надеется найти ответ на вопрос, каким образом используются эмоции при осмысленном самоопределении личности в отношении принципов, решений и действий и как можно включить душевные порывы в системные теории деятельности.
Гипотетичный характер связи между теорией рационального выбора и теорией эмоций основан на тех моделях, которые, на первый взгляд, двойственны в своих существенных признаках. Прежде всего, по мнению Шнабель, затруднения создает требование «рациональности решений», лежащее в основе изучения поведения индивида. Решения людей объясняются посредством того, что они наделены намерениями реализовать свои собственные интересы и получить максимальную пользу. В этом смысле выбор человека включает, во-первых, признание альтернативы поведения (минимум двух позиций), во-вторых, открытость внутренним процессам отражения окружающей среды. Стало быть, решение нельзя сформировать только на фундаменте избрания социального образца или только на внутренних порывах человека, причислить к кругу лишь рациональных или эмоциональных действий. Поэтому классическая модель сознательного выбора признается автором несовершенной, поскольку предполагает, что реакции организма на внешние раздражения, его рефлексы и привычки совершаются ква-
зиавтоматически. Если вначале поступок побуждается мотивом, лежащим вне его, то с возникновением привычки мотивом становится сама потребность в выполнении данного действия (с. 280).
Согласно системам обусловленного разумом и доступного разумному пониманию выбора рациональность подразумевает, что поступки приобретают для действующего субъекта «смысл». Неслучайно Фредерик Шик (Кембридж, 1997) указывает на совпадение модусов убедительности и желательности решения. Акторы находят решение рациональным, если они отдают предпочтение одному из множества возможных шагов, результат которого они считают наилучшим (компонент желания). Одновременно они включаются в процесс передачи моральных ценностей и твёрдо уверены в поддержании уклада общественной жизни (компонент убеждения). Однако эти субъективные позиции соответствуют объективным возможностям только в том случае, если решение принимается при наличии полной информации. Различение между компонентами желания и его вескости для других выглядит целесообразным потому, что глубоко укоренившиеся в сознании представления обосновывают действия, однако только желания и потребности их мотивируют. Принципы, которые не соединены с желаниями, столь же мало ведут к преднамеренному выбору, как и желания, лишенные уверенности в возможности их реализации.
В компоненте желания, по замечанию Шнабель, отражаются потребности и склонности, выпадающие из установок акторов. Он опосредован первоначально ориентацией на собственные интересы. Компонент же убедительности отражает намерение поступать рационально, так как связан с подавлением желаний и личных увлечений людей. Речь не идет об осуществлении любой из своих целей, об их равенстве, исходя из полезности. Теоретически ориентация на желания при реализации цели говорит о том, что акторы стремятся к воплощению в жизнь самой полезной для них. Однако выступает ли принцип определения предельной пользы составной частью рациональности или же зависит от других аспектов, остается неясным. Во всяком случае, пишет Шнабель, реализация цели включает то, что люди должны оценивать как свои желания, так и социальные потребности и определять их иерархию (с. 281).
Вопроса о том, какие желания или выбор осуществимы в настоящее время и каким образом их лучше всего воплотить в жизнь, касается современная версия теории субъективно ожидае-
мой полезности на основе оценки ситуации. Более того, здесь решению индивида придается смысл, а причины осмысленного поведения связываются с пониманием действия в контексте конкретной ситуации. В силу этого разное понимание обстановки может вести (при равной степени рациональности) к совершенно разным решениям и поступкам. Тем не менее, как считает автор, рациональность в предложенной теории противостоит существенным качествам эмоций. Так, например, «аффективные поступки» отличаются от преднамеренных акций, поскольку они не вытекают из продуманного выбора.
Исходя из этого, Шнабель констатирует, что большинство предложений учитывать эмоции в теории рационального выбора идут из экономики и построений о тех формах деятельности, где люди выходят за рамки своих обычных функций или утилитарного употребления предметов (игры справедливости и распределения). Ввиду разнообразия чувств и форм их толкования важно найти общее основание для выявления принципиальной совместимости или случаев несовместимости эмоций с конструктами рациональности. Обобщая попытки предложить подобную дефиницию, Шнабель делает заключение, что в социологической и социально-психологической литературе доминирует согласие по тем признакам, перечень которых вращается вокруг случайности/намеренности поступка, осмысления предшествующих обстоятельств (как предпосылки их оценки) и принятия тенденций и результатов поведения (с. 282). С ними, разумеется, тесно связан вопрос о влиянии эмоций на выбор решения и пути его претворения в жизнь. В то время как (пусть непрямое) предсказание ощущений не подвергается сомнению, сама оценка учёными их воздействия на события неоднородна. Так, социальные психологи указывают на обилие способов работы над собственными чувствами, а, скажем, Хелена Флам (2000) и Джон Эльстер (1998) видят в качестве их наиболее существенных признаков естественность, иррациональность и стихийность.
Опираясь на представленные характеристики эмоций, автор данной статьи обозначает внутренние состояния, которые обуславливают диспозиции поведения, предрасположенность индивида к определенному типу поведения в той или иной ситуации. Эти состояния рассматриваются с точки зрения готовности к действиям, причем не за каждой эмоцией следует поступок (с. 283). Эмоции имеют оценочный (еуаЫаНуеп) характер и помогают классифици-
ровать ситуации как приятные или неприятные. В большинстве случаев они направлены на объект - будь то на себя (голод), на внешние предметы (жадность, отвращение), на конкретного другого (симпатия, любовь) или на анонимный коллектив личностей (патриотизм, ксенофобия). При этом оценочный характер относится только к размерам психических переживаний, которые могут оцениваться как положительные или отрицательные, как сильные или слабые. Однако размываются аспекты того объекта, на который они направлены. Душевное волнение человека всегда связано с очевидной физической реакцией (красные уши, слезы, смех), но в нем нередко отсутствуют значимость окружающих явлений с точки зрения потребностей и мотивов (с. 284).
Автор разделяет эмоции: а) ощущения, отнесенные к эго, интуитивные состояния, которые вызываются исключительно внутренними физическими и психическими потребностями или реакцией на внешнюю среду; б) ощущения, отнесенные к интеракции, актуальные только во взаимодействиях с другими людьми (с. 285). Вслед за этим она выясняет, при каких условиях эмоции согласованы с концептом сознательного выбора, который предсказуем, противоположен влечению и отличен от желания. Если рациональность позволяет человеку выполнить желанное действие (компонент желательности) в конкретных обстоятельствах (понимание ситуации), ориентируясь на достижение лучшего, чем прежде, результата (компонент убедительности), тогда можно говорить о балансе указанных параметров.
Шнабель описывает три формы соотношения эмоций и рациональности. Во-первых, чувства могут быть несущественны при выборе решения. Это случается, если эмоции не играют существенной роли в оценке ситуации, не являются частью компонента желания и не блокируют в принятии решения компонент убедительности. Возможность такого варианта вызывает сомнения. Тем не менее (теоретически) независимость рациональных решений допускается, что позволяет определять эмоции как побочный эффект принятия решений. Гордость за прошлое, радость победителя, злорадство, досада и разочарование, возникающие после выполнения дела, стали примерами этого. Они могут влиять на оценку ситуации или компонент желательности в последующих заключениях и свидетельствуют о том, что поступки участников интеракции не лишены элементов ролевой игры (с. 286).
Во-вторых, эмоции могут препятствовать сознательному выбору решения, если они ведут к полному исключению альтернативы или подавляют компонент убедительности. Тогда остается только одна возможность поведения, даже если она кажется непривлекательной, а человек лишается выбора. Неизбежные и импульсивные действия как последствие эмоций перешагивают логику селекции, как того требуют теории рационального выбора. Если эмоции берут верх над компонентом убеждения, над основанной на определенном мировоззрении или идее уверенностью в своей правоте, то решение принимается либо наперекор знанию лучшего, либо при игнорировании последовательности и направленности действий. Одним словом, люди ведут себя в этом случае нерационально, логически противоречиво. Наркотические или другие зависимости, навязчивые состояния - это примеры, когда игнорируются отрицательные последствия поведения. Такие поступки необъяснимы с позиций теории сознательного выбора. Состояния слабоволия иррациональны, если эмоции препятствуют целям упорядочения или принимаются интуитивные решения, которые не могут объяснить сами актеры (с. 287).
В-третьих, эмоции и рациональные решения могут достичь соответствия друг другу. Если чувства дополняют процесс определения ситуации, то последовательность действия, которое верша-ется на их основе, согласована с концептом рациональности. Это имеет значение прежде всего для решений, которые включены во взаимодействия партнеров, где благодаря личным связям осуществляется обмен информацией, смыслами, действиями, эмоциями и т.д. (с. 287).
Какое из этих трех соотношений наличествует, определяется конкретной эмпирической задачей принятия решения. Осмысленные действия индивида, согласно Шнабель, являются результатом намеренных, ориентированных на собственную пользу решений, которые мотивируются компонентом желательности и аргументируются компонентом убедительности. Если это решение найдено, то поведение следует за ними автоматически. При этом почти во всех интерпретациях рационального выбора принимается в расчет то, что возможности принятия решения ограничены реальными обстоятельствами. Теория ожидаемой полезности для субъекта моделирует те умышленные действия, которые связаны с риском. Люди знают о возможных результатах поступка, а также имеют
представление о том, с какой вероятностью и где можно реализовать свой замысел с пользой (с. 288).
Автор предполагает, что если эмоции сильны или связаны с привычкой, т.е. превращаются в автоматизированное действие человека, выполнение которого стало для него потребностью, то никакого взвешивания альтернатив поведения не происходит. Здесь роль концепций сознательного выбора, осуществляемого относительно того, что известно человеку и зависит от него, снижается. Не для всех ситуаций принятия решений необходимо включать эмоции в объяснение, чтобы расширить таким образом эвристические возможности теории рационального выбора. Без расширения могут обойтись интерпретации ситуаций, проистекающих либо из стабильных систем предпочтений, либо тех, где оценка целей происходит на основе (якобы) объективных масштабов. К ним относятся ситуации с уже известным бременем издержек или уровнем полезности. Это позволяет просчитывать лучшие ходы поведения без ссылки на эмоции, используя обычный инструментарий теории сознательного выбора.
В остальных случаях, восприимчивый к эмоциям анализ помогает избежать тех аномалий толкования, которые возникают из-за гиперболизации роли теоретических рекомендаций. В целом, интеграция эмоций позволяет включать в фокус внимания теорий рационального выбора как генезис и динамику изменений предпочтений, так и способ их организации. Вместе с тем расширение толкования с помощью эмоций может повышать точность прогнозирования. Но при измерении ощущений или их влияния на деятельность человека и его роли в окружающем мире необходимо обращение к эмпирическим тестам теорий рационального выбора. Направление, интенсивность и длительность эмоций обусловлены социально, а система предпочтений индивида подчинена общественным стандартам и нуждается в объяснении с социологической точки зрения. Во всех случаях анализ эмоций способен помочь увязать ингредиенты мотивации и убедительности. Социальный взгляд на эмоции может приходить ученому на выручку, когда нужно систематически объяснять кажущиеся идиосинкразическими компоненты решений.
Итак, настаивает Шнабель, устойчивые эмоциональные отношения человека к явлениям реального мира, отражающие их значение в контексте его потребностей, целей и мотивов, социаль-
но порождены, разделены и могут прогнозироваться. Это обусловливает целесообразность их включения в теорию рационального выбора, стратегии которой можно, таким образом, эмпирически перепроверить. Не требуется новой модели социального актора, нужны лишь «эмоционально» расширенные мостки, чтобы усовершенствовать модели теорий рационального выбора и субъективно ожидаемой полезности.
С. Г. Ким
2007.03.009. БЕККЕР Т. ЛЮБОВЬ: ФОРМА ОБЩЕНИЯ ИЛИ СИМВОЛИЧЕСКИЙ КАПИТАЛ СОЦИАЛЬНОЙ
РЕПРОДУКЦИИ? СРАВНЕНИЕ СИСТЕМНОЙ ТЕОРИИ И ЭМПИРИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ.
BECKER TH. Liebe: Medium der Kommunikation oder symbolisches Kapital der sozialen Reproduktion? Ein Vergleich zwischen Systemtheorie und Feldsoziologie // Kölner Ztschr. für Soziologie und Sozialpsychologie. - Köln, 2005. - Jg. 57, H. 4. - S. 624-643.
Целью исследования Томаса Беккера (сотрудника института культурологии, доктора философского факультета Берлинского университета, ФРГ) является сравнение подходов к теме любви в системной теории Никласа Лумана и в социологии поля Пьера Бур-дье. Говоря о различии и сходстве в постановке вопроса, автор подчёркивает, что данные ученые исходили из разных посылок. Безусловно, оба ориентировались на зависимость поведения любого человека от таких сил, как власть денег, традиции, уровень и профиль образования. Они признавали их беспристрастный характер и подчеркивали, что, даже не желая их воздействия, люди не могут им не подчиниться. Но если Луман рассматривал любовь как средство общения, способное преодолеть барьеры стратификации, то Бурдье, напротив, объединяющую силу любви ставил в зависимость от социального происхождения партнеров и структуры символического капитала. Если Луман, проводя различие между психическими и социальными системами, сосредоточил внимание на особенностях определения любви разными эпохами, то социология Бурдье оказалась смещенной от центра, заявленного им самим, в сторону социальных агентов.
Так, например, Бурдье заявляет о том, что социология должна действовать, исходя из того, что человеческие существа являются в одно и то же время биологическими индивидами и социальными
