Научная статья на тему '2007. 02. 011. Заговорные тексты как предмет исторического исследования'

2007. 02. 011. Заговорные тексты как предмет исторического исследования Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
167
39
Читать
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
ЗАГОВОР
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
Предварительный просмотр
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «2007. 02. 011. Заговорные тексты как предмет исторического исследования»

В послесловии автор указывает на следующие основные тенденции развития индоевропейского предложения: «Развитие от симметричной падежной системы к асимметричной и становление тематического склонения привели к ослаблению роли аблаута как грамматического средства. Противопоставление независимых и зависимых падежей сменилось оппозицией прямых и косвенных. Несколько в более поздний период стали активно развиваться средства синтаксической связи, приведшие к формированию системы сложного предложения. Позднее общеиндоевропейский праязык приблизился к тому состоянию, которое мы находим в древнейших сохранившихся памятниках» (с. 222-223).

С.А. Ромашко

2007.02.011. ЗАГОВОРНЫЕ ТЕКСТЫ КАК ПРЕДМЕТ ИСТОРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ.

1. Заговорный текст: Генезис и структура / РАН. Ин-т славяноведения; Редкол.:... Свешникова Т.Н. (отв. ред) и др. - М. : Индрик, 2005. - 519 с. - (Структура текста). - Библиогр. в конце ст.

2. ВЕЛЬМЕЗОВА Е.В. Чешские заговоры: Исслед. и тексты. - М.: Индрик, 2004. - 277 с. - (Традиционная духовная культура славян. Публикация текстов). - Библиогр.: с. 270-277.

3. ЗАВЬЯЛОВА М.В. Балто-славянский заговорный текст: Лингвистический анализ и модель мира / РАН. Ин-т славяноведения. -М.: Наука, 2006. - 563 с.

В сборнике (1), посвященном генезису и структруре заговорного текста, содержатся исследования, раскрывающие широкую историческую и типологическую перспективу изучения заговорных текстов. В предпосланном книге тексте «Вместо предисловия» В.Н. Топоров обращается к недавней истории исследований, указывая на возвращение российских ученых во второй половине ХХ в. к традиции изучения заговорных текстов в общем контексте рассмотрения устного народного творчества. При этом он подчеркивает важнейшую роль двух ученых: Н.И. Толстого1 и Вяч.Вс. Иванова.

1 С именем Н.И. Толстого связаны полесские экспедиции Института славяноведения РАН; см. материалы этих экспедиций, содержащие заговорные тексты: Полесские заговоры (в записях 1970-1990 годов). - М., 2003. - 751 с. - Прим. реф.

В начале сборника располагаются исследования, посвященные древнейшим из дошедших до нас заговорным текстам и традициям. Месопотамской традиции посвящены статьи В.В. Емельянова «О некоторых шумерских ритуалах весеннего периода» (разбираются расхождения между шумерскими и более поздними аккадскими ритуалами) и Н.Г. Рудик «О месопотамской заклинатель-ной традиции» (рассматриваются жанровые особенности заклинаний, их формулы, темы, мотивы).

Т.Я. Елизаренкова («Об особенностях функционирования местоимений в Ригведе и Атхарвавведе») показывает, что жанровые и функциональные различия двух основных древнейших индийских памятников отражаются не только на уровне тематики и стилистики, но и на уровне формально-грамматическом, выбирая в качестве примера упоребление местоимений, занимающих отмеченную позицию как в гимнах, так и в заговорных текстах. Различие гимна и заговора как двух видов коммуникации не всегда осознавалось носителями (почему для заговоров АВ нет специального обозначения), и это говорит о близости религии и магии в ведийскую эпоху, тем не менее функционально они различались (ср. роль посредника -инструмента в заговоре при отсутствии такого посредника в гимне, где певец прямо обращается к божеству). Цель гимна заключается в установлении контакта с божеством; гимн представляет собой акт коммуникации, в котором участвуют адресат (поэт-риши) и адресант (божество) и присутствует сообщение (восхваление божества и просьбы к нему). Содержание гимна РВ может быть описано с помощью модели, состоящей из двух частей: 1) экспликативной и 2) апеллятивной; при этом вторая часть оказывается своего рода «следствием» из первой (переключением с одного уровня на другой). Примечательно употребление в гимнах местоимений 1-го лица: чаще всего используется форма множественного лица, что свидетельствует о том, что «ведийский поэт рассматривал себя как члена религиозной общины или племени, и индивидуальный принцип никогда не играл важной роли» (с. 12). Заговор характеризуется как переход от исходного состояния к желаемому, вызванный магическим действием. Если в гимне местоимение 2-го лица относится к божеству, то в заговоре у такого местоимения целый ряд возможных референтов: заказчик заговора, посредник, враг, объект заклинания. В некотоых случаях референт местоимения 2-го лица оказывается

неясным. В ряде случаев в заговорах идет игра местоимениями (в том числе и переключение местоимений 2-го и 3-го лица).

Древний кельтский памятник рассматривается в статье Т.А. Михайловой и Н.Ю. Чехонадской «Галльская табличка из Ларзака: Прагматика и жанр». Авторы предлагают интерпретировать свинцовую пластину с проклятием как в контексте собственно кельтской, так и античной культурной традиции (поскольку Галлия к этому времени была уже достаточно романизирована). Предполагается, что проклятие было направлено против жен и дочерей гончаров из Ла Грофесенка, прибегавших к магии, т.е. это было «заклятие против чародейства».

Статьи Т.В. Топоровой («О "заговорном" источнике эддиче-ских "Речей Сигрдривы"» и «Древне.-англ. Егсе, еограп тоёог -русск. Мать сыра земля») посвящены преломлению заговорной традиции в древнейших германских литературных памятниках. В первой из статей делается вывод, согласно которому в «Речах Сигрдривы» присутствует довольно обширный пласт «заговорного» текста специфического характера - рунической магии, -имеющего многочисленные параллели в песни мифологического цикла - «Речах Высокого». Во второй статье рассматриваются связи элемента заклинаний с общей мифологической картиной мира: «Земля-мать представляет собой синкретичный образ, в котором неразрывно слиты две ипостаси - л о к у с а, природного объекта и его о б л а д а т е л я» (с. 110, выделено автором).

Взаимоотношения литературы и магии, рунической и книжной традиции рассматриваются в статье Ф.Б. Успенского «Магическая речь объекта и способы манифестации авторства в текстах скандинавского Средневековья». А.А. Гиппиус в статье «"Сиси-ниева легенда" в новгородской берестяной грамоте» включает древненовгородский источник в широкий литературно-магический контекст бытования легенды, известной в обширном ареале Восточного Средиземноморья и прилегающих областей. А.Л. Топорков («Мотив "чудесного одевания" в русских заговорах XVII-XVIII вв.») исследует трансформации этого пришедшего со славянского Юга мотива на русской территории.

В.Н. Топоров («Числовой код в заговорах: По материалам сборника Л.Н. Майкова "Великорусские заклинания"») продолжает исследования автора, посвященные мифопоэтической нумерологии

в архаичных традициях. Частотность чисел в заговорах и их значимость в картине мира, отраженной в заговорном тексте, являются частью структурирования мира, характерного для архаичного сознания. Счет как операция и семантика чисел (выделенные, сакральные числа) - операционные и символические моменты упорядочивания мира путем соотвествующих магических действий. Обилие чисел в заговорах, отмечает автор, не может не привлекать к себе внимания. Числа выступают в качестве классификаторов элементов текста, выраженных существительными, и указывающих количество элементов или их порядок. Они выполняют роль связывания текста.

«Поскольку заговоры являются мифопоэтическими и одновременно фольклорными текстами, употребляющиеся в них числа не только обозначают количество и порядок, но и приобретают особый ореол. Числа становятся высокочастотными классификаторами определенного круга слов-понятий, приобретают статус постоянных определений, своего рода постоянных "эпитетов"» (с. 194-195). Числа задают ценностные характеристики (сакраль-ность), при этом «в заговорных текстах иерархия "ценностей"» очень различна, и сами числа далеки от равноправия, хотя сам счет, операция считания, при которой теоретически в итоге может оказаться любое число, как бы предполагает, хотя и тоже теоретически, признание равноправия чисел» (с. 195, выделено автором). В целом ситуация употребления чисел в архаическом сознании, восстанавливаемом по заговорным текстам, характеризуется следующими чертами: 1) числа хотя и относительно самостоятельны, все же еще связаны с определенными словами и реалиями: не все, что в принципе поддается счету, считается и выделяется в качестве определенного единства; т.е. «три брата» - это по сути единый понятийный комплекс «троебратство»; 2) дефектность системы чисел и диспрпорции употребления; 3) числа еще не полностью десеман-тизированы, неоднородны в отличие от культур современного типа.

Автор подчеркивает необходимость учета ритуального контекста при изучении чисел в заговорах - как и при изучении заговоров вообще. Главная же особенность заговора - в его «синтетизме»: «Заговор - и миф, и ритуал одновременно, следовательно, и слово и дело, и дискретное и непрерывное, и этот взгляд на мир и тот взгляд на него» (с. 197). Мир заговора - мир одновременно подчи-

няющийся некоторым законам и погруженный в хаос; при этом заговор наиболее актуален именно в «кризисной» ситуации. На примере заговоров из сборника Майкова автор рассматривает мотив двоения, чет-нечет, семантик чисел «три», «семь», «девять» и др.

С.М. Толстая в статье «Ритм и инерция в структуре заговорного текста» обращает внимание на ритм как важнейшее средство жесткой структуры, характерной для заговорного текста. При этом под ритмом понимается «упорядоченное чередование и повторение элементов всех уровней - звуковых единиц (аллитератция, рифма, метр), грамматических форм, словообразовательных моделей, лексических единиц (слов, корневых морфем, словосочетаний), синтаксических структур, семантических единиц (синонимия), более крупных блоков текста» (с. 292). Такая структурированность заговора сближает его с различными формами фольклорного творчества - словесными, музыкальными, орнаментальными. В то же время в заговорах ритмическая организация - не столько эстетическая, сколько прагматическая задача, поскольку ритмика призвана обеспечивать магическую силу заговора, его воздействие.

Разные ритмические элементы накладываются друг на друга, в результате возникают инерция ритма и «нанизывание» одинаковых форм, моделей и конструкций, служащее дополнительным средством связывания текста. Автор рассматривает различные виды ритмической инерции: перечисление, лексическая инерция (тавтология), семантическая инерция (синонимические ряды), грамматическая инерция (словоизменительная, словообразовательная, синтаксическая).

Т.А. Агапкина в статье «Сюжетный состав восточнославянских заговоров (мотив мифологического центра)» исследует один из сюжетообразующих мотивов восточнославянских лечебных заговоров, который может быть описан следующим образом: «Мифологический центр, в котором находится некто, осуществляющий целительские функции, или тот, к кому обращаются с просьбой о помощи/изгнании недуга» (с. 247). Рассматриваются основные структурные и содержательные варианты мотива, его связь с другими образами и мотивами восточнославянского фольклора, локальные модификации и комбинаторика.

Мотив известен всем восточным славянам и принадлежит к числу наиболее частотных (автор собрал около 700 примеров).

Мифологическое пространство, представленное в мотиве, может быть подразделено на разные уровни. Первый уровень - «протяженная ландшафтная зона, в рамках которой осуществляется действие» (с. 251): чаще всего это море, поле (чистое поле), изредка -лес. Речь идет о неосвоенных, удаленных от человека зонах, бесконечных и непреодолимых пространствах восточнославянского фольклорного универсума. В некоторых случаях выделяется подуровень 1А, когда ландшафтные зоны первого уровня дополняются или подменяются крупными ландшафтными объектами, обозначающими некоторый пункт внутри этой зоны. К таким пунктам относятся остров, гора, курган, река.

На втором уровне располагаются не ландшафтные, а сакральные культовые объекты природного происхождения (камень, дерево/куст) или рукотворные (церковь, монастырь; реже мирские объекты - дом, хата). На подуровне 2 А культовые объекты могут дополняться или подменяться предметами (чаще всего артефактами). Под деревом (или около камня) могут появляться стол, стул, лестница, гроб, колода, столб, кровать и т.д.

На третьем уровне, в самом центре мифологического про-станства, находится мифологический (сакральный персонаж), которому приписывается функция спасения (излечения, изгнания недуга). Среди персонажей, находящихся в мифологическом центре, выделяются пять основных групп: 1) сакральные персонажи, связанные с христианской традицией (апостолы, святые, мученики, ветхозаветные и новозаветные персонажи и др.); 2) мифологические и прочие антропоморфные персонажи (три царя, 12 цариц, девица-красавица, три бабушки и др.); 3) неантропоморфные (преимущественно зооморфные) мифологические существа (щука, лягушка, рак-скорпион, змей, 300 волков, жар-птица и др.); 4) в редких случаях в мифологическом центре персонаж как таковой либо отсутствует, либо появляется покойник (мервец, девица-мертвица); 5) в заговорах от змей в центре находится царь/царица змей, главный змей, чаще всего наделенный именем собственным: Шкурапея, Колупея, Ягипа и др.

Действия и события, составляющие смысл заговора как лечебного ритуала, укладываются в несколько сюжетных линий: просьба/приказ, угроза, прецедентное событие, избавление страждущего от недуга.

Заключая исследование, автор полагает, что мотив мифологического центра связан не только с фольклорной традицией, но и с ритуальной практикой. При этом высказывается предположение о связях мотива мифологического центра с островной культурой Русского Севера, однако это предположение касается не столько глубинных истоков мотива, сколько его динамики на восточнославянской территории в относительно позднее (ХУ11-ХХ вв.) время. Не исключено, что мотив мифологического центра связан в своем происхождении с книжно-рукописной традицией.

С.Б. Адоньева («Конвенции магико-ритуальных актов») отмечает, что при рассмотрении заговорных текстов необходимо учитывать всю конвенциональную структуру ситуации бытования текста: «Магико-ритуальным высказыванием является не только вербальная речь, но семиотическое действие, использующее разные материальные субстанции для своей реализации» (с. 400). Высказывания подобного типа ориентированы на особый прагматический шаблон, предполагающий особую стратегию преобразования знаков (в частности, магические знаки являются знаками, обладающими свойствами своих денотатов, т.е. знаками иконически-ми).

В сборнике также публикуются статьи: А.В. Юдин. «Антро-понимические номинации первоэлементов мира (стихий) в восточнославянских заговорах», М.В. Завьялова «Проблема миграции заговорных сюжетов эпического типа в балто-славянском ареале»; Л.Н. Виноградова «Формулы угроз и проклятий в славянских заговорах»; Т.Н. Свешникова «Числовой код в некоторых типах румынских заговоров» и др.

Работа Е.В. Вельмезовой (2) представляет собой комментированный свод чешского заговорного материала. Книге предпослан краткий текст Д. Климовой «Заговорные тексты в контексте чешской народной прозы». Открывает книгу авторское предисловие, вводящее в методику изучения заговоров. Автор отмечает, что чешские заговоры оказались на периферии научных исследований, им до сих пор не было посвящено ни одного монографического исследования. Поскольку общая неразвитость научного аппарата изучения малых форм фольклора приводит к разноголосице в определении заговоров и сходных явлений, автор дает следующее определение заговора: «Вербальное произведение народного твор-

чества, которое может существовать как в устной, так и в письменной форме, часто сопровождается ритуалом и характеризуется следующими признаками: предполагается, что оно имеет некую магическую силу воздействия на человека и природу (окружающий мир), а его практическое исполнение, как правило, носит индивидуальный характер и сохраняется в тайне от окружающих» (с. 17). Обращается внимание на проблематику отделения заговоров от близких жанров, таких как молитва (молитва имеет скорее профи-лактико-охранительную роль), притом что в структурных и содержательных узловых моментах начала и конца заговор и молитва сближаются, связывая говорящего с циклическим, мифологическим временем. В классификации заговоров автор следует традиции, восходящей к Л. Н. Майкову.

Далее следуют авторские исследования: очерк истории изучения чешских заговорных текстов, география распространения заговоров, обзор источников изучения заговорных текстов Чехии. Характеризуя основные заговорные концепты, автор опирается на семиотическое понятие текста, отражающее определенную модель мира. В связи с этим рассматриваются: текст женщины и текст болезни, текст животного, текст цвета, текст человека, текст пространства и текст имени. Детализация структуры этих текстов позволяет структурировать связанную с ними картину мира (ср., в частности, обнаруживаемые в заговорах соответствия между частями тела и объектами природного мира, например: глаз ~ цветок, кость ~ камень, или деление органов на «целители», «вредители» и «проводники болезней»). Пространство заговора, как это и бывает обычно в архаических культурах, оказывается разбитым на особые зоны, и переход из одной зоны в другую значим, в том числе, и с функциональной точки зрения. Среди персонажей заговоров есть наделенные именем и безымянные. Выделенные концепты, отмечает автор, «представлены в текстах неравномерно и с разной степенью очевидности» (с. 78).

Основную часть книги составляют тексты заговоров (в оригинале и в переводе), расположенные по тематическим группам: любовные заговоры, лечебные заговоры, заговоры бытового характера, заговоры, связанные с промыслами и занятиями, заговоры, касающиеся общественных отношений, заговоры, оносящиеся к природе, заговоры, относящиеся к сверхъестественным существам.

В «Приложениях» помещены источники текстов и места их записи, словарь названий болезней, фигурирующих в заговорах, и словник знаменательных лексем, употребляемых в заговорах.

В монографии М.В. Завьяловой (3) исследуются структура и семантика заговорного текста на материале литовских и белорусских лечебных заговоров. Автор рассматривает структурно-семантические типы заговорных текстов и проводит сравнительный анализ типов литовских и белорусских заговоров. Особенности структурно-семантической организации заговоров разбираются на различных уровнях: на уровне сверхфразовых единств, на уровне синтагм, грамматических конструкций, словообразовательных моделей и фонетики.

Проводится реконструкция модели мира, лежащей в основе заговорных текстов, на базе тезаурусного словаря заговоров. При этом в общей картине мира выделяются следующие фрагменты: внешний мир, мир болезней, мир жертвы болезней, мир борьбы с болезнями. Заговорные тексты рассматриваются также в ареальном аспекте славянско-балтийского пограничья. В приложении публикуются тезаурусы литовского заговорного текста и белорусского заговорного текста.

С.А. Ромашко

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.