CC BY
14
2007.02.007. РИХТЕР Д. НЕУДАЧА БИОЛОГИЗАЦИИ СОЦИОЛОГИИ: К ВОПРОСУ О СОЦИОБИОЛОГИИ. RICHTER D. Das Scheitern der Biologisierung der Soziologie. Zum Stand der Diskussion um die Soziobiologie und anderer evolutionstheoretischer Ansätze // Kölner Ztschr. für Soziologie und Sozialpsychologie. - Köln, 2005. - Jg. 57, H. 3. - S. 523-542.
Под именем «социобиология» развивается с начала 1970-х годов научное направление, нацеленное на синтез естественнонаучных и социальных дисциплин. Сегодня многие считают этот опыт неудачным, хотя социобиология, как и другие эволюционные теории, осталась на плаву и по-прежнему находит точки соприкосновения со смежными областями знаний. Представленная работа посвящена как поиску причин неудач попыток биологизации социологии, так и выявлению их научного потенциала. Цель размышлений Дирка Рихтера, статья которого опирается на доклад по докторской диссертации (университет Мюнстера, ФРГ), - перепроверка и переопределение социобиологических постулатов адаптации к изменяющимся условиям существования. Они ведутся на фоне, с одной стороны, обоснования и критики возможностей социобиоло-гии (часть I), а с другой - ее теоретических видоизменений, выдвинутых в ходе американской дискуссии рубежа 1970-80-х годов (часть II). Затем автор пытается взглянуть на утверждения социо-биологии с точки зрения нынешних достижений науки о поведении живых существ (часть III). И наконец, показать на конкретных примерах, какие разграничительные и связующие линии существуют между эволюцией биологических и социальных факторов (часть IV).
Рихтер исходит из тезиса, что эволюционные подходы всегда были составной частью социологических теорий. В поисках «законов», способных систематически объяснять трансформации общества, ученые с неизбежностью обращались к дарвинистским образцам толкования, где основными факторами эволюции выступали изменчивость, наследственность и естественный отбор. Это, без сомнения, обусловило как взлеты, так и падения (в течение последних трех десятилетий) социобиологических исследований в немецкоязычном пространстве. Именно понимание общественного про-
цесса как части общей эволюции Космоса, Земли и животного мира стали предметом анализа Рихтера.
«Новый» подход к синтезу наук о природе и обществе изложил в книге «Sociobiology» (1975)4 зоолог и сторонник дарвинизма Эдвард Уилсон (сотрудник Гарвардского университета). Он использовал понятия и принципы биологии при объяснении социальных явлений, сделав неодарвинистскую совокупность идей популярной даже в тех дисциплинах, которые казались ранее невосприимчивыми к таким подходам. Это относится, в первую очередь, к психологии, в рамках которой возникло одно из ответвлений со-циобиологии, так называемая эволюционная психология. У социологов, в свою очередь, предпринимались попытки создания учения о социальной жизни не только человека, но и животных. Стремление использовать социобиологические аргументы при толковании взаимодействий в коллективах и сообществах касается прежде всего таких феноменов, как война или религия (с. 523).
Исходным пунктом социобиологии Уилсона стал тезис, что никакой организм не живет по собственной воле. С точки зрения дарвинизма речь идет не о воспроизводстве организмов. Воспроизводимой единицей выступает ген, а организмы, являясь лишь их носителями, воссоздаются через механизмы естественного отбора (с. 525). Логическим эквивалентом социобиологической аргументации выступили представления человека о самом себе, включённом в цепь эволюции. Социобиологический ответ на вопрос о внутренних причинах поведения людей связывается с его генетической заданностью. Мораль, скажем, видится результатом биологического отбора генетических качеств в ходе эволюции. Следовательно, этические эмоции возникают на основе биологически заложенных в мозгу человека процессов и адресованы, в первую очередь, собственным потомкам. Если же мораль как одна из основных частей культуры запрограммирована генетически, то этот механизм распространяется и на другие ее составляющие. Так, активное участие в общественной жизни и агрессивность, альтруизм и патриотизм, религиозность и дружеская привязанность связываются социобиологией с защитой собственной территории и неприяз-
4 Wilson E.O. Sociobiology: The new synthesis. - Cambridge (Mass.); L.: Harvard univ. press, 1975.
нью к чужим, со стремлением к обособлению на основе родопле-менного деления и потребностью в воспроизводстве, с тендерным разделением труда и семейно-родственными связями.
Аргументация Уилсона строится на радикальном обновлении интеграции указанных дисциплин. Хотя он скептически относился к возможностям «биологизации» социологии и других гуманитарных наук, тем не менее, одной из функций социобиологии признавалась ревизия их оснований. Уилсон подробно знакомил со своим способом видения интеграции, где со ссылкой на идеи Дюркгейма, Вебера, Парсонса и Гофмана социальная эволюция отделялась от биологической. Ученый соглашался с существованием стандартной модели для объяснения социального поведения человека (Standard Social Science Model, SSSM). Однако, на его взгляд, она приводила к несовершенным теоретико-методологическим выводам. Так как индивид представлялся в качестве творения окружающего мира, объект исследований располагался в социальной сфере, выступающей раздельной и автономной. Его социальность простиралась на такие психические феномены как эмоции, которые признавались структурными компонентами и соответствующим образом анализировались. «Человеческая природа» в этой связи не играла существенной роли. Поэтому программа Уилсона ориентировалась на доводы о независимости социальных явлений и на антропологическую гипотезу tabula rasa. Приверженцы социобиологии исходили из универсальной пластичности человека и его взаимосвязей с социальной средой. Между тем отсчет развития человеческого духа с «чистого при рождении листа», заполнение которого происходило в рамках социализации, привело к ошибочным концептам в психологии воспитания (с. 527).
Ученый настаивает на изучении универсальных человеческих качеств, которые возникли как результат естественной селекции в рамках эволюции. Каждое из этих качеств считается специфическим решением проблемы соотношения внутреннего мира человека с требованиями социальной среды обитания. Обращается внимание на такие темы, как сексуальность, родство, коллективизм, агрессия, власть и доминирование. Именно для них были разработаны основанные на эволюционных предпосылках модели, которые, с сожалением отмечают ряд авторов, нередко игнорируются в социальных науках (с. 528). Отдельные социальные конфигурации лучше объяс-
няются с учетом биологических аспектов, которые могут быть полезны, по мнению Герхарда Ленского (1988), даже при построении макросистем. Еще дальше пошли Джозеф Лопреато и Тимоти Грип-пен (1999), которые признали дарвинизм лекарством при лечении недомоганий социологии. Во всяком случае, по признанию Рихтера, связь с неодарвинизмом видится многими как шанс интегрировать социологию в широкий научный ландшафт (с. 528).
Между тем сразу после публикации книги Уилсона возникло сильное противодействие ученых и общественности социобиологии или, скорее, применению теории эволюционизма к объяснению поведения человека в обществе. Споры о статусе социобиологии и родственных ей неодарвинистских подходов заполнили множество монографий, сборников и журнальных статей. В США вокруг генетика Ричарда Левонтина и палеонтолога Стивена Джей Гуда (коллег Уилсона по Гарварду) сформировалась группа ученых, в статьях и политических заявлениях которых Уилсона и его соратников упрекали в содействии новому биологическому детерминизму. Манифест авторского коллектива «Sociobiology Study Group» назывался «Биология как социальное оружие». Суть полемики с Уилсоном сводилась к упрекам в признании неизменности ряда проблем и к оправданию расового, тендерного и экономического неравенства (с. 528).
Примечательно, по мнению Рихтера, что оба лагеря (за и против социобиологии) не обозначили сущностных отличий. В то время как естествоиспытатель Уилсон выступал с далекими от политических обобщений установками, его критики сосредоточили внимание, в первую очередь, на последствиях этой публикации. Они увидели в социобиологии не только позитивистскую теорию, но и угрозу ее воздействия на другие социальные сферы, например правоведение, а также на общественное сознание в целом (с. 529). Именно этими опасениями руководствуется Рихтер при характеристике современного состояния социобиологических и эволюционных начинаний. Но он считает тем не менее, что необходимость междисциплинарной парадигмы интерпретации поведения людей очевидна.
Первые «уравновешенные» работы в дискуссии вокруг со-циобиологии были опубликованы, по мнению автора статьи, в англоязычном регионе и продемонстрировали, что социобиологиче-ская фракция вышла из спора победителем. Причиной ее относи-
тельного успеха стала, по всей вероятности, грамотная критика эволюционизма. Так, Улика Зегерстрэле, подводя итоги сражений, констатирует, что сопротивление, как ни парадоксально, привело к более глубокому теоретическому обоснованию и усовершенствованиям в разработке социобиологических идей (с. 530). Чтобы обозначить их, Рихтер останавливается на трех позициях: эволюционной психологии, теории Mem и нынешней позиции Эдварда Уил-сона, который по-прежнему выступает с заметными трудами по этой тематике. Один из них - монография «Неделимость знания» (2000)5, ставшая популярной в среде немецкоязычных ученых. Речь в ней идет об интеграции наук о духе и обществе в науки о природе. Потенциальное единство этих видов познания не подлежит для Уилсона сомнению. Поскольку общим для них остается теоретико-методологический инструментарий сциентизма, «их технологии и интерпретации причин находятся в согласии» (с. 530).
Говоря о связи биологии и культурологии, Уилсон использует метафору длинной веревки, которой соединены гены человека с культурой и социальным поведением. Проводится граница между первичными эпигенетическими предрасположениями и их обработкой, а также вторичными правилами, подвигающими разум человека к тем или иным культурным выражениям. В качестве прикладного случая эпигенетических предписаний рассматриваются этика и религия. Уилсон констатирует, что живые организмы предрасположены своей эволюцией к тем моральным чувствам, которые нашли здесь выражение, однако ни этические, ни религиозные формы не устанавливались биологически. Он пишет: «Факты доказывают, что на основе биологической предрасположенности человек готов принимать лишь малую часть спектра общественных стандартов. Следуя одним из них он расцветает, среди прочих влачит жалкое существование» (с. 531).
В любом случае принимается допущение, что культура и гены связаны друг с другом. Однако в новейшей версии социобиоло-гии у Уилсона нет прямого обращения к культурным детерминантам, имеющим собственную эволюцию, хотя свобода действий человека в этой сфере активной жизни не беспредельна в биологическом плане. Согласно доктрине Уилсона, лишь определенные фор-
5 Wilson E.O. Die Einheit des Wissens. - München: Goldmann, 2000.
мы культуры совместимы с природой человека, с активностью, необходимой для выживания организма и продолжения существования вида, к которому он принадлежит.
Характеризуя эволюционную психологию, Рихтер указывает, что она служит приложением к социобиологическим свойствам психики человека и его социальному поведению. В данной дисциплине стремятся, как правило, эмпирически анализировать предложенные Дарвином эволюционистские механизмы, которые отражаются в особенностях психической системы под воздействием культурной и биологической трансформации. Чтобы продемонстрировать пластичность данной дисциплины, ее представители пытались, например, уловить критерии привлекательности женщины для мужчины (и наоборот). Их интересовал вопрос, какие признаки социального поведения, влияющие на выбор партнера, соответствуют культурным стереотипам. По традиции женщины выбирали мужей с более высоким социальным статусом, мужчин же притягивали молодость и физиологическая привлекательность. Если исследования показывали, что партнеры соответствовали такому типу, тогда, с точки зрения эволюционной психологии, можно было говорить о психической адаптации в ходе эволюции. Материальное обеспечение отцом вероятных потомков, с одной стороны, и биологические предпосылки для репродукции, с другой стороны, связывались друг с другом.
По мнению Рихтера, эволюционные механизмы управляют не поступками, а психическими предпосылками к ним. Именно они стали одной из основ культуры человека, подчиненной множеству воздействий. В эволюционной психологии исходят из того, что существуют универсальные формы биологической адаптации психики людей, которые возникли как ответ на вызовы окружающего мира. Примечательна при этом терминология психоаналитика (и биографа Дарвина) Джона Боулби, который сформулировал понятие «среды эволюционной адаптации» (Environment of Evolutionary Adaptedness, EEA). Строение человеческой психики обнаруживает нечто подобное модулю - биологически заложенные познавательные и социальные навыки. Ключевые зоны бытия человека в обществе управляются правилами генетики. На взгляд Рихтера, этот подход к социальному поведению и культуре обладает гораздо большим потенциалом вариативности, чем «веревочная связь»
Уилсона. Например, сексуальность человека не сводится лишь к репродуктивным целям, а рассматривается также в контексте вожделения и других эмоциональных потребностей (с. 532).
Еще более удаляется от первичных идей Уилсона теория mem, где речь заходит об эволюции культуры как о самостоятельном процессе. Родство понятий «mem» и «ген», согласно Рихтеру, не случайно. Дефиниция mem впервые используется Ричардом До-кинсом, который ввел ее как сравнимую с геном единицу репликации, но в культурном пространстве (Оксфорд, 1989)6. Mem соответствует идее или представлению, которые копируются в человеческом мозгу, а затем передаются, образуя основу эволюции культуры. После выдвижения американским философом Даниэлем Дэннетом теории mem, оспаривающей положения ортодоксальной социобиологии, она получила дальнейшее развитие в лице представительницы британской психологии Сьюзен Блэкмор (1999). Использование понятия mem, считает Блэкмор, намного действеннее, чем гена даже в такой социобиологической сфере как объяснения сексуального поведения человека или альтруизма. Вопрос о том, пригодна ли дефиниция «mem» и биологические определения культуры с социологической точки зрения, остаётся сегодня без ответа. При всем том, как подчеркивает Рихтер, в пределах эволюционистской литературы о социальном поведении зафиксирована отчетливая тенденция к признанию самостоятельности культурной динамики.
Наметив эту тенденцию, Рихтер обращается к ее проявлениям в сфере семейно-брачных отношений, где особенно заметно переплетение социального и биологического векторов эволюции (с. 533-537). Базируясь на сказанном, он заключает, что биологиза-ция социологии, как она была заявлена изначально, правомерно потерпела неудачу. Если использовать метафору Уилсона, то веревка между генами и общественным поведением человека оказалась более длинной, чем предполагалось. Интерес к социобиологии и другим эволюционистским концептам связывался с отречением от тех заключений, которые классифицировались как макросоцио-логические. В конечном счете, по мнению Рихтера, благодаря ему был очерчен круг тех эмпирических проблем, где эволюционные
6 Dawkins R. The selfish gene. - Oxford: Oxford univ. press, 1989.
теории с успехом интегрированы в социологию. При этом подчеркивалась несостоятельность объяснения социального поведения людей исключительно биологическими процессами. Сделав шаг навстречу «новой» междисциплинарности, ученые, по словам Б. Балдуса, оказались перед неудобной дилеммой, точнее, перед таким видом логического заключения, где одна из посылок имеет форму разделительного суждения. Социобиология очутилась в затруднительной ситуации выбора между двумя возможностями и даже возвращения к мысли об особом творении человека (с. 538).
Рихтер констатирует, что социобиологические параметры в поведении живых организмов признаны лимитируемыми. Предпочтения при выборе партнера, скажем, могут зависеть и от биологических, и от социальных факторов. Однако, как показано исследователями, исключительность прав на объяснение здесь недопустима. Чем дальше ученые уходили от индивидуальных черт психики человека и процессов репродукции, тем более несостоятельными оказывались социобиологические построения, что подтверждают эмпирические тесты, проделанные Стефаном Сандерсоном (2001). Это означает, например, что при изучении феномена агрессивности можно использовать эволюционно-биологический подход, но не в том случае, когда речь заходит о причинах войн в современном обществе. Так, опыт толкования этнических или националистических конфликтов на фоне преобразований кланового сознания («clannish brain»), предложенный социологами-неодарвинистами Лопреато и Гриппеном (1999), оказался малоубедительным (с. 539). Данные конфликты намного лучше объясняются экономическими и (гео) политическими особенностями, что позволяет кроме прочего анализировать их смысл как социальных конструктов.
Поэтому в качестве проблем для эмпирических трактовок Рихтер называет, к примеру, обозначенную социобиологией связь между внутренними мотивами при выборе партнера и динамикой социальной стратификации, зависящей от экономических, политических, технологических или демографических факторов. При всем том, пишет он, «прощание с социобиологической теорией» не означает отказа социологии от объяснительного потенциала эволюционных механизмов (с. 539). Учение Дарвина о законах развития органического мира и путях управления им, рассуждения о принципах селекции и т.д. с успехом переносятся на процессы социаль-
ной эволюции. Более того, в теоретико-методологическом плане эти принципы характеризуются в качестве тех универсалий, которые можно вводить в действие как в естественных, так и в социальных науках. Междисциплинарная программа исследований, стремящаяся изучать различные части происхождения психических и социальных признаков, продолжает оставаться выигрышным проектом. Поскольку эволюция нелинейна, а поступательное развитие в той или иной области обусловлено рядом факторов, она плодотворна для обеих сторон. Вместе с тем кооперация социологии и наук о природе несколько видоизменяется, выдвигая в центр внимания синтез классического эволюционизма и генетики. Бытующее ныне понятие социогенетики определяется как комплекс дисциплин, ориентированных на постижение происхождения и сохранения общества в его специфических человеческих аспектах. Речь идет о целостной динамической системе, о сфере взаимодействия природы и общества, в пределах которой разумная деятельность человека становится определяющим фактором развития.
С.Г. Ким
