CC BY
25
мышления в противовес системе мужской, находить опору исключительно в способностях женщины, помогать ей развернуться, черпать у нее самое ценное, ревниво присваивая себе все, что отличает женщину от мужчины - касается ли это эмоциональных порывов или волевых акций"» (там же).
Композиция книги, переплетение мотивов «словно отражается в зеркале ее основной мысли: ковчегу, на котором плывет человечество, нужны для движения "три винта: один из них - это любовь двух существ такой силы, что поистине она неуязвима; второй -искусство, поднятое на высоту совершенства; а третий - неутомимая борьба за свободу"» (там же). Взаимодействие этих составляющих определяет сюжет всех книг лирической прозы Бретона.
Т.Н. Тулина
2006.03.034. АГАЦЦИ Е. ВСПОМИНАЕМАЯ И РЕКОНСТРУИРУЕМАЯ ИСТОРИЯ: ТРИ ПОКОЛЕНИЯ НЕМЕЦКИХ ПИСАТЕЛЕЙ И ПРОБЛЕМА ПРОШЛОГО. AGAZZI E. Erinnerte und rekonstruierte Geschichte: Drei Generationen deutscher Schriftsteller und die Fragen der Vergangenheit. - Göttingen, 2005. - 175 S.
В реферируемой книге германистка из Италии Е. Агацци систематизирует воплощенные в немецкой литературе последних десяти-пятнадцати лет представления о болевых точках недавнего исторического прошлого Германии в зависимости от принадлежности писателей к тому или иному поколению - «очевидцев», «детей» и «внуков» войны. При этом она опирается на исследования немецких коллег (Й. Рюзен, Ю. Релеке, Б. Гизен). С целью выявить различия в стратегиях художественной реконструкции прошлого автор монографии анализирует произведения Мартина Вальзера, Дитера Форте, Виниф-рида Георга Зебальда, Михаэля Энде, Ханса-Ульриха Трайхеля, Михаэля Клееберга, Тани Лангер и Марселя Байера.
Е. Агацци показывает, что нарративный опыт писателя формируется в зависимости от особенностей восприятия им прошлого: либо это «личные отношения» с прошлым, тесно связанные с возрастом писателя, либо это тот или иной способ интеграции «своего» и «чужого», собственных и чужих воспоминаний. Литературная традиция и законы жанра тоже оказывают весьма существенное влияние на выбор способа воспоминаний в конкретном художественном тексте.
Исследуя различные варианты тематической переработки прошлого в художественной литературе, автор проводит параллели с известными публичными дебатами и дискуссиями по проблемам прошлого, проходившими в разные годы в германской литературной прессе. После краткого обзора менявшихся на протяжении 1950-1990-х годов представлений о нацистском прошлом, исследовательница обращается к более подробному рассмотрению творчества шести писателей.
Мартин Вальзер (р. 1927) принадлежит к поколению «участников войны». Его отношение к этому времени вызывает у Е. Агацци двоякий интерес: как оно проявилось в художественных текстах и как трансформировалось в публичных выступлениях писателя. Раскрывая особенности разработки темы воспоминаний в романе «Прыгающий фонтан» («Ein springender Brunnen», 1998), автор опирается на положения, изложенные П. Рикёром в его эссе «Память - забвение - история». По мнению Е. Агацци, само «вытеснение истории», в котором нередко упрекают писателя критики, есть не что иное, как «упущенная возможность вспоминания», ибо интерпретация исторических лакун и умолчаний - как разрывов между пространством опыта и горизонтом ожиданий - представляется возможной лишь с точки зрения коллективной памяти (с. 39). Что касается публичных выступлений писателя, то, например, в своей речи (по поводу вручения ему премии Союза немецких книготорговцев) он «недостаточно однозначно дистанцируется от национал-социализма» (с. 46).
В трилогии Дитера Форте (р. 1935) «Дом на моих плечах» («Das Haus auf meinen Schultern», 1999) лейтмотивом проходят воспоминания тех, кто давно мертв, однако оказывается, что их восприятие истории по-прежнему определяет жизнь тех, кто еще жив, и будущее их детей. Повествователь излагает историю двух семей - Фонтана и Лу-каш, представляющих две разных концепции памяти; при этом он углубляется в прошлое вплоть до XVI столетия и таким образом открывает перед читателем необычайно широкую историческую панораму. Кульминацией трилогии становится период национал-социализма. Е. Агации считает, что в противоположность роману Мартина Валь-зера у Дитера Форте само повествование структурирует память, которая в смене времен претерпевает все более отчетливую стабилизацию (с. 54).
Из произведений В.Г. Зебальда (1944-2001) для анализа выбраны «Переселенцы» («Die Ausgewanderten», 1994), «Кольца Сатурна» («Die Ringe des Saturn», 1997) и эссе «Воздушная война и литература» («Luftkrieg und Literatur», 1999). Свой метод «оправдания Зебальда» (с. 71) автор основывает на утверждении, что для писателя характерен отказ от изображения временной и пространственной дистанции между непосредственными воспоминаниями и свидетельствами с чужих слов, между визуальной документацией и собственно человеком, принимающим участие в жизни литературных персонажей (с. 73). Для В.Г. Зебальда мир представляет собой как бы один большой театр, становясь в то же время и «метафорой бездомности тех, кто медленно, постепенно возвращается домой, к самим себе» (с. 79).
У писателя Ханса-Ульриха Трайхеля (р. 1952) нет и не может быть никаких личных воспоминаний о событиях Второй мировой войны. Чтобы такого рода «воспоминания» вошли в ткань его художественных текстов, ему пришлось обратиться к документам и рассказам очевидцев. Роман «Потерянный» («Der Verlorene», 1998) предваряется фотографией, как и многие другие тексты писателя. В центре снимка - брат рассказчика, пропавший без вести во время войны; сам рассказчик, наоборот, находится у края приведенного фото; на других фотографиях он и вовсе не попадает в кадр целиком. «Рассказчику как будто отказано в праве проследить события своего детства по семейным фотографиям» (с. 104). Центром повествования, таким образом, становится «опыт отсутствия»: Х.-У. Трайхель воплощает в этом тексте свое убеждение в том, что всякая автобиография представляет собой «амальгаму воспоминания и воображения» (с. 106).
Михаэль Клееберг (р. 1959) не принадлежит ни к одному из традиционно выделяемых поколений - ни к «участникам войны», ни к «детям войны», ни к «внукам». Е. Агацци анализирует его роман «Сад на севере» («Ein Garten im Norden», 1998). Главный герой романа, писатель Альберт Кляйн, получает в подарок от одного антиквара книгу с пустыми страницами, которые ему следует заполнить. Герою позволено переписать историю Германии: «Он сам должен определить, как станет передвигаться в паутине событий прошлого, при этом взяв на себя всю ответственность за результат» (с. 119). Однако ему не удается отделить собственные предпочтения от исторической необходимости, и в конце концов он скатывается «назад, в уже написанную историю... в которой даже мирные, образованные люди оказываются
выброшены из жизни только потому, что они евреи» (с. 128). Как пишет Е. Агацци, «вымысел в этой книге весьма далек от того отчуждения, какое в сказках заставляет нас верить, что мы способны существовать вне истории» (там же).
К поколению «внуков войны» автор относит Таню Лангер (р. 1962) и Марселя Байера (р. 1965). В подходе к анализу их произведений главным для Е. Агацци становится вопрос: не является ли само отсутствие личных воспоминаний основой повествовательной стратегии? Быть может, это «отсутствие» - одна из попыток исторической реконструкции, принимающей в расчет не целое, а лишь отдельные его аспекты и являющейся, по сути, смесью вымысла и архивных материалов (с. 134). (В текстах более молодых авторов, как полагает автор, можно обнаружить проявление психического воздействия национал-социализма на коллективное бессознательное.)
Однако ответить на поставленный вопрос исследовательнице не удается: тематические акценты и повторяющиеся мотивы в произведениях названных авторов однозначной картины не выявляют. Причину своей относительной неудачи Е. Агацци видит в том, что писатели последнего поколения «чувствуют себя обязанными активно использовать в работе архивные документы» (с. 134), и такая «обязательная» стратегия оправдывает себя лишь «наполовину». При этом автор отмечает, что «более молодые» писатели в среднем обладают большим публицистическим опытом, чем их старшие коллеги, и гораздо лучше умеют работать с архивными документами, выстраивая на их основе не только семейные истории, но и нередко подвергая эти документы научному анализу.
Автор книги приходит выводу, что, хотя и не удается выявить четкой зависимости избранной писателем стратегии реконструкции прошлого от его принадлежности к определенному поколению, все же в текстах авторов-«ровесников» вырисовываются некие тематические предпочтения, одни и те же доминирующие повествовательные приемы и способы обработки фактического материала. Для выявления более общих закономерностей необходим анализ и более обширного материала.
Е.В. Соколова
