CC BY
16
посвященной обсуждению второго издания книги Г.Ф. Александрова «История западноевропейской философии» (М., 1945), широко обсуждались методологические вопросы историко-философских исследований.
В заключение автор утверждает, что дискуссии 1944 и 1947 гг. были не столкновением групповых интересов, а отражением реального стремления общества отойти от Коминтерновского «интернационализма». Поэтому в докладе Жданова: 1) осуждался взгляд на историю философии как на филиацию идей (позже в любой рукописи и, упаси боже, в диссертациях и книгах истреблялся даже намек на пресловутую тему); 2) защищался тезис о великом (на этот раз) революционном перевороте, осуществленном марксизмом-ленинизмом.
И. С. Андреева
2006.03.029. БИРЮКОВ Б.В., БИРЮКОВА Л.Г. ЛЮДВИГ ВИТГЕНШТЕЙН И СОФЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА ЯНОВСКАЯ: «КЕМБРИДЖСКИЙ ГЕНИЙ» ЗНАКОМИТСЯ С СОВЕТСКИМИ МАТЕМАТИКАМИ 30-Х ГОДОВ // Трудные времена философии: Отечественная историческая, философская и логическая мысль в предвоенные, военные и первые послевоенные годы. - М., 2006. -С. 202-244.
В статье предпринята попытка конкретизировать беседы Л. Витгенштейна во время его пребывания в СССР (сентябрь 1935 г.) в контексте как кембриджского, так и московского бытия научных сообществ. Изложение, ограниченное работами на русском языке, авторы считают достаточным для освещения проблемы.
С. А. Яновская, член партии с 1918 г., почти всю жизнь боролась «за прекрасные идеалы марксизма-ленинизма» и в дни встречи с Витгенштейном была убежденной коммунисткой. Лишь в 50-е годы ссылки на классиков марксизма в ее работах имели «дежурный» характер как условие тогдашних публикаций. Она опекала Витгенштейна в Москве, видимо, по поручению или с ведома партийного начальства.
Витгенштейн держался «народного» стиля: был плохо одет, но подарил Яновской главный труд Г. Фреге «Основные законы арифметики» и, судя по всему, открыл ей значение его работ. Долгое время этот экземпляр, по-видимому, был единственным в Со-
ветском Союзе; им пользовались аспиранты Яновской. Это было время, когда те, кто хотел изучать проблемы математики и естествознания, вынуждены были опираться на Гегеля и на авторитет К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина, которые были гегельянцами. В таких условиях овладеть научным и философским материалом было трудно, но Яновская к концу 20-х годов овладела философской проблематикой, и в 1936 г. «выгородила» для научной логики область, предохраняющую ее от нападок сторонников «диалектической логики», объявив математическую логику наукой о рассуждениях в математике. В статье 1935 г. и в сборнике 1936 г. отражались философские взгляды авторов как раз того времени, когда в страну прибыл Витгенштейн.
Не только личная, но научная, как и публичная жизнь Витгенштейна остаются мало доступными для его многочисленных почитателей. Он принадлежал к богатой (отец был сталелитейным магнатом) австрийской католической семье (хотя по нацистским критериям семья была на три четверти семитской), два его брата покончили с собой, а сам он в конце 20-х годов обследовался у психиатра; подробности его жизни мало известны, как и его отношения с Фреге, письма которого он отказался передать для научной публикации.
С первых лет в Кембридже он был воспринят как гений, без научных публикаций был принят в число «апостолов» элитарного общества. «Логико-философский трактат» (1922) сделал его европейски знаменитым. Но он слабо ориентировался в истории философии, его вклад в математическую логику нельзя назвать великим, ибо он не имел глубокого математического образования. Бесспорные авторитеты в области философии и логики (Г. Фреге, Р. Карнап, Б. Рассел, Дж.Э. Мур) смотрели на его творение не столько как на научный труд, являющий науке нечто новое, сколько как на стилистическое достижение. Слава гения была достигнута им с помощью личного обаяния (Мур: «Непонятно, но здорово!»). Кроме того, поддержка Рассела открыла ему путь в философское сообщество.
Авторы выделяют вопрос об отношении Витгенштейна к Фреге, неблагодарным учеником которого он был, поскольку не понимал логической системы учителя, не вник в его главный труд.
Тем не менее влияние Фреге на Витгенштейна было очень велико на протяжении всей его жизни.
В годы, когда из-за прихода к власти нацистов в Германии популярность коммунистической партии России благодаря интернационализму достигла своего пика, а «апостолы», собрания которых посещал Витгенштейн, приезжали в Советский Союз едва ли не как паломники, Витгенштейн попытался переселиться в Россию. Он имел слабое представление о марксизме, не ориентировался в жизни Советского Союза. На Запад он смотрел глазами О.Шпенглера, не любил западную цивилизацию, принявшую его с распростертыми объятьями, обожал Л.Н. Толстого и сострадал России, обещающей «нечто в будущем». Он начал изучать русский язык, озаботился встречами с русскими и с теми, кто побывал в России, получил туристическую визу. В одном из писем он писал, что хочет получить в России работу.
Основываясь на сведениях из записной книжки Витгенштейна, авторы попытались составить хронологию его пребывания в СССР и установить адресатов возможных встреч. С.А. Яновская была здесь первой. Она принимала его на кухне коммунальной квартиры. Ее соседка Х.И. Хильберг свидетельствует о живости их бесед и о последующей заботе Витгенштейна о Яновской (он посылал ей лекарства для лечения диабета). Видимо, Яновская затрагивала проблему абстракции и ее роли в математическом мышлении, которой она уделяла большое внимание, в то время как ее собеседник критиковал эту проблему, считая ее источником метафизики, ведущей философа к непониманию. Возможно, гость открыл Яновской глаза на статью Фреге «О смысле и значении», что положило начало ее дальнейшим исследованиям. Как рассказывала Яновская, узнавшая, что Витгенштейн собирается «строить социализм» в СССР, она высказала ему мнение, что в России «климат неподходящий»; через два года он подал прошение о предоставлении ему английского гражданства.
Витгенштейн не был готов обсуждать с советскими учеными конкретные проблемы интуиционистской логики. В трактовке закона исключенного третьего он оставался в рамках общих слов. Для советских математиков мог быть неприемлем логический атомизм, скепсис по поводу перспективности исследований по осно-
ваниям математического знания, возможно, также акцент на языке, который пронизывал все философское мышление Витгенштейна.
По словам Татьяны Николаевны Горнштейн (1904-1980; профессор кафедры диалектического материализма Ленинградского университета, сотрудник Ленинградского отделения Института философии Комакадемии, вскоре после визита Витгенштейна в Ленинград была арестована), он пробыл в Ленинграде один день. Об этом визите она рассказывает, что ей пришлось пригласить его домой, причем она смущалась своей комнаты в коммуналке, но ее гость сказал, что он сам живет в одной комнате, а студенты слушают его лекции, сидя на полу.
Вернувшись на родину, Витгенштейн не стал распространяться о теневых сторонах русской жизни. По его словам, в России его хорошо приняли, предложили преподавать в университетах Москвы, Ленинграда и Казани. Пиетет перед русской культурой он сохранил навсегда.
Ныне в философских кругах бытует мнение, что Витгенштейн (по словам М.С. Козловой) - величайшее достижение мировой культуры - оказывает колоссальное влияние на философствование ХХ в. Но в математической логике и философии математики его влияние не очень заметно. Он был одним из зачинателей аналитической (или лингвистической) философии, он сыграл важную роль в становлении логической семантики. Его роль укрупняется, если принять во внимание, что он побудил западную философскую мысль обратиться семантико-семиотическим проблемам. Этим объясняется его влияние на Рассела, уважение, которое питал к нему Ф.Рамсей, и то побуждение, которое он дал направлению мысли Яновской. Витгенштейн - не гений и не дутая величина. Он оставил след в динамике философской мысли, но его значение для логики и математики не следует преувеличивать.
И. С. Андреева
