CC BY
18
ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ
2013.04.022-024. НАЧАЛО РЕЦЕПЦИИ И РАЗВИТИЯ АНАЛИТИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ В СЕРБИИ. (Сводный реферат).
2013.04.022. МАРИИ И. Почеци рецепцще аналитичке философще код Срба // Источник. - Београд, 2008. - Г. 17, Бр. 67. - С. 99-110;
2013.04.023. МАРИИ И. Почеци аналитичке философще код Срба // Источник. - Београд, 2009. - Г. XVIII, Бр. 69-70. - С. 91-126;
2013.04.024. МАРИИ И. Аналитичка философща као део академ-ских студща // Источник. - Београд, 2009. - Г. XVIII, Бр. 71-72. -С.106-157.
В серии статей «Начало рецепции аналитической философии сербами», «Истоки аналитической философии у сербов» и «Аналитическая философия как часть академических исследований» сербский историк философии Илия Марич знакомит широкий круг читателей с историей школы аналитической философии в своей стране, начиная с пассивного восприятия западной аналитической мысли и заканчивая формированием собственной школы с ее значительными достижениями.
В силу ограниченности рецепции аналитической философии в межвоенной Сербии (лишь В. Вуйич написал две статьи о Б. Расселе), ее в основном негативной критике, определенной как недостаточной изученностью предмета, так и традиционным влиянием французской мысли, основной интерес представляет период после Второй мировой войны, хотя условия были далеко не благоприятными: все «буржуазные» философы провозглашались апологетами капитализма, а их огульная критика была сплошной и поверхностной, не затрагивая сути учений.
Хотя 1948 год означал не только политический разрыв со Сталиным, но и возможность отхода от догматической философии и новой трактовки марксизма, а интеллектуальная элита начала читать Ж. Сартра, А. Камю, М. Хайдеггера, в официальной философии
господствовала позиция, кратко резюмированная Гаем Петровичем: «В отличие от домарксистской философии, которая только донаучна, вся немарксистская философия после Маркса непосредственно ненаучна. Кроме того она необходима буржуазии и как таковая общественно реакционна» (024, с. 106-107).
После присуждения Бертрану Расселу Нобелевской премии по литературе в 1950 г. младший ассистент Философского факультета в Белграде Драган Еремич немедленно отреагировал в «Университетском вестнике» статьей, где тот был назван «либеральным буржуем» и «философом империализма», не обогатившим человеческое сознание новым направлением философии, так как его учение - лишь направление буржуазной философии неореализма (023, с. 92). Математическую логику автор вслед за своим учителем Д. Недельковичем, позаимствовавшим этот термин от Л. Кутира, назвал «логистикой» и, не будучи специалистом в ней, критиковал ее, ссылаясь на французскую школу и классиков марксизма-ленинизма, также не разбиравшихся в данной дисциплине. Однако в статье впервые в Сербии был дан биографический очерк Б. Рассела и упомянуты практически все пионеры аналитической философии, в том числе представители Венского, Берлинского и Варшавского кружков (023, с. 92-93).
Вскоре после статьи, в декабре того же года Д. Еремич завершил и обширный очерк «Философия Бертрана Рассела», опубликованный из-за отсутствия в Сербии философского журнала в печатном органе Комитета Народной молодежи Философского факультета «Наше слово» и предоставивший довольно полную информацию о жизни и взглядах выдающегося философа, прежде всего в области математической логики, отметив позитивное значение метода логического анализа, дедукции и верификации, как и теории отражения, хотя и противопоставил формальную логику диалектической, используя аргументацию Л. Бреншвика и А. Пуанкаре. Однако Еремич считал логический анализ применимым для решения философских проблем. В ленинском духе назвав логику «специфичным манером» в «средней линии философии» - ново-реализма, автор рассматривал учение Рассела как обновление схоластического реализма, нейтральный монизм как облик субъективного идеализма, а «логический атомизм» - как средство для преодоления трудностей субъективного идеализма.
Рассмотрев взгляды Дж. Мура, лучшего ученика Рассела Л. Витгенштейна и многих других аналитиков, Д. Еремич не только отразил основные этапы интеллектуального развития Рассела и его основной вклад в философию, но и кратко, пусть и несимметрично и предвзято, набросал картину развития аналитической философии первой половины ХХ в. (023, с. 93-97).
В первой сербской статье о Витгенштейне, написанной в связи со смертью последнего, М. Илич, без знакомства с трудами последнего, скомпоновал свой очерк из двух статей международного журнала «Der Monat»: англичанина Мориса Кренстона и испанского философа Хосе Фератера Мора; показал как учителей (Рассел и Фреге), так и интеллектуальное окружение мыслителя в статье «Витгенштайн - философ "неизречимого"», употребив выражение «аналитический круг» также впервые в Сербии. Назвав встречу Витгенштейна с Гилбертом Райлом «философской революцией в Оксфорде», он предоставил читателям первую информацию об оксфордской философии обыденного языка (023, с. 98-99).
М. Маркович продолжил разговор о Расселе и Витгенштейне на ином уровне - с использованием первоисточников. Еще оставаясь на марксистских позициях, молодой ассистент логики Философского факультета в 1952 г. в статье «Современные западные философы о марксизме» оценил Рассела как «возможно, крупнейшего современного живого философа на Западе», подчеркивая, что черно-белое разделение философии на прогрессивный материализм и регрессивный идеализм слишком упрощенно (023, с. 97-98).
В статье «Философия "неизречимого"». Один из закономерных итогов буржуазного субъективизма», скорбя о смерти великого мыслителя, Маркович пишет, что в творчестве Людвига Витгенштейна субъективный идеализм совершил самоубийство (023, с. 99). Понимая, что философия Витгенштейна непосредственно произошла из логического анализа Рассела, воспринимаемого Марковичем как вариант неореализма Джорджа Мура, он, оценивая теорию отражения, вместе с тем критикует положение об абсолютной независимости и изолированности атомарных фактов как спекулятивную гипотезу в силу того, что наука не открыла и не откроет абсолютно неделимых объектов (023, с. 100). Доктрину о сведении роли философии к критике языка, разъяснению позиций и излечению от постановки псевдопроблем, иногда называемую те-
рапевтическим позитивизмом, Маркович обозначил как ликвидацию философии, особенно протестуя против постулата о вещах, которые можно лишь проиллюстрировать, но невозможно изречь (023, с. 101). Маркович убедительно доказывает сложность и запутанность двухступенчатой системы верификации. Данный текст был не только первой работой, основанной на источниках, но и критикой Витгентштейна, основанной на логической аргументации.
В «Современной философии Запада» Д. Еремича, первоначально представленной на первом Конгрессе философов Народной Республики Сербии, были упомянуты многие представители течения, называемого ныне аналитической философией, хотя автор и не выделял ее как таковую.
Упоминая Дж. Мура и Готлиба Фреге лишь единожды, Ере-мич подчеркивает значение Рассела как творца современной символистической логики (логистики), критикуя его нейтральный монизм как «дематериализацию мира» и свидетельство идеалистической направленности (023, с. 103). Даже при уничижительной критике Рассела без анализа деталей и внутренних противоречий его позиции изложенный материал предоставлял сербскому читателю обширную информацию об учении одного из основателей аналитической философии.
Не используя выражения «аналитическая философия», Ере-мич назвал ее течение в англоязычных странах семантизмом, проистекшим посредством Витгенштейна и Рудольфа Карнапа из логического эмпиризма и ограничивающим задачи философии исследованием языка. Полемизируя с Карнапом, создавшим новый органон философии, названный логическим синтаксисом научного языка, сведшим философию к проблемам синтаксиса и провозгласившим вещь, предмет, пространство, время и т.д. псевдопонятиями, не отвечающими синтаксическим нормам, Еремич заключил, что тот обессиливает науку и материалистическую философию, основанные на этих понятиях (023, с. 104).
Также провозглашенный Еремичем семантиком Альфред Ай-ер (на основании сентенции о зависимости научного знания и логического знания от языка, единственно неусловного) критиковался за семантическое отбрасывание основных понятий и попытки ликвидации революционной борьбы в общественных науках (023, с. 104-105).
Написанный специально для конгресса пространный реферат в силу временных ограничений не базировался на источниках и был чрезмерно идеологизирован, однако познакомил аудиторию с основными течениями западной мысли, в том числе и аналитической, хотя и без использования данного термина, впрочем, тогда еще широко не распространенного даже на Западе.
В 1953 г. на Философском факультете в Белграде Андрия Крешич защитил докторскую диссертацию о реляционных суждениях, вылившуюся в 1958 г. в монографию. Трактуя понятие реляционного суждения, он излагал позиции Б. Рассела, названного «самым авторитетным логиком», и ряда логических позитивистов (Р. Карнапа, М. Шлика, Х. Рейхенбаха, А. Тарского) по данному вопросу, хотя им было уделено значительно меньшее внимание, чем того требовала тема (023, с. 105-106).
Пионер сербской аналитики М. Маркович непосредственно после завершения образования в 1950 г. стал ассистентом по логике на Философском факультете и под руководством Душана Не-дельковича начал работу над диссертацией «Формализм в современной логике». Именно аналитические философы больше всего способствовали развитию данной дисциплины, так что уже рассматривавшиеся статьи о Расселе и Витгенштейне появились именно в рамках работы над диссертацией.
Ассистент, твердо стоя на диалектических позициях, отстаивал объективную реальность и материалистическую диалектику как единственно возможный метод научного исследования. Признавая заслуги математической логики Рассела, Уайтхеда и Фреге как метода анализа, он говорил о неоправданности ее претензий на универсальность и ее идеалистичности в силу того, что она оперирует абстракциями, требуя лишь формальной правильности (023, с. 106-107).
В силу невозможности серьезной работы над темой без контакта с иностранными специалистами Маркович стал первым сербским философом, отправившимся на обучение на Запад после Второй мировой войны. Летом 1953 г. он участвовал в шестинедельном Зальцбургском семинаре, изложив свои впечатления в статье для «Философского журнала», где излагал критические взгляды на американскую философию, как и на этику Дж. Мура и Л. Витгенштейна (023, с. 105-106).
1953/1954 академический год Маркович провел в аспирантуре у Альфреда Айера в Лондоне, где его ментором стал видный специалист по математической логике Антонио Басон. Так как Ай-ер терпимо относился к инакомыслию, требуя лишь ясности и четкости изложения позиций, сербу пришлось поупражняться в точности формулировок. Свои впечатления от дискуссий и совместную работу с Айером Маркович впоследствии описал в монографиях «Философские встречи» и «Спешишь на небо» (023, с. 108).
В то же время Маркович на страницах загребского журнала «Взгляды» продолжает начатую в 1953 г. в журнале «Новая мысль» дискуссию о диалектике и символической логике, где излагает общие характеристики, условия появления и основные этапы развития последней. При детальном изложении вклада Г. Фреге, Дж. Пеано, Б. Рассела и Л. Витгенштейна, а именно: идеи многозначной логики, базировании индукции на теории вероятности, критике несовершенного языка, точности в математическом анализе и доказательствах, систематизации математических знаний, он выделяет ее недостатки: отделение формы от содержания, отсутствие критерия истины, требующего содержательной и материалистической логики, экстраполяция и абсолютизация научного (математического) метода и подмена им исследования общих диалектических закономерностей явления в целом, отделение дедукции от индукции и невозможность ответа на вопрос о происхождении аксиом чисто дедуктивной логики. Однако при всех ее недостатках аналитическая логика дала важные результаты в познании мира, следовательно, заслуживает изучения и использования.
В том же 1954 г. в статье «О понятии научного закона» в журнале «Наша действительность» Маркович дабы, по его собственным словам, «показать преимущества диалектического мышления над позитивистским, механистическим и другими методами, доминирующими сейчас на Западе», свидетельствует, что после обучения в Англии он лишь утвердился на марксистских позициях, став марксистом с культурой аналитического философа (023, с. 110). Там, отмечая незнание англосаксонскими философами не только марксистской, но и континентальной философии в целом, он подчеркивает, что аналитическая философия не располагает по-
нятийным аппаратом для дефиниции закона, крайне важного для методологии отдельных наук (023, с. 111).
Впечатления о поездке отразились и в статье «Одна точка зрения на современную английскую философию», где на основании перенесения аналитическими философами центра исследований на язык, Маркович считает, что «многие философы превратились в филологов и лингвистов». В лингвистической ориентации английской философии Маркович видит часть широкого семантического движения, популярного в западном мире, в котором неопозитивисты Венского кружка во главе с Р. Карнапом выступают за выработку идеального философского языка, а англичане, не имеющие традиций спекулятивного мышления, но обладающие эмпирической и номиналистической традицией, пытаются уточнить значение слов, анализируя их употребление в обыденной речи (023, с. 112). В частности, требование ясности и понятности в языке выдвигал основатель английского неореализма Дж. Мур. Таким образом, в статье была приведена первая информация о данном философе. Б. Рассел в попытках создать совершенную логическую систему, отвечающую вечной и изменяющейся структуре мира, совершил поворот к нейтральному монизму и к «лингвистической концепции». Маркович считал, что, понимая «самые общие логические законы и законы бытия» лишь как комбинацию символов, Рассел все же придерживался относительно материалистической позиции, по которой логическая система может относительно соответствовать объективным закономерностям мира (023, с. 113).
Витгенштейн, развив концепцию языка Рассела, считал мышление не активным оперированием знаниями, а исключительно деятельностью мозга, а всю философию - критикой языка (там же). Он повлиял и на логических позитивистов, желающих создать идеальный язык, как и на представителей английской школы, провозгласивших «возвращение к обычному языку» и требовавших ясности, определенности и уничтожения бессмысленности.
Познакомив аудиторию с такими выдающимися лингвистическими философами, как Питер Стросон, Джон Уизд, Берлин, Маркович делает вывод: «Значит, лингвистической философии, чтобы она имела бы смысл, недостает того, что она считает бес-мыссленным - базирования семантических свойств языка на фактах самой объективной действительности» (023, с. 114) и обознача-
ет ее как один из возможных методов анализа понятий и закономерностей нашего мышления, подчеркивая, что терапию общества невозможно осуществить терапией языка (023, с. 114).
В 1955 г. появилась и краткая обзорная статья «О некоторых характеристиках современного позитивизма», где, проследив историю направления от Канта до ХХ в., Маркович призывал, относясь к ним с разумным резервом и эластичностью и не упуская из вида их ограниченности, ценить их вклад. В частности, понятие об аналитических и синтетических суждениях, фактической (эмпирической) и логической истине, учение о логическом синтаксисе научного языка (023, с. 115-116).
Еще в конце предыдущего года Маркович завершил рукопись диссертации, защищенной 19 октября 1955 г., «Формализм в современной логике», где впервые в Сербии были детально изучены подлинные труды аналитических философов и изложен вклад каждого из них при понимании аналитической логики как «драгоценного понятийного средства» (023, с. 117). Однако автор подчеркивает, что Маркович, усвоив технику логического анализа, интерпретировал ее в духе марксистского материализма.
Наиболее значимая, по мнению автора, четвертая глава «Формализм в символической логике» излагала вклад Фреге, обобщившего понятие математической функции, совершившего переворот в понимании класса, определявшего число исключительно из логических понятий и открывшего дорогу для развития логики предикатов (023, с. 119-120). Б. Рассел обогатил алгебру логики теорией множеств. Вместе с Г. Фреге и А. Уайтхедом он выбрал путь вывода понятия числа из понятий логики. Они упорядочили дефиниции математических понятий, укрепили их связи с логическими категориями и структурами математики, хотя и не преуспели в создании единой абсолютной логической системы, способной описать всю структуру действительности (023, с. 120).
Маркович проиллюстрировал, как Рассел, вначале считавший, что символы имеют значение, постепенно стал понимать их без референта; как Витгенштейн сделал новый шаг к символизму, утверждая, что в логическом синтаксисе значение знака не обязательно; как пришли к экстремальному формализму математики во главе с Д. Гильбертом и логические позитивисты с Р. Карнапом, когда последний попытался распространить математический сим-
волизм Гильберта на все науки с намерением создать универсальный научный язык. Однако Маркович отмечает и заслуги Карнапа в развитии метода семантического анализа (023, с. 121-122).
1955/56 академический год Маркович снова проводит в Лондоне, где под руководством А. Айера защищает диссертацию «Понятие логики», работу над которой начал еще в Белграде, опубликовав статью «О проблеме предмета логики». Работа, вопреки декларированию диссертантом собственных марксистских позиций, стала первым в Сербии трудом, удовлетворяющим всем критериям аналитической логики. В частности, именно с этих позиций были проанализированы понятия значения, истины и логики, притом что были изложены синтаксическая, прагматическая, верификационная и семантическая теории значений. Выдвигая понятие металогической теории, Маркович на основании необходимости ее интерпретативности, доказательности и возможности применения требует, чтобы она охватывала семантику, теорию доказательств и теорию применения для некой логической теории (Ь) (023, 122125). При этом диссертант поделил логику на формальную и диалектическую, подчеркивая, что последняя включает позитивные результаты формальной логики, отбрасывая при этом ее формальную интерпретацию. Но уже в статье «Перспективы диалектической логики» 1957 г. он подчеркивал, что разница между диалектической и формальной логикой существует, однако она не так велика, как представляется. Путь преодоления этой разницы он видел в создании специальных логик в отдельных областях действительности, к примеру, логики микромира (квантовой механики) или живого мира (логика биологии) (024, с. 112).
По возвращении в Белград Маркович, получивший звание доцента, преподает философию языка и теорию значения, способствуя созданию и группы философии языка под руководством межвоенного сюрреалиста Джорджа Костича в Институте фонетики. Рабочий семинар группы начинался рефератом одного из ее членов. М. Джурич докладывал о Витгенштейне, С. Князева - о Милле и Расселе. В загребских «Наших темах» она же опубликовала статью о философии языка, где рассматривала взаимоотношения естественного и формализированных языков. Главным результатом деятельности группы стала монография Марковича «Диалектическая теория значения», написанная в 1957-1958 гг. (024, с. 109).
М. Маркович, войдя в редакцию возобновленного в Белграде в 1957 г. «Югославского журнала по философии и социологии», способствовал началу дискуссии об аналитической философии, как и переводов и обзоров из книг. Не без его влияния появляются переводы монографий аналитических философов в серии «Библиотеки современной философии» издательства «Нолит».
Пользуясь значительным личным влиянием на факультете, молодой доцент собрал вокруг себя группу, получившую название «группы Марковича» и включившей С. Стоядиновича, С. Князеву, З. Голубович и М. Животича, которые защищались за границей. Аналитическим философам стали посвящаться дипломные работы и диссертации. Однако в отличие от своего учителя диссертанты со временем отошли от марксизма и из аналитических марксистов превратились просто в аналитиков (024, с. 110-111).
Один из них, С. Новакович, уже в первом номере «Югославского журнала по философии и социологии» опубликовал обзор книги немецкого историка Р. Меца «Сто лет британской философии». В следующем году С. Князева сделала там обзоры книг ведущих англо-американских философов аналитической ориентации, осветив теорию перевода обычного языка в язык формальной логики на основе Principia ЫМкешаНеа Дж. Урмсона, на базе которой выросли две школы: выработки специализированных языков (Кар-нап) и изучения обыденного языка для освобождения от догмы о его непригодности для логических изысканий (оксфордская школа); «Введение в логическую теорию» П.Ф. Стросона с обоснованием необходимости выработки логики обычного языка, которая преодолеет формализм формальной логики; «Современное введение в логику» Дж.У. Блита, акцентировав внимание на проблеме значения и терминах денотация, сигнификация, коннотация и экспрессивное значение (024, с. 116-117).
Станиша Новакович рецензирует ряд сборников «Современная британская философия», отмечая пристрастность к оксфордским авторам, устаревшие материалы и давая представление о британской мысли 60-х годов (024, с. 117).
Более глубокие и широкие обзоры, опубликованные в белградских журналах, принадлежат загребскому философу И. Кува-чичу, оспорившему утверждение британского автора Д. Пассмора, что «с оружием, выкованным в Англии, но заточенным в Герма-
нии, британский эмпиризм ХХ века одержал победу над англонемецким идеализмом», и охарактеризовавшему «краеугольные камни» британской философии ХХ в.: Мура, Рассела, Витгенштейна и Дж. Остина (024, с. 118).
Светорзар Новакович, готовя докторскую диссертацию по метаэтике, исчерпывающе рассмотрел монографии П. Эдвардса и А. Стролла (024, с. 119).
Примечательно, что первыми переводами, опубликованными в сербских журналах, были работы аналитиков С. Лангер, А. Айера (024, с. 120).
Начинаются академические исследования основателей аналитической философии. По предложению М. Марковича А. Танич защищает диссертацию «Принципы гуманизма в философии Бертрана Рассела» (024, с. 122). С его же подачи Г. Петрович в 1956/57 академическом году становится стипендиатом у А. Айера. В 1957 г. они совместно посетили Рассела в Уэльсе, взяв у него интервью, опубликованное «Литературной газетой» Белграда. Его эпиграфом стали слова философа: «Не верю, что философия преобразит мир. Все, что может философия, это создать всеохватывающее мировоззрение и смягчить горечь догматического несогласия». Там Рассел сформулировал свою позицию несогласия с большинством английских философов, подчеркнув, что философия как наука должна основываться на фактах, а язык нельзя рассматривать как нечто изолированное (автономное) (024, с. 123).
Отреагировавший на это интервью статьей «Философия логического анализа Рассела» поэт и философ Йован Христич впервые в Сербии употребил термин «аналитическая философия», отметив, что она ставит задачу «изучения отношений между символами и предметами, которые эти символы означают», где излагалась теория Рассела, а сам он характеризовался как «величайший философ современности» (024, с. 123).
В 1961 г. был осуществлен перевод трактата Рассела о сознании, предисловие к которому написала С. Князева, осветившая генезис идей философа на основании его оригинальных трудов (024, с. 124-125).
Дж. Мур, о котором М. Маркович писал: «Стоило уехать в Англию, чтобы узнать, что там Мур ценится выше Рассела», до его смерти в 1958 г. был известен в Сербии лишь благодаря кратким
обзорам С. Новаковича и И. Кувачича (024, с. 126). Причем первый из них информировал сербского читателя как о посмертных «Философских записках» Мура, так и двух книгах по этике («Принципы этики» (1903) и (Этика (1912), и трех сборниках статей, став ведущим сербским обозревателем по аналитической тематике. Курьезом последней книги Мура стал текст «Лекции Витгенштейна 1930-1933», на которых прославленный к тому времени профессор, будучи на 16 лет старше докладчика, скрупулезно делал заметки. Анализируя критику Муром ошибочных и неточных понятий и позиций других философов, Новакович отмечал: «Мур не скептик в отношении людского сознания вообще с философской точки зрения, но скептик в отношении философии и ее возможности абсолютного, уверенного, нужного, конечного познания с точки зрения здравого смысла» (024, с. 127). Он же сделал обзор и монографии Алана Уайта о Муре, акцентировав внимание на его философском методе, этике и проблеме перцепции, ставших основой аналитической философии (024, с. 128).
И. Кувачич, работая над докторской диссертацией «Философия Джорджа Эдуарда Мура», защищенной в Загребе в 1960 г., опубликовал в белградской «Философии» статью «Критическое изложение основных тем философии Д.Э. Мура», где, разбирая трактат «Победа над идеализмом» 1903 г., в частности его критику Хьюма, назвал мыслителя «последовательным аналитиком» (024, с. 128-129).
В дискуссии с Д. Недельковичем, по-марксистски неаргументированно назвавшего философию Мура эгоистическим, оторванным от реальности идеальным «буржуазным утилитаризмом», М. Животич и С. Стоянович подчеркивали роль Мура как непримиримого критика идеализма, основателя метода логического анализа и неореализма, без вклада которого не может обойтись ни одно серьезное исследование по метаэтике (024, с. 129-130).
Обзор «Книги записок», подготовленной к печати учеником Мура Казимиром Леви, Новакович использовал, дабы информировать сербскую аудиторию о заслугах Мура как этика и «философа здравого смысла».
В предисловии к переводу книги Мура «Принципы этики», написанном С. Стояновичем, тот обозрел основы методологии философа, и в частности понятия здравый смысл, повседневная речь,
значение и анализ, подчеркнув, что при анализе истинности философской сентенции нужно исходить из суждений здравого смысла, выраженных повседневной речью; и значение Мура, Рассела и Витгенштейна в развитии «одного из плодотворнейших философских методов» - логического анализа (024, с. 130-132).
Период 1957-1961 гг., открытый статьей М. Джурича «Сократ, Витгенштейн и будущее философии», знаменовался значительным сдвигом в изучении наследия Л. Витгенштейна. Рассматривая логический позитивизм, как результат взаимодействия Венского кружка и «аналитической школы» Кембриджа и провозглашая Мура, Рассела и Витгенштейна «величайшими мыслителями современности» (024, с. 135), Джурич отвергает постулат о теории о мире и природе как вымысел метафизиков, трактовку философии исключительно как «деятельность по разъяснению и толкованию достижений естественных наук», говоря не об «аналитической философии», а о «аналитическом методе» (024, с. 133) и видя в концепции логического анализа языка «крайне догматичное оспаривание права на какую-либо философскую дискуссию» (024, с. 134).
В следующей статье «Логический анализ языка Витгенштейном» Джурич выделяет в творчестве философа два периода: первый - ученичество у Рассела и развитие логического атомизма и второй - сближение с Муром и выработка метода анализа повседневной речи с демонстрацией, как неверная грамматика и словоупотребление приводят к опасной зашоренности разума (024, с. 135-136).
В статье сараевского журнала «Преглед» Ваня Сутлич, не вдаваясь в подробности теории Витгенштейна, сравнивал его по влиянию с Мартином Хайдеггером, а по широте тематики с Максом Шелером и замечал, что в «Логико-философском трактате» тот сводит философию к логическому анализу, результатом которого являются не заключения, а лишь их объяснение (024, с. 137).
Перевод «Логико-философского трактата» был осуществлен в 1960 г. Г. Петровичем, написавшим и предисловие к нему, где Витгенштейн характеризовался как родоначальник двух влиятельнейших философских школ: логического позитивизма (эмпиризма) и философии повседневного языка. Характеризуя логический атомизм Рассела как позитивное учение, Петрович считает, что у Витгенштейна он служит лишь для демонстрации бессилия филосо-
фии. Ориентируясь на утверждение «Трактата» о невозможности истинных постулатов философии, вызванной несовершенством языка, Петрович приходит к выводу, что и его постулаты должны быть ложными (024, с. 139). По его словам, основной замысел «Трактата» в том, чтобы показать философию лишь как демонстрацию неизречимого», однако постулаты самого труда не бессмысленны, так как формулируют то, что способна выразить философия (024, с. 139). Это была первая книга основателей аналитической философии на сербском языке, если не считать межвоенного перевода трактата Рассела «О воспитании» (024, с. 137). Несмотря на недопонимание теории Витгенштейна статья наряду с переводом книги привлекла внимание к философу, и несколько лет спустя Елена Берберович в Сараево защитила докторскую диссертацию по его теории.
В рассматриваемый период развивалось изучение не только основателей аналитической философии, но и их последователей, в частности логических позитивистов и эмпириков. Первой ласточкой в данной области стала статья Гая Петровича «Логический позитивизм и принцип верификации», где автор предложил назвать направление Рассела и Мура «аналитической философией» или «философией логического анализа» (024, с. 141), оставив самоназвание лишь за их последователями. Не видя различий между позитивистами и эмпириками, указанных в 1930-х годах Гансом Рей-хенбахом, Петрович относит к ним Венский кружок, Берлинскую и Львовско-Варшавскую группы, указывая периоды их развития с 20-х до 50-х годов ХХ в., подробно останавливаясь на их цели -создании универсальной теории для всех наук и теории верификации, в данном случае ее версии А. Айера (024, с. 142).
Упущение Петровича исправил М. Маркович в обзорной статье «Современный позитивизм и наука», указывавшей, что логический позитивизм отличается от эмпиризма методом дедуктивной логики. Неопозитивисты - логики и математики, признавшие статус аналитических априорных позиций, как и креативную роль теории, тем самым перестающих быть абсолютно зависимыми от опыта. Они признают лишь организаторскую и прогностическую роль науки, чем, по Марковичу, острее всего отличаются от марксизма, упуская из вида практику: люди не только пассивные наблюдатели, но и активные деятельные субъекты. (В то время Мар-
кович еще считал практику основной философской категорией.) Как величайшую заслугу позитивистов автор отмечает указание на понятийную путаницу и требование четкости и ясности высказываний при отказе от позиции семантиков - сведения философии к усовершенствованию и уточнению языка.
О Венском кружке сербскую аудиторию в обзоре «Введения в символистическую логику» Карнапа вскользь информировал Милое Петрович, подчеркнувший, что не владея символической логикой, невозможно понять многие философские тексты, в первую очередь англоязычные, и с сожалением констатировавший нежелание сербских издательств напечатать данный учебник (024, с. 143).
С 1957 г. в Сербии рецензируются и работы аналитиков по этике. В частности, М. Джуричу в статье «Эмотивная метаэтика и моральный релятивизм» удалось показать, что второе не является неизбежным последствием первого (024, с. 143), впервые познакомив широкую аудиторию с понятием метаэтики, чьей «задачей является не указание, как жить и что делать, а лишь объяснение логики суждений о нравственности, логический анализ языка морали и демонстрации, анализ того, что подразумевают, вынося нравственные суждения и утверждая нечто добром или злом» (024, с. 144). Таким образом, в рамках аналитической философии развивается не нормативная, а аналитическая этика в области метаэтики.
Работа, снабженная обширным критическим аппаратом со ссылками на важнейшие труды метаэтики, информативно рассматривала воззрения Карнапа, Айера и Стивенсона.
Касательно Венского кружка М. Илич в статье «Логические основы теории вероятности в концепции Ганса Рейхенбаха» подробно осветил вклад мыслителя в теорию символической логики на базе теории вероятности, указав, что тот использует концепцию вероятности в повседневной жизни, где вероятность связывается с неуверенностью, проистекающей из человеческого сознания. Критика этого понимания показывает, что вероятность нельзя отождествлять с возможностью, так как вероятность исчисляема и относится как к будущему, так и к прошлому.
Изложив теорию вероятности аксиматически и использовав аппарат математической логики (исчисление высказываний, исчисление функций, исчисление классов), немецкий философ представил вероятность в виде импликации логического характера: если
истинно а, то Ь вероятно в степени р, где а и Ь - события, принадлежащие к определенным классам. Определяется не вероятность, а суждение о ней, что Илич считал уклонением к субъективному, идеалистическому. Саму вероятность Рейхенбах дифференцировал с помощью пограничного значения бесконечного ряда, что подразумевает: вероятность не относится к отдельным случаям. Следовательно, суждение о вероятности отдельных событий псевдонаучно, как не поддающееся верификации. Отсюда и выражение пограничного значения ряда событий нереально, следовательно, может быть отброшено как псевдоусловие.
Комментируя аксиому нормирования, утверждающую связь между строгой импликацией и теорией вероятности, Илич утверждал, что она приближается к диалектике, как и оценил теорию мультипликации, отношения возможности и вероятности, принцип исключения, вероятность причины, индуктивное заключение и т.д. (024, с. 145)
Тему продолжил Б. Шешич, обозревавший проблему многозначных логик. В статье «От двухзначной к трехзначной логике» (1958) он показал ограниченность первой, генезис и сущность второй, отношение категории истины и вероятности, модальность и виды истины, чему была посвящена статья следующего года «Истина и вероятность», где концепция вероятности Рейхенбаха называется основой логической ценности сознания. Истина и ложь -идеализации, между тем как в действительности между 0 и 1 существует бесконечное множество значений. Карнап, также основавший индуктивную логику вероятностей, напротив, отличал значение вероятности от значения истины и лжи, так как, хотя индуктивная логика вводит бесконечные значения, она, как и дедуктивная, остается двухзначной (024, с. 146).
Начало изучения работ Львовско-Варшавского кружка связано со статьей того же Шешича «Одна семантическая теория истины» (1957), где после корректного изложения воззрений Альфреда Тарского в трактате «Понятие истины в формализованных языках» (1935), приводится его критика, в том числе Макса Блэка, и делается вывод о том, что понятие истины Тарского в формализирован-ных языках искусственно и в основе ошибочно и иллюзорно, так как «мышление следует понимать как предметно содержательное, а истинность как адекватность мысли (понятия, суждения, заключе-
ния) самому предмету» (024, с. 146). Надо иметь в виду, что Б. Шешич был преподавателем аналитической философии на Философском факультете в Белграде, где предмет преподавался в том же виде.
В 1960 г. в статье «Семантическая теория истины» к той же проблеме обратился М. Маркович, еще в Лондоне дискутировавший по этому вопросу с А. Басоном и А. Айером. Детально изложив теорию Тарского, он проследил главные комментарии и ответы Тарского, даже не упомянув статью Шешича, приведя собственную критику семантической теории истины. Вывод заключался в следующем: «Тарский не предоставил завершенную, общепринятую теорию истины, но осуществил необычайно значимую предварительную работу. Он показал, что при выработке теории истины можно идти от языка. Притом показал опасность парадоксов, подстерегающих в попытках определить термин "истина" повседневным языком. Дабы избегать этих парадоксов, предложено делать различия между разными уровнями языка. Истина охарактеризована как предикат высказывания (предложения) объект-языка. Все это допустимо. Между тем два основных понятия "объект" и "удовлетворение" остались неопределенными. Решение Тарского -лишь схема для выработки общей дефиниции истины, а не отделения истины. Поэтому семантическая теория и не дает нам критерия для отделения истинных утверждений от ложных; она не сумела определить объем понятия истины» (024, с. 147).
Маркович предлагает разграничением реальных и нереальных объектов уточнить понятие объекта и утвердить условия, которым должно удовлетворять предложение, чтобы мы считали высказывание о реальных объектах.
Кроме того еще в 1957 г. им была опубликована статья «Проблема дедукции и аксиоматические методы в символической логике», где предпринималась попытка с точки зрения диалектики ответить на некоторые нерешенные вопросы формальной логики. В отличие от Евклидовой теории формальная логика не допускает интуиции: четко формулируются аксиомы и правила исчислений. Дедукция сводится к логическому анализу, в котором выражается содержание предпосылок: синтез исключен, что открывает ряд проблем, из которых Маркович рассматривает три: критерий выбора логических аксиом и правил исчислений; является ли дедукция
тавтологией; выбор между многими аксиоматическими системами. Он полагал, что ответы символической логики лишь усугубляют трудности, оставляя вопросы нерешенными.
В отличие от символической логики, не отдающей предпочтения ни одной группе аксиом и полагающей это делом свободного выбора, Маркович предлагает диалектическое решение: «Предпосылками формальных систем должны быть как можно чаще гипотезы, рекомендованные наукой, выдвинутые теоретическими причинами и практическими потребностями, а не избранные актом интуиции» (024, с. 148).
В отличие от Витгенштейна, утверждавшего, что тавтология не говорит о мире ничего нового, а дедукция тавтологична, Маркович показывает роль дедукции в процессе познания и считает, что она не носит тавтологического характера: «Доказательство - это открытие неких, до тех пор неизвестных отношений теоремы, которую нужно доказать: оно не последовательная идентификация» (024, с. 148).
По поводу критерия выбора между возможными аксиоматическими системами в связи с возможной непригодностью полных и непротиворечивых математических систем в логике (К. Гедель) Маркович считал, что формального мышления недостаточно, так как нет универсальной системы, из которой можно вывести всю математику. Поэтому «содержательное мышление и содержательный критерий истины остаются единственным арбитром в решении, какую систему нужно избрать для данной цели» (024, с. 148).
Во второй половине 1950-х годов аналитическую философию начали преподавать для студентов. В числе преподавателей были те же Маркович, Шешич. Причем последний стал автором двухтомного учебника «Логика», вышедшего в 1958-1959 гг., где обозревались теории Рассела, Фреге, Витгенштейна, Рейхенбаха, Карнапа, Геделя и др. и были разделы «Идеалистические позитивистские методы», «Семантическая теория А. Тарского», «Истина и вероятность» и др. (024, с. 149).
Г. Петрович в статье «Философия и марксизм» (1961) писал о неправомочности провозглашения символической логики «ненаучной и реакционной», рассказывая о попытках развить ее Марковичем и Шешичем.
В данный период появились и первые статьи по отдельным проблемам аналитической философии. Помимо докторской диссертации Марковича можно отметить статью Йован Чулума «Два примера дурных понятий», где в духе Витгенштейна, хотя и без ссылок на последнего, ставился вопрос о множестве противоречивых и догматических высказываний в философии, связанных как с ее абстрактностью, так и с использованием несоответствующего языка. Взятые как предикаты подобные понятия приводят к нонсенсу высказываний. Чулум рассматривает понятия самоиденти-тета, по методу Г. Лейбница показывая его противоречивость по сути, и полный и пустой. Первый случай Шешич воспринял как непосредственную критику своего текста, в статье «По поводу дискуссии о дурных понятиях» оценив работу как оригинальную и остроумную (024, с. 150-152). Это был первый логический анализ, автор которого не декларировал свою принадлежность к марксизму.
К первым сербским работам по метаэтике автор относит и труды С. Стояновича, опубликованные в 1960 г. на данную тему, где наряду с критериями отличия метаэтики от нормативной, достижениями и слабостями метаэтики излагались взгляды А. Айера, Ч. Стивенсона, Р. Робинсона и П. Эдвардса (024, с. 152).
А. Крон, будучи студентом, под научным руководством М. Марковича написал статью «Смысл закона в естественных науках», пользуясь аппаратом математической логики, противопоставил свое понимание законов позитивистскому.
В тот же период появилась и «Диалектическая теория значения» Марковича (1957), ждавшая публикации четыре года. Теорию значения философ понимал как часть логики, а последнюю - как науку об условиях осознания объективной истины. Критериями истинности позиции он считал: 1) общественную коммуникабельность, 2) теоретическую доказуемость, 3) практическую проверен-ность (успешное практическое применение). Причем условиями общественной коммуникабельности занималась теория значения, теоретической доказуемости - теория доказательств, а применимости на практике - теория верификации (024, с. 153).
В попытке создать теорию значения в духе диалектики Маркович заявляет, что исследование предмета должно быть максимально объективным, всесторонним, динамичным и конкретным, а ключ к его теоретической объективности - практика (024, с. 154).
В первой части книги излагались существовавшие теории значения западной философии, в том числе синтаксическая (формалистская), функционалистская, бихевиористская, прагматическая, концептуалистская и реалистическая. Во второй автор переходит к гносеологическому обоснованию диалектической концепции значения и общим проблемам ее создания с выражением категорий объективной реальности. В третьей осуществляется анализ значения и рассматриваются различные его димензии: значение как комплекс реляций, ментальное, предметное, языковое и практическое значение (024, с. 155).
Плод десятилетнего труда Марковича был высоко оценен не только в Югославии, получив Седьмоиюльскую премию Республики Сербии 1962 г. и став предметом дискуссии на второй конференции Югославского философского общества в Скопье. Она была переведена на русский язык и с предисловием советского логика Горского подготовлена издательством «Прогресс», но по политическим причинам изъята из печати. В 1984 г. в Голландии она вышла в английском переводе (024, с. 156). Крупнейшее произведение периода, оно хоть и провозглашалось марксистским, было написано по логическим канонам. От клише «марксистский» сербские философы откажутся лишь в следующем периоде, о котором И. Марич собирается информировать читателя в дальнейшем.
Таким образом, в Сербии закладывается собственная школа изучения аналитической философии (023, с. 125-125).
И.М. Цибизова
