CC BY
18
ЮЖНАЯ, ЮГО-ВОСТОЧНАЯ И ВОСТОЧНАЯ АЗИЯ
СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
2006.01.039-045. ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ В КНР И ИХ СОЦИАЛЬНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.
2006.01.039. CHUNG JAE HO. China’s reforms at twenty-five: Challenges for the new leadership // China: Intern. j. - Singapore, 2003. -Vol. 1, № 1. - P. 119-132.
2006.01.040. LIN WOO-LONG, CHEN T.P. China’s widening economic disparities and its «Go West program» // J. of contemporary China. - Abingdon, 2004. - Vol. 13, № 41. - P. 663-686.
2006.01.041. WONG L. Market reforms, globalization and social justice in China // Ibid. - № 38. - P. 151-171.
2006.01.042. XU JIANG. «Rich brothers» and «poor cousins»: The political economy of post-reform rural disparity in a Chinese township // Ibid. - № 41. - P. 801-817.
2006.01.043. ПРЕТОРИУС С.ДЖ., ЯНЬ ЦИН СЮ. Переход от привилегированного к массовому высшему образованию // Перспективы. - М.; Париж, 2003. - Т. 33, № 1. - С. 125-142.
2006.01.044. WEDEMAN A. The intensification of corruption in China // China quart. - L., 2004. - № 180. - P. 895-921.
2006.01.045. WANG YANLAI, REES N., ANDREOSSO-O’CALLAGHAN B. Economic change and political development in China: Findindgs from a public opinion survey // J. of contemporary China. - Abingdon, 2004. - Vol. 13, № 39. - P. 203-222.
Чун Чжэ Хо (Сеульский национальный университет, Республика Корея) сопоставляет достижения и трудности проведения реформ в КНР (039).
Достижения особенно заметны в росте ВВП. Благодаря высоким темпам, опережавшим общемировые в 3 раза (за 1978-
2000 гг. 9,4% в год против 3,3%) страна заняла 6-е место в мире по величине ВВП и имеет шансы опередить к 2010 г. Англию, Францию, ФРГ. В настоящее время КНР - крупнейший производитель телевизоров, кондиционеров, фотоаппаратов, телефонов. По объему валютных резервов страна находится на втором месте (039, с.119).
Экономические успехи обусловлены структурными изменениями. 1. Несмотря на спорадические импульсы к рецентрализации, важнейшим из которых было перераспределение налоговых поступлений в 1994 г., в КНР с началом реформ неуклонно проводится политика активизации экономической деятельности на местах1. 2. Благодаря коммерциализации доля товарного сектора в экономике возросла с 5% (1978 г.) до 50% (1999 г.). До начала реформ прямой государственный контроль над ценами распространялся на 1336 товаров и услуг, сейчас - на 58 (039, с.121-122). 3. Приватизация прокладывала себе дорогу в рамках диверсификации форм собственности. Постепенный отход от монополии госсобственности выразился в смене названий курса реформ - частичная коммериализация в «плановой товарной экономике» в середине 80-х годов уступила место в начале 90-х «социалистической рыночной экономике», а в 1997 г. было провозглашено «многообразие форм собственности» (039, с.122). 4. Смягчению государственного контроля в экономике соответствует определенная либерализация в идеологии - «освобождение мысли» (sixiang рв/ап£). 5. Интернационализация, особенно ярко проявляющаяся в росте внешнеторговых связей, увеличении доли внешней торговли в ВВП с 9,8% в 1978 г. до 44,7% в 2001 г., а также в «открытии» свыше 60% территории страны для внешних контактов (039, с.123).
Среди факторов успеха реформ автор на первое место ставит, с одной стороны, качества руководства, с другой - настроения в обществе. Руководство КПК, взяв курс на преобразования, проявило замечательную, часто недооцениваемую гибкость, а в ходе реформ умело использовало тактику экспериментирования. Другим важнейшим фактором стало стремление самого китайского народа
1 См: Chung Jae Ho. Central control and local discretion in China. - Oxford, 2004 (039, с.123). Описание здесь и далее по реф. источнику.
к достижению высоких целей, включая пафос утверждения великой мировой державы.
Вместе с тем успехи экономических реформ породили серьезные проблемы в социальной сфере. Одна из острейших - нарастание недовольства в деревне: если в 1990 г. «сельской нестабильностью» были охвачены 6 провинций, то в 2000 г. - 16 провинций, т. е. почти половина страны. В 1999 г. произошло около 2 тыс. крестьянских выступлений. Одновременно крушение системы даньвэй и неспособность властей поддерживать систему регистрации населения (ху-коу) сделались «ящиком Пандоры» в распространении недовольства среди городского населения, более 40 млн. которого стали безработными. В этих условиях поддержание высоких темпов экономического роста становится острейшей необходимостью. Ежегодный прирост ВВП в 7%, гарантирующий 8 млн. рабочих мест, является нижней границей для поддержания не только экономической устойчивости, но и социальной стабильности (039, с.126).
Не менее важна внешняя составляющая, обостряющая стоящие перед руководством проблемы. «Нравится это Пекину или нет, но процесс китайских реформ зависит не только от внутренних факторов, но и от внешних сил», и текущая глобализация может существенно усилить значение их воздействия, обостряя проблемы социальной стабильности, особенно в сельской местности, и ослабляя возможности эффективного и гибкого управления (039, с.126).
Перспективы решения руководством КНР проблем, возникающих в ходе реформ, по-разному оцениваются специалистами. Скептики указывают на сложность структурных преобразований, оптимисты исходят из проявленной КПК «гибкости» (adaptability). Первые обращают внимание на рост среднего класса, численность которого к 2006 г. может достичь 200 млн., а к 2010 г. соответствующей идентичностью может обладать 40% населения, и на его политические амбиции, несовместимые с нынешней монополизацией власти (039, с.128). Оппоненты отстаивают преимущество монополии власти, позволившей китайскому руководству осуществить постепенные преобразования, избежав того обвала в экономике, который произошел в постсоветских государствах и странах Восточной Европы.
Обобщая различные оценки, Чун предлагает шесть сценариев развития КНР. «Югославский» представляется маловероятным,
поскольку он обусловлен соединением крестьянских выступлений, «локального милитаризма» и внешней агрессии. Исторически подобное соединение имело место в рамках династического цикла китайской государственности. Однако в настоящее время из этих трех угроз реальна лишь первая, к тому же существующая нестабильность в деревне носит фрагментарный характер, выступления разрознены в пространстве и времени. Вопрос об их «плотной» горизонтальной организации является «открытым»1. Власти принимают профилактические меры, предупреждающие возможность выступления вооруженных сил в провинциях. Тем не менее, учитывая в том числе возможности современных средств коммуникации, «югославский» вариант «нельзя полностью исключать» (039, с.129).
«Индонезийская» модель (по образу правления Сухарто), подразумевающая срыв устойчивого экономического роста и превращение страны в «неэффективного гиганта», мало отличается от предыдущего варианта. Сбой в темпах прироста ВВП неизбежно обострит внутреннюю напряженность, а неэффективность, оборачивающаяся агрессивностью, резко осложнит международное положение страны (039, с.129).
«Индийский» сценарий означает демократизацию политической системы без обеспечения устойчивости экономического развития. Стагнирующий, хотя и демократический Китай может, подобно Индии, стать могущественной региональной державой со всеми неизбежными сопутствующими проблемами.
«Китайский» сценарий подразумевает сохранение особого политического режима «авторитаризма развития» (developmental authoritarianism) и реализацию лозунгов «незападного» и «квази-социалистического» пути2. Хотя перспективы специфически китайской модели остаются неясными, новаторский дух и гибкость китайского руководства побуждают трактовать ее как «нечто большее, чем простая риторика» (039, с.130).
1 Bernstein T. Instability in rural China // Is China instable? /Ed. Sham-baugh D. - Wash., 1998 (039, p.129).
Zweig D. Undemocratic capitalism: China a. the limits of economism // National interest. - 1999. - № 56 (039, p.130).
«Французская» модель предполагает достижение страной уровней экономического развития государств Европы и параллельную демократизацию. КНР становится влиятельной силой на международной арене, отказываясь тем не менее претендовать на роль сверхдержавы.
Последний из сценариев, напротив, предполагает превращение КНР в сверхдержаву, осуществляющую мировую гегемонию единолично или в соперничестве с США. Усиление Китая в экономическом и военном отношении представляется очевидным; но вопрос в том, станет ли он при этом угрозой миру; и мнения специалистов здесь резко различаются1. Самое важное, хватит ли у Китая авторитета, «моральной силы» («soft power») для обеспечения мировой гегемонии. Что может противопоставить Китай США, отстаиваюшим популярные в международном сообществе нормы демократии, права человека, свободный рынок? В основном принципы воздержания - от применения ядерного оружия первыми или против неядерных держав, от направления войск за рубеж, кроме операций по поддержанию мира под эгидой ООН. КНР может также предложить ценности поиска собственного пути.
Возможно, будет происходить совмещение различных сценариев. Ситуация с развитием Китая настолько сложна, что вероятны самые непредвидимые сейчас варианты. Поэтому роль нового руководства страны во главе с Ху Цзиньтао представляется не менее значительной, чем роли, сыгранные в предыдущие периоды Дэн Сяопином и Цзян Цзэминем.
Профессор Национального университета Сунь Ятсена (Тайбэй, Тайвань) Линь Улун и профессор Университета Св. Иоанна (Нью-Йорк, США) Т. Чэнь анализируют факторы социально-пространственной стратификации, сложившейся в ходе реформ (040). Одной из важнейших характеристик социально-экономического развития Китая в последние десятилетия они считают нарастание неравенства между регионами. Ось неравенства проходит по линии Восток -Запад. Косвенным показателем значимости проблемы стала фиксация региональной стратификации страны. 28 декабря 2000 г. в документе,
1 В КНР категорически отрицают стремление стать гегемоном, однако патетически и без всяких оговорок отстаивают за КНР статус «великой державы», -делает вывод Чжун, ссылаясь на китайские публикации (039, р.131).
озаглавленном «Сообщение о политике и стратегии великого развития в Западном регионе», Госсовет впервые определил состав последнего: провинции Сычуань, Гуйчжоу, Юньнань, Шэньси, Ганьсу и Цинхай, автономные области Нинся, Синьцзян, Тибет, Внутренняя Монголия, Гуанси, город Чунцин. Восточный регион составили города Пекин, Тянцьзинь, Шанхай и провинции Хэбэй, Ляонин, Цзянсу, Чжэцзян, Фуцзянь, Шаньдун, Гуандун, Хайнань. Центральный - провинции Шаньси, Чжилин, Хэйлунцзян, Аньхой, Цзянси, Хэнань, Хубэй, Хунань (040,с.665).
Восточный регион, сосредоточивая 13,5% площади и 41,2 % населения, давал в 1998 г. 58% ВВП, тогда как Западный - соответственно 56, 22,8 и 14%. В результате ВВП на душу населения в последнем составлял 43,6% показателя Восточного региона, при этом душевая доля промышленного продукта на Западе составляла 24,7% показателя Восточного региона, а сельского хозяйства -66,8% (040,с.669). В целом за годы реформ разрыв в региональных показателях ВВП на душу населения вырос в 12 раз: с 378 юаней (1978 г.) до 4895 (1998 г.) (040,с.672).
Нельзя говорить, однако, о постоянном поступательном нарастании неравенства. Разрыв был относительно невелик в 1980 г. и даже сократился к 1990 г. Резкое усиление произошло в 90-х годах, и это связано с вступлением реформ в новую фазу, выразившуюся в быстром росте национальной экономики. Особенностью стратегии этого этапа была установка Дэн Сяопина «вначале Восток», подразумевавшая, что экономический рывок в приморских провинциях не только обеспечит общий подъем, но и позволит оказать затем должную поддержку другим регионам1. Следуя этой стратегии «двух горизонтов развития» («liangge daju»), Цзян Цзэ-минь в июне 1997 г. выдвинул задачу подъема экономики Запада, что и было оформлено в заданиях 10-го пятилетнего плана (20012005) и в перспективах развития до 2010 г. (040, с. 664).
В программе подъема региона упор сделан на коммуникационной инфраструктуре и формировании очагов роста2. Западный
1 Cоllected works of Deng Xiaoping. - Vol. 3. - P. 277 - 288 (040, p.664).
2 Программа излагается на основании документа Госсовета «Сообщение о политике и стратегии великого развития в Западном регионе», опубликованного «Жэньминь жибао» 28.12.2000 (040, с.665).
регион должен стать мостом между Азией и Европой, а верховья Янцзы будут через юго-западные районы связаны с приморскими портами. Географическое положение вместе с природными ресурсами становится и основой определения приоритетных зон. Выделено 5 ключевых районов, куда в первую очередь будут направлены госинвестиции. Это Чунцин и провинции Шаньси, Сычуань, Юньнань, Синьцзян. Первая из этих провинций должна стать новой индустриальной базой, важнейшим национальным центром высокотехнологического производства (электроника, автоматика, лазеры). В Сычуани наряду с сельским хозяйством должны развиваться авиастроение, ядерная энергетика, биоинженерия. Важнейший транспортный узел, «китайский Чикаго» Чунцин видится центром автомобильной и химико-фармацевтической промышленности. В Юньнани, остающейся районом табаководства, цветоводства, выращивания кофе и лекарственных растений, должна также развиваться биоинженерия. Синьцзяну надлежит использовать преимущества приграничной торговли, ресурсы пастбищного животноводства и фруктоводства, разрабатывать нефтяные месторождения.
На пути осуществления программы подъема Западного региона авторы видят серьезные препятствия. Не случайно, несмотря на усилия центральной власти, доля Западного региона в национальном ВВП возрастала незначительно - на 0,8 % к 2002 г., тогда как доля Востока за те же годы (1998-2002) возросла на 6,4% (040, с. 663). Продолжают действовать долговременные факторы экономического роста, и они тормозят выравнивание региональных уровней. Лишь 4% обширных пространств Западного региона обрабатываются, поскольку здесь преобладают гористые и пустынные районы, а минеральные ресурсы остаются неразработанными из-за высоких транспортных издержек, к тому же транспортная сеть здесь далеко отстает по уровню развития (протяженность железных дорог в 1998 г. была на 4 тыс. км., а автомобильных на 140 тыс. меньше, чем на Востоке) (040, с. 673).
Еще важнее воздействие рыночных факторов. Хотя власти КНР склонны рекламировать свою модель как альтернативу «шоковой терапии» в СССР и Восточной Европе, их переход от стадии «плановая экономика - основное, рыночная экономика - вспомогательная» к «плановой товарной экономике» и, наконец, к «социалистической рыночной экономике» (040, с. 673) был не менее дра-
матичным по последствиям. Именно рыночные механизмы, несмотря на сохранение планирования, определяют приток капиталов, а они в соответствии с законами прибыли устремляются в наиболее благоприятные приморские районы, и это касается не только частного капитала, но и государственных капиталовложений. По данным 1998 г., свыше 60% последних и свыше 85% прямых иностранных инвестиций сосредоточены на Востоке. Чрезвычайно существенно, что бедная капиталами экономика Запада еще теряет от «бегства капиталов» на Восток: от 20 до 50% кредитов банков Северо-Запада направлялись в провинции Гуандун, Шаньдун, Хайнань (040, с. 674). Вслед за капиталами Восточный регион привлекает и более качественную, образованную рабочую силу.
Неблагоприятной для Запада оказывается и структура капиталовложений. Госсектор демонстрирует здесь те же показатели роста, что и на Востоке; но в Восточном регионе преобладают частные предприятия, а их производство растет почти в 2,5 раза быстрее, чем у государственных (040, с. 676). Восток больше Центра и Запада выиграл от открытия экономики КНР: доля экспортной составляющей в ВВП по регионам соответственно 29; 3,5 и 4,2% (040, с. 679). Восточный регион в максимальной мере пользуется налоговыми и тарифными преференциями, которые предоставляет центральная власть для привлечения иностранных инвестиций. Отдельный вопрос - «ножницы цен» между сырьевыми материалами, которые поставляет Запад, и высокотехнологичной продукцией Востока. В таких условиях «чем быстрее будут разрабатываться ресурсы на Западе, тем больше будет богатеть Восток» (040, с. 675).
Итак, преимущества Восточного региона имеют аккумулирующий эффект; и они, очевидно, усилятся в связи с вступлением КНР в ВТО. Перспективы для смягчения неравенства регионального развития, делают вывод авторы, улучшатся только если будет изменена стратегия реформ, в первую очередь за счет углубления преобразований и преимущественного развития аграрного сектора.
Линда Вон (Городской университет Гонконга, КНР) характеризует (041) реформы как попытку решения социалистических целей рыночными способами. Во всяком случае так обосновывал рыночные реформы Дэн Сяопин. «Командная экономика», доказывал лидер КПК, была неудачным экспериментом. После 30 лет строительства социализма Китай нисколько не приблизился к этой цели.
На практике «социализм» означал государственное распределение ресурсов на основах уравнительности, и это приводило не только к неэффективному их использованию, лишая предприятия стимулов к росту производительности труда, но и породило иждивенчество, безынициативность и безответственность. Дэн не видел противоречия между социалистическими идеалами и коммерциализацией. Если рынок работает при капитализме, то он может работать и на социализм. Именно рыночные механизмы, считал Дэн, должны обеспечить всеобщее процветание в стране (041, с.155-156).
Ускоренное экономическое развитие стало главной задачей, а лозунг «вначале эффективность, затем справедливость» («xiaolu youxian, jiangu gongping») - важнейшей установкой для кадров (041, с.157). Однако к концу первого десятилетия рыночных реформ выяснилось, что односторонний упор на экономическую эффективность ставит под угрозу социальную стабильность. После 1989 г. формула «стабильность важнее всего» сделалась «мантрой» для государственных чиновников (041, с.156). В соответствии с этой формулой осознается необходимость обеспечения принципов социальной справедливости. Тем не менее «дилемма эффективность или справедливость» остается нерешенной и взрывоопасной.
Из самого уравнительного общества Китай в ходе реформ превратился в страну с самой высокой разницей в доходах: индекс Джини вырос с 0,15 (1978 г., города) до 0,445 (1994 г.) и продолжает расти - 0,457 в 1998 г. и 0,458 в 2000 г. (041, с. 165-166). При этом растут все разновидности имущественной дифференциации -между городом и деревней, между регионами и сферами занятости. Целые многочисленные слои не только не выиграли от реформ, но, напротив, оказались пострадавшими. Лишившись государственной поддержки, они одновременно оказались неспособными выдержать конкуренцию на рынке труда и приспособиться к рыночным принципам распределения социальных благ. В подобных условиях особое значение приобретает система социального обеспечения, однако в современном Китае она оказывается неэффективной, а в отдельных отраслях остается слаборазвитой.
В развитии системы произошла «смена парадигмы» в сторону индивидуализации и коммерциализации (041, с. 159). Упор был сделан на способности самого индивида позаботиться о себе, разделив ответственность о своем благосостоянии с государством.
К тому же значительную часть социальных услуг, подобно любым другим, индивиду надлежало получать в негосударственном секторе и (или) на коммерческих условиях. Так, на долевых началах реформируется пенсионное обеспечение: в нем задействованы и гос-агентство, и негосударственные фонды, включены отчисления предприятий и налог на работника (от 3 до 8% зарплаты) (041, с.162). Однако предприниматели сопротивляются распространению системы на частный сектор, а в государственном секторе формирование пенсионного фонда сдерживается невыплатой зарплаты на многих нерентабельных предприятиях.
Еще хуже обстоит дело в здравоохранении. Государство резко сократило соответствующую статью расходов. Больницы переориентируются на самообеспечение, поскольку бюджетные средства покрывают лишь треть необходимого. Следствием становится широкая коммерциализация: пациенты вынуждены сами оплачивать свое пребывание в стационаре, а для работников частного сектора фактически все медицинские услуги сделались платными. Особое положение сложилось в деревне. При системе коммун крестьян лечили бесплатно, хотя и на самом элементарном уровне: как правило, коммунные лекари имели медицинскую подготовку не более года, а то и 6 месяцев. Ныне лечение стало для сельских жителей, особенно в бедных районах, просто разорительным.
Слаборазвитой остается и система социальной поддержки инвалидов стариков и других обездоленных категорий населения. До недавнего времени она распространялась лишь на одиноких, бездетных, не имеющих семьи. В конце 1997 г. последовало правительственное распоряжение городским муниципалитетам, чтобы они к 2000 г. охватили пособиями всех нуждающихся. Между тем о создании подобной системы на национальном уровне не приходится говорить и сейчас, поскольку в бедных районах это распоряжение осталось на бумаге.
Самой острой социальной проблемой из возникших в ходе реформ стала безработица. Она стала ощущаться уже в середине 90-х годов, а к концу десятилетия были зарегистрированы почти 6 млн. безработных, к которым следует добавить 12 млн. еще незарегистрированных, но фактически потерявших работу. Таким образом, уровень безработицы только в городах достигает 8-9% (вместо официальных данных 3,1%). Что касается сельской местности,
то к избыточной рабочей силе можно отнести 150-160 млн. человек (041, с.160-161).
Последний цикл рыночных реформ, включивший 90-е годы, наряду со стремительным экономическим ростом, сопровождался заметным ростом социальной напряженности. Если первая реакция общественного мнения на возникновение имущественного неравенства была хотя и негативной, но непродолжительной и сравнительно успешно подавлена официальной пропагандой, настаивавшей на необходимости преодоления остатков уравниловщины и изживания «болезни красных глаз» (зависти), то современная поляризация становится все более и более непереносимой. Рабочие, не получающие зарплату, с нескрываемым возмущением смотрят на роскошную жизнь предпринимателей и чиновников. Острейшей, «узловой» (041, с.171) проблемой социальных противоречий в пореформенном китайском обществе сделалась коррупция. Крестьянство больше всего недовольно ростом налогов1. При стагнации сельского хозяйства, а с ним крестьянских доходов «увеличивается разрыв между городом и деревней» (041, с.167).
Недовольство общественного мнения, фиксируемое различными опросами, находит отражение в публичной дискуссии специалистов, затрагивающей курс реформ в целом. «Немногие хотели бы возвращения к командной экономике с ее неискоренимыми нехватками, жесткостью и неэффективностью» (041, с.167); но и либеральная доктрина, игнорирующая связь между экономическим развитием и этическими проблемами, вызывает все большее неприятие. Консерваторы требуют отказаться от углубления рыночных отношений и возвращения к широкомасштабному вмешательству государства в экономику, и прежде всего в социальную сферу. Сторонники рыночной экономики указывают на неполноценность внутреннего китайского рынка. По афоризму советника правительства У Цзинляня, фондовый рынок страны «хуже, чем казино» (041, с.169). Либералы требуют в первую очередь реформы банковского сектора и условий деятельности госпредприятий.
1 Официально зафиксированная норма 5% действует лишь для госналогов, в то время как различные сборы местных властей далеко превосходят ее (см.: Китайская деревня: Рубеж тысячелетий / Реф. сб. - М., ИНИОН, 2003. - Прим. реф.).
Большой резонанс приобрел подготовленный группой ведущих специалистов КНР в августе 2002 г. доклад «Самое серьезное предупреждение: социальная нестабильность за фасадом экономического процветания»1, где отмечалось, что страна становится мировым лидером по росту безработицы, расширению неравенства между городом и деревней и между регионами, увеличению коэффициента Джини, тяжести коррупции и разрушению природной среды. Авторы предупредили, что эти проблемы, и прежде всего нарастание неравенства и безработица, могут привести к событиям, аналогичным 1989 г. или тем, что произошли в Индонезии в 1998 г. (041, с.167).
Китайское руководство осознает остроту социальных проблем. Выступая 4 февраля 2002 г. на заседании постоянного комитета Политбюро ЦК КПК, Цзян Цзэминь предупредил, что неспособность государства справиться с ростом безработицы и облегчить положение сельской бедноты может привести к массовому протесту (041, с.168). Китайскому руководству, заключает Вон, предстоит «переосмыслить свою официальную политику» и прежде всего изыскать средства для облегчения страдания неимущих и «продвижения справедливости» (041, с .171).
Су Цзян (Гонконгский университет, КНР) рассматривает (042) проблему возникновения и обострения междеревенского неравенства в сельском Китае на материалах полевых исследований в юго-западной провинции Юньнань в 2000 г. В обследованной им волости («чжэн») лишь одна из деревень добилась экономического процветания, тогда как остальные остаются крайне бедными. Автор задается вопросом, почему не срабатывает «эффект домино» и почему при одинаковых природных условиях (земля) и общем географическом преимуществе (близость к уездному центру) образовалась подобная поляризация (042, с.802).
Среди специалистов сложилось мнение, что основой неравенства в сельском Китае является доступ к несельскохозяйствен-
1 Wang Shauguang, Hu Angang, Ding Yuanshu. Zui yanzhong de linggao: Jingji fanrong beihou de shehui bu wending. (Beijing, 2002). Изложение доклада опубл.: South China morning post. 2002. Aug. 8 (041,c.167).
ным источникам дохода1. Это верно, но неполно. Вопреки прогнозам, введение на рубеже 70-80-х годов системы дворовой ответственности, восстановившей семейное хозяйствование, не привело к расслоению. Оставаясь низкоприбыльным, сельское хозяйство не могло стать его базой. Резкий рост неравенства начался в середине 80-х годов и был связан с развитием сельской промышленности. Однако успех деревень, втянувшихся в промышленное производство, был обусловлен не только экономическими факторами. Немалое значение имеют возможность использования политических рычагов, и прежде всего система связей, вовлеченность руководителей сельских предприятий в «отношения знакомства» с экономически и политически влиятельными лицами («гуаньси»), а также, разумеется, экономический кругозор, информированность и предприимчивость этих руководителей.
В обследованной волости деревня с 5900 жителями (14,5% населения волости) давала 73% волостного дохода, хотя остальные
9 деревень владели 98% волостной земли. Среднедушевой доход в первой превышал 6 тыс. юаней в год, тогда как в остальных не достигал и 2 тыс. (042, с.809-810). Жители богатой деревни жили в благоустроенных домах, построенных при содействии деревенского комитета, бесплатно пользовались всей сферой услуг (медицина, образование, воспитание детей от детсада до средней школы), основными продуктами (рис, овощи). Их участки были соединены в общее владение, которым распоряжался комитет, используя для обработки наемных работников. Местные жители занимались земледелием лишь как хобби (автор считает «хобби-фермерство» богатых крестьян универсальным для современного Китая явлением) (042, с.810).
Первоисточником процветания деревни стало производство фильтров для сигарет крупной табачной компании «Хунда», предприятия которой расположены в уездном центре. Связи были налажены предприимчивым сельчанином, который возглавил местную строительную бригаду. Этот «г-н Жэнь» в короткие сроки и качественно построил в деревне фабрику, благодаря чему снискал расположение руководителей компании. Сотрудничество оказалось
1 Knight L., Li Shi. Cumulative causation and unequality among villages in China // Oxford development studies. 1997. - Vol. 2, № 25. - P. 149-173 (042, c.804).
обоюдовыгодным и плодотворным. «Г-н Жэнь» привлек еще двух знакомых, «г-на Хэ» и «г-на Яна», тоже строителей по профессии, и они развернули в деревне производство различных сопутствующих товаров и другого ширпотреба.
Жители соседних деревень («кузены»), наблюдая успех передовиков, тоже взялись налаживать промышленное производство, но выяснилось, что они опоздали. И эта неудача привела к деморализации: собственные усилия теперь заменяют жалобы на «эгоизм» богатых соседей. Однако воззвания к помощи местных властей остаются безответными. Богатая деревня, формируя волостной бюджет, обеспечивает в том числе доходы местных чиновников, не получающих средств от вышестоящих инстанций. «Г-н Жэнь» соответственно пользуется влиянием и на более высоком уровне. Он не только партсекретарь деревенского комитета, по совместительству директор в промобъединении деревни, но еще замсекретаря волостного комитета, а, кроме того, депутат народного собрания провинции и носитель звания «крестьянина - предпринимателя страны»1 (042, с.813).
Дополнительны посты, однако, не побуждают «г-на Жэня» заботиться об интересах всей волости. Потолок интересов деревенского руководства - местные кланы, которые возглавляют «г-н Жэнь» и его ближайшие сподвижники. Таким образом, корпоративность («localism») жителей преуспевших деревень и деморализация населения бедных являются серьезным фактором сельского неравенства, а неспособность властей обеспечить перераспределение ресурсов усугубляет положение.
Заведующий кафедрой Южно-Африканского университета С. Преториус и сотрудник Министерства образования КНР Янь Цинсю, характеризуя (043) ситуацию в системе высшего образования, возникшую в ходе экономических реформ, доказывают, что страна стоит перед качественными сдвигами.
Принятая трехфазная модель различает: 1) «привилегированное высшее образование», когда количество студентов не превышает 15% от возрастной группы населения 18-22 лет; 2) «массовое высшее образование» - более 15%; 3) «всеобщее высшее образова-
1 Почетное звание, учрежденное в ходе реформ (аналогично советскому «заслуженный работник» отрасли). - Прим. реф.
ние» - более 50%'. В большинстве промышленно развитых стран переход ко второй фазе завершился в последние десятилетия ХХ в., в Англии и Австралии - сразу после войны. КНР предприняла в конце ХХ в. рывок: Министерство образования в декабре 1998 г. опубликовало план достижения второй фазы к 2010 г. Осуществляя этот план, министерство резко увеличило набор студентов, в результате чего их доля в когорте 18-22 лет в 1999 г. достигла 10,5% (043, с. 126).
Это «внезапное и беспрецедентное увеличение», по оценкам прессы КНР, было «с радостью встречено родителями, студентами и широкими слоями населения». Однако вузы оказались неподго-товлены к такому наплыву. Не помогло и дополнительное финансирование, хотя на оказание экстренной помощи было ассигновано более 5 млрд. юаней (правительство выпустило облигации на сумму 1,46 млрд., и 3,7 млрд. были выделены местными властями) (043, с. 130). Пришлось пойти по пути «децентрализации»2 и «рационализации» управления.
Число вузов было сокращено, в результате чего средняя численность студентов возросла без увеличения преподавательского состава. Между тем уже в предшествовавший период нагрузка на преподавателей заметно возрастала: в 1987 г. на одного преподавателя приходилось около 10 студентов (9,8), в 1988 г. - уже 12 (043, с. 131). Катастрофически стало не хватать помещений и оборудования, предельно переполнились общежития, и средства пришлось направлять на их строительство.
Стало очевидно, что государственный бюджет не способен справиться с поставленными задачами. Между тем возможности неправительственных фондов крайне ограничены из-за слабого развития частного сектора. Как о большом достижении пресса сообщала об открытии в 1999 г. 11 частных вузов, прошедших лицензирование. В государственных вузах пришлось ввести плату за обучение, что сразу же поставило под вопрос один из принципов
1 Модель была предложена Мартином Троу (Trow M. Problems in the transition from elite to mass higher education // Politics for higher education. - P.: OECD, 1974 (039, с.142).
2 Децентрализация подразумевала мобилизацию местных ресурсов за счет дополнительного налогообложения населения. - Прим. реф.
развития высшего образования и его перехода ко второй фазе - равенство возможностей для различных слоев населения. Программа помощи малоимущим студентам (предоставление стипендий и различных льгот) реализуется слабо из-за недостатка средств. Во многих вузах регулярно задерживается выдача зарплаты преподавателям.
Частичное облегчение может принести дополнение традиционного универсального образования специализированным, тем более что эта мера отвечает потребностям развития национальной экономики и соответствует общей тенденции в мировом образовании. Суть последней в переходе от «коммуникативных» знаний к «прикладным», утилитарным (043, с. 128-129). Однако в Китае из-за конфуцианской традиции переход к специализированному знанию затруднен, по-прежнему престижны традиционные вузы университетского или политехнического характера. А престижность вуза становится исключительно важной при переходе к рыночным механизмам развития образования.
Авторы рекомендуют расширять внедрение этих механизмов, хотя те могут усилить дифференциацию между регионами и в обществе в целом. Все же это путь к реальной рационализации и модернизации системы высшего образования. Внедрение рыночных механизмов укрепляет автономию образовательных учреждений, а это очень важно, учитывая давление местных властей, которые нередко добиваются неоправданного завышения численности студентов. Отход от административно-волевого управления облегчает сбалансирование потребностей в образовании и возможностей его реализации. Уже сейчас у многих выпускников вузов возникают проблемы с трудоустройством.
В прессе КНР находят широкое отражение споры о целесообразности расширения высшего образования. Часть специалистов, ссылаясь на характер современной китайской экономики, доказывают экстренную необходимость расширения среднего профессионально-технического образования для пополнения квалифицированными кадрами промышленности. Их оппоненты делают ставку на высшее образование, исходя из международных стандартов.
Э. Видмен (044) отмечает, что до сих пор, несмотря на пристальное внимание к проблеме коррупции со стороны международных специалистов, властей КНР и общественного мнения страны, нет удовлетворительной модели, раскрывающей «парадокс» ее
сочетания с быстрым экономическим ростом (044, с.921). В рамках этой проблемы ставится задача типологизировать изменения, происходящие в ходе реформ в характере коррупции. Используя данные органов партинспекции КПК, госконтроля и юстиции КНР, автор приходит к выводу об «интенсификации» коррупции (044, с.895), качественном характере изменений: в нее все больше оказываются втянуты высокие должностные лица, а объем денежных сумм, фигурирующих в делах, резко увеличился.
Расхожие представления о засилии коррупции и ее катастрофическом росте в ходе реформ основываются, как правило, на расширенном толковании термина. Автор одной из монографий о коррупции в КНР Тин Гун насчитывает несколько десятков коррупционных проявлений, и тем не менее коллеги вносят дополнения в его список1. Наряду с научным определением коррупции - «использование служебного положения для личной выгоды» - на специалистов оказывают влияние обывательские оценки, так называемое народное мнение. Например, если в одном случае понятие «коррупция» распространяется на использование чиновником своего положения в целях получения сексуальных услуг, то в другом случае под понятие подводится всякое распутство («womanizing») как «вызов общественной морали» или «нездоровое явление» (044, с. 897). В тенденции любой проступок чиновника, любое нарушение норм или даже любой акт, вызывающий недовольство, может рассматриваться общественным мнением как коррупционность.
Тем не менее право КНР разграничивает «экономические преступления» (jingji zuixing), включающие взяточничество, присвоение средств, уход от налогов, и «дисциплинарные преступления» чиновников (faji zuixing) вроде халатности. Партийные указания, в свою очередь, выделяют политические нарушения («контрреволюционная деятельность», фракционность, «уклонизм»), отличая их от «ненадлежащего поведения» (авторитарность, неподчинение, бюрократизм). В системе госконтроля различаются эконо-
1 Ting Gong. The politics of corruption in contemporary China. - Westport (CN), 1994; Liu A.P.L. The politics of corruption in People’s Republic of China // Amer. polit. sc. rev. 1983. Vol. 77, №. 3; Kwong J. The political economy of corruption in China. Armonk (N.Y.), 1997 (041, c.897).
мические, политические и «административные» нарушения (044, с. 898-899).
Таким образом, от обычного злоупотребления властью, когда «чиновник подменяет собой закон», можно отделить коррупцию, если чиновник «превращает свою должность в частное предприятие или собственность» (044, с.898). Это создает возможность для использования официальной статистики, хотя она и оказывается неизбежно неполной, фиксируя лишь случаи «выявленной» коррупции, когда виновные понесли наказание. Немаловажное влияние на статистику оказывают кампании по борьбе с коррупцией. По общему правилу год проведения кампании дает пик выявления злоупотреблений, а следующий год или годы фиксируют резкий спад. На самом деле такие перепады лишь косвенно позволяют судить как о масштабах, так и о динамике коррупции.
Общий фон коррупции в наибольшей степени фиксируют данные ведомств государственного и партийного контроля. Министерство контроля было создано Госсоветом КНР в 1987 г. для поддержания «административной дисциплины». Министерство создало специализированные отраслевые бюро, региональные представительства и отделения на госпредприятиях. Фактически в его ведение попали все разновидности нарушений: неподчинение, «зажим демократии», лживость, бюрократизм, небрежность, плохое руководство заодно с взяточничеством, растратой, воровством и др. (044, с.901-902). Эти «финансовые» проступки составляют большинство дел: по данным 1990-1991 гг. - 42%. Характерно тем не менее, что в 40% случаев статистика не классифицирует «статью» обвинения; показательны и обвинения типа «снижения уровня» или «возможностей» ({^^ш duoluo», «daode baihua») (044, с. 903).
Попытки размежевания государственного и партийного контроля ни к чему по существу не привели, и с 1994 г. оба ведомства проводят совместные инспекции. Более или менее очевидно, что партконтроль интересуется в первую очередь личностью нарушителя, а госконтроль - ситуацией в соответствующем учреждении. Но нередко нарушитель несет наказание одновременно и по административной, и по партийной линиям. Важнее разделение функций между госконтролем и прокурорским надзором. В ведении первого находятся дела, когда сумма ущерба не превышает
2000 юаней1. В случаях превышения заведенные дела передаются в прокуратуру. Поскольку суммы ущерба невелики, незначительными оказываются и наказания виновных. По данным провинций Шаньдун, Хэнань, Хунань, Шаньси, Юньнань за 1989-1992 гг. в более половины случаев нарушитель получал предупреждение, в 19% случаев органы госконтроля требовали увольнения виновных, однако как правило оно оказывалось условным. За эти же годы по данным 12 провинций (преимущественно Центральный Китай) лишь 6% дел передавались в прокуратуру (044, с.904).
Поскольку госконтроль занимается сравнительно незначительными проступками, об интенсификации коррупции можно судить лишь по привлечению к ответственности чиновников высокого ранга, от глав уездов/департаментов и выше. По данным конца 80-х - начала 90-х годов, до слияния с партийным контролем доля высших чиновников, привлеченных к административной ответственности, в общем соответствовала общей доле привлеченных; сходные тенденции обнаруживает динамика привлечения к ответственности обычных и высших чиновников.
Система партконтроля зародилась в 1949 г., ее представляли парткомиссии, деятельность которых была прервана «культурной революцией». На 11-м съезде КПК (1977) было принято решение о воссоздании партконтроля. Хотя доля подвергнутых наказаниям среди членов партии незначительна, в абсолютных величинах это сотни тысяч партийцев ежегодно: за 1982-1986 гг. через партко-миссии прошли 650 тыс., в 1987-1991 гг. - 733,5 тыс., в 19921997 гг. - 669 тыс. членов партии. Пик активности обусловлен общей чисткой партии, объявленной в 1986 г., и начавшейся в 1989 г. кампанией борьбы с коррупцией (044, с.906-907).
Хотя внимание партконтроля обращалось в первую очередь на сугубо политические дела вроде «обуржуазивания» («bourgeois spiritual pollution») или «левизны», в конечном счете в его ведении оказались те же сюжеты, что и у госконтроля. По данным провинциальных комиссий, доля «экономических дел» составила за 19872000 гг. больше трети (37%), при этом неуклонно возрастая (22% в 1987 г., 48% в 1997 г.), четверть касалась нарушения планирования семьи, 12% - «перерождение», 4% - «бюрократизм». Наказания
1 250 долл. но современному курсу. - Прим. реф.
были довольно суровыми: 25% привлеченных были исключены из партии, в 6% случаев дела передавались в прокуратуру (044, с. 901-908).
Особенно показательна повышательная динамика «крупных» дел - партийцев, занимающих посты руководителей уездов/департаментов и выше, или обвиненных в присвоении средств свыше
10 тыс. юаней (больше 1000 долл. - Реф.). За 1987-1991 гг. ежегодно в среднем наказаниям были подвергнуты 3221 высокопоставленный партиец, за 1992-1997 гг. - 4059. Пик был достигнут в 1997 г. - 7175; после снижения 1998-1999 гг. новый скачок произошел в 2000 г. - 6138 (044, с.909-910). При относительно постоянном уровне общего количества рассмотренных дел число привлеченных руководителей возросло за 1979-2000 гг. в 3 с лишним раза, а дела о присвоении средств в крупных размерах - более чем в 8 раз (диаграмма 4; 044, с. 913).
Аналогичную динамику фиксирует статистика органов прокурорского надзора, тоже воссозданного после «культурной революции». На эту динамику влияли такие факторы, как политические кампании, так же как на общее число дел - рост числа госслужащих в ходе реформ (с 5,27 млн. в 1980 г. до 11,02 млн. в 1999 г.) (044, с.912). По данным прокуратуры провинции Хэбей, меньшую часть дел составляли «дисциплинарные преступления», из которых 35% - уклонение или ненадлежащее исполнение должностных обязанностей, 30 - незаконное преследование, 12% - двоеженство (табл. 6; 044, с. 916).
А наибольшую часть, 4/5 всех дел составляют «экономические преступления», увеличившись с 72% в 1987 г. до 82% в 2000 г.; среди последних преобладает взяточничество, хотя доля его уменьшилась с 59 до 45%, в то же время значительно возросла доля различных растрат и присвоения средств (см. табл. 5, составленную на основании Hebei provincial annuals; 044, с. 915). Характерно резкое увеличение сумм, фигурирующих в следственных делах даже по этой относительно небогатой провинции - с 4054 юаней в среднем за 1984 г. до 112 492 юаней1 за 2001 г. (044, с. 914). Доля «крупных дел», составлявшая в 1987 г. менее 18%, в 2000 г.
1 За эти годы инфляция составила в среднем 6,5% в год, цены за 19812000 гг. возросли в целом на 340% (041, с. 914).
превысила уже 40%, а высоких должностных лиц было привлечено в 2001 г. в два с лишним раза больше, чем в 1990 г. (диаграмма 6; 044, с. 917).
В заключение Видмен ставит вопрос о последствих коррупции. Проблема злоупотреблений должностных лиц обостряется, урон, наносимый и политической системе, и функционированию экономики, очевиден; но вопреки здравому смыслу это не сказывается на темпах экономического роста. Они остаются небывало высокими, на порядок превышая среднемировые: за 1979-2002 гг. прирост ВВП на душу населения составил 500,8% против среднемирового показателя 44,6% (044, с. 896). Может быть, «интенсификация» коррупции - свидетельство того, что с углублением реформ, придающим экономике рыночный характер, обычные незначительные злоупотребления лишаются почвы? Или «интенсификация» - показатель того, что углубление рыночных начал в китайской экономике выражается в сращивании правящего аппарата с бизнес-сообществом?
Ван Яньлай, Н. Рис и Бернадет Андреоссо-О’Каллахен (Университет Лимерика, Ирландия) стремятся проверить (045) постулат теории модернизации о позитивной связи между уровнями экономического и политического развития страны. Критерием политической модернизации они берут озабоченность вмешательством власти в повседневную жизнь индивида. Сопоставляются данные общекитайского обследования 1990 г.1 и обследования, проведенного по той же методике авторами в наиболее развитом районе страны в 2000 г. Уже обследование 1990 г. установило, что озабоченность властным вмешательством (вопрос «Ощущаете ли Вы влияние власти на повседневную жизнь?») больше характерна для людей образованных и обеспеченных, тогда как малограмотные и малоимущие воспринимали контроль властей как должное, что и было типично для традиционной китайской культуры.
Соответственно показателями сдвига от традиционного авторитаризма к современному демократизму оказывается повышенная
1 Nathan A.J., Shi Tianjian. Cultural requisits for democracy in China: Findings from a survey // American Academy of arts and sciences. 1992. - Vol. 122, №. 2 -P. 95-123 (045, p.206).
озабоченность властным вмешательством. Показательно, что, по данным одного из обследований 1990 г., притом что 48% респондентов отметили отрицательные последствия реформ, лишь 29% высказались за прямое вмешательство государства в экономику (045, с.208).
Авторы проинтервьюировали 1500 человек в Шанхае, провинциях Чжэцзян и Цзянсу, которые дают 20% ВВП и 23,5% стоимости внешнеторгового оборота. При общем росте душевого уровня ВВП за 1990-2000 гг. с 342 до 383 долл. соответствующие показатели в Шанхае увеличились с 1216 до 3285, в Чжэцзян - с 215 до 1558, в Цзянсу - с 440 до 1394 долл. (045, с. 209-210). Вмешательство властей в свою повседневную жизнь отметило большинство респондентов: 51% со стороны местного самоуправления (деревенской или квартальной), 63 - местных властей, 68% - центрального правительства (см. таблицу; 045, с.211, округлено до 1%). Лишь треть указали на отсутствие воздействия: 35,5% - со стороны местных властей и 29,3% - со стороны правительства, тогда как по обследованию Натана и Чжи 1990 г. показатели были соответственно 71,6 и 71,8% (045, с. 211).
При этом показатели озабоченности действиями местных и центральных властей увеличились в 2-2,5 раза, в равной степени в городе и в деревне, хотя в целом озабоченность в последней меньше примерно на четверть. В деревне преобладает озабоченность воздействием деревенских комитетов: она выше показателей воздействия властей на 5-9% и тоже почти удвоилась по сравнению с показателями 1990 г. Как и в обследовании 1990 г., наиболее высоки показатели озабоченности среди высокообразованных: 83,3% у имеющих высшее образование. Среди менее образованных показатели ниже на 10 - 20%. Однако показательно, что рост здесь гораздо внушительней: среди наименее образованных показатели разнятся в 4-5 раз (045, с. 212). Влияние сохраняющегося контроля властей больше ощущают представители частного сектора: отдельная выборка по этой категории1 дала превышение на 10% в отношении местного самоуправления, 18 - местных властей и 7% -центра (см. таблицу; 045, с. 213, округлено до 1%).
1 Авторы отмечают, что по данным обследования более 1 тыс. предпринимателей в 1997 г., 16,6% их оказались членами КПК (045, с. 204).
Подчеркивая значение своего обследования, авторы доказывают, что люди, более озабоченные влиянием власти на свою жизнь, больше готовы и к тому, чтобы предъявить свои требования этой власти. «Политические и культурные ориентации широких слоев в трех экономически более развитых регионах изменяются в сторону более либеральных и продемократических ценностей. И это позволяет предположить, что население менее развитых регионов может продвинуться к более либеральным и продемократи-ческим позициям в случае своего приобщения к экономическому развитию» (045, с. 222).
А.В. Гордон
ЭКОНОМИКА
2006.01.046. НИКОЛС Т., КЭМ С., ЧЖОУ В.Ч.Г И ДР. ИЗМЕНЕНИЯ В РЕЖИМАХ ТРУДА И СОКРАЩЕНИЕ ЧИСЛА ЛЬГОТНИКОВ НА ПРЕДПРИЯТИЯХ СТРАН ВОСТОЧНОЙ АЗИИ.
Factory regimes and the dismantling of established labour in Asia: A review of cases from large manufacturing plants in China, South Korea and Taiwan / Nichols T., Cam S., Chou W.Ch.G, et al. // Work. employment a. soc. - L., 2004. - Vol. 18. № 4. - P. 663-685.
На примере трех предприятий обрабатывающей промышленности, находящихся в Китае, Тайване и Южной Корее, Николс Тео (Кардиффский университет, Великобритания), Кэм Сурхан (Лондонский университет), В.Ч.Г. Чжоу (Национальный университет Чун-Чэн, Тайвань), С. Чунь (Директор корейской исследовательской программы по социологии - Сеул, Южная Корея), Чжао Вэй (Институт трудовых отношений Китая, Пекин) и Фэн Тонкин (профессор того же института) рассматривают три аспекта режимов труда на этих предприятиях: контроль за рабочей силой, материальное поощрение работающих на предприятиях и условия их контрактов.
Компания, находящаяся в Китае (КК), принадлежит крупной европейской фирме и занимается производством холодильников. Первоначально КК начинала свою работу в составе госсектора, но в 1996 г. она была преобразована в совместную компанию, а с
