CC BY
11
БЗД, как и любое занятие политикой, не пользуется ныне симпатией интеллигенции, большинство которой, подобно представителям других слоев, увлечено заботой об улучшении своего личного материального положения. Однако сохраняется диссидентское меньшинство и существуют выражения массового недовольства, а на этом фоне эксперт нередко превращается в подлинного представителя общественных интересов, и тогда даже незначительные инциденты вызывают скоординированную и решительную акцию в защиту прав и конституционных норм. События на площади Тяньаньмэнь не забыты, некоторые организации, как движение «Матери Тяньаньмэня» (родственников жертв), открыто ставят вопрос о политической реабилитации погибших и репрессированных участников выступлений.
Существует отчетливая тенденция к превращению современного «посттоталитаризма» в «постмодерный», или «постполитический», авторитаризм, однако это движение вряд ли будет для КПК плаванием по «спокойной большой реке» (с. 253), заключает Бежа.
А.В. Гордон
2005.04.036. БЕРРИНГ Р. ПРОБЛЕМА ПРАВОВОГО ГОСУДАРСТВА В КИТАЕ.
BERRING JR. R. Rule of law. The Chinese perspective // J. of social philosophy. - Villanova, 2004. - Vol. 35, № 4. - P. 449-456.
Автор (Университет Калифорнии, Беркли) обращается к вопросу, насколько реализуем в Китае принцип власти закона и построение правового государства. Согласно определению, данному Р. Паундом в «Энциклопедии социальных наук», «власть закона, также часто именуемая «главенством закона» как характерный принцип [англосаксонского] общего права, предполагает, что судебные власти в судебном порядке могут выносить решения по поводу законности действий королевских министров и слуг. В случае США законность действий администрации, исполнительных и законодательных органов определяется на основании Конституции, а также применимых законодательных актов (в отношении действий администрации и исполнительных органов)»1. Автор считает подобное определение слишком узким и утверждает, что понятие «власть зако-
1 Encyclopedia of the Social Sciences. 1st edition. 15 vols - N.Y., 1930-1935. - Цит. по реф. источн.
на» стало символом социального и политического порядка, одним из фундаментальных оснований западного общества.
В обсуждении темы власти закона применительно к Китаю необходимо учитывать сложности лингвистического и культурного характера, возникающие при постановке данного вопроса, особенности отношений между законом и обществом в Поднебесной, а также фундаментальные отличия принципов, на которых построены правовые системы Запада и Китая (принцип состязательности и принцип примирения сторон).
Появление западных торговцев, миссионеров и чиновников в Китае в XIX в. повлекло за собой привнесение совершенно чуждых идей и представлений. Запад не просто нанес Китаю военное поражение, «конструкты колониализма» поставили под угрозу основы жизни страны. Реагируя на этот вызов, китайцы активно стремились понять западную систему, найти причины ее могущества. Одним из инструментов стал перевод европейской литературы: осваивая юридические и политические теории Запада, Китай стремился усилиться и избавиться от внешнего контроля.
Понимание оказалось непростым делом. В китайском языке отсутствовали базовые для западной мысли понятия, например, «индивидуализм» или «прагматизм». Чтобы преодолеть возникшие сложности, китайцы начали обращаться к японским переводам, появившимся чуть ранее. В результате для изучения китайских законов современному исследователю не помешало бы не только знание китайского языка, но и японского, немецкого и французского. Это связано с тем, что упомянутые законы писались с оглядкой на японские, в свою очередь, основанные на прусских, отражающих немецкое понимание норм наполеоновского кодекса.
Другой стороной медали стали попытки западных мыслителей разобраться в китайской модели. Колониализм строился на уверенности в превосходстве западной системы над всеми остальными и восприятии ее как эталона. Таким образом, рассматривая структуру управления Китаем, следовало искать эквиваленты в собственном опыте - «китайская система должна представлять собой одну из форм западной» (с. 451).
Наиболее показательным примером было восприятие китайских магистратов как судей, породившее путаницу и ошибки в исследованиях. Не приводя подробного разбора функций китайских магистратов, автор отмечает, что их роль, подготовка и картина мира были совершенно отличны от западных судей. Поскольку исторически в Китае не существо-
вало независимой судебной власти, магистрат был «расширением императора», его эманацией, соответственно, его деятельность не знала никаких ограничений.
Распространение идей о правильной юридической и социальной системах означало привнесение в китайский дискурс идеи христианского бога. По мнению Р. Берринга, работы западных правоведов XVIII и XIX вв. построены на вере в господа-вседержителя. Упрощенно говоря, Гос -подь создал естественный закон, являющийся в силу этого совершенным. Человеческий закон является попыткой воссоздания божественного закона, приближения к его совершенству. В частности, подобное «отражение» является одной из основных целей английского общего права.
Основания правового мышления Китая были иными. Как известно, для конфуцианцев источником совершенства выступала древность, при этом «китайцы не верили в существование совершенного естественного закона. По их мнению, юридическое совершенство было достигнуто в отдаленном прошлом межчеловеческих отношений. Древние приблизились к созданию совершенного общества. Самый благородный образ жизни был связан с изучением классических текстов. Естественно, китайцы проявляли глубокий и постоянный интерес к явлениям природы. Даосов всегда волновало понимание роли природы и того, как человеку следует взаимодействовать с ней, однако это не привело к появлению идеи «естественного права», как на Западе. В представлении китайцев, «естественное право» не могло существовать независимо от человека» (с. 452).
Для формирования китайской правовой традиции большое значение имели споры конфуцианцев, выдвигавших в качестве мерила идеал древности, и легистов, для которых была характерна установка на простой репрессивный закон, выступающий как инструмент власти. Противостояние этих двух школ продолжалось столетиями, а сравнение их позиций сохраняет актуальность и для современных китайцев. Однако ни позиция конфуцианцев, ни позиция легистов не имела ничего общего с идеей главенства закона и правового государства.
Основополагающей категорией общественной жизни для конфуцианцев выступает не право, a ли. В европейских языках нет эквивалентов для перевода этого понятия, значение которого может быть описано как ритуал (например, ритуал, проводимый для почитания предков или признания власти вышестоящих), поведение (в смысле правильный образ действий в определенной ситуации) или даже праведная жизнь (при объ-
яснении принципов морали). Содержание данной категории настолько сложно, что не может быть записано, более того, попытка письменной фиксации будет означать искажение истины. Понимание ли может быть получено из классических конфуцианских трактатов. На заучивании этих текстов и строилась образовательная система в традиционном Китае. Поскольку сами тексты были записаны на вэньяне (древнекитайском), их смысл становился понятен учащимся только после разъяснений наставника.
Особенности древнекитайского языка (отсутствие дифференциации существительных, глаголов и прилагательных) делали лингвистически допустимой весьма широкую интерпретацию древних текстов. Перевод всегда был искусством, а не наукой, и единственно верного перевода быть не могло - значение всегда выступало предметом дискуссии. «Учитывая размытость значения, было нелепо предлагать составить на основе этих текстов кодекс или список правил, которые могли бы служить руководством для людей» (с. 454). Хотя, начиная с династии Хань, записанные кодексы существовали, они не являлись ориентиром для населения. Эти тексты содержали моральные запреты и указания для магистратов, выносящих приговор в случае совершения преступления, причем, нередко даже магистраты плохо знали содержание кодексов.
«В основе судопроизводства лежала идея, что совершение неправедного поступка вызывает нарушение гармонии в космосе. Для восстановления гармонии было необходимо определить идеальное наказание. Династические кодексы приобретали следующую структуру: если совершен поступок х, виновный должен быть подвергнут наказанию у. Они служили руководством по гармонизации поведения человечества, однако никогда не приравнивались к ли или считались эквивалентными этой категории. Ли был сферой компетенции ученых мужей. Все китайское общество было организовано для поддержки и поощрения ученых, передающих конфуцианскую традицию» (с. 454).
Отличия между правовыми системами Китая и Запада не ограничивались основаниями, но также затрагивали процедуру и задачи судопроизводства. Так, западное юридическое мышление основано на идее «состязательной системы». В ее рамках справедливость достигается в споре, правосудие вершится посредством противостояния. «Американская модель, в которой юристы ревностно представляют определенную сторону, спорят друг с другом в попытке установить истину, является отличительным признаком нашего понимания принципа главенства закона.
Для функционирования состязательной системы необходим форум, который будет разрешать споры. Этот форум формирует социальное пространство, где можно вступить в схватку. Эта система отделена от государства и является независимым центром власти. Хотя этот идеал не всегда реализуется, в условиях Запада именно он служит моделью» (с. 455).
Спецификой китайской системы было отсутствие подобного «пространства». Все конфликты подлежали разрешению посредством существующих структур власти. Как считает автор, подобная практика была вполне оправдана в условиях системы, где в центре концентрируется неограниченная по своему характеру власть. Китайские императоры не допускали чьего-либо вмешательства или конкуренции, а в современных условиях в тех же отношениях с обществом находится КПК.
Главной задачей судопроизводства было примирение сторон. В соответствии с принятыми в Китае нормами благородный человек не мог решать вопрос напрямую, радикально. В любом социальном взаимодействии необходимо было сохранять лицо, поэтому выше всего ставилось достижение сторонами взаимопонимания, благодаря которому возможно было бесконфликтное продолжение социальных отношений.
Все эти наблюдения позволяют автору заключить, что происходящее в современном Китае строительство новой социальной системы, в которой, возможно, не будет и КПК, представляет собой действие с открытым финалом. На данном этапе КПК видит в «главенстве закона» инструмент модернизации и достижения благосостояния. Подобно тому как цинские чиновники пытались понять Запад, чтобы нанести ему поражение, так и нынешний Китай стремится сам решать свою судьбу. Полная пересадка той или иной реальности (скажем, правового государства) невозможна, соответственно, и китайского варианта «главенства закона» быть не может. Результатом правового развития КНР станет «китайская реальность законов и социальных отношений», которая будет уникальна для этой страны.
А.Е. Кириченко
