CC BY
85
Таким образом, заключает автор, имена с корнем dem становятся в Афинах своеобразным маркером социальных изменений - формирования новой политической элиты, «демократического нобилитета»,
объединившего часть аристократии и верхушку демоса. Именно этот достаточно многочисленный и политически активный класс «демократической аристократии» стал носителем и потребителем демократической идеологии, свидетельством успеха которой (если не на уровне теоретических трактатов, то на уровне народного сознания) можно считать распространение «демократических» собственных имен (с.258-259).
А.ЕМедовичев
2005.02.002. БЕЛИКОВ А.П. РИМ И ЭЛЛИНИЗМ: ПРОБЛЕМЫ ПОЛИТИЧЕСКИХ, ЭКОНОМИЧЕСКИХ И КУЛЬТУРНЫХ КОНТАКТОВ / Ставроп. гос. Ун-т. - Ставрополь, 2003. - 401 с.
Ключевые слова: Рим в эпоху эллинизма, контакты с Восточным Средиземноморьем.
Монография посвящена истории политических, экономических и культурных связей рима с государствами Восточного Средиземноморья в эпоху эллинизма. Рассматриваются дискуссионные вопросы римской военной экспансии, «торгового империализма» и дипломатической практики. Прослеживается генезис основных принципов глобальной политики Рима. Хронологические рамки работы охватывают, по существу, весь период восточной политики Республики - от Первой Иллирийской войны (229-228 гг. до н.э.) до аннексии Египта в 30 г. до н.э. книга состоит из введения, шести глав и заключения.
В главе 1 на основе сведений античных источников, а также учета различных вариантов интерпретаций этих данных, содержащихся в научной литературе, А.П.Беликов реконструирует ключевые моменты процесса завоевания Римом Восточного Средиземноморья, предлагая в ряде случаев собственные версии и оценки известных событий и их последствий. Проделанный анализ позволил автору выделить три основных периода восточной политики Рима республиканской эпохи. Первый из них, «балканский» (229-146 гг. до н.э.), в свою очередь распадается на три этапа. Первый этап (229-200 гг. до н.э.) отмечен вмешательством Рима во взаимоотношения греческих государств,
иллирийских и фракийских племен и Македонии с целью изменения в свою пользу существовавшего на Балканах соотношения сил. Для достижения этой цели широко использовался инструмент протектората, когда Рим выступал в роли защитника слабых и обиженных. На втором этапе (200-171 гг. до н.э.) Римская республика вступает в борьбу за гегемонию в Восточном Средиземноморье. Теперь основной задачей римской политики становится уже не столько ослабление, сколько политическое подчинение сильных противников, а методами - война и арбитраж в межгосударственных отношениях. Третья Македонская война (171-168 гг. до н.э.) явилась переломным событием в истории всего Восточного Средиземноморья. Разгром Македонии, по мнению автора, означал устранение последней реальной силы сопротивления и центра притяжения всех антиримских элементов на Востоке. Поэтому, отмечает он, современники (Полибий) не случайно расценили падение Македонского царства как тот рубеж, после которого мир попал под власть Рима. Соответственно, в рамках третьего этапа (168-146 гг. до н. э.) происходит трансформация гегемонии Рима в его абсолютное доминирование. При этом, вслед за уничтожением противников идет устранение союзников, и в 146 г. до н.э., после разгрома Ахейского союза и образования провинции Македония, Балканский полуостров становится частью Римской державы (с.107-111).
В течение второго периода (146-27 гг. до н.э.) главным направлением восточной политики Рима является «малоазиатское». В результате аннексии Пергамского царства и поражения в трех войнах понтийского царя Митридата Эвпатора Рим выходит на прямые контакты с Арменией и Парфией, ставшими основными объектами его военных и дипломатических усилий уже в императорскую эпоху. В качестве особого направления автор выделяет «египетское», которое образует особый, параллельный первым двум, «египетский период» римской восточной политики (273-30 гг. до н.э.). Его специфика заключается в официально дружественных отношениях с Птолемеями на фоне явного доминирования Рима и быстрого (всего через 70 лет после установления первых дипломатических контактов) превращения Египта в опекаемую страну (с.112).
В главе 2 рассматриваются махинации римской дипломатии, призванные замаскировать истинные цели появления римлян на Балканах и завоевать симпатии греков во время Иллирийской и Македонских войн. Однако в качестве наиболее яркого примера прекрасно проведенной
политической махинации римского сената автор подробно анализирует историю с так называемым завещанием пергамского царя Аттала III, добровольно передавшего свое царство Риму. Как отмечает А.П.Беликов, подлинность самого существования этого завещания не вызывает сомнений хотя бы по той причине, что известно еще о четырех завещаниях в пользу Рима эллинистических правителей. Интерес представляют обстоятельства и причины его появления. Автор не исключает вероятность того, что завещание Аттала было продиктовано желанием царя сделать неизбежное поглощение своего государства Римом по крайней мере бескровным. Однако более близка, по его мнению, версия, учитывающая также и чисто медицинский аспект. Завещание, как доказывает А.П.Беликов, явилось результатом давления на психически тяжело больного царя, организованного римским сенатом. Одним из активных участников этой акции, полагает он, мог быть крайне влиятельный в то время Тиберий Гракх (кстати, связанный с Атталидами наследственными узами гостеприимства), который, видимо, предполагал использовать деньги богатой пергамской казны на проведение своих реформ (с.130-131).
В главе 3 основное внимание уделяется критике концепции «торгового империализма», оказавшей заметное влияние на историографию Х1Х-ХХ вв. в качестве варианта объяснения римской экспансии, а также анализу причин перехода от системы «клиентских государств» к провинциальной системе. Автор разделяет мнение тех исследователей, которые исходят из того, что Рим всегда являлся преимущественно центром потребления, а не производства, и, следовательно, не мог испытывать потребность бороться за рынки сбыта. Точно так же Рим, в отличие от многих городов эллинистического востока, никогда не был центром транзитной торговли. Поэтому устранение торговых конкурентов не могло составлять экономический аспект римской войны. Экономический интерес (хотя, разумеется, открыто не декларируемый, но, скорее всего, вполне осознанный) заключался в прямом изъятии у побежденных народов материальных ценностей в виде военной добычи, контрибуций, а в дальнейшем -провинциальной десятины (с.172-176).
Впрочем, до второй половины II в. до н.э. образование провинций было крайне редким явлением, что, по мнению автора, объясняется неспособностью полисной по характеру структуры республиканского Рима эффективно контролировать отдаленные территории. В то же время
система зависимых («клиентских») государств, племен и городов была выгодна верхушке римского нобилитета, представители которого как раз и выступали в роли их патронов (со всеми вытекающими отсюда политическими и материальными преимуществами), тогда как провинции переходили непосредственно под юрисдикцию государства (с .186). Характерно, пишет автор, что принципиально против создания провинций выступала аристократическая группировка Сципиона Африканского, фактически определявшая внешнюю политику Республики в начале II в. до н.э. Падение могущества сципионовской фракции в результате объединенных усилий части аристократии, отстраненной от управления и сопряженных с ним доходов, и рвущихся эксплуатировать провинции всадников сделало неизбежным переход к политике аннексий. Началом реализации нового курса, по мнению автора, можно считать события 149-146 гг. до н.э, связанные с разрушением Карфагена и Коринфа и созданием первых двух (после 50летнего перерыва) провинций Африка и Македония (с .194).
Глава 4 посвящена проблеме социальной опоры Рима на Востоке и анализу взаимоотношений римского нобилитета и греческой аристократии восточных провинций. Автор считает слишком упрощенным долгое время господствовавший в советской историографии тезис о том, что римское государство, как аристократическое по своей природе, сознательно и закономерно проводило политику поддержки греческих олигархов, и что, соответственно, богатые граждане греческих полисов ориентировались на Рим, тогда как бедняки были против римлян. Ошибочность подобных представлений, по его мнению, показывает анализ событий, связанных с войной Ахейского союза против Рима в 146 г. до н.э., которая, с точки зрения автора, отнюдь не была социальным движением главным образом низшего класса, как считают некоторые исследователи, но прежде всего и именно национальноосвободительной войной, в которой участвовали представители разных социальных групп, включая аристократию городов Ахейского союза (с.244-255). Точно так же и римский сенат в ходе восточной экспансии, полагает А.П.Беликов, никогда не проводил «классовую политику». Он опирался не на какие-то определенные социальные слои, а на своих сторонников, которые, как и противники Рима, имелись в любой общественной группе. Ситуация изменилась лишь после действительной интеграции восточных провинций в составе Империи. Только тогда, по мнению автора, главной опорой римской власти на востоке стали
представители местной аристократии (особенно после того, как некоторых из них допустили в сенат) и торгово-ремесленная верхушка, больше всех выигравшая от объединения в рамках единого государства. Но эти тенденции оформились не ранее конца I в. до н.э. - начала I в. н.э., и переносить их на более раннее время нет оснований (с.286).
В главе 5 рассматривается проблема так называемого филэллинизма в римской политике по отношению к греческим полисам в контексте «освобождения» Греции, продекларированного Титом Квикцием Фламинином в 196 г. до н.э. после его победы над Филиппом V Македонским. Как отмечает автор, со стороны римлян это не было лицемерием, но вполне соответствовало римскому пониманию НЬейа:, которое в данном случае предполагало свободу государств-клиентов, каковыми становились освобожденные от гегемонии македонского царя греческие полисы, действовать в рамках, установленных освободителем, государством-патроном, т.е. Римом, который в этом своем качестве имел полное моральное право требовать от греков помощи в войне и подчинения. При этом «филэллинство» некоторых римских нобилей отнюдь не означало «любви к грекам», но скорее лишь преклонение перед греческой культурой и образованностью, которое, впрочем, не мешало «филэллинам» грабить и притеснять эллинов. Демонстративный же филэллинизм римлян в ряде политических ситуаций был только дипломатическим инструментом борьбы против других претендентов на роль «освободителей» Греции, но никогда не являлся фактором, определявшим римскую политику, которая всегда была крайне эгоистичной (с.317-328).
В целом, как показывает автор, взаимное восприятие римлян и греков на психоэмоциональном уровне оставалось достаточно негативным даже еще в эпоху ранней империи, что, однако, нисколько не мешало римлянам активно заимствовать многие элементы греческой культуры. Этому способствовала традиционная открытость римского общества, постоянно впитывавшего в себя самые разные этнокультурные элементы (с.335-341).
Глава 6 посвящена взаимоотношениям Рима с эллинистическим Египтом. Начало им положил «договор о дружбе», заключенный в 273 г. до н.э. по инициативе египетского царя Птолемея II Филадельфа. Однако уже в 204 г., испытывающее внутренние трудности и внешнее давление со стороны Македонии и государства Селевкидов, египетское руководство добровольно передает страну под опеку Рима. Таким
образом, между двумя государствами устанавливаются отношения патроната-клиентелы, и Египет фактически утрачивает реальную независимость (с.356). Впрочем, как отмечает автор, взаимоотношения между Римом и Египтом отнюдь не развивались по прямой линии от «дружбы» к аннексии. Они характеризуются цикличностью, и в каждом цикле выделяются периоды напряженности и откровенной враждебности. Вместе с тем начало каждого нового цикла отмечено усилением зависимости Египта, наиболее ярким проявлением которой (на предпоследнем этапе, 80-51 гг. до н.э.) стало назначение Рабирия Постума, известного римского ростовщика, главой финансового ведомства страны (с.359-361).
В целом, пишет автор в заключении, экспансия Рима на восток не носила планомерный характер. Нет никаких оснований говорить о какой-то заранее поставленной глобальной цели. На каждом стихийно формирующемся этапе решались достаточно узкие конкретные задачи. Сам ход событий подсказывал последовательность действий. Устоявшееся представление о балансе сил между ведущими эллинистическими державами (Птолемеевским Египтом, державой Селевкидов и Македонией), нарушенное якобы вмешательством Рима в восточные дела, по мнению А. П. Беликова, является искусственным построением и не соответствует реальности. Успех Рима на востоке, полагает он, как раз и был обусловлен наличием исторической потребности в стабильности в условиях хронической нестабильности, которая характеризует политическую ситуацию в Восточном Средиземноморье в Ш-П вв. до н.э. и которая стала серьезным препятствием на пути нормального развития экономики, торговли, социальной жизни и даже культуры. К моменту вступления Рима в борьбу за гегемонию в данном регионе ряд небольших государств уже вполне созрели для того, чтобы пожертвовать частью своего суверенитета ради достижения желанной стабильности. Эта тенденция была в полной мере использована Римом, интересы которого, соединившись на время с интересами слабых государств, сделали его гегемоном Средиземноморья (с.383-385).
А.Е.Медовичев
