CC BY
43
2005.01.018. ШВИДЕРСКА М. ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКОЙ ИМАГОЛОГИИ С ОСОБЕННЫМ УЧЕТОМ ИЗОБРАЖЕНИЯ ПОЛЬШИ.
SCHWIDERSKA M. Das literarische Werk F.M. Dostoevskijs aus imagolo-gischer Sicht mit besonderer Berücksichtigung der Darstellung Polens. -München: Sagner, 2001. - 495 S.
Последнее время в западной славистике все чаще появляются работы по имагологии - области литературоведения, совмещающей филологическую и культурологическую направленность на анализ образа «чужой» культуры или «другой» нации. «Литературоведческая имаголо-гия» возникла в конце XIX в. во Франции и существовала до 50-х годов XX в. как раздел сравнительного литературоведения, где изучаются так называемые «литературные образы иностранцев». К литературоведческой имагологии примыкает анализ национальных и этнических стереотипов, чужого менталитета, клише и мифов.
Главной целью книги Малгожаты Швидерской1 является анализ образа Польши в художественных произведениях Досто-евского и рассмотрение его достоверности в контексте «других», «чужих» культур с учетом взаимоотношений польских реалий с реалиями русской культуры. Автор исследует взгляд на Достоевского со стороны поляков, восприятие которых писателем было явно негативным по идеологическим причинам.
Работа состоит из двух частей: теоретической и собственно исследовательской, содержащей анализ произведений Достоевского. В теоретических главах рассматриваются наиболее важные терминологиче-ско-методологические концепции феномена «чужого», а также работы о концепте «чужого» в славистике, с особым вниманием к исследованиям творчества Достоевского.
Обсуждаемые научные труды объясняют происхождение в творчестве писателя таких литературных стереотипов, как «поляк» и «полька». Автор выделяет факторы, способствовавших их возник-новению: во-первых, это влияние стереотипа «латинской», «католической» «Польши» на формирование русского культурного, национального и религиозного тождества; во-вторых, это роль русского православия в формировании
1 В основе книги - докторская диссертация, защищенная в университете в Тюбингене 22 ноября 2000 г.; ее сокращенная версия опубликована в 2001 г. в мюнхенском издательстве Загнера (Slavistische Beiträge).
оппозиционной по отно-шению к России imaginaire social - «общественной фантазии», в которой «собственная» культура была символом всего «положи-тельного», «доброго», проявляющего «сакральный» характер, в то время как «чужие» культуры, в частности польская, становились символами «враждебного» и «профанного»; в-третьих, это истори-ческое происхождение параллельно сложившихся со времен Киевской Руси стереотипов «русских» и «поляков», получивших широкое распространение в русской литературе. В большинстве трудов писатель представлен одновременно и великорусским идеологом-националистом, и универсальным христианским гуманистом. Почти все «чужие» персонажи изображаются как отрицательные стереотипы; исключение составляют только немцы. Некоторые реминисценции из области немецкой культуры и литературы (это прежде всего - Шиллер и его произведения) придают «идеалистический» характер русским персонажам, которые таким образом становятся порой «русскими Шиллерами-идеалистами».
В специальной главе обосновывается собственная имаголо-гическая терминология М. Швидерской, ее метод интерпретации феномена «чужого». Автор использует термин «имаготема» (Imagothème) вместо понятий «образ», «имаготип» или «миф чужого». Для обозначения составных элементов имаготемы предлагается понятие имагема (Imagem). К польским имагемам в произведениях Достоевского автор относит всех «польских» персонажей, а также все упоминания из области польской истории и культуры.
Предлагаемая концепция интерпретации феномена «чужого» в текстах Достоевского основана на трудах французского компа-ративиста Жана-Марка Мура, который предложил новый метод интерпретации феномена «чужого» в своих работах по изображению «третьего мира» во французском романе 80-х годов. Этот метод опирается на герменевтическую феноменологию Поля Рикера, прежде всего на его рассуждениях о «продуктивной и репродуктивной фантазии» (l'imagination productrice/reproductrice) в ее двух обще-ственных вариантах, таких как идеология и утопия (l'imaginaire social). По мнению Ж-М. Мура, общественная фантазия способствует созданию культурно-опосредованных образов «чужого» в литературе, которые имеют идеологический или утопический характер. В тексте эти образы исполняют либо интегрирующую роль (как идеология), либо (как утопия) роль субверсивную, разрушающую данную группу, нацию или культуру. Метод Мура позволяет избежать опасности слишком одностороннего понимания «образов
иностранцев» - лишь как реалий непосредственного отражения действительности.
На основе этих теоретических предпосылок М. Швидерска определяет «литературоведческую имагологию» как герменев-тический метод интерпретации («объяснения» и «понимания») «глубинной семантики» (Поль Рикер) феномена культурного, национального или этнического «чужого», проявляющегося в мире художественных текстов.
Вторая часть работы содержит аналитические интерпретации тринадцати произведений Достоевского, в которых присутствуют персонажи-поляки и разные виды упоминания Польши - «польские имагемы», рассматриваемые в контексте «чужих» и «собственных» имагем. Особенно подчеркиваются взаимосвязи и семантическая иерархия «чужих» и «своих» персонажей Достоевского, поскольку «чужие», в том числе и польские, имагемы могут появляться и у русских персонажей, функционируя по типу alius (другой из многих - лат.), т.е. могут функционировать не только как «чужие» персонажи типа alter (другой из двух, второй, альтернативный - лат.). Наряду с иностранными словами, прежде всего французскими, вплетенными в высказывания отрицательных русских персонажей, польские обороты речи означают потерю «русского» культурного тождества, что придает им черты отрицательных, субверсивно-утопических персонажей типа alius.
Ранний сатирически-пародийный рассказ «Роман в девяти письмах» заключает в себе первую польскую имагему у Достоевского -многократно повторяемый в последующих произведениях оборот «падам до ног» («padam do nog»). В рассказе это выражение характеризует мошенника, картежника - жителя Петербурга, подверженного «влиянию Западной Европы». В то же время приведенное выражение характеризует и поляка-картежника. Польский оборот становится проявлением отрицательного польского (западного) влияния на русских и одновременно критикой польского («сарматского») менталитета через изображение стереотипного польского персонажа типа alter. Этот картежник - первый поляк в художественных текстах Достоевского. Выступающие в рассказе чужие имагемы - зародыш сформированной в последующих произведениях писателя отрицательной утопической имаготемы «европеизированной России Петра Великого», символом которой является «западноевропейский» Петербург.
По мнению М. Швидерской, первый раз у Достоевского появляется идеальная утопия «Святой, Православной Руси» в патриотической оде
«На европейские события в 1854 году», написанной во время ссылки в Семипалатинске. Упомянутые в тексте «французы» и «англичане» (представители западноевро-пейских государств, соединенных в антирусской коалиции) являют собой контраст (как alter) обобщенно-символическому «русскому» началу - герою народных сказаний, утопическому персонажу типа alius как воплощению непобедимой Руси. Упомянутый в оде конфликт с «Польшей» изображается как «домашний спор славян между собою». Такой взгляд, близкий Пушкину и Тютчеву, обобщает М. Швидерска, отражал потребность в укреплении патриотической, великорусской идеологии, т.е. служил внелите-ратурным, политическим целям.
«Записки из Мертвого дома» занимают важное место среди всех произведений Достоевского с точки зрения проявления в них феномена «чужого»; в них также берет начало постепенное становление типа рассказчика, близкого «русскому народу». Только в «Записках» и последнем романе Достоевского «Братья Карамазовы» есть индивидуализированные польские персонажи. В «Записках» польские персонажи имели своими прототипами польских «това-рищей» Достоевского по омской каторге; в качестве антитетичных, отрицательных персонажей они содействовали формированию положительных взглядов рассказчика на «русский каторжный народ». История «возрождения» рассказчика, имеющего, как большинство его польских товарищей, дворянское происхождение, показана как символический процесс освобождения от влияний западно-европейской культуры. Преодоление чуждого русскому народу дворянского менталитета рассказчика дополняется изображением польских персонажей как представителей идеологически чуждой страны. Поляки изображены в тройной перспективе: не только как индивиды, отдельные личности, но и как духовно единая группа, как обобщенные национальные стереотипы. Их характе-ризирует «типически польский» гордый патриотизм, а также барское презрение к русскому народу.
В произведениях Достоевского выступают утопические (отрицательная и положительная) имаготемы «России, подверженной влиянию Запада», совмещающие дополнительные идеологические компоненты. Утопические (отрицательные и положительные) компо-ненты преобладают в русских персонажах типа alius, подверженных «влиянию Запада», а идеологические в персонажах типа alter. Дополнительной функцией обладают и две утопические имаготемы: «православно-византийская
Русь» (положительная) и «православная Россия» (отрицательная); обе составляют русские персонажи типа alius. Начиная с романа «Преступление и наказание» утопическая положительная имаготема «православно-византийской Руси» посте-пенно приобретает доминирующее значение, достигая в романе «Братья Карамазовы» кульминационного пункта развития.
Все «чужие» персонажи изображены статично и выступают эпизодически. Динамические «центральные» персонажи («субъекты») находятся преимущественно под положительным влиянием «Запада»; в их изображнии доминирующими являются «собственно русские» имагемы (и даже такие, как «тоска» по возврату к «русскому православно-византийскому» тождеству).
Подводя итоги, автор приходит к выводу, что польские и другие «чужие имагемы» исполняют в произведениях Достоевского двойственную функцию: во-первых, они служат имманентной характеристикой русских персонажей, которые подвергаются влиянию «Запада» - прежде всего влиянию имагем «Западной Европы», причем они отчуждаются от родной среды и теряют русское культурное тождество; во-вторых, они характеризуют русские персонажи по контрасту, выступая исключительно как «чужие» персонажи.
Польские персонажи у Достоевского - это отрицательные национальные и литературные стереотипы поляков и полячек: «лях в виде беса», «картежник и мошенник», «ложный аристократ», «ксендз» (а также «иезуит или другой католический священник»), «толстый поляк-декадент», «жалкий, увивавшийся полячок», «полячка - соблазнительница русских» и т.п. Все эти стереотипы можно найти в древнерусской литературе, а также в произведениях писателей XIX в. (М.Н. Загоскин, А.Ф. Вельтман, А.Ф. Писемский). Эти персонажи имеют функцию «катализатора», так как их «отрицательный» характер содействует «обращению» русских персонажей в «соб-ственную веру» и обретению ими «русского культурного тождества» (например, в романах «Преступление и наказание», «Подросток», «Братья Карамазовы»).
«Польские имагемы» свойственны исключительно «отрицательным» персонажам, которые таким образом воплощают «зло, пришедшее в Россию с Запада». К таким персонажам, по мнению автора, принадлежат Петр Александрович Валковский, Свид-ригайлов, Бурдов-ский, Петр Степанович Верховенский, Кармазинов, Федор Карамазов. «Глубинная структура» этих персонажей сводится к отрицательным
русским стереотипам поляков; к примеру, Петр Александрович Валков-ский - «замаскированный, ополяченный иезуит», Петр Степанович Верховенский - «политический заго-ворщик», а Свидригайлов - «двусмысленный аферист и ловкач». Эти персонажи изображены статично, так как не могут отыскать потерянной «русской православной веры» и возвратиться к «допетровской культурной традиции».
Все персонажи, подверженные отрицательному влиянию Запада, на взгляд М. Швидерской, не способны возвратиться к «собственным» культурным традициям (к «почве»). Они являются частью «отрицательной утопической имаготемы России, подвер-женной влиянию Запада», вмещающей отрицательный идеоло-гический компонент (например, критику сарматской Польши до ее разделов, а также католицизма или «западного» атеизма).
Все русские персонажи, отмеченные преобладающим положительным влиянием «Запада» (например, Раскольников, отчасти Свидригайлов, Рогожин, Степан Трофимович Верховенский, Став-рогин, Аркадий, Дмитрий и Иван Карамазовы, Грушенька), являются центральными, динамически развивающимися персонажами произ-ведений Достоевского. Они способны отыскать или приобрести «собственную русскую веру» и культурное тождество, несмотря на колебания между «Западом» и «Россией». Эти персонажи составляют часть «положительной утопической имаготемы России, подвер-женной влиянию Запада», хотя несут в себе необходимые для их развития отрицательные компоненты.
Другие образы иностранцев могут быть показаны и как отрицательные («французы и француженки», «евреи» и «немки»), и как положительные (немецкие «Шиллеры» и доктора /врачи/, а также «абсолютно добрые и красивые англичане и англичанки»). Отрицательные персонажи-иностранцы составляют идеологический компонент «отрицательной утопической имаготемы России, подвер-женной влиянию Запада» (это - политические и идеологические враги России, ее православной веры). Как «воплощение зла Запада» они имеют также субверсивное, утопическое значение. Поло-жительные персонажи-иностранцы составляют «положительную утопическую имаготему России, подверженной влиянию Запада», а их идеологические компоненты подчиняются утопической функции.
В качестве антитезы персонажам-иностранцам выступают русские персонажи, в которых преобладает «русско-православный и византий-
ский» компонент. Таковы - мать Аркадия, София, ее муж Макар, старец Зосима; все они являются «конечным этапом развития русских динамических персонажей Достоевского». Они отчасти изображены как русские «самостереотипы». Все эти персонажи (типа alius), совмещающие православно-византийские имагемы, составляют «положительную утопическую имаготему православно-византийской Руси» (допетровской России), противопоставленную «утопической (положительной или отрицательной) имаготеме России, подвер-женной влиянию Запада» (послепетровской России).
Кроме этой «положительной утопической имаготемы православно-византийской Руси» намечается и дополнительная «отрицательная има-готема извращенной православной России», которую представ-ляют, например, ростовщица Алёна, отец Рогожина или «ложный юродивый» из «Бесов».
Работа М. Швидерской претендует на полный охват всех персонажей романов Достоевского в соответствии с предложенной автором классификацией имаготем.
А.Б. Криницын
