CC BY
17
ИСТОРИЯ
2002.02.038. ХУАН Ф. ЗНАЧЕНИЕ ТЕОРИИ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ИСТОРИИ КИТАЯ НОВОГО ВРЕМЕНИ.
HUANG Ph.C.C. Theory and the study of modern Chinese history: Four traps and a question // Modern China. - Beverly Hills; L., 1998. - Vol. 24, N. 2. - P. 183-208.
Профессор Калифорнийского университета Филип Хуан1-1 на своем личном примере характеризует эволюцию современной западной синологии, выделяя четыре методологические «ловушки»: некритическое использование готовых теоретических моделей, идеологизацию, западо-или европоцентризм и «культурализм, включающий синоцентризм» (с.184).
Наставники Хуана в университете Вашингтона (г. Сиэтл, Калифорния, США), где он стажировался, были «в большей мере синологами, чем историками» (с.192), и это выражалось в их самоограничении текстологией. Они собирали информацию о произведениях китайской классической традиции, переводили и комментировали их. Хотя сознательное обращение к теории отвергалось, неосознанно синологи следовали теоретическому стилю, сформировавшемуся в европейской историографии и востоковедении в Х1Х в. У этого стиля были свои преимущества, и у востоковедов, которые были его носителями, имелись свои достижения и заслуги. Поэтому негативная оценка западного востоковедения Э.Саидом некорректна: «Многие синологи (как и исламоведы) с любовью относились к предмету своего изучения и идентифицировали себя с ним» (с.206). При ограниченности предмета традиционной синологии в целом ее выдающихся представителей отличала поистине «олимпийская широта кругозора» (с.206).
Для наставников Хуана старый Китай являл обособленный мир и самодостаточную цивилизацию, поэтому изучение его не требовало дополнительных данных и каких-либо сопоставлений. Они «чувствовали себя очень уютно под защитой убеждений в уникальности Китая и не-сравненности его высокой культуры» (с.192). В европейской культуре они тоже ценили только классику, и по ней судили обо всей западной цивилизации. При всем своем китаецентризме они даже не осознавали, что их подходы к Китаю основаны на особенностях их европейского
1) По-китайски в КНР он издается под фамилией Хуан Чжунцзы (Huang Zongzhi) (с.207). - Прим. реф
воспитания, ибо некритически относились к теоретическим основаниям своих текстологических занятий. Их подчеркнутый культурный синоцен-тризм был выражением их неосознанного методологического европоцентризма.
С содержательной стороны основными недостатками традиционной синологии были сосредоточенность на «большой традиции» и пренебрежение к простому народу и материальным условиям жизни. Игнорирование социальных вопросов традиционной синологией не было притом проявлением деидеологизированности. Напротив, оно было идеологически мотивировано, и этой идеологией был антикоммунизм.
Подобно наставникам, Хуана всецело удовлетворяли занятия с китайскими классическими текстами, духовная идентификация с конфуцианской элитой, обращение по мере потребности к европейской классике. Подобно им же, он пренебрежительно относился к коллегам, не знавшим китайского языка и классических текстов, и не считал возможным почерпнуть от них что-то полезное. Так была написана диссертация о Лян Цичао1-.
Переворот произошел, когда после защиты диссертации Хуан занялся полевыми исследованиями в тайваньской деревне и познакомился с аналогичными полевыми исследованиями по китайской деревне («литературой Мантетсу»)1-1. Одновременно Хуан познакомился со специалистами по социальной истории, и его привлекла их теоретическая подготовленность. Она резко контрастировала с узкотемьем и слабой концептуализованностью традиционной синологии. Однако социальной истории, использующей по преимуществу марксистский методологический аппарат, были присущи свои слабости. Раскрывавшаяся в полевых исследованиях сложная реальность китайской деревни не укладывалась ни в маоистскую схему классовой борьбы, ни в марксистскую теорию генезиса капитализма. Модель капиталистического фермерства с ее основополагающим крите-
рием - применением наемного труда разваливалась, поскольку наемный труд не давал никакого прогресса в продуктивности. Классовый подход оказывался недостаточным даже с учетом тех утонченных версий и
1)1 Huang Ph.C.C. Liang Ch'i-chao and modern Chinese liberalism. Seattle, 1972 (c. 207).
1) Сокращение японского названия компании Южно-Маньчжурской железной дороги (с .205).
творческих разработок, которые были предложены Ч.Тилли и Дж.Пейджем2).
Ограниченность марксизма побудила обратиться к субстантивиз-му, и некоторые специалисты по социальной истории обнаружили большое искусство в соединении марксизма с субстантивизмом (тот же Тилли, который обосновал такое соединение, а также Э.Томпсон и Дж. Скотт). По тому же пути пошел и автор. Обобщая свои материалы по деревне Северного Китая, он использовал одновременно:
1) модель капиталистического фермерства, позволявшую объяснить процессы диверсификации и инвестирования в крестьянских хозяйствах,
2) чаяновскую концепцию семейного хозяйства как ячейки производства и потребления и 3) марксистский образ эксплуатируемого земледельца. Результатом такого эклектического подхода сделалось изображение
3)
крестьянина в «трех лицах» .
Другой проблемой для Хуана была идеологизированность социальной теории. В обращении социальных историков к марксизму в 60-х годах выразилось главным образом стремление противопоставить концепции «модернизации» какую-либо модель, объясняющую трудности и неудачи в развитии стран Азии и Африки. Радикализация социальной истории, обращение к теориям социальной революции, империализма и национально-освободительной борьбы объясняется также протестом против войны во Вьетнаме. Социальная история всегда была идеологизированной, и в этом отношении между КНР и США нет разницы, если не говорить о степени и форме идеологизации. Столкнувшись с критикой своих работ в Китае и на Западе, Хуан смог убедиться в том, что «идеологические компоненты являются неизбежным спутником обращения к теории». Его спасением от идеологизации стал «исключительно богатый фактический материал», который не поддавался никакой теоретической схеме (с.188).
Существовали трудности сентиментально-эмоционального порядка. Любовь синологов к своему предмету в изучении Китая значила не меньше, чем идеологическая ангажированность, и, хотя методологические посылки традиционной синологии были более завуалированными, сущностью оставался неизбывный европоцентризм. И если первое после-
2) Paige J. Agrarian revolution: Social movements a. export agriculture in the underdeveloped world. N.Y., 1975. Приведено по реф. источнику (с.208).
3) Huang Ph. The peasant economy and social change in North China. Stanford, 1985. Приведено по реф. источнику (с.207).
военное поколение синологов (Дж.Фербанк, Э.Рейшауер, А.Фейерверкер) объясняли неудачу модернизации Китая его коренными отличиями («этноцентризм», несовместимость модернизации с конфуцианством, государственный контроль над предпринимательством), то следующее стало настаивать на принципиальном сходстве развития Китая и Европы. «В системе господствовавшего теоретического дискурса единственной возможностью противостоять негативному изображению Китая как Другого казалось подчеркивание его абсолютного сходства с Западом» (с.190). В результате в китайской истории выявлялись «раннее Новое время», торговые города1), «зародыши демократии» и даже «гражданское общество». Синология запуталась в категориях бинарного мышления («другой» - «тот же самый», антипод - прототип), которые в равной степени можно считать наследием марксизма, веберианства, современных теорий модернизации.
В своих попытках создать универсальную теорию мировой истории и Маркс, и Вебер, подобно «модернизаторам», руководствовались историческим опытом Запада, которому противопоставлялось развитие Китая. Так, сформировалась парадигма Другого, которая при господствовавшей системе ценностей означала худшее. Симпатизировавшие Китаю синологи не могли с этим примириться и стали доказывать, что «Китай то же самое, что и Запад». Повинуясь той же логике, историки в самом Китае считали своим патриотическим долгом доказывать, что Китай шел общим историческим путем, что в нем развивался капитализм и лишь западная интервенция привела к деформации такого развития.
Концепции Другого и Такого Же Самого - две стороны изучения Китая сквозь призму опыта Запада, выраженного в западных теориях исторического развития. Избежать обращения к ним невозможно; но от ученого зависит, будет ли оно сознательным или неосознанным. Осознанное использование западных теорий - лучший способ преодолеть западоцентризм. В основе успеха на этом пути осознание культурных посылок, на которых базируются западные теории.
Решающий шаг в преодолении западоцентризма был сделан в сформировавшихся под влиянием постмодернизма и деконструктивизма культуралистских исследованиях. Их влияние проникло в синологию в
1) Rove W. Hankow: Commerce a. society in a Chinese city, 1796-1895. Stanford, 1984. Id. Hankow: Conflict a. community in a Chinese city, 1796-1895. Stanford, 1989. Приведено по реф. источнику (с.207).
80-х годах вместе с книгой Э.Саида «Ориентализм». Критика Саидом идеологической ангажированности и методологической связи классического востоковедения с империализмом была «источником вдохновения» (с.193) для социальных историков с их антиимпериализмом.
Но культуралистская критика затронула и социальную историю, отвергнув все ее методологические постулаты как западоцентристские, включая теоретический антиимпериализм. С точки зрения этой критики, теории империализма были продуктом западного культурного гегемонизма, подлежавшего упразднению. Любую культуру следовало изучать лишь в свойственных ей понятиях и на основе ее ценностей. Исследователю оставалось единственно выявить эти познавательные структуры посредством «интерпретационного», или семиотического подхода. Предлагаемую методику «тонкого описания» ведущий теоретик нового направления1- К.Герц противопоставлял «толстому описанию» позитивистской фактографии (с.194).
Хуан признает сильные стороны культуралистской критики. Ближайшим поводом для нее явилось пренебрежение социальных историков к вопросам культуры, которое было обусловлено как теоретическим влиянием марксистского материализма, так и идеологической полемикой с теоретиками модернизации, которые сводили неудачи Китая на этом пути к культурным факторам. Действительно, «материалистический редукционизм» приводил к тому, что терялись из виду символическое значение и глубокий духовный смысл фактов; но отстаиваемые культу-ралистами-радикалами установки могут привести к пренебрежению фактами и обернуться «идеалистическим редукционизмом» (с.197).
Нельзя признать, что лишь «дискурс и концептуальные системы, которые придают смысл фактам, заслуживают внимания исследователей» (с.197). Разумеется, факты доходят до исследователя вместе с их интерпретацией, и все же объективную реальность можно отделить от связанных с нею представлений. Иначе теряется смысл исследовательской работы, ибо без критерия реальности нельзя отличить истинные представления от ложных. Обесценивается значение профессионализма, научной добросовестности, преданности ученого своему делу. Без «идеала поиска истины на основе эмпирической реальности» нет подлинной
1) Клиффорда Герца (Гирца) называют создателем «интерпретативной антропологии» (см.: Культурология: ХХ век. Энциклопедия. Т. 1. СПб., 1998. С. 150). - Прим. реф.
науки, так же как без идеала истины в судопроизводстве не может быть справедливости. «Тщательно собранный архивный и полевой материал, обработанный в самой необходимой мере, остается для нас наилучшим средством доступа к реальности нашего предмета изучения» (с.197).
Критерий истины един, и представления изучаемых должны подвергаться такой же проверке на соответствие реальности, как представления изучающих. При некритическом восприятии традиция может точно так же вводить в заблуждение, как и модернистские установки. Например, правопорядок Цинской династии включал немало представлений, не соответствовавших реальности. По официальным нормам, заниматься гражданским судопроизводством не следовало; однако на практике цинские суды очень дотошно занимались гражданскими делами. Так, «выявляя различия и взаимозависимость между представлениями и практикой, мы находим ключевые черты юридической системы» (с.198).
Релятивизм культуралистов-радикалов с вытекающим из него выводом о непроницаемости культур извне неприемлем с точки зрения гуманитарного знания. Быть носителем культуры еще не означает знать ее, и исходная принадлежность ученого к изучаемой культуре не гарантирует достоверности изучения. Вместе с тем принадлежность исследователя к другой культуре не служит непреодолимым препятствием.
Добросовестное изучение и эмоциональная привязанность, знание языка, порождая эффект «бикультурности» (с.196), создают предпосылки для глубокого проникновения в изучаемую культуру. Об эффективности подобного процесса свидетельствует развитие востоковедения в ХХ в. При идеологических и методологических дефектах, ярко раскрытых
Э. Саидом, современное изучение Востока на Западе нельзя свести ни к «ориенталистскому дискурсу», ни к какому-либо иному стереотипу. Современной науке о странах Востока присущи многосторонность и альтернативные подходы (с .195).
Знаменательной вехой в современной науке и, в частности, в изучении Китая, сделалось объединение радикальных культуралистов с представителями традиционной синологии в стремлении сформировать «новую культурную историю». При различии мировоззренческих предпосылок - «постмодернистский культурный релятивизм» у одних, «синологический этноцентризм» других - и объектов изучения («безгласные» массы либо культурная элита), две школы сходятся в отстаивании уникальности Китая и необходимости изучения его традиции в присущих ей понятиях (с.199).
Хуан признает силу влияния на него «новой культурной истории», в результате чего он обратился к изучению юстиции Цинского периода (1644-1911) и притом сделал объектом своего анализа не только юридическую практику, но и связанные с ней представления1). Однако, доказывая равноценность практики и представлений как объектов изучения, он отдалился и от «социальной истории», и от «новой культурной истории». Особенностью своего иследовательского подхода последних лет Хуан называет поиски парадоксов, а именно несоответствия находящихся в его распоряжении эмпирических материалов господствующим теориям.
Изучая эволюцию крестьянского хозяйства в дельте Янцзы, он обнаружил то, что в марксистских терминах можно назвать «капиталистическими производственными отношениями» при «докапиталистических производительных силах» (с.201). Здесь с XIV в. отмечались распространение рыночных отношений и увеличение валового продукта без роста производительности труда. Чтобы объяснить парадокс «инволюционной коммерциализации» или «роста без развития», Хуан обратился к теории крестьянского хозяйства А.В.Чаянова. Хотя русский экономист абстрагировался от влияния рынка на эволюцию крестьянских хозяйств, его доводы о решающем значении фактора семейного потребления оказались полезными. При малоземельи крестьянин решал проблему потребления, интенсифицируя труд семьи, даже если отдача его не соответствовала дополнительным усилиям. На возникавшую диспропорцию крестьянство реагировало распространением коммерческих культур и кустарных промыслов, перекладывая выращивание продовольственных культур на менее ценную рабочую силу (старики, женщины, дети). Происходило «осемейнивание производства»1) (с.202).
Другой парадокс имеет отношение к веберианству. В противовес подчеркиваемой М.Вебером зависимости между складыванием законо-порядка (rule of law) и заменой «субстантивной рациональности» формализованной, юстиция Китайской империи обнаруживает существование «законопорядка без формализованной рациональности» (с.201). В соответствии с официальными требованиями цинские судьи апеллировали при судопроизводстве к нормам морали и облекали свои решения в дидактические формы, однако фактически они действовали подобно
^ Huang Ph. Civil justice in China: Representation a. practice in the Qing. Stanford, 1996. Приведено по реф. источнику (с.207).
^ Huang Ph. The peasant family and rural development in the Yangzi delta, 1350-1988. Stanford, 1990. Приведено по реф. источнику (с.207).
«практичным чиновникам», применяя «кодифицированные законоположения в соответствии с рутинной практикой». В имперской системе Китая выявляется смешение веберианских «идеальных типов»: «патри-мониализма, связанного с субстантивистским правлением абсолютистской власти» и «бюрократического правления с соответствующим ему рутинизированным законопорядком». Этот парадокс Хуан называет «практичным морализмом» (с.202).
Свои поиски парадоксов Хуан объясняет стремлением найти средний путь между крайностями господствующих теоретических подходов. В вводимых понятиях типа «инволюционной коммерциализации» или «практичного морализма» он пытается соединить «материалистические ориентации теории рационального выбора, господствующей в социальных науках» и «идеалистические ориентации постмодернизма в гуманитарном знании» (с.203).
Эмпирическая реальность китайской истории создает трудности не только для универсалистских схем, но и для релятивистских установок культуралистов. Вопреки крайним сторонникам китайской уникальности, нельзя отрицать вступление Китая в современную цивилизацию (modernity). Последняя не является «лишь западным продуктом». Более того, сейчас Китай «по своей инициативе и с максимальной энергией стремится стать современным», добиваясь снижения детской смертности и увеличения продолжительности жизни, роста производительности труда и ликвидации постоянной угрозы голода (с.198).
Для Китая, заключает Хуан, требуется «теоретическая автономия». Нужна не просто новая теория, а новое мировоззрение, которое позволит ответить на вопросы, как можно быть «современным и одновременно китайским», как развивать современную цивилизацию, сохраняя национальное наследие, и «какой может быть сущность китайской цивилизации в современном мире» (с.204). Автор полагает, что для ответа следует обратиться к китайским мыслителям прошлого, к альтернативным подходам, предлагавшимся различными общественными течениями в ХХ в., даже к долгосрочным программам правящих партий, хотя их проекты и не реализовывались.
А.В.Гордон
