CC BY
17
2001.04.010. ЦОФНАС А.Ю. ТЕОРИЯ СИСТЕМ И ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ. - Одесса: АстроПринт, 1999. - 308 с.
Рациональная теория познания может быть построена с помощью системологии, пишет автор в первой (вводной) главе. Решение этой задачи начинается с анализа условий, при которых системный метод может быть применен к проблематике философии и гносеологии. При этом речь должна идти об обобщенных теориях систем как наиболее адекватных для исследования процедур человеческого познания. В отличие от теоретико-множественных подходов они способны описывать гносеологические проблемы на своем языке. Понятия множества и системы разнородны и по смыслу. Идея множества низводит сущность целого до сущности элементов множества. В системном же подходе сущность целого должна быть указана независимо от его элементов.
Гносеология в целом никогда не станет специализированной теорией систем, так как содержит большое количество проблем неструктурного порядка. Однако какая-то ее часть может быть конкретизирована так, что будет способна приобрести теоретико-системный характер и «содержать средства, адекватные некоторым гносеологическим задачам» (с.45). В связи с этим автор обосновывает возможность построения теории систем «сверху вниз», т.е. «не от частных теорий систем к философским обобщениям», а от «философских предпосылок - к их конкретизации» (с.46). Наиболее адекватна этой задаче, по его мнению, параметрическая теория систем (ПТС). Анализу ее оснований и возможностей посвящена вторая глава.
В ПТС ключевое понятие «система» имеет два определения:
1. Системой является «произвольная вещь, когда какие-то ее отношения удовлетворяют определенному свойству» (атрибутивное определение).
2. Системой называется «произвольная вещь, какие-либо свойства которой удовлетворяют определенному отношению» (реляционное определение) (с.53). Согласно этим определениям, любой объект представим в виде системы. Мир не делится на системы и не-системы: в любой вещи можно обнаружить отношения, удовлетворяющие определенному свойству, или свойства, находящиеся в определенных отношениях. Речь идет лишь о нашем желании понять вещь как систему или не-систему. Данные определения «структурно аналогичны», они сохранятся, если мы одновременно заменим в них слово «отношение» на слово «свойство» и наоборот. Смысл же их разный, представление вещи в виде системы двумя способами дает две разные системы.
Представления вещи в виде системы выражаются понятиями дескрипторов: концепта, структуры и субстрата системы (с.55). Хотя любой объект можно представить в виде системы двумя способами -атрибутивным и реляционным, по последовательности дескрипторов каждое представление осуществляется по единому алгоритму. Отсюда -единая схема определения: «Системным представлением называется процедура (...и результат) превращения любого объекта в субстрат для некоторой структуры, соответствующей заранее фиксированному концепту» (с.57). Понятия «субстрат» и «элемент» не тождественны: последнее предполагает расчлененность, которая существенна не для всех систем. Например, не состоят из элементов те системы, структурой которых выступает рефлексивное отношение («самовлюбленный Нарцисс»).
Системное представление объекта позволяет указывать системные свойства объекта. Общесистемный параметр - это признак, являющийся основанием деления объема понятия системы на классы. Его значение («надежность», «уровень сложности», «завершенность», «стабильность» и ряд других) указывает на класс, к которому можно отнести вещь. Выделяют два рода системных параметров: атрибутивные, характеризующие систему саму по себе, и реляционные, характеризующие ее в ее отношении к другим системам. К атрибутивным параметрам относятся: расчлененность, автономность, элементарность, вариативность, имманентность, надежность, однородность, завершенность, минимальность, стационарность, стабильность, упорядоченность, детерминированность, регенеративность и др. Эти параметры пригодны для дихотомического деления. Но есть и такие, по которым объем системы не делится дихотомически, например параметр целостности. Общая численность таких параметров счетно-бесконечна. Реляционные системные параметры характеризуют отношения между системами по концептам, структурам или субстратам (например, изоморфизм, детерминация, функциональное соответствие, дополнительность). Способы установления истинности, принципы соответствия теорий или соизмеримости каркасов, другие гносеологические концепции заняты прояснением подобных отношений.
Именно анализ с помощью общесистемных параметров является адекватным для философского знания. Обнаруженные «корреляции выполняют роль закономерностей и позволяют строить предсказа-
ния» (с.68). Существуют два способа установления корреляции системных параметров: статистический и аналитический.
ПТС строится путем конкретизации отдельных философских принципов, которые относятся к соотношению троек философских категорий: 1) вещь, свойство, отношение; 2) определенное, неопределенное, произвольное. (Это и позволяет адекватно применять ПТС к анализу философского знания.) Толкование вещи (объекта, предмета) в ПТС максимально широкое. Вещи различаются не пространственно, а качественно: в одном физическом теле можно выявить множество вещей. Например, Вечерняя звезда и Утренняя звезда (Венера), будучи одним и тем же телом, являются разными вещами, и наоборот, одна и та же вещь «стол» обнаруживается в миллионах тел. Вещь может быть представлена совокупностью свойств или отношений.
Категория свойства задается через понятие вещи или отношения, например как вещь, которую можно приписать (присоединить) к другой вещи так, что последняя остается самой собой. Аналогично можно определить и отношение. Но оно отличается от свойства тем, что меняет вещь: установление отношения образует новую вещь. Таким образом, вещи, свойства и отношения различаются по функциям относительно, а не абсолютно, в этой триаде нет первичного звена. Без этого утверждения «не могут быть поняты ни суть системного подхода, основанного на ПТС, ни язык данной теории» (с.72).
Другая триада категорий также понимается предельно обобщенно. Это позволяет оставить в стороне вопросы соотношения неопределенности, вероятности, необходимости, случайности и т. д. Неопределенность не связывается с теоретико-множественными представлениями. Речь идет именно о вещах (определенных, неопределенных и произвольных), а не о множествах. Определенной называется вещь (свойство или отношение), которую мы зафиксировали и отличаем от другой. Определенной точкой отсчета для системного представления вещи выступает ее концепт. Неопределенная вещь не указана непосредственно, но в ее выборе нас что-то ограничивает. «В системном представлении, выбирая какую-то из возможных структур, мы ограничены уже принятым концептом (но не «множеством» структур, поскольку никакое множество не задано)»; при выборе произвольной вещи мы ничем не ограничены: различия этих двух видов неопределенности «не передаются с помощью кванторов общности и
существования в исчислении предикатов» (с.73). Обе тройки категорий ничего не говорят о природе вещей.
Язык, на котором общесистемные рассуждения могут быть выражены, построен А.И.Уемовым. Это - язык тернарного описания (ЯТО). Его выразительные возможности шире, чем передача суждений о системах, он позволяет анализировать любые структурные рассуждения, способен выражать не только суждения, но и то, что относится к референту. «Правильно построенная формула ЯТО непосредственно указывает вещь, наличие у нее свойства или отношения, отношения свойств, свойств отношения и т.п. Анализируемой вещью может оказаться и формула самого ЯТО - тогда он приобретает функцию метаязыка. ЯТО, подобно естественному языку, самоприменим» (с.75). Для выражения категорий определенного, неопределенного и произвольного используются символы. Категории же вещи, свойства и отношения различаются функционально (по их месту в формуле). ЯТО позволяет различать понятия и суждения, которые выражаются с помощью замкнутых («концептуальных») или открытых («пропозициональных») формул. В отличие от обычных логических исчислений допускается их валентная оценка. Концептуальное замыкание «позволяет рассматривать свойства и отношения как вещи» (с.79).
В третьей главе устанавливается отношение релевантности между философско-гносеологическими концепциями и ПТС, выявляются теоретико-познавательные принципы, принятые в ПТС. Рассмотрение начинается с уяснения и формального представления понятия «принцип». Затем выявляются элементы философского знания, способные выступать в качестве принципов ПТС, имеющих гносеологическое звучание.
Принцип «всегда предписывается чему-то в качестве определенного, уже известного свойства (...отношения)» (с.93). В ЯТО этот признак выражается формулой, которая читается как «фиксированное свойство какой-то вещи». Но принципы предписываются не вещам, а отношениям вещей. Например, это принципы устройства чего-то (теории, механизма, общественной организации), принципы действия (творчества). Принцип «требует всеобщности и принудительности (необходимости) тех отношений, которыми он предписывается. В науке этим требованиям отвечают... законы» (с.94). Принцип, следовательно, есть то, что придает суждению (закону) определенный смысл, является его основанием. Таковы принципы всеобщности, объективности и др.
Можно утверждать, что «предписывание принципа научным законам всегда означает представление соотносимых законом вещей в виде системы, а сам принцип выступает в этой системе концептом... Такую же роль играют принципы относительно теории в целом» (с.95). Они систематизируют и все вненаучные формы познания. Их можно предписывать нормам. Известны эстетические или этические принципы, принципы обыденного сознания и т.д. Принцип «выступает концептом системы, структура которой является всеобщей и внутренней для. субстрата» (с.96).
Особо выделяются философские системы, на которых «выполняется только отношение, тождественное концепту». Это «перво-сущностные системы». Они характерны для метафизики, понимаемой как учение о «первых причинах и началах», и не могут быть обоснованы в иных областях знания. Всякая концепция метафизики «в своих основаниях теоретически замкнута на себя, строит себя по своим же принципам. В этом трудность построения метафизики... как науки» (с.100). Эти концепции всегда несут печать личности их создателей. Научные же принципы обосновывают не сами себя, а берут за исходные философские и общенаучные принципы.
Определение научного принципа носит структурный, а не содержательный характер. Эти принципы имеют гносеологические функции и могут рассматриваться как принципы ПТС. Таковы два генеральных гносеологических принципа. Первый - принцип функциональности различения вещей, свойств и отношений - состоит в утверждении о функциональном (не абсолютном) их различении. Применительно к вещам он означает, что любая вещь «может быть представлена как вещь, как свойство какой-либо вещи или как отношение каких-то вещей» (с .102). Альтернативами этому принципу являются реизм, атрибутивизм и др.
Любые свойства и любые отношения реальны в том смысле, что они суть вещи. Это означает, что, вопреки реализму и номинализму, «реальность свойств и отношений... не уступает реальности самих вещей» (с.108-109). Анализируя понятие реальности, как оно понималось в средневековой философии, у Спинозы, Локка, а также в ХХ в. бихевиористами и Р.Рорти, автор показывает, что вопрос о реальности -это не вопрос природы вещей, а структурный вопрос. Согласно позиции А.И.Уемова, которую он назвал эмпирическим реализмом, и отношения, и такие сущности, как белизна, звук и т.п., столь же реальны, как и
телесные сущности, а «общее реально в том же смысле, что и единичное». Этим не опровергается принцип рационалистического реализма, полагающий «членение мира на вещи, свойства и отношения не более чем нашим способом описывать мир заданным структурой натурального языка» (с .112). Считается, что структура языка определяется структурой мира, но для этого мнения нет теоретического обоснования. В системологии же можно обойти эту проблему, признав принцип структурной толерантности.
Вопрос об объективности систем также анализируется двумя способами. С одной стороны, выбор систематизирующего свойства или отношения всегда остается выражением свободы воли субъекта. С другой - в виде системы представляется то, что существует независимо от исследователя. Обе позиции приемлемы: ведь ПТС, в силу принципа структурной толерантности, может описывать как системы вещи любой природы, не интересуясь тем, являются ли вещи «вместилищами», возможно, бесконечного множества систем или же являются производными системных представлений (с.113).
Понятие «порядок» отождествляется со «структурами каких-то систем, когда на них реализуется концепт». Порядок «обязательно относителен к принимаемому концепту. Порядков у природы и. человеческой жизни много, а выбор. порядка остается за человеком» (с.113). Поскольку понятия хаоса и порядка относительны, «любая вещь может рассматриваться как порядок, если она обладает свойством быть структурой системы» (с.116). Целостность знания также обеспечивается его структурой и будет тем большей, чем больше знание упорядочено. Системные представления на разных этапах развития знания неизбежны.
Принцип атрибутивности состоит в том, что «любые вещи и отношения являются свойствами каких-то вещей». Существуют свойства, которые не находятся в вещи «как что-то иное, отличное от нее» (например, свойство «быть Сократом»). «В качестве определенной вещи такое свойство самодостаточно» (с.117). Этот принцип дополняется принципом относительности, согласно которому «всякая вещь и всякое свойство могут быть представлены как отношения. каких-то вещей» (с .118).
Невозможно «указать какую-то вещь, которая не была бы системой хоть по какому-нибудь концепту» (с.122). В этом суть принципа универсальности системного представления вещей. Системность рассматривается не как внутреннее, а как внешнее свойство
вещей, которое «всегда задано незавершенным отношением», т.е. предполагает, кроме предмета, представляемого в виде системы, еще и иную вещь, выступающую в качестве неявной отправной точки (системы референции). Это означает также, что «всегда можно обнаружить такой концепт, относительно которого любая вещь системой не является». Соединяя эти аспекты, автор формулирует принцип реляционной универсальности системного подхода, который означает, что «любая вещь является системой по какому-то фиксированному концепту и не является системой по какому-нибудь из других концептов» (с.123). Согласно этому принципу, любое отношение обязательно является структурой какой-нибудь системы, а любое свойство может выполнять функцию системообразующего концепта. Хотя это и противоречит нашей языковой интуиции, но для науки такая практика является обычной. Например, атомы, электроны и даже человека удобно представлять в виде отношений.
Возможны случаи парадоксального задания концепта, например, если в качестве системообразующего концепта берется свойство «не образовывать систему». Здесь понятие «система» используется для опровержения определения этого же понятия. Формальный анализ парадокса позволил определить, что опровергающий определение рассуждает, тем не менее, системно.
Принцип дополнительности выражается в комплементарности двойственных системных представлений: «Они и исключают друг друга, не могут осуществляться одновременно, и предполагают друг друга по принципу двойственности; они отображают структуру объекта, понимаемую различным (несовместимым) образом; каждое из них оставляет неопределенными какие-то характеристики описываемого субстрата» (либо свойство, либо отношение), но «ни одно из них не обеспечивает без другого полноты теоретического воспроизведения предмета исследования» (с.123). Отсюда вывод, что «если какие-то системные представления некомплементарны, то список их неполон» (там же). Но относительно комплементарных представлений также можно образовать систему с концептом дополнительности и т. д. Значит, ни один объект нельзя исчерпать системными представлениями.
Рассмотрение второго генерального теоретико-познавательного принципа ПТС - принципа неопределенности - начинается с анализа категорий определенности, неопределенности и произвольности,
которые, по мнению автора, не могут быть определены в ЯТО формально. Трактовки этого принципа различны.
Современные концепции детерминизма предлагают более мягкие, чем в механическом детерминизме, трактовки этого принципа. Помимо причинности они предполагают иные формы обусловленности явлений: функциональные зависимости, пространственные, временные, статистические, психологические и другие корреляции, отношения части и целого, противоположности, дополнительности, двойственности, симметрии, генезиса и т.д. Все эти формы основываются на вере в то, что обязательно найдется какая-то (не любая) вещь, соответствующая указанному предмету, причем эта вещь характеризуется определенностью. Это ослабленный принцип определенности. Классическая наука часто использовала и данную трактовку. Автор анализирует с этой точки зрения специальную теорию относительности, статистическую термодинамику, теорию вероятности и квантовую механику. В науке и философии наблюдаются обобщение и одновременное ослабление такого понятия определенности.
Альтернативой определенности выступает принцип произвольности. Но его формулировка сопряжена с большими трудностями. Поэтому философы, которым приписывался индетерминизм, на деле таковыми никогда не являлись. Формулы индетерминизма «прагматически ущербны» и «не могут последовательно применяться» (с.142). Для ПТС автор предлагает принцип индефинитизма, который предполагает, что «неопределенность неустранима». Она обнаруживается тогда, когда «у нас в руках оказывается нечто определенное, навязанное извне или выбранное по. произволу. Мы живем в мире, неопределенность которого обусловлена его определенностью» (с.145).
Четвертая глава посвящена выявлению той части гносеологии, в которой системный подход используется наиболее естественно. В частности, речь идет об анализе понимающих процедур.
Гносеология, ориентированная на представление, будто познание движется, как река, в одном направлении (коммулятивное накопление знания), оказывается односторонней. Для реального познания характерны маятниковые движения и два структуральных способа «решения задач - от вещи... к формированию концептов и от наличных концептов к осмыслению. вещей» любой природы (с.175). Знание
нельзя полностью свести ни к отображению мира, ни к его пониманию, его необходимо рассматривать в разных контраверсивных отношениях.
Согласно семантическому креационизму, понимание относится к тому направлению познания, которое связано «с осмыслением, т.е. приписыванием предмету смысла» (с.176). Смысл приписывается, в частности, текстам. Но человек видит в природе (и, значит, приписывает ей) знаки культуры, т.е. текст. Более того, любые природные объекты рассматриваются как имеющие герменевтические свойства, содержащие смыслы независимо от субъекта. Такой «текстуальный» взгляд на мир имеет глубокие мифологические корни. Идея сведения объекта понимания к текстам характерна и для и нашего времени. Как языковую реальность толковали феномены жизненного мира М.Хайдеггер и Х.-Г.Гадамер. Таким образом, если «расширить понятие текста до любой знаковой системы, а знаковой системы - до любой вещи (. если ей приписывается или. в ней обнаруживается значение, указывающее иную вещь)», то пониманию доступно всё (с.181).
Будучи универсальным, понимание ничем не отличается от универсальности системного подхода. Однако многие, ссылаясь на рациональную невыразимость понимающих процедур, связывают это с их особой способностью формировать целостность наличного знания, которая ускользает от рационального контроля и невоспроизводима. Автор использует термин «рациональность» в смысле, который сформулирован методологией конца XX в. Рациональны, по крайней мере, такие действия, которые характеризуются "стандартными и воспроизводимыми. для достижения цели» (с.185). Автор критикует попытки рассматривать понимание как нечто иррациональное, которое «не может быть. репрезентировано формулами логических операций» (В.Дильтей).
Даже иррациональный выбор концепта не препятствует системному представлению объекта и «рациональному представлению... понимающей процедуры» (с .186). Поэтому системное представление вещи можно рассматривать как ее определенное понимание. Однако понимание нередко не является рациональным процессом и тем более не требует доказательств (в музыке, живописи). Но «передать» такое понимание другому, как правило, не удается, если не представить его рационально, системно. В свою очередь «системное представление объекта воспринимается именно как понимание» (с .187).
Но если системное представление воспринимается как определенное понимание вещи, то верно ли обратное: всегда ли понимание предполагает системное представление объекта? Этот вопрос рассматривается в пятой главе. Изучение разных точек зрения по проблемам понимания позволило найти его общие структурные особенности. Любое «понимание не достигается иначе, как представлением понимаемого в виде системы, либо отнесением его к субстрату, структуре или концепту предмета, уже мыслимого как система» (хотя бы имплицитно) (с .194). Понимание и осмысление находятся в родовидовых отношениях: понимание всегда является осмыслением, а осмысление необязательно сопряжено с пониманием. Ибо далеко не всякое осмысленное суждение является понятным. Здесь автор различает внутреннее и внешнее понимание, которые суть двойственные способы системного представления. Это позволяет четко развести обычно смешиваемые системный и классификационный подходы: «Классификация, требующая внешнего понимания, всегда осуществляется как систематизация, но внутреннее понимание никакой классификации не предполагает» (с.200).
Построение мысленных моделей внешнего или внутреннего миров составляет суть понимания. А поскольку понятия системы и модели чрезвычайно близки, то можно говорить о возможности изучения понимания рациональными средствами. Системные представления суть модели объектов, изучение которых позволяет нам получать информацию о самих объектах. Но понятия модели и системы совпадают лишь экстенсионально, по содержанию же они не совпадают. Значит, системы не всегда используются как модели. Приняв концепцию понимания как ментального моделирования, мы должны осознать, что понимаемой вещью может оказаться и сама модель.
Системный подход используется не только в моделировании, но и в герменевтике. В процессе интерпретации объект также необходимо представлять системно. Анализируя трактовки предпонимания Э.Гуссерля, М.Хайдеггера, Х.-Г.Гадамера и Л.Витгенштейна, автор приходит к заключению, что понимание предмета является его структурированием под принятый концепт с целью его целостного представления. Подчеркивается многоступенчатость данного процесса. Требование определенности концепта означает, что концепт определен в смысле его фиксации на каждом этапе размышления. Задача концепта «соединить нечто, дотоле разрозненное, в одну вещь». Полемизируя с философами,
сводящими понятие системы к понятию целостности, автор утверждает, что «анализировать свойство целостности удается не до... а лишь после представления объектов в виде системы» (с.216). Это позволяет ставить вопрос о «переименовании» темы понимания в системологическую. Понимание вещи сводится к ее отождествлению с каким-либо из системных представлений о ней.
С пониманием тесно связана проблема целостности. Но о ней речь ведут тогда, когда исследуются сложные объекты. Последние, однако, не могут рассматриваться вне системных представлений. В ПТС «целостность рассматривается как атрибутивный общесистемный параметр, т.е. свойство, которое не бессмысленно приписывать любым объектам... Оно характеризует не вещь как эмпирическую данность, а является свойством внутренних отношений дескрипторов системы, когда эта вещь предъявлена в системном виде. Фактически речь ведется о степени связности в концепте, структуре и субстрате, а также их друг с другом» (с.241). Целостность - это линейный параметр, он изменяется по интенсивности. Поэтому «нецелостных» систем не бывает, а понятия целостности и системы, не совпадая интенсионально, совпадают в экстенсиональном смысле. Различение целостностей по степеням является интерсубъективным критерием качества понимания и позволяет из нескольких пониманий выделять «лучшее». Тем самым системный подход позволяет рассматривать меру целостности как меру понимания. Рост субстратной или структурной целостности усиливает общую целостность системы, а это улучшает понимание вещи. Детальный анализ степеней и видов целостности, их сопоставление с другими параметрами систем позволяет создать рациональную теорию успешного понимания.
Критерий целостности играет важную роль в научном познании, является основанием принятия или отвержения гипотез и интерпретаций. Пример - дешифровка Фестского диска. Самой убедительной интерпретацией является максимально целостная интерпретация, даже если она окажется ложной. Это имеет важное следствие: стремление к абсолютной целостности ведет к догматизму и фундаментализму (от религиозного и политического до внутринаучного). К сожалению, именно на такое догматическое понимание, не предусматривающее разночтений, ориентированы практически все научные конструкты, что «ликвидирует простор для доброкачественного релятивизма, плюрализма и толерантности» (с.250). Из факта возможности характеризовать
различные степени понимания набором значений системных параметров, с которыми коррелирует целостность, следует, что понимание может получать интерсубъективную оценку: оно тем лучше, чем более целостно, а процедура измерения степени понимания объекта тем самым поддается рационализации с помощью системного метода. Этот тип «взвешивания» адекватен анализу проблем гуманитарного знания в целом («везде, где количественные соотношения перестают быть интересными»). Таким образом, рациональная теория познания как теория понимания вполне может быть построена. В ней могут получить решения многие вопросы, которые ставит герменевтика.
Констатируя невозможность создания концептуального каркаса, не испытывающего «влияния со стороны конкретного мировоззрения и даже прагматических структур. натурального языка» (с.252), автор форму-лирует условия взаимопонимания. Взаимопонимание рассматривается как вопрос синтеза разнородных систем - научных, идеологических, религиозных и т.д. Их несоизмеримость возникает в силу того, что «системы с разными концептами нельзя свести к одной, приемлемой для всех» (с.253). Тем не менее, эти системы все же можно рассматривать как одну вещь, так как ничто не мешает представить их в виде системы, «хотя бы по отношению несоизмеримости» (с.254).
Свойство толерантности разных концепций описывается формулой, смысл которой состоит в указании условий отношения толерантности. Это отношение выполняется «если концепции связаны каким-то общим... отношением, на основе которого... и может быть выполнено новое системное построение» (с.255). Значит, вопреки Попперу, «отношение, по которому системы могут рассматриваться как связные, вовсе не обязательно является общей в целом структурой синтезируемых систем» (с.255). Более того, установлено, что отношение дополнительности всегда толерантно.
В качестве важной черты взаимопонимания через реляционный синтез отмечается креативность осмысления, так как отношение всегда создает новый объект. Поэтому «любая интерпретация какой бы то ни было концепции - это всегда другая концепция» (с.258). Отсюда вывод о том, что ни у кого нет и быть не может монополии на единственно верную интерпретацию.
Рассматривая проблему соотношения объяснения и понимания, автор отмечает, что «при объяснении внимание исследователя всегда переключается с самого объекта на его отношения», с ответа на вопрос
«что» на вопросы «как» и «почему» (с.262). Это означает, что обязательным оказывается этап осмысления отношений объясняемого. Это относится и к объяснению самой процедуры объяснения. Формальный анализ позволяет утверждать, что «объяснение всегда носит «понимающий» характер», что «осмысление отношений невозможно вне системного представления объясняемой вещи» (с.263) и что «осмысление требует операций интерпретации и субстантивации; стремится завершиться пониманием» (с.265). Для объяснения используются мифы, философские и научные концепции, религиозные концепты. Исследование проблемы объяснения как понимающей и системологической проблемы позволяет классифицировать объяснения по системно-структурным характеристикам, проводить формальный анализ объяснения и понимания. «Понимающий» характер объяснения позволяет переносить ряд характеристик понимания на результаты объяснения, различать внутренние и внешние объяснения.
В заключение автор открывает еще одну область применения ПТС и ЯТО к анализу гносеологических проблем - область рассуждений об основных понятиях эпистемологии: знании, вере, понимании, субъективном представлении и др. Знанию придается узкий, но именно поэтому приемлемый для всех смысл: оно наделяется признаками обоснованности (выводимости), эксплицитности, общезначимости, референциальности, потенциальной интерпретируемости, наличия какой-либо валентности. То, что обладает такими признаками, является знанием, хотя не всё, что обозначают этим словом, будет обладать всеми этими признаками. Если в том, что нас интересует, наличествуют только эти признаки, то перед нами имеется «рациональное знание». Осмысление- это субъективная операция приписывания смысла объекту. Оно отличается от знания «направлением референции: мы говорим не о соответствии знания объекту, но - об осмыслении самого объекта» (с.268). Понимание - такое осмысление, которое требует системного представления. Автор также различает веру-мнение (belief) и веру-убеждение (faith). Веру характеризуют признаки интенциональ-ности, недискурсивности, имплицитности, она не требует обоснования.
Понимание служит основанием убеждения, простое осмысление -нет, но в обратной ситуации из убеждения как раз следует факт осмысления, а не понимания. Знанию невозможно приписать свойство быть субъективным образом (чисто воображаемым) или свойство абсолютности (с.275); ни субъективизация, ни абсолютизация знания
невозможны, как и «знание о невыразимом» (с.276). Знание о знании может быть только рациональным, понимание некоторого знания остается пониманием, а не знанием. Знание о вере ведет к убеждению (феномен теологии), как и вера в знание (феномен религиозного отношения к науке) и т.д. Это означает, что «знание как таковое всегда остается бесстрастным. отношения из внерациональных областей на области знания реализованы быть не могут» (с.276), как «невозможно и обратное - реализация знания на внерациональных областях ментального» (с.277). Надо сначала реконструировать эмоции, интуицию, интенции, чтобы затем строить знание.
Автор полагает, что «некоторые из знаменитых максим о соотношении веры, знания и понимания. не максимы вовсе, а интерпретации доказуемых в ЯТО теорем» (с.272). Таковы витгенш-тейновская максима «что я знаю, в то я верю» или абеляровская «понимаю, чтобы верить». Другие утверждения, в частности, истолкованное буквально суждение Августина и Ансельма «верую, чтобы понимать» или афоризм П.Бурже «верить - значит отказываться понимать», напротив, недоказуемы в качестве теорем. Таким образом, если принимается первичная экспликация понятий, открывается возможность общезначимого анализа рассуждений об эпистемоло-гических феноменах, в том числе и в отношении к анализу литературных образов. Несмотря на непривычность приводимого формального анализа гносеологических суждений, автор утверждает, что это не фокус, с помощью которого можно получать общезначимые утверждения, а один из путей превращения эпистемологии во вполне рациональное знание (с.278).
В.П.Казарян, С.В.Лепилин
