CC BY
46
ИСТОРИЯ СОЦИОЛОГИИ
2001.04.005. САССАТЕЛЛИ Р. ОТ СТОИМОСТИ К ПОТРЕБЛЕНИЮ: СОЦИАЛЬНО-ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА "ФИЛОСОФИИ ДЕНЕГ" ЗИММЕЛЯ SASSATELLI R. From value to consumption: a social-theoretical perspective on Simmel's "Philosophie des geldes" // Acta Sociologica. - Oslo, 2000. - Vol.43, N 3. - P.207-218.
Роберта Сассателли (университет Восточной Англии, Норвич, Великобритания) предлагает выйти за пределы трактовки Г.Зиммеля как социологического импрессиониста. Она подробно анализирует "Философию денег" Зиммеля, которую считает первой попыткой создать социологию потребления на основе теории стоимости. При этом она стремится избежать традиционного разделения Зиммеля на философа и социолога.
Релятивистская теория стоимости Зиммеля тесно связана с его эпистемологической позицией. Он исследовал прежде всего экономику такого мегаполиса, как Берлин. В большом городе продавец и покупатель неизвестны друг другу. Деперсонализация рыночных отношений приводит к росту значения калькуляции и расчета. В "Философии денег" Зиммель, объединяя философию и социологию, пытается выявить эпистемологические и социальные условия экономической организации общества. Как и другие науки, экономика не воспроизводит реальность, а предлагает способ ее описания.
Зиммель анализирует эпистемологические предпосылки экономического восприятия реальности. Эти предпосылки коренятся в ментальных состояниях, социальных отношениях и в логической структуре реальности и стоимости, придавая деньгам смысл и практическое значение. Деньги оказываются тем, что влияет на внутренний мир индивидов, жизнь и культуру. Главным для подхода Зиммеля является субъект-объектное отношение. Для этого имеются, по меньшей мере, две причины. Во-первых, субъект-объектное отношение позволяет совместить эпистемологический и социологический анализ. Определяя субъект-объектное отношение, денежный обмен устанавливает стоимость специфических объектов и влияет на формирование персональной идентичности. В этом смысле Зиммель пишет о "Философии денег" как о книге, в которой он стремится показать духовную основу и духовное значение экономической жизни, проанализировать взаимосвязи между "формами экономики" и "формами субъективности".
Во-вторых, такой подход позволяет Зиммелю исследовать материальную культуру, которая делает возможным существование социального процесса вообще и экономического действия, в частности. Зиммель рассматривает стоимость и реальность как дополняющие друг друга категории. Наше сознание не является пассивным отражением реальности. Оно живет в мире ценностей, которые "аранжируют" содержание реальности. Неокантианская традиция считает субъекта творцом смысла и ценности объектов. Зиммель рассматривает стоимость не как характеристику вещей, а как субъективное суждение об объектах. Он подчеркивает культурную составляющую коммерческого капитализма. Экономика и культура так тесно взаимосвязаны, что невозможно определить, кто кого детерминирует.
Между релятивистской теорией Зиммеля и теорией стоимости Маркса имеются существенные различия. Маркс главное значение придает человеческому труду как универсальному и объективному основанию стоимости. В капиталистическом обществе происходит отчуждение человека от своего труда. Восстановление целостности человека и творческая трансформация мира - цели революционного марксизма. Зиммелю, в отличие от Маркса, не требуется абсолютное как концептуальное противопоставление релятивности вещей. Для Зиммеля конкретная стоимость вещи определяется субъективным суждением. Субъективная оценка является условием возможности стоимостей как культурной классификации. В отличие от гносеологического нормативизма неокантианства Зиммель не верит в возможность обоснования субъективной оценки систематическими объективными критериями. Гносеологические априори, которые он вскрывает в каждой форме знания, не являются универсальными и вневременными, но меняются в пространстве и времени.
Цена у Зиммеля является субъективной оценкой. Воспроизводство объективной стоимости возможно в виде культурной классификации. С одной стороны, оценка трансисторична и коренится в когнитивном и практическом разграничении между субъектом и объектом. С другой стороны, цены социально и культурно конструируются в социальном взаимодействии. Зиммель приходит к выводу, что цены социально сконструированы, но не являются произвольными.
Денежная экономика играет двойную роль в теории Зиммеля. Она иллюстрирует социальную обусловленность цен и является фундаментальным социальным явлением, которое определяет современные условия оценки. Зиммель начинает с наблюдения, что значение денег состоит в их релятивности и в трансформации в другие ценности. Когда супериндивидуальный характер денежного обмена гарантирован всей совокупностью социальных институтов, то деньги воплощают объективную реальность. Денежный обмен фиксирует стоимости, которые воспринимаются как результат взаимодействия оцениваемых объектов. Зиммель также анализирует, в какой степени зрелая денежная экономика влияет на субъективное формирование цен.
В коммерческой модерности люди сталкиваются с объективностью стоимости, поскольку они выражают в денежных терминах свои отношения с вещами и людьми. Способность к формированию субъективного суждения остается фундаментальной для рыночного механизма. Дуальность денег - их объективная релятивность - включает в себя дуальность восприятия. Люди верят, что вещи имеют объективную стоимость, которая на самом деле субъективна. Такая двойственность может казаться абстрактной. Зиммель считает, что переход от индивидуальных обменов к институциональной объективности денег превращает рынок в общественную сферу. Существует корреляция между разделением на частное/публичное и двойственностью формирования стоимости. Рыночный обмен приводит к институциональному установлению объективных эквивалентов между товарами, которые являются (и должны быть) субъективно неэквивалентны. Экстремальная объективность социальных отношений поддерживается экстремальным субъективизмом индивидуальной оценки.
Такой подход аргументируется тем способом, каким Зиммель показывает объективность рыночного обмена. Эта объективность не должна пониматься как субстантивизация. Напротив, она лучше всего описывается категорией индифферентности. Деньги - в высшей степени индифферентны. Общественные отношения основаны на ассоциациях, стремящихся к достижению конкретных целей. Члены этих ассоциаций анонимны, поскольку им необходимо друг о друге знать только то, что они вступают в конкретное отношение.
Эти сферы индифферентности конструируются в противовес тем сферам жизни, в которых поддерживается различие. Публичное становится более публичным, а частное - более частным. Специализация общественных отношений, их равнодушие к личности оставляет частные пространства для индивидов, для "бытия для самого себя". Эти пространства индивидуальности и для индивидуальности необходимы для функционирования рыночного механизма. Они образуют области, которые могут быть обнаружены в индивидуальных выборах.
Релятивистская теория стоимости Зиммеля противоречит представлению о том, что рост рыночной объективности идет рука об руку с уничтожением индивида и исчезновением его пространства стратификации. Наоборот, роль субъективизма возрастает, поскольку способности индивидов поддерживать различия жизненно важны для социального, активного обмена. Развитие денежной экономики приводит к росту и усложнению материальной культуры. Человек столкнулся с экспансией "объективной культуры" (или "культуры вещей"). Он оказался в двойственной ситуации. С одной стороны, он приобретает большое количество вещей. С другой стороны, нужные ему вещи трудней найти. Рост материальной культуры приводит к увеличению специализации, которая активно поддерживается индивидами. Специализация и рост материальной культуры отражают дуальность денег и формирования стоимости. Современные потребительские практики позволяют индивидам делать самый разнообразный выбор. В целом материальная культура соответствует публичной области индифферентности, которая становится осмысленной благодаря индивидуальной оценке.
В современной потребительской культуре существуют разные техники потребления. Мода и стиль могут быть описаны как такие техники, которые воплощают сочетание различия и индифферентности и помогают управлять современным миром товаров. В контексте современной социологии потребления представляет интерес утверждение Зиммеля, что мода и
стиль являются социальными формами, с помощью которых человек может проявить свою индивидуальность и удовлетворить свое стремление к новизне.
Мода является контролируемым проявлением "негативной свободы" современного человека. Это - бегство от обыденности, дающее чувство безопасности и авантюризма одновременно. Другими словами, мода предполагает пространство различия, выраженного в терминах индифферентности. Из-за публичности и скоротечности моды люди становятся частью общества, не теряя своей индивидуальности и способности формулировать субъективные суждение. "Философия денег" Зиммеля позволяет, по мнению автора статьи, лучше понять сущность общества модерности и по-новому сформулировать социологию потребления.
П.Н.Фомичев
2001.04.006. РАНСАЙМЕН У.Г. ВОЗМОЖНА ЛИ НИЦШЕАНСКАЯ СОЦИОЛОГИЯ? RUNCIMAN W.G. Can there be a Nietzschean sociology? // Arch. Europ. de sociologie. - Cambridge etc., 2000. - T.41, N 1. - P.3-21.
Автор (Тринити-колледж, Кэмбридж, Великобритания) соглашается, что вопрос о существовании ницшеанской социологии
на первый взгляд может показаться абсурдным. В самом деле, Ницше подвергал жесткой критике любую науку вообще, всех этих педантов и профессоров с их претензиями на обладание истиной, на объективное незаинтересованное исследование, обличал скрывающуюся за подобными претензиями волю к власти, доказывал, что любое суждение обусловлено определенной перспективой. Он доказывал, что мы сами своими суждениями, оценками и именами творим вещи (Ницше Фр. Соч в 2-х тт. - Т.1. - М., 1990. - С.550 - 551). Он твердил, что нет единой истины, но есть много родов истин и доказывал, что "незаинтересованное наблюдение" - это бе^мыслица. Как
подобные установки могут совмещаться с научностью? Ведь социология - это объективная наука и как таковая она исключает ценностные суждения. А Ницше заявляет, что "всем наукам предстоит отныне подготавливать будущую задачу философа, понимая эту задачу в том смысле, что философу надлежит решить проблему ценности, что ему надлежит определить табель о ценностных рангах" (Ницше Фр. Соч.
в 2-х тт. - Т.2. - М., 1990. — С.438). Ницше бросает вызов наукам от имени ценностей: "Всякая наука (а не только одна астрономия, об унизительном и оскорбительном воздействии которой обронил примечательное признание Кант: "Она уничтожает мою важность"...), всякая наука, естественная, как и неестественная - так называю я самокритику познания - тщится нынче разубедить человека в прежнем его уважении к самому себе, как если бы это последнее было не чем иным, как причудливым зазнайством." (там же, с.519). Признавая, что науки действительно таковы, автор ставит вопрос: может ли наука о человеческом поведении быть ницшеанской, оставаясь в то же время наукой?
Прежде всего надо учесть, что, сколько бы Ницше ни критиковал претензии на обладание истиной или на чистое стремление к ней, он неоднократно подчеркивал значение правдивости, а иногда писал о своих чисто научных устремлениях, о том, что он говорит ради истины и т.п. Таким образом, Ницше не отрицал возможности познания.
Ницше говорит, что вместо "социологии" нам нужно учение о структурах власти. (Психологию он характеризует как "учение о развитии воли к власти".) Автор полагает, что Ницше тут дает совсем неплохое определение того, чем занимается социология. Ведь изучение обществ есть изучение ролевых структур, а это последнее и означает изучение институционального распределения власти. Тут можно было бы возразить, что не вся социальная реальность определяется волей к власти. Однако "можно привести многочисленные высказывания самого Ницше, показывающие, что он на самом деле не считал, что все всегда и повсюду движимы исключительно волей к власти" (с.7). В то же время нельзя отрицать, что именно те, кто стремятся реализовать свою волю к власти, включая тех, кто активно протестует против своего зависимого состояния, обусловливают конкретные черты данных обществ и институтов.
Ницше признает, что мы можем иметь знание о самих себе, об истории и об обществе. Так, мы можем знать, что мы нелогичны и движимы волей к власти. Осознание того, что само познание является инструментом воли к власти, является большим достижением в самопознании.
