CC BY
80
ИСТОРИЯ
Вестник Омского университета, 2000. N.1. С.78-81. © Омский государственный университет, 2000
УДК 930.1
1917 ГОД В РОССИИ: ОПЫТ АНАЛИЗА ИСТОРИОГРАФИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ
В.Б. Шепелева
Омский государственный университет, кафедра современной отечественной истории и
историографии 644077, Омск, пр. Мира, 55-А
Получена 20 сентября 1999 г.
The article deals with the historiography of the revolutionary process of 1917 in Russia. The author considers contemporary tendencies in this sphere and interprets the results of researches.
Финал истории Российской империи, с одной стороны, и, с другой, начало советской эпохи замыкаются, как единым звеном исторической цепи, событиями 1917 г.
1917-й год - что это было? - Закономерный непростой процесс или болезненный вывих в отечественной истории - случайность; противоречивое сложное прорывное событие в пределах намечавшейся новой общецивилизационной парадигмы или "величайший самообман": основательно детерминированный феномен или невиданная дотоле актуализация - экзальтация воли, человеческого произвола - начало единственного в своем роде волюнтаристского исторического эксперимента? [2,5,6,10,11,13-15,17-19,21,23,25-29.34,36,37]. В обществоведческой литературе присутствует чрезвычайно широкий спектр ответов на этот вопрос.
Для ориентации в обозначенном множестве выделим основные концептуальные подходы, которыми располагает проблемная историография.
Прежде всего, попробуем расставить акценты в сложившихся представлениях о начале революционного процесса 1917 г., иначе - о предпосылках Февральской буржуазно-демократической революции. Пользуясь очень функциональной, на наш взгляд, двучленкой, всю совокупность точек зрения в данном случае можно свести к двум противоположным позициям: "оптимистической" и "пессимистической". И та и другая выстраиваются относительно взглядов на судьбы дореволюционной России. "Оптимисты" полагали и полагают, что царизм в состоянии был дать ответы на "вызовы" эпохи модернизации и
поэтому мог успешно реализовать и капиталистическую аграрную эволюцию, и всеохватывающую индустриализацию с ее урбанистической, образовательной и иными составляющими, был в состоянии самореформироваться, т.е. осуществить и политическую модернизацию.
Словом, "реформы были замечательны, успехи - впечатляющи, перспективы - блестящи, если бы не", - так можно резюмировать наработки обширного круга "оптимистов". "Если бы не" расшифровывается при этом тоже достаточно неоднозначно: упоминаются и личностные качества Николая II, и особенности Александры Федоровны, и гемофилия наследника, и Распутин, и хитросплетения заговоров, но более всего - Первая мировая война. Пометим: развал Советского Союза - конец советской эпохи вызвали своеобразный "оптимистический" бум в отечественной гуманитаристике (правда, речь о гуманита-ристике явно публицистического толка). Вместе с тем, как уже давно выяснено в советской историографии, сами родоначальники отечественного "оптимистического" направления в приватных условиях, в личной переписке (см. ситуацию с В. Маклаковым - одним из лидеров кадетской партии, с В. Шульгиным) признавали не просто закономерность, но даже некую предопределенность всего хода событий 1917 г., включая большевистский Октябрь (25). И среди зарубежных сторонников этого направления в последнее 10-летие просматривается (как одна из тенденций) линия прямого или косвенного, но в обоих случаях - сближения с "пессимистическим" взглядом на судьбы царизма, царской России (см. со-
1917 год в России.
79
ображения американских историков Т.Эммонса, Р.Пайиса) [9,23].
Классики "пессимистической" концепции (см. суждения П.Н. Милюкова, ряда других либералов, с одной стороны, и большевиков, эсеров - с другой) были убеждены в обреченности и самогубительности политики самодержавия, причем как самодержавия безусловного, так и самодержавия с Госдумой. "Пессимистический" подход при этом выстраивает аргументацию, обращаясь к различным срезам исторической реальности: социально-экономическому, политическому, этнически-ментальному и т.д.
Уточним, в рамках "пессимистического" направления явно вычленяются две группы: 1) признающих закономерность и прогрессивность только Февраля (а далее - провал, срыв, болезнь, катастрофа) и 2) признающих закономерность всего революционного процесса 1917 г. в России. Последние, в свою очередь, представляют концептуальное множество, куда входят и 1) сторонники оценки всего революционного процесса 1917 г. как буржуазной революции, и 2) сторонники концепции разновариантной модернизации, и 3) исследователи, резко противопоставляющие закономерный Февраль и закономерный Октябрь (при этом Октябрь определяется жестко как пролетарская социалистическая революция), и, наконец, 4) историки, признающие неоднозначность характера революционного процесса 1917 г. и Октября в частности. Кроме того, в последнее время наметился, а в определенном смысле возродился, еще и пятый вариант, усматривающий истоки 1917 г. в ментальности русских, в реакции "традиционного общества", на вызов эпохи модернизации, реакции, резко обостренной и усложненной 1-й мировой войной. Отмеченные нами нестойкость позиций среди " отцов-зачинателей" оптимистического направления, как и последующая "пессимистическая" трансформация в их рядах полностью согласуются с относительно недавним выводом американского историка А. Рабиновича. На заключительной в советскую эпоху международной конференции, посвященной 70-летию Октября 1917 г., он подчеркнул: "В подавляющем большинстве исследований (начиная с 1960-х гг.) высказаны обоснованные сомнения относительно долгосрочной эффективности тех политических и экономических реформ, которые проводились в жизнь... в 1905-1914 гг." И потому как наиболее признанный для современной историографии следовал вывод: "Как политическая, так и социальная напряженность в российском обществе накануне Первой мировой войны стала скорее более, чем менее острой" (18). Собственно, это резюме лишь повторяет предчувствия и суждения ли-
деров почти всех политических партий и групп России, следуя справа налево от так называемого "черного блока", через либералов, эсеров до большевиков, включая ультралевых радикалов. "Революция подготавливается снова", "Россия на пороге новой революции", "от новой революции открещиваться в принципе уже нельзя" -это фиксации 1910-1913 гг. только в кругах по литически организованных либеральных и даже монархических слоев России. Ныне, видимо, есть все основания сказать: революционные потрясения 1917 г. в стране имели столь существенные предпосылки, что для "оптимистического направления" вряд ли мыслимы иные варианты, помимо "пессимиэации" изнутри.
Однако и в кругах современных "пессимистов", если иметь в виду вычлененный нами пятый вариант (а это работы и историков С. Гомаюнова, основательнейшего В.П. Булдако-ва, и философов - см. исследования K.M. Кантора, A.C. Ахиезера и др.), наметилась своего рода "оптимизационная" трансформация [1,3-8,12,16]. Речь в данном случае о сближении с оппонентами посредством применения очень продуктивных, но долгие десятилетия не использовавшихся у нас: методологических оснований - системологии и историко-ментального среза исторической реальности. Однако в силу серьезной неотработанности философских и теоретико-методологических подходов в современной гума-нитаристике вычлененный нами "пятый вари ант" в историографии 1917 г., во-первых, объективно возрождает - укрепляет, казалось бы, уже успешно преодоленную в мировой обществоведческой практике европоцентристскую парадигму всемирно-исторического процесса. Во-вторых, при всех ссылках на общую теорию систем, на синергетику и историко-ментальный (то же - культурологический, историко-антропологичеокнй) подход представители "пятого варианта", по нашему глубокому убеждению, сущностно противоречат сис.темологичсской, в частности сииерге-тической, картине мира. Определяющего начала синергетики - закона саморазвития динамических сложноорганизованных открытых нелинейных систем - удивительным образом не замечают, не фиксируют, пытаясь в этой связи свес ти дело, скажем, к отрицанию диалектического закона единства и борьбы противоположностей, который, правда, трактуется как якобы "марксистский закон борьбы противоположностей" и только (см.соображения С. Гомаюнова, Р. Аб-деева), что уже, кстати, неадекватно предмету вроде бы намеченной по данному сюжету дискуссии. Удивительно, но объявляющие себя приверженцами синергетической картины мира, где едва ли не важнейшая идея - идея саморазви-
80
В. }>- Шепелева
тия, категорически (хотя и чрезвычайно некорректно - с подменой понятий) отрицают именно данный диалектический закон - на деле как раз закон саморазвития. И это при том, что "отцы-основатели" синергетики (см. И. Пригожина, И. Стенгерс.) самым комплиментарным образом относятся к диалектическому материализму в целом. Другое дело, что синергетика есть серьезное движение вперед на пути познания объективной реальности, восходящее развитие, но подтверждающее, по мнению И. Пригожина, выводы диамата. В частности, синергетика гласит: существуют внутренние тенденции развития слож-ноорганизованных систем. Задача - выявлять, вычитывать эти тенденции и способствовать их реализации. Иные варианты управляющих воздействий: или масса усилий, что мимо этих тенденций, тратится впустую, или, что гораздо хуже (все усилия вопреки данным тенденциям), -система взламывается, разрушается, гибнет. И применительно к социуму сказанное означает: необходимо исходить из внутреннего кода его развития.
Нам уже приходилось неоднократно писать, что есть все основания этим внутренним кодом для общества - народа - этнического образования считать этническую ментальность - этнический культурный код. Безусловно, необходимо при этом учитывать и иные пласты-уровни ментального, и естественно-исторические условия, и всю палитру конкретно-социальных обстоятельств. Однако в обозримой ретро- и перспективе первенствующая роль в формировании специфической истории всякого народа принадлежит все-таки ментальности этнической - "культурному коду" нации или, в изъяснении беллетристическом, - "душе народа". Посягательство на этот по-разному обозначаемый феномен есть покушение на самую Личность этноса - суперэтноса. Но объективно в той или иной форме ряд нынешних представителей "пятого варианта" "пессимистов" предлагают вариант именно такого исхода для Личности русского суперэтноса. Здесь пессимизм относительно последнего, срыв в пределе в откровенную "смердяковщину" (см. С. Гомаюнова, A.C. Ахиезера, Д.Фурмана). Отбрасываются при этом (вопреки всем заявлениям о приверженности) сущностные принципы как системологии-синергетики, так и этнологии, культурантропологического или историко-ментального подхода к историческому процессу, признающего самоценность всякого этноса. Работают реально в таком варианте жесткий европоцентризм, механисцизм как антипод диалектическому методу и "прогрессистский прогрессизм" едва ли не образца XVIII - первой половины XIX вв.
Таким образом, вряд ли есть основания признать продуктивным как бы приходящий на помощь "оптимистам" вычлененный нами "пятый пессимистический вариант" . В то же время, если брать не субъективные устремления его нынешних представителей, но добротные конкретно-историчские выкладки большинства из них (см. работы В.П. Булдакова, K.M. Кантора, а отчасти и A.C. Ахиезера), то объективно факт - приращение позиций действительного, а не квази-пессимистического направления в историографии 1917 г., факт-продолжение историко ментальной по существу традиции, заданной по живым следам революции русской религиозно-философской мыслью (см. II.A. Бердяева. <11 Булгакова, A.C. Изгоева, А. Блока) [13].
Наиболее же "работающим" из "пессимистической" палитры вариантов нам представляется четвертый, свидетельствующий о неоднозначности революционного процесса 1917 г. (и конкретно Октября). Здесь соединяются выводы известных западных историков (М.Ферро, Э.Каррер д'Анкосс, Т.Шанина и др.), предвидения М. Ве-бера и оценки 1917-1922 гг. В.И. Ленина, а отчасти и зачинавшейся советской историографии первой половины 1920-х годов и советских "но-вонаправленческих" подходов конца 1950-х - начала 1970-х гг. [2,5-6,10,14-15,17,19-22, 25,29,34-35, 37]. Речь о концепциях 1917 г. как сложном процессе, включавшем в себя революцию деревень, революцию национальной периферии и революцию городов, т.е. революции: буржуазно-демократическую и пролетарскую; или - о концепции социальной революции нового типа; или о видении 1917 г. как революционного процесса, исторически назревшую основу которого составляла аграрно-крестьянская революция, осложненная и радикализированная Первой мировой войной и слившаяся в итоге с революцией пролетарской (иной вариант: с солдатской или плюс с солдатской).
В данном случае особо значимы, на наш взгляд, соображения В.И. Ленина о неумолимом приближении России после срыва столыпинских реформ к аграрно-крестьянской революции, о возможных в 1917 г. либерально-буржуазной, революционно-демократической целостной, наиболее ценной, и, наконец, - большевистско-лево-эсеровской альтернативах; оценки Октября как соединения аграрно-крестьянской и пролетарской революций и вывод о том, что характер революции в конечном счете определяется ее социально-политическими и экономическими результатами (20-22). И потому: "буржуазная у нас революция или социалистическая? - решит борьба", по определению Ленина в 1921 г. (22). Однако все это, безусловно, должно быть осмы-
19 t? год в России.
слено, как и предсказывал в свое время М. Ве-бер, русские религиозные философы начала -первой половины XX века, с учетом специфики ментальиости русского суперэтноса.
И в этой связи вопрос: что было у нас в 1917 г.? - требует, помимо прочего, взглянуть на все глазами современников - участников происходившего во всех регионах Российской империи. Требует реконструкций представление о должном, желательном и неприемлемом у разбуженной к социальной, политической активности массы.
[1] Абдеев Р.Ф. Философия информационной цивилизации. М., 1994.
[2] Анатомия революции. 1917 год в России: массы, партии, власть. Спб., 1994.
[3] Ахиезер A.C. Россия: критика исторического опыта. Т. П. М., 1991.
[4] Булдаков В.П. Имперсгво и российская революционность // Отечественная история. 1997. №1-2.
[5] Булдаков D.II. Историографические метаморфозы "Красного Октября" // Исторические исследования в России: Тенденции пос ледних лет / Под ред. Г. А. Бордюгова. М.: АИРО-ХХ, 1996.
[6] Булдаков В.П. Красная смута. М.: РОССНЭН, 1997.
[7] Булдаков В.П. Октябрьская революция как социокультурный феномен // Россия в XX веке: Историки мира спорят. М,, 1994.
[8] Булдаков В.П. Политические деятели 1917 года: взгляд из толпы // Власть и общество в России в первой трети XX в. М., 1994.
[9] Беседа с американским историком (Т. Эммон-сом) // История СССР. 1989. №5.
[10] Вада X. Российские революции 1917 г. как комплекс революций в эпоху мировых войн // Россия в XX веке: Историки мира спорят. М., 1994.
[11] Волобуев II.В. Октябрьская революция: путь к демократии или диктатуре?// Россия в XX веке: Историки мира спорят. М., 1994.
[12] Гомаюнов С.А. Анатомия антисистемы: к вопросу о природе тоталитарных обществ. Киров, 1991.
[13] Из глубины: Сборник статей о русской революции. М., 1990.
[14] Игрицкий Ю.И. Современная немарксистская историография Великого Октября// Вопросы истории. 1987. №10.
[15] Иоффе Г.З. Февральская революция 1917 г. в англо-американской буржуазной историографии. М., 1976.
[16] Кантор K.M. История против прогресса. М., 1991.
[17] Кочетков Г.Н. Россия в 1917 году: выбор пути исторического развития /' Историография про блемы // Европейская историография XX века. Ярославль, 1992.
[18] "Круглый стол": Изучение истории Великого Октября. Итоги и песпективы// Вопросы истории. 1987. №б.
[19] Кустарев А. Начало русской революции: версии Макса Вебера// Вопросы философии. 1.990. Х°8.
[20] Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 31, 32.
[21] Ленин В.И. Полл. собр. соч. Т. 37. С. 141-144, 310-316, 508; Т. 38. С.178, 192; Т. 39. С.298-299; Т. 14. С. 144-145.
[22] Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 43. С.371.
[23] Малиа М. В поисках истинного Октября/ Размышления о новой книге Р. Пайпса// Отечественная история. 1992. №'4.
[24] Модернизация в России и конфликт ценностей. М., 1994.
[25] Наумов Н.В. Критика основных концепций современной буржуазной историографии трех российских революций. М., 1983.
[26] Октябрь 1917: величайшее событие века или социальная катастрофа? М., 1991.
[27] Октябрь 1917 года: вопросы истории. Н. Новгород, 1993.
[28] Октябрьская революция. Народ: ее творец или заложник? М., 1992.
[29] Первухина K.M. История Октябрьской революции в англоязычной литературе конца 1.9170-1980-х годов // История СССР 1.991. №1.
[30] Пригожин И., Стенгере й. Время, хаос, квант М., 1994.
[31] Россия, 1917 год: выбор исторического пути (" Круглый стол" историков Октября, 22-23 октября 1988 г.). М., 1989.
[32] Россия в новое время: выбор пути исторического развития. М., 1994.
[33] Советская историография Февральской буржуазно-демократической революции. М., 1979.
[34] Современная буржуазная историография сове тского общества. М., 1.988.
[35] Тарновский К.Н. Социально-экономическая история. Начало XX века: Советская историо графия середины 1950-60-х годов. М , 1990.
[36] Фогт Г. Новые аспекты немарксистской литературы об Октябрьской революции// История СССР в современной западной немарксистской историографии. М., 1990.
[37] Шанин Т. Революция как момент истины. 1905-1907 - 1917-1922 гг. М., 1997.
