CC BY
73
СТАНОВЛЕНИЕ МЕСТНОЙ ИМПЕРСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ В ОБЛАСТЯХ КАЗАХСКОЙ СТЕПИ: ПРОЕКТЫ И РЕАЛИЗАЦИЯ СУДЕБНЫХ РЕФОРМ 1820-Х ГГ.1
УДК 321(091) + 34(091)
Изучение законодательной политики российской верховной власти в Казахстане, форм, методов и способов имперского управления его кочевыми племенами сложилось в богатую традицию советской и современной исторической науки. Актуальность современного исследования проблемы определяется важностью переосмысления государственно-правового опыта Российской империи в условиях строительства нового в России государства и складывания полноценных отношений между российским и казахстанским народами, объединенных не только историей, но и стратегическими приоритетами внешней политики. Данная статья посвящена малоисследованным вопросам судебно-правовых преобразований на территории Среднего и Малого казахских жузов. Анализ становления административно-судебной системы в одном из крупнейших национальных регионов империи основан на сочетании опубликованных юридических источников и архивных материалов, извлеченных из фондов Государственного архива Омской области, Российского государственного исторического архива, а также Центрального государственного исторического архива Республики Башкортостан.
С конца XVIII в. систематическая организация правосудия в периферийных национальных областях входила в число приоритетных функций государственной власти, служила инструментом укрепления политического и культурного влияния России. В провинциях создавались индивидуальные структуры управления и суда, вырабатывался оптимальный механизм осуществления правосудия, обеспечения
В.А. ВОРОПАНОВ
общественного порядка и стабильности. В среду коренных народов внедрялись элементы официальной правовой системы. В процессе активного взаимодействия коронных властей с казахской родопле-менной организацией, различными слоями кочевого сообщества складывались основные принципы обеспечения общей безопасности в степной зоне. Правительственный аппарат анализировал и обобщал опыт функционирования специальных учреждений, сочетания местных традиций с региональным и общеимперским правом [3, с. 352-375; 4, 139-158]. С начала 1820-х гг. законодательная политика верховной власти была направлена на фактическое соединение Казахской степи с Россией. Формирование местного уровня имперской администрации обусловило необходимость преобразования местной судебной системы.
«Устав о сибирских киргизах», подготовленный Сибирским комитетом и утвержденный 22 июля 1822 г. [18], приспосабливал административное деление степи к сложившимся родовым и хозяйственным связям в жузе. Волостное управление возглавили представители султанского сословия. Положение связующего звена между аульно-волостным самоуправлением и коронной администрацией заняли окружные приказы - переходные органы власти в степи. Казахские заседатели избирались родовой знатью, председатель - султанами: законодатель сохранил равновесие в среде доминирующих в кочевом обществе групп. Избранные лица числились на государственной службе. Должность старшего султана соответствовала VIII классу Табели о рангах и была равна, таким образом,
1 Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ («Особенности функционирования регио-нальных судебных систем в Российской империи во второй половине XVIII - первой половине XIX вв.»), проект № 09-03-85301а/У.
вакансии окружного судьи в России. От русских чиновников закон требовал знаний казахского языка, народного быта и нравов [21].
В системе управления степью аульные и волостные бии составили низшую судебную инстанцию. Ограничивая возросшее в родоплеменном обществе в конце XVIII -начале XIX вв. влияние биев, законодатель предоставил казахам право апелляции на решения обычного суда посредством областного начальника в окружные приказы. Обнаруженные злоупотребления влекли дисциплинарную и уголовную ответственность судей.
Компетенция родовых судей сократилась в пользу государственных учреждений путем выделения категории уголовных дел. К числу уголовно-наказуемых деяний относились государственная измена, убийство, грабеж, баранта, неповиновение установленным властям. Прочие преступления в соответствии с правовой традицией казахов относились к исковым делам вплоть «до изменения нравов образованием» и разбирались биями.
С появлением уголовного судопроизводства в степи вводилось формальное следствие, порученное чиновникам приказов при поддержке волостных биев. Обязанностью местных властей являлось предупреждение «самоуправства» обывателей скорым производством правомерного следствия и суда. Лиц, «явно нарушающих порядок», предписывалось брать под арест, не вызывая сочувствия к правонарушителю и неудовольствия населения.
Следователь не принимал участия в обсуждении дела в коллегии приказа. На окружном уровне были установлены бюрократические формы управления и суда. Письменное делопроизводство осуществлялось на русском и тюркском. Положение апелляционно-ревизующей инстанции по отношению к окружным приказам занял Омский областной суд.
В начале 1820-х гг. сибирская администрация приступила к созданию целостной системы местных учреждений, сочетавшей элементы кочевого самоуправления и имперского государственного строя. Открытие первых окружных приказов публично праздновалось, старшие султаны чествовались поднятием на белой кошме - символе ханской власти [2, с. 8895; 8]. Тем не менее, краевая администрация переоценила свою осведомленность о
ситуации в степи и способность форсировать реализацию Устава [16, с. 253-261]. До начала 1830-х гг. губернское руководство умиротворяло нелояльных султанов, обращавшихся за поддержкой в Китай и Коканд [5].
Судебные функции приказов были временно ограничены. Уголовные дела рассматривались исковым порядком, не получив выделения в особую отрасль [14]. В 1828 г. ревизия деятельности Кокчетавс-кого приказа выявила многочисленные нарушения юрисдикции и порядка судебного делопроизводства, в 1830 г. его коллегия подверглась взысканию за неисполнение предписаний Омского областного совета [9]. Для заседателей были введены путевые журналы, содержавшие подробные сведения о числе и характере поручений, маршрутах и занятиях в степи с указанием времени [6].
В целях единообразного применения обычно-правовых норм при решении судебных дел Областной совет учредил Временный комитет для сбора и обобщения сведений о правовом быте казахов. В феврале 1824 г. проект «Собрания киргизских законов» был передан на рассмотрение Главного управления Западной Сибири, в 1830 г. - членов Сибирского комитета [8; 10; 17].
Полувековой опыт активной пограничной политики высшей администрации Оренбургского края в 1823 г. воплотился в проекте «Устава об оренбургских киргизах». На Южном Урале учли опыт правотворческой деятельности руководства смежной области. В административном устройстве региона планировались изменения: губерния подлежала разделению на две территории,«Пограничная область» включала бы 11 внутренних и 4 внешних (1 в Астраханской губернии) округа [24]. В комплексе мероприятий, направленных на усиление государственного влияния, ускорение общественного и экономического развития, обеспечение безопасности региона решались вопросы медицины, духовной жизни, просвещения и образования, благотворительности, регламентировались хозяйственные отношения населения [25].
Степи, «удовлетворяя общему желанию Киргиз-кайсацкой Меньшой Орды султанов, биев, старшин, тарханов и народа», предлагалось разделить на Западную и Восточную части под руководс-
твом ханов, а затем окружные и аульные управления во главе с «правителями» и старшинами. Помощь ханским советам оказывали бы советы двух старших султанов. В районные органы власти вводились приставы. Все звенья наделялись административно-полицейскими полномочиями и обязанностями, неся юридическую ответственность. Племенной элите напоминалось, что должностные лица «не имеют права ни владетеля, ни помещика, но суть местные чиновники, для управления народом поставленные». Старший султан пользовался чином VIII класса, члены советов IX—X, «буде не имеют чина выше», частные правители - XII, старшины уравнивались с сельскими головами. «Почетные» казахи, не занимая должностей, не участвовали в управлении и находились «как частные люди» в зависимости от местной администрации. Областные власти могли ежегодно командировать чиновника «для обозрения и ревизии порядка в степи» [26]. Для обывателей предусматривался порядок обжалования действий администрации [27].
Отдельную проработку местными чиновниками получил «Наказ судебный». Судебная функция в степи закреплялась за биями. Неудовлетворенные фигуранты могли письменно апеллировать к хану или пограничному суду. Решение традиционного суда, не обжалованное в течение года, являлось окончательным. Бии подлежали ответственности, «но тогда только, когда ясно будут обнаружены со стороны их злоупотребления».
Уголовно-наказуемыми объявлялись государственная измена, убийство, пленение людей, грабеж и баранта, неразрешенный переход через линию, явное неповиновение официальной власти. Переход через линию грозил ссылкой на Богословские заводы сроком от 3-х до 5 лет. Правонарушители, задержанные на линии, подвергались наказанию и возвращались в Орду. Нехватка имущества взыскивалась «согласно их законным обычаям» с родового коллектива. В иных случаях следственные материалы подлежали оценке в ханских или султанских советах. «Мнение», адресованное оренбургскому руководству, постановлялось «на основе общих государственных законов и по большинству голосов» [28]. Все прочие преступления казахов квалифицировались как исковые «доколе нравы их образованием не изменятся» [29].
По предложению экспертов Комиссия пограничных дел преобразовывалась в Оренбургское азиатское правление. Второму отделению областной администрации, действовавшему «на праве губернского суда», поручались решение уголовных дел по ревизии или на основании материалов предварительного следствия, апелляции на решения биев, разбор исковых прошений на иностранных торговцев, функции совестного суда, наконец, дела по жалобам на органы степного управления. В состав суда наряду с 4 казахскими представителями вводились 2 депутата от «бухарцев» и «хивинцев», избираемых в Оренбурге и Троицке. Их участие по делам сословной компетенции являлось обязательным, мнение фиксировалось. Если решения биев пересматривались в соответствии с обычным правом, то иски к коммерсантам - на основе законодательства. Впрочем,неудовлетворительный обычай мог компенсироваться законами. Подобно иным госучреждениям Азиатскому правлению следовало допускать к журналам и протоколам губернского прокурора [30].
Инкорпорация обычно-правовых норм в систему законодательства предполагала собрание «от почтеннейших людей» усилиями чиновников «полных и подробных» сведений о юридическом быте кочевников. Особый временный комитет обязался рассмотреть казахское традиционное право, «смягчить все дикое и жестокое, отменить несообразное с другими установлениями». Свод обычаев подлежал опубликованию на русском и тюркском языках [31].
В январе 1824 г. Комитет азиатских дел, рассмотрев проект южно-уральских чиновников, признал ханскую власть неавторитетной и неэффективной, рекомендовал переименовать «частных правителей» в султанов и заменить прямое племенное деление на условное, употребив термины «волости» и «округа» [32]. Хан Ширгазы получил пожизненное звание первоприсутствующего в Пограничной комиссии [33]. В 1824-1825 г. степи Малой Орды разделили на Восточную, Среднюю и Западную части, неравномерность пространства и населения которых обусловливалась влиянием этнической структуры [1, с. 371-374; 14, с. 200-201]. С 1831 г. в степи началось введение дистанций, согласованных с размещением кочевых зимовищ [15, с. 327-337].
Пограничная комиссия объединяла компетенцию губернского правления, судебных палат и уездных судов. Численность служащих росла в связи с планомерным увеличением задач в сфере степного управления, а также реализацией стратегических интересов империи в Центральной Азии. В 1828 г. в штате учреждения работало 35 человек. Присутствие включало председателя, двух советников, двух асессоров и 4-х заседателей [19]. Комиссия решала имущественные споры между казахами и россиянами, охраняла узаконенные права степных жителей на зимние кочевья. Для урегулирования коммерческих отношений и «ограждения киргиз от несправедливых притязаний и притеснений» Комиссия ежегодно командировала на время торгов заседателя на Оренбургский меновой двор и султана из Западной части Орды в Гурьев [11, с. 63-64]. В целях предупреждения конфликтных ситуаций хозяйственная жизнь крестьян и казаков на линии обстоятельно регламентировалась.
Производство следствия по уголовным делам осуществляли чиновники Комиссии, уездной и казачьей полиции, коменданты линейных крепостей с приглашением казахских депутатов. Розыск и преследование преступников возлагались на султанов-правителей [34]. Судебное делопроизводство носило упрощенный порядок [22]. Для казахов, признанных виновными в совершении преступлений, применялись телесные наказания, ссылка в удаленные области империи (Архангельскую или Иркутскую губернии), определение в военную службу (арестантские роты) [23; 11, с. 66].
В компетенции Оренбургской комиссии пограничных дел находились казахи «Внутренней» Орды, переведенные в начале XIX в. султаном Букеем за р. Урал для постоянного кочевания [12, с. 16-29]. Хан Джангир, управлявший областью с 1823 г., стремился к изменению традиционного порядка управления, сосредоточив в своих руках исполнительную и судебную власть, способствовал отходу казахов от кочевого образа жизни. Поселение Ханская Ставка превратилось в экономический, торговый, политический, административный и религиозный центр Орды. С апреля
1828 г. при хане действовал коллегиальный орган администрации - Совет из 12 биев [12, с. 120]. Надзор за отправлением правосудия в Совете и российских уездных судах по делам казахов был поручен в 1828 г. попечителю со штатом служащих [20].
Таким образом, с начала 1820-х гг. абсолютистское правительство приступило к планомерной интеграции населения казахских жузов в систему империи. Институт ханства был упразднен. Краевые администрации формировали в Казахской степи национальный аппарат управления, последовательно огосударствляя структуры кочевого самоуправления и нарушая основы родоплеменных связей народа. Этническая элита приобретала преимущественно служилый характер, исключительным основанием социального доминирования султанов и старшин становилась политическая лояльность.
«Административная русификация» Среднего жуза ускорилась образованием Омской области в составе «внутренних» и «внешних» округов. Штат местных органов управления позволил соблюсти баланс интересов племенной знати и приобщить представителей элиты к осуществлению государственных функций. Оклад жалованья, поощрявший председателя окружного приказа, на треть превосходил годовой доход председателя губернской судебной палаты в России. Фактическое становление системы окружных учреждений подчинялось конъюнктуре событий политической жизни в регионе. Административно-территориальное единство восточной части Казахстана с Сибирью позволило ввести типовое инстанционное производство уголовных дел, квалифицированных как особо тяжкие и изъятых из компетенции традиционных судов. Законодатель санкционировал право апелляции на решения биев и юридическую ответственность народных судей, декларируя подданным гарантии правосудия и ставя под контроль влиятельную группу казахов. Обжалование обычно-правовых постановлений в окружных приказах осуществлялось посредством авторитетной инстанции - руководителя области. Местный аппарат управления и суда занимался изучением
юридической этнологии, включая степные правовые обычаи и практики в имперскую правовую систему.
Проект объединения полиэтнич-ных районов Южного Урала с Зауральем в «Пограничную область» не имел реализации, однако «частное» управление Младшего жуза в 1820-х гг. официально замкнулось на оренбургскую администрацию, что позволило повысить эффектив-
ность правоохранительной деятельности государственных органов. Ханская власть, санкционированная во «Внутренней Орде», являлась проводником юридической политики Российской империи, способствовавшим установлению административно-территориальной системы управления в казахской среде, укреплению и развитию формально-правовых отношений среди населения региона.
1. Быков А.Ю. О датировке ликвидации ханской власти в Младшем жузе // Актуальные вопросы истории Сибири. - Барнаул, 2000.
2. Безвиконная Е.В. Административная политика самодержавия в Степном крае (20-60-е гг. XIX в.): дис. ... канд. ист. наук. - Омск, 2002.
3. Воропанов В.А. О пограничном взаимодействии российской администрации и казахских владетелей Малой Орды в последней четверти XVIII - начале XIX вв. // Мир без границ - война без фронтов и правил: коллективная монография / под ред. В.Е. Хвощева. - Челябинск, 2002.
4. Воропанов В.А. Судебные реформы в Младшем казахском жузе в последней четверти XVIII - начале XIX века в контексте международных отношений // Вестник ЧелГУ. Востоковедение. Евразийство. Геополитика.- 2003.- № 1.
5. ГАОО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 755. Л. 1-8 об.; Д. 757. Л. 20.
6. ГАОО. Ф. 6. Оп. 2. Д. 1988. Л. 153-160.
7. ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 125. Л. 3-11.
8. ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 317. Л. 10-27.
9. ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 757. Л. 1б - 11, 23 об.-32 об.
10. ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1674. Л. 161-162.
11. Горбунова С.В. Судебные функции Оренбургской пограничной комис-сии и их осуществление // Проблемы истории России и западноевропейских стран. - Нижневартовск, 1997.
12. Зиманов С.З. Политический строй Казахстана конца XVIII - первой половины XIX вв. - Алма-Ата, 1960.
13. Зиманов С.З. Россия и Букеевское ханство. - Алма-Ата, 1982.
14. Материалы по истории политического строя Казахстана. Т. I. Алма-Ата, 1960.
15. Национальные окраины Российской империи. Становление и развитие системы управления / отв. ред. С.Г. Агаджанов, В.В. Трепавлов. - М., 1998.
16. Недбай Ю.Г. История Сибирского казачьего войска. - Омск, 2001.
17. ПСЗ РИ. I. Т. XXXVIII. № 29126. Ст. 68.
18. ПСЗ РИ. I. Т. XXXVIII. № 29127.
19. ПСЗ РИ. II. Т. III. № 1681; ЦГИА РБ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 2836. Л. 1395-1398.
20. ПСЗ РИ. II. Т. III. № 1928.
21. ПСЗ РИ. II. Т. XI. № 8834.
22. ПСЗ РИ. II. Т. XI. № 9391; ГАОрО. Ф. 54. Оп. 1. Д. 40. Л. 8.
23. РГИА. Ф. 1286. Оп. 8. Д. 421. Л. 1-4.
24. РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 95. Ч. 1. Л. 176-183.
25. РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 95. Ч. 1. Л. 77 об.-81 об.,86-89 об., 92 об.-97.
26. РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 95. Ч. 1. Л. 58-77 об., 90-92 об.
27. РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 95. Ч. 1. Л. 86, 90-91 об.
28. РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 95. Ч. 1. Л. 82-86.
29. РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 95. Ч. 1. Л. 55.
30. РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 95. Ч. 1. Л. 57, 108 об.-110, 121 об.-125.
31. РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 95. Ч. 1. Л. 56-57 об.
32. РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 95. Ч. 1. Л. 161-162 об.
33. РГИА. Ф. 1291. Оп. 81. Д. 95. Ч. 1. Л. 165-167, 335-336 об.
34. ЦГИА РБ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 3546. Л. 1-3.
