CC BY
183
2003 ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА Сер. 5. Вып. 4 (№ 29)
ЭКОНОМИКА РОССИИ
В. Т. Рязанов
РОССИЙСКАЯ ШКОЛА НАЦИОНАЛЬНОЙ ЭКОНОМИИ И ЕЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ
Вводные замечания. История становления и развития экономической мысли России в последние годы вызывает повышенный интерес. Он определяется не только стремлением восполнить возникшие в этой области пробелы с одновременным осмыслением сложившихся в прошлом научных традиций и возможным их продолжением в нынешних научных изысканиях. Важно и то, что научное обоснование современных проблем рыночной трансформации страны не может не учитывать как аналогичный практический опыт хозяйствования прошедших периодов, так и опыт научных дискуссий прошлого. В этом случае следует иметь-в виду наличие линий преемственности не только в самом экономическом развитии, но и в научных идеях, его сопровождающих.
Более того, в настоящее время предметом научных дискуссий стал вопрос сугубо ис-торико-теоретический, о том, можно ли вообще говорить о существовании российской школы экономической мысли как самостоятельного и оригинального течения в мировой экономической науке и кто в нее входит? Этому была посвящена конференция, прошедшая в конце 2000 г. в Москве в Институте экономики РАН, по материалам которой вышла монография, а затем и конференция в СГ16ГУ «Нобелевские лауреаты по экономике и российские экономические школы» (2003 г.).' Не исключено, что сама постановка вопроса стала своеобразным отображением глубокого разочарования в предложенных идеях и программах радикального общественно-хозяйственного переустройства России с их доминирующей ориентацией на Запад и его экономические модели. При этом заметим, что еще совсем недавно (в конце 1980-х - начале 1990-х годов) сама идея о важности опоры на собственный опыт развития и российские научные традиции третировалась как никуда не годная архаика, за которой скрывается нежелание реформироваться в «правильном направлении».
Сегодня оценка роли отечественного опыта и научных идей в общественном сознании и научном сообществе претерпела кардинальные перемены. Однако научные расхождения по этому вопросу сохраняются.
РЯЗАНОВ Виктор Тимофеевич
- д-р экон. наук, профессор, заведующий кафедрой экономической теории СГ16ГУ. Окончил экономический факультет ЛГУ (1972) и аспирантуру (1978). С 1968 г. работает в ЛГУ, с 1972 - на экономическом факультете. В ¡989-1994 гг. - декан факультета, с 1995 г. - зав. кафедрой. Автор более 140 научных работ, в том числе 11 монографий (4 индивидуальных и 7 коллективных: руководитель авторских коллективов, автор, соавтор). Монография «Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в Х1Х-ХХ вв.» (СПб., 1998) издана при финансовой поддержке РГПФ. Научные интересы: теория экономического развития России, макроэкономические и институциональные проблемы переходной экономики. Избран действительным членом Академии гуманитарных наук и РАЕН. Заслуженный работник высшей школы РФ.
© В.Т. Рязанов, 2003
Если коротко суммировать суть возражений, то нельзя не обратить внимание на такие аргументы: можно ли включать в единую научную школу представителей, развивающих несхожие и даже противоположные взгляды? Такой состав российских экономистов предложен, в частности, Л.И. Абалкиным. Ведь, строго говоря, любая научная школа предполагает определенное единство убеждений, предмета и метода исследования. Поэтому, делает' вывод Л.Д. Широкорад, правильнее ставить вопрос об особенностях экономической науки в России или о своеобразии национального экономического мышления.2
Еще одно возражение связано с характерной особенностью развития экономических взглядов в России, которая проявлялась даже в период наивысшего расцвета экономической науки в конце XIX - первые десятилетия XX в. Речь идет о том, что многим из идей, рожденным в прошлом в России, не хватало должной «инструментальной обработки». Поэтому, как считает B.C. Автономов, их следует трактовать не в контексте собственно научных школ (или школ научного анализа), а видеть в них отображение более общего и менее строгого научного явления - экономической мысли. Отрицая правомерность выделения единой научной школы в стране, автором предлагается рассматривать своеобразие российской экономической мысли в духе выделения некоторых национальных традиций в стиле экономического теоретизирования, которые представляются сравнительно долговременными.3
Высказанные возражения достаточно серьезны. Во всяком случае, вряд ли оправданно говорить о возникновении единой российской экономической школы, в которую входили бы столь различные по своим научным идеям представители. Также следует согласиться и с тем, что если и выделять российские школы, то в этом случае рассматривать их нужно не в точном значении этого понятия, а как школы экономической мысли. Не случайно, что они объединяли не только профессиональных экономистов, но и практиков, публицистов, представителей других наук.
Вместе с тем признание значимости этих аргументов не подводит итог обсуждения самой темы возникновения российских экономических школ. По этому поводу выскажем следующие соображения.
Во-первых, возражения по поводу идеи о формировании единой (национальной) школы экономической мысли в России могут быть сняты, если предположить возможность появления не одной (единой) школы, а разных школ, к тому же конкурирующих между собой, вокруг которых группировались экономисты и практики, разделявшие общие идеи и использовавшие схожие научные методы анализа.
Во-вторых, при таком подходе важно разобраться с вопросом: почему и как возникли научные школы в России и как их классифицировать? И здесь следует учитывать, что мотивы их появления отличались. С одной стороны, они могли быть сугубо научные, связанные с распространением уже ранее сложившихся научных школ в мире. Российские ученые в этом случае осваивали, распространяли и нередко развивали научные идеи. С этим связано появление в дореволюционной России всех основных научных школ, которые существовали к тому времени в мировой экономической науке. Речь идет, к примеру, о классической школе, марксистской и исторической школах, авторитет которых среди российских экономистов был весьма высокий. Поэтому можно считать, что в России сложились и успешно развивались эти ведущие научные школы. Не говоря уже и о конкретных научных направлениях, которые достаточно самостоятельно разрабатывались российскими экономистами, например применительно к аграрной сфере, что неудивительно, учитывая преимущественно аграрную специализацию экономики России.
Позднее, уже после победы социалистической революции в период до конца 1920-х годов, активно конкурировали между собой альтернативные варианты обоснования будущей модели социалистической экономики - концепция государственно-планового социализма (С.Г. Струмилин и др.) и концепция «рыночного социализма» (Н.И. Бухарин,
В.В. Новожилов и др.). В эти же годы возникает и первая научная школа критики социалистической модели экономики как реакция на ее первое реальное утверждение в России. Ее первые шаги начинаются с трудов Б.Д. Бруцкуса, А.Д. Билимовича и других ученых, которые впоследствии оказались в эмиграции.
При этом российские экономисты отнюдь не были только примерными учениками, но и в ряде случаев смогли внести свой заметный вклад в развитие общемировых научных школ. Ведь сама природа научного творчества с неизбежностью рождает потребность не только в освоении ранее открытого теоретического знания, но и в его дальнейшей разработке, что не может не приводить к появлению новых научных знаний. И такие теоретические новации и даже новые концепции возникали в самых разных звеньях экономической науки России. Можно привести хорошо известные примеры, связанные с созданием Н.Д. Кондратьевым теории «длинных волн» в экономике, или проведенные Е.Е.Слуцким микроэкономические исследования. Кроме того, российские, а затем и советские экономисты (В.К. Дмитриев, В.В. Леонтьев, Л.В. Канторович и др.) были в числе основоположников и видных представителей экономико-математической школы с самого ее рождения.
Однако в возникновении экономических школ в России действовали и не только чисто научные причины. Само своеобразие страны - цивилизационное, историческое, географическое, особенности национального менталитета и т.д. - не могло не воздействовать на умы экономиетов, стимулируя рождение новых научных идей. Наличие такого уникального общественно-хозяйственного объекта, как Россия, с неизбежностью должно было привести к выделению ее в качестве самостоятельного объекта теоретического изучения. Когда же проблематика экономического развития России была осмыслена как специфическая, окончательно сложилась российская школа национальной экономии, или почвенническая школа, как наиболее оригинальная и действительно самостоятельная школа экономической мысли. Это произошло в последней трети XIX в. и не случайно совпадает с периодом расцвета экономической науки в стране, в значительной мере определяя ее наивысшие достижения.
Следовательно, российскую школу экономической мысли, как и экономические школы в других странах, можно трактовать трояко. Это и совокупность всех существующих научных школ и направлений, которые сложились в данный исторический период в стране; и те национальные приоритеты в постановке и разработке тех или иных научных проблем, которые затем, как правило, перерастают национальные границы, входя в общемировые научные школы или формируя новые; и собственно школа национальной экономической мысли, которая возникает далеко не в каждой стране, отражая ее самобытные качества и своеобразие экономических идей.
Такой самобытный полюс в экономической мысли России возник как реакция на проводимые с ориентацией на Запад реформы и соответствующим образом подкрепляющие их научные идеи. Вокруг нею в первую очередь сгруппировались научные и политические силы, отстаивающие специфические начала хозяйственно-политического устройства России и критически настроенные ко многим из теоретических постулатов, лежащих в основании западно-капиталистической модели экономики. Причем само возникновение данного экономического направления не является единственно российской критической реакцией на сложившееся в Западной Европе хозяйственное устройство с соответствующим набором теоретических постулатов. В процессе, его утверждения во многих странах Европы сформировались научные школы и политические силы, также скептически настроенные по отношению к капитализму и к классической и неоклассической экономическим школам как их научно-идеологической платформе. В качестве примера следует указать на появление марксистской политической экономии и особенно разных ветвей исторической школы (прежде всего в Германии). Не случайно, что немецкая историческая школа была хорошо известна в дореволюционной России и имела немало своих сторонников.
В этом смысле само название «российская школа национальной экономии» имеет свои истоки в термине - «национальная экономия», который ввёл Ф. Лист в качестве альтернативы «политической экономии», а затем его развивали многочисленные представители немецкой исторической школы. Тем не менее сформировавшийся российский полюс экономической мысли не был простой копией исторических школ в экономике и его с достаточным основанием следует оценивать как самобытное направление мировой экономической мысли, которое, развивая традиции исторической школы, смогло предвосхитить постановку ряда важных научных проблем. Обозначая его как национальную, или почвенническую, школу, особо выделим нацеленность ее представителей на обоснование российского пути в экономике в качестве альтернативного, формирующегося в процессе проведения национально ориентированных хозяйственных реформ.
Такой состав научных школ в России в области экономики, с одной стороны, отражающий сложившуюся ситуацию в мировой экономической науке, с другой - характеризующий возникновение самостоятельной и оригинальной школы экономической мысли, находит косвенное подтверждение в обзорной статье «Экономическая наука в России», написанной в 1900 г. М.И. Туган-Барановским для Энциклопедического словаря Ф. Брокгауза и И. Ефрона. В ней автором приведены многочисленные примеры отнесения российских экономистов к разным школам мировой экономической науки, но при этом выделяется школа, развивавшая концепцию самобытности хозяйственного устройства России. В этой связи Туган-Барановский писал: «Главой школы, отстаивающей мысль о самобытности России и невозможности для капитализма получить у нас такое же развитие, как на Западе, можно считать В.П. Воронцова».4
Российская школа национальной экономии, ее общие характеристики и состав. Школа формировалась начиная с середины XIX в. и развивалась вплоть до 30-х годов XX в. Она включала в свой состав разные течения, но не все они имели общие идейно-теоретические основания, которые позволяют отнести эти направления к общей школе экономической мысли - национальной, или почвеннической. Какие же это конкретно общие основания?
Во-первых, в научном отношении разные ответвления почвеннической школы в качестве предмета своих научных изысканий выдвигали природу «особенного» в экономике, которая ими исследовалась на примере экономики России. В свою очередь их главные оппоненты делали основной акцент на изучение «общего» в экономическом развитии. Отсюда и противоположная оценка исторически сложившихся форм собственности и хозяйствования. Все экономисты-почвенники понимали их не как «пережитки», от которых надо быстрее освободиться, а как проявления своеобразных (особенных) черт в экономическом строе. Их необходимо развивать и адаптировать к новым условиям хозяйствования.
Во-вторых, основное внимание они уделяли анализу реальной хозяйственной жизни во всей совокупности факторов, условий и ограничителей. Это означало, что с точки зрения используемого метода представители почвенничества исповедовали преимущественно эмпирический метод. В этом, кстати, причина несовершенства их теоретических разработок, которая выражалось в недостаточности научных обобщений, в слабом внимании к использованию научных инструментов.
В-третьих, для разных течений почвеннической школы характерно то, что они не ограничивались узкоэкономическим подходом, используя достижения разных общественных наук, а также активно разрабатывали исторический метод в своих исследованиях. Это было в целом свойственно исторической школе в мировой экономической мысли, а впоследствии было воспринято школой институциональной экономики. В известном смысле русские экономисты-почвенники могут быть охарактеризованы как первые институциона-листы в России. Сам подход с позиции историзма, синтеза экономического и социального,
оценки и методы, которые на этой основе были выработаны в процессе изучения хозяйственного развития России, в дальнейшем оказались в научном арсенале институционального направления мировой экономической мысли.
В-четвертых, русские экономисты-почвенники были последовательными защитниками национальных экономических интересов. Смысл проводимых реформ и осуществляемой политики они видели не в достижении каких-либо абстрактных целей (типа «строительства капитализма или социализма»), а в том, что это конкретно даст России, как скажется на ее позиции в мировой экономике, что принесет большинству населения.
В этой связи отметим, что разграничение критериев выделения российской школы экономической мысли, которое предлагается Л.И. Абалкиным и Ю.Я. Ольсевичем, не следует противопоставлять.5 И своеобразие цивилизационного устройства России как критерий формирования российской школы, как считает Л.И. Абалкин, и приоритетность национальных интересов в качестве основы выделения национальной школы (позиция, разделяемая Ю.Я. Ольсевичем) - выступают как взаимодополняющие критерии. Можно считать, что опора на изучение цивилизационного своеобразия российской экономики вполне закономерно трансформируется и дополняется четко выражаемой позицией защиты своих национальных экономических интересов.
В состав российской школы национальной экономики целесообразно включить четыре ее основных крыла, не говоря уже о множестве конкретных имен экономистов, формально в них не входящих (например, С.Н. Булгаков, Д.И. Менделеев, С.Ю. Витте). Истоки возникновения почвеннической школы возникают с появлением такого общественно-научного течения в России в 30-е годы XIX в., как славянофильство. Это и следует считать первым крылом школы. В произведениях A.C. Хомякова, Ю.Ф. Самарина и особенно А.И. Кошеле-ва в отличие от западников позитивно оценивались не только политические, но и хозяйственные устои, сложившиеся в России. Тем самым была заложена основа для постановки вопроса о российском пути в экономике. Славянофилы были первыми, кто методологически четко сформулировал саму потребность в выработке «русской точки зрени» на происходящие процессы в мире и, конечно же, в собственной стране. Перестав смотреть на мир и свою страну через «западные очки», с позиции признания цивилизационного преимущества Запада, они смогли преодолеть внутри себя подражательную зависимость от Запада, отказаться от несамостоятельного и нетворческого восприятия его как некоего эталона, высшей и единственно возможной цивилизации. Отсюда можно сделать вывод по поводу исторической заслуги славянофилов. Она состоит в том, что они заложили основы национального самосознания и национального мировоззрения по широкому кругу вопросов.6
Формирование почвеннической школы в экономической мысли России завершается в последней трети XIX в. с появлением работ Н.Г. Чернышевского, а затем с образованием народнического течения, представители которого наиболее основательно и полно выразили экономическую идеологию данной школы. Это - второе крыло школы национальной экономии. Самыми известными и крупными экономистами-народниками являлись В.П. Воронцов и Н.Ф. Даниельсон. В дальнейшем их экономические идеи фактически определили экономическую платформу самой массовой партии в дореволюционной России - партии эсеров. Позднее народническое направление в экономической мысли развивается в трудах A.B. Чаянова, Н.Д. Кондратьева, Н.П. Огановского и др.
Кроме того, в почвенническую школу экономической мысли России входили и видные представители православно-самодержавного ее течения, такие как С.Ф. Шарапов, М.О. Меньшиков, Л.А. Тихомиров и другие, выступавшие, в частности, в защиту самодержавных основ государства в России. Это - третье крыло российской национальной экономической школы.
Наконец, она предстает и наиболее поздним (четвертым) своим крылом - евразийством, которое зародилось в среде российской послереволюционной эмиграции (П.Н. Савицкий, Н.С. Трубецкой, H.H. Алексеев и др.). Его идеологи развивали взгляды, заложенные славянофилами и народниками, но применительно к требованиям послереволюционной трансформации России.
Более того, можно говорить и о том, что в послереволюционный период многие из высказанных экономистами-почвенниками идей проникли в идеологию и политику социалистических преобразований победивших российских большевиков, что привело к фактическому их отходу от ортодоксально марксистской программы построения социализма.
Какие новые идеи родились в недрах российской школы экономической мысли?
О научном вкладе российской школы национальной экономии. Предварительно заметим, что потребность в осмыслении такого огромного по масштабам и самобытным качествам объекта изучения, как реааыюе хозяйство России, не могло не дать сильные импульсы для творческого переосмысления накопленного теоретического знания. Именно данное обстоятельство позволило экономистам-почвенникам добиться, на наш взгляд, самых значимых научных результатов, если в качестве критериев взять научную новизну, самостоятельность и оригинальность развиваемых теоретических взглядов. Почвенническая школа, опираясь на творческую самостоятельность, смогла сформировать свою оригинальную и содержательную научную позицию с доведением ее до альтернативной программы экономического преобразования России. Ее научный вклад в развитие мировой экономической науки все еще остается не до конца освоенным, что требует продолжения изучения. К сожалению, не только новаторские научные идеи, но и сами имена их создателей все еще остаются малоизвестными в современной среде даже профессиональных экономистов. В данной статье научный вклад российской школы национальной экономии кратко проиллюстрируем в основном на примере ряда наиболее интересных идей, которые возникли в недрах народнического его крыла.7
Как представляется, одним из главных достижений русской экономической мысли является выдвижение самой идеи многообразия в хозяйственном устройстве и экономическом развитии. В ней выделим один из важнейших аспектов, связанных с гипотезой о возможности возникновения смешанной, многосекторной экономики как устойчивого типа организации общественного производства. Она родилась под влиянием накопленного опыта реформирования в нашей стране и была реакцией на те многочисленные сбои и неудачи, которые возникали в ходе проведения либерально-рыночных реформ. Первоначально и вместе с тем достаточно основательно гипотеза о многоукладности хозяйственного строя была предложена в 80-90-е годы XIX в. в процессе исследования своеобразия экономики России экономистами-народниками В.П. Воронцовым, Н.Ф. Даниельсоном и их последователями.
Заметим, что в настоящее время трактовка современного хозяйственного строя большинства стран как смешанной экономики кажется элементарной и представлена, наверное, во всех учебниках экономики. Разрабатываются и соответствующие модели экономики с неоднородной структурой. Но в то время, когда экономисты-народпики обосновывали концепцию многосекторного хозяйства, в мировой экономической мысли доминировали противоположные взгляды, развивающие представления о возможности достижения «чистого капитачизма», с соответствующими теоретическими обобщениями. Причем даже сегодня неоклассическая школа экономического анализа фактически полностью исключает из рассмотрения все еще не преодоленные в развитой рыночной экономике нерыночные уклады, ограничиваясь только взаимодействием государства и рынка, к которому фактически сводится все содержание смешанной экономики.
Экономическая доктрина народников в этой части отличалась в лучшую сторону как от концепции приверженцев «чистого капитализма« (либералов), стоящих на позиции без-
условного доминирования частной собственности и исключающих все остальные уклады, так и от концепции социалистов, выдвигавших в то время концепцию «чистого социализма», базирующуюся на отрицании капиталистических и докапиталистических форм собственности с их превращением в единую общественную, а фактически государственную форму собственности.
Развивая теорию многомерности в хозяйственной сфере, экономисты-народники и другие представители почвеннической школы поставили важные теоретические и практические вопросы, не только касающиеся России, но и определяющие общие закономерности экономического развития. Можно считать, что такая постановка оказалась оправданной. Экономическое развитие в XX в. отчетливо указало на действие долгосрочной тенденции движения мировой хозяйственной системы не к упрощению ее внутренней структуры и полной победе «чистого капитализма», а к многообразию форм хозяйствования и переходу к смешанной экономике. Правда, надо сказать, что сами экономисты-почвенники при разработке версии экономического развития больше внимания обращали на доказательство программных установок по отношению к России. Значительно меньше внимания ими уделялось общетеоретическому содержанию, стоящему за этой российской конкретикой, отработке научного аппарата.
В дальнейшем такой подход получил развитие непосредственно в области экономического знания, и прежде всего через выдвижение и обоснование идеи российского пути в экономике, что предопределяло ставку не на либеральные, а на национально ориентированные хозяйственные реформы. И в этом случае можно утверждать, что народническая школа, как и другие представители почвенничества, стали той научной школой, которая внесла в ее разработку самый заметный вклад.
Будущий экономический строй России мыслился народниками, в частности, как российская разновидность смешанной (многоукладной) экономики, которая развивается за счет трех основных укладов: крестьянско-общинного, артельно-промышленного и государственного. Причем такой экономический порядок имел свой внутренний потенциал саморазвития, связанный с гармоничной трансформацией мелкотоварного хозяйства в кооперативный уклад, у которого значительно больше возможности для ускоренного роста. Можно заключить, что последователи Воронцова и Даниельсона (особенно такие «поздние народники», как A.B. Чаянов, Н.Д. Кондратьев и др.) одними из первых в экономической теории и в хозяйственной практике смогли найти продуманный механизм приспособления общинно-крестьянских хозяйств к современным требованиям рыночной экономики посредством развития кооперирования, а значит, разработали новый вариант системной трансформации традиццоналистски устроенного производства, отличающийся от западного опыта. Этот вариант основывался не на радикальном сломе устаревающих форм хозяйствования (например, в виде политики разрушения крестьянской общины в процессе проведения Столыпинской реформы), а с использованием «мягкой технологии» их переадаптации к условиям рыночной экономики. Это было еще одно новое слово для того времени.
Оригинальностью в трактовке российского пути в экономике отличались и другие представители почвеннического направления в России, помимо экономистов-народников. Речь идет, к примеру, о таких забытых именах, как С.Ф. Шарапов, JLA. Тихомиров, В.А. Кокорев, М.О. Меньшиков и т.д. Особенно оригинальными идеями и оценками выделялся С.Ф. Шарапов.
На примере взглядов С.Ф. Шарапова можно судить о том, чем позиция этой группы экономистов-самобытников была схожа с экономистами-народниками и чем от них отличалась. Схожесть заключалась в признании своеобразия общественных и хозяйственных начал России, и прежде всего общины и артели. Отличие позиции С.Ф. Шарапова и близких к
нему экономистов состояло в более последовательном отстаивании выдвигаемых идей по трем важным направлениям.8
Во-первых, это признание важности нравственного характера в русском хозяйственном устройстве, которое увязывалось с православными основами жизни общества. Во-вторых, обоснование курса на автаркическое развитие народного хозяйства России. В-третьих, защита идеи самодержавного государства, призванного выступать главной организующей силой в экономике. Наконец, значительным своеобразием отличались взгляды Шарапова по поводу стратегических направлений по активизации государственного регулирования экономики. Роль государства в России им виделась прежде всего в ограничении господства биржи, а значит, и финансового (спекулятивного) капитала с его самодовлеющей жаждой наживы. Иначе говоря, Шараповым по-новому аргументировалась идея государственного регулирования экономики. Не через обобществление производства и создание государственного сектора, как это традиционно обосновывалось социалистами и народниками, а через обобществление финансово-кредитной системы. Можно считать, что Шарапов предвосхитил неизбежность отказа от золотого стандарта денег внутри страны и, главное, выдвинул концепцию перехода к активному государственному регулированию экономики на основе широкого применения денежно-финансовых инструментов, которая впоследствии в таком же направлении разрабатывалась Дж.М. Кейнсом (в том числе и под влиянием опыта управления денежным обращением в России периода нэпа) и доказала высокую эффективность в условиях капиталистического производства.
Обоснование и разработка программы национально ориентированных реформ в экономике в конце XIX в. позволяли по-новому определять стратегические цели в экономическом реформировании. Для западнической школы капиталистический путь развития России определялся как неизбежный и универсальный. К примеру, П. Струве утверждал: «Капитализм развивается потому, что он при данных условиях есть единственно возможная форма подъема производительных сил страны...»9
Что же касается представителей альтернативных научных направлений, то они выработали свой взгляд на судьбу капитализма в нашей стране.
Попутно привлечем внимание к такой любопытной детали. В.П. Воронцова можно считать первым экономистом, который ввел в обозначение нового строя, сложившегося в Западной Европе и формировавшегося в России, понятие «капитализм». Его книга с таким характерным названием - «Судьбы капитализма в России» - была опубликована в 1882 г. и сразу же привлекла к себе огромное внимание. С нее начались острые экономические дискуссии в России вплоть до конца XIX в. Как отмечается в научной литературе, впервые на английском языке термин «капитализм» был употреблен в 1884 г. в книге Дуэ «Лучшие времена».10 Известно, что К. Маркс в этих целях использовал разные понятия, но чаще вссго «буржуазный способ производства». Именно так он определял объект своего изучения в «Капитале».
Так, Воронцов и Даниельсон утверждали, что опора на капитализм не соответствует историческим традициям России и при этом противоречит наличным объективным и субъективным условиям, к которым они относили общинность и артельность в организации основной части общественного производства, коллективизм в массовом сознании и неразвитость института частной собственности на землю. И в этом они воспроизводили давнюю традицию понимания российского пути развития как самобытного.
Вместо курса на разрушение экономисты-самобытники логично делали ставку на эво-люционность преобразований, призывая «прекратить ломку нашей веками сложившейся формы производства, основанной на владении орудиями производства самими непосредственными производителями». Тем самым ими, можно сказать, предвиделись грядущие «губительные последствия» от этой ломки и для населения, и для всего государства.11
Как подтвердила реальная история, прогнозы и предупреждения русских народников об опасности попыток радикальных ломок национального строя, которые осмысленно прозвучали в 80-90-е годы XIX в., оказались пророческими, хотя и свершились не в те сроки. Но они, к сожалению, не были услышаны и должным образом оценены властью и политическими силами, доминировавшими к тому времени в российском обществе. Об этом приходится говорить, поскольку и сегодня после стольких потрясений и испытаний, через которые прошла наша страна, в ней не перевелись ярые приверженцы очередных радикальных ломок, желающие испытать сложившийся строй на прочность.
Спустя более чем 50 лет к аналогичному выводу о неоднозначных результатах капитализации экономики пришел известный латиноамериканский экономист Р. Пребиш, изучая ее последствия в Латинской Америке. Данный вывод содержится в его концепции «периферийного капитализма» как закономерного результата использования сценария «догоняющего» развития.12
Что касается народников, то выход из тупика капиталистического развития они видели в переходе на альтернативный путь развития. «Волей-неволей приходится искать спасение, - подчеркивал Даниельсон, - вне капиталистической формы производства, которую мы старались в последнее тридцатилетие привить нашему хозяйственному организму».11 Отказавшись от ортодоксально марксистской идеи урбанистически-индустриального социализма как универсального, русские народники благодаря этому смогли выйти на проблему множественности форм социалистического общественно-экономического переустройства и одновременно выработали весьма перспективный вариант его осуществления применительно к России. Обоснованная ими модель аграрного социализма примиряла город и деревню, социальные и политические силы, стоящие за ними, и в конечном счете выступала одним из направлений сближения линий общественно-экономической эволюции Запада («города») и России («деревни»).
Экономическую модель народников вполне можно называть и некапиталистической в том современном контексте, когда имеется в виду направить развитие экономики страны не по западному капиталистическому канону, воспроизводя его старые отработанные схемы, а с акцентом на применение нестандартных решений, обобщая опыт и тенденции, накопленные в ходе непрерывной эволюции капитализма (В.П. Воронцовым она мыслилась и трактовалась как отказ от «подражательного типа развития»).
Именно это дало основание современному итальянскому ученому Ф. Баттистраде сделать вывод, что русская народническая мысль в 80-е годы XIX в. представляла собой наивысший продукт культурного и политического развития не только России, но и всей Европы.14 Такая высокая оценка, если сопоставить развитие экономических взглядов в рассматриваемый период в нашей стране и в мировой экономической науке, заслуживает того, чтобы к ней присоединиться, отдавая должное заслугам русских экономистов-народников.
В послереволюционный период свою трактовку некапиталистического пути развития, отличного как от капиталистического, так и от реализуемого варианта социалистических преобразований в СССР, активно развивали представители евразийства. Так, П.Н. Савицким выдвигалась идея создания в России «системы хозяйнодержавия», которая была альтернативна как капиталистическим, так и социалистическим принципам хозяйствования. Ее суть выражалась в переходе к «системе особого рода хозяйственной соборности», не угнетающей личность и одновременно развивающей общественное начало.15 Фактически речь шла об использовании концепции смешанной экономики, но которая опиралась бы на православную этику, что отличало этих теоретиков от народников, которые в большинстве своем были сторонниками атеизма.
Историческое значение российской школы национальной экономии. Главный исторический вклад почвеннической школы в экономическую мысль России представлен двумя непосредственно взаимосвязанными концепциями. Во-первых, ею была разработана концепция экономического развития на собственной основе, позволившая четко раскрыть содержание российского пути в экономике. Данная концепция давала возможность уйти от подражательной зависимости от Запада в теории и практике, сделать ставку на творческую самостоятельность, заложить основы национального самосознания и мировоззрения.
Во-вторых, почвеннической школой был предложен альтернативный вариант осуществления программы обустройства России - через проведение не либерально-рыночных, а национально ориентированных реформ. Тем самым концепция российского пути развития в экономике получила логическую завершенность в виде выработанной адекватной ей программы реформ. Этим отвергался вариант консервативного неприятия каких-либо перемен в хозяйственном и политическом устройстве России и одновременно предлагался курс реформ, опирающийся не на достижение каких-либо абстрактных целей, а на реальные возможности и приоритет национальных интересов.
Формально можно считать, что этот вариант не реализовался. Ведь общественные силы, которые его непосредственно разрабатывали и пытались провести в жизнь (речь идет прежде всего о партиях и течениях народнического толка), не смогли удержаться у власти и затем вообще исчезли с политической арены страны как самостоятельные движения (эсеры, к примеру, в 1923 г.), так же как и не осуществились надежды евразийцев трансформировать большевизм с помощью внедрения евразийской идеологии. Однако даже отстранение от власти политических партий, ближе всего примыкавших к почвеннической экономической платформе, не устранило потребности в самобытном пути развития, а значит, не могло зачеркнуть их опыта разработки национальной экономической модели в России. И это определялось объективной неизбежностью развития российского хозяйства на собственной основе, альтернативой которому становится хозяйственный и политический распад страны как единого целого. (Крах страны после революций 1917 г. и такой же ее развал в 1991 г. -все это говорит в пользу такого утверждения.) Поэтому вполне закономерна эволюция политики большевиков: чем ближе они подходили к завоеванию власти, постепенно отходя от идеи мировой социалистической революции, тем все больше их экономическая программа становилась похожей на народническую.
Уже в 1912 г. такое движение зафиксировал М. И. Туган-Барановский. В статье «Марксизм и народничество» он сделал вывод: «Аграрные программы марксистов стали все ближе приближаться к аграрным программам народников, пока наконец между ними не исчезли какие бы то ни было принципиальные различия. И те, и другие почти с одинаковой энергией требовали перехода земли в руки крестьянства... При таком положении дел старые споры и разногласия решительно утрачивают свой смысл. Жизнь своей властной рукой вынула из-под них почву».16
По сути дела, большевики смогли взять и удержать власть во многом благодаря тому, что воспользовались лозунгами и программными установками, лежащими в основании народнической идеологии. Речь идет прежде всего о «Декрете о земле». Как в то время писал Троцкий, большевики смогли «политически усыновить» программу аграрной реформы народников.
Еще более значимым фактом с точки зрения признания почвеннических истоков в экономической политике послереволюционного периода является нэповская альтернатива «военному коммунизму», которая побеждает в начале 1920-х годов, а также ее сохранение в конце 1920-х годов и противостояние политике форсированной индустриализации и насильственной коллективизации, теоретически сформулированной Преображенским и на практике осуществленной Сталиным. Если вдуматься в экономический смысл возможной
альтернативы форсированной индустриализации, то есть достаточные основания для вывода о том, что она оказалась весьма близкой к платформе общественно-экономического развития и преобразования России, ранее наиболее основательно разработанной народниками и другими представителями российской школы национальной экономии. К тому же в нэповской альтернативе общественно-экономической трансформации России нельзя недооценивать непосредственное почвенническое влияние, оказываемое, в частности, через научные труды и практические рекомендации таких крупных советских экономистов, как Н.Д. Кондратьев и A.B. Чаянов, которые, как известно, были наиболее яркими представителями позднего народничества.17
Что же касается экономической системы, которая в конечном счете была создана в СССР, то ее характеризовала не абсолютно государственная (односекторная), а двухсектор-ная модель народного хозяйства с ведущими ее элементами в виде государственного (доминирующего) и колхозно-кооперативного (подчиненного). Ее можно считать и трехсек-торной, если принимать во внимание так и не ликвидированный мелкотоварный сектор -личное подсобное, индивидуальное и домашнее хозяйство. Это означает, что в процессе социалистического строительства был создан свой, достаточно оригинальный вариант альтернативной экономики смешанного типа, хотя и с сильным доминированием государственно-социалистического уклада. В свое время прообраз такой модели хозяйствования советские экономисты старались обнаружить в экономическом учении марксизма. Однако поиски не могли быть плодотворными, поскольку вариант смешанной экономики в принципе не соответствовал марксистским прогнозам о будущем экономическом устройстве общества, да и просто противоречил логике и главным постулатам идеологии коммунизма.
Большой интерес вызывает вопрос о том, как развивались взгляды на природу послереволюционного строя в России в позднем народническом кругу, который изначально выдвинул и отстаивал идеи русского социализма как варианта национальной модели некапиталистической экономики. Хотя само народничество как самостоятельное политическое течение внутри советской России в 1920-е годы исчезает, а в 1930 г. его наиболее яркие представители (Н. Д. Кондратьев, А. В. Чаянов и др.) подверглись репрессиям, об его идейной эволюции можно судить по тем программным положениям о перспективах социально-экономического развития России после революции, которые разрабатывались частью бывшего эсеровского руководства, оказавшегося в эмиграции. Речь прежде всего идет об одном из лидеров партии эсеров В. М. Чернове.
Развитие экономических взглядов поздних народников важно еще и потому, что о них мало известно, они все еще не стали предметом обстоятельного исследования. Что касается позиции В. М. Чернова, то она сформировалась в 1920-е годы и отражала уроки революционных событий, «военного коммунизма» и первые шаги нэпа. Все это потребовало уточнения некоторых важных теоретических установок и практических рекомендаций. Наиболее полно послереволюционные экономические взгляды Чернова были представлены в работе «Конструктивный социализм», составленной из переработанных его статей 1920-х годов.18
В первую очередь в выработанной им политико-экономической платформе был существенно усилен акцент на необходимость обеспечения демократизации всех сфер жизни общества. Вполне понятно, что такое усиление прямо противопоставлялось курсу большевистского руководства на укрепление диктатуры пролетариата (фактически - партии) и нарастающей волне бюрократизации. Демократизация мыслилась Черновым как противоядие от антисоциалистического перерождения и как способ отстаивания самоценности индивида. В свою очередь, демократическая модель социализма требовала использования самоуправления, самоорганизации, народовластия.
Сохранилась и получила дополнительное обоснование идея «крестьянского социализма», в виде развертывания кооперативного движения. Приверженность ему отражала харак-
терное мировоззренческое качество самого народничества - мыслить и действовать не с позиции абстрактных схем и представлений о прогрессе, народном благе и социализме, а конкретно и приземленно. Наконец, в послереволюционный период Чернов принципиально переосмыслил роль государственного вмешательства в экономику. По этому вопросу произошло размежевание с большевистским руководством, связанное с отходом от традиционных для социалистов завышенных представлений о роли государства, которые приводили к фактическому отождествлению социалистического переустройства экономики с ее огосударствлением. Вместо этого предлагалось сделать ставку на социализацию промышленности, которая означала децентрализацию государственной собственности и разработку системы управления, соединяющей интересы производителей, потребителей и центральных государственных органов. Таким образом, получала развитие давняя народническая идея смешанной экономики, но не столько с сильным государственным сектором (как это задумывалось до революции), сколько с сильным государственным вмешательством в экономику, которая впоследствии получила распространение в странах позднего капитализма.
Отмеченные новые моменты в программных установках народнических сил, оставшихся после революции, свидетельствуют о наличии социалистических альтернатив осуществленному впоследствии варианту государственно-индустриального социализма с его креном в сторону централизации управления, со ставкой на принудительные методы. В этом же направлении развивалась и экономическая идеология евразийства, нацеленная на обеспечение действительного равноправия частного предпринимательства и государственного регулирования.
Заключение. Исторические уроки борьбы научных школ за выбор курса реформирования в России свидетельствуют о том, что признание самобытности объекта исследования вполне закономерно направляет общественно-экономическую мысль по оригинальному пути. Такая позиция экономистов-почвенников позволила им первенствовать в постановке ряда важных научных проблем, с которыми впоследствии столкнулась мировая экономика в XX в. Можно сказать, что патриотическое отношение к нацинальной экономике, к сложившимся традициям хозяйствования и экономическим взглядам (что не исключает, безусловно, необходимости объективного и точного анализа) становится достаточным условием для выработки самостоятельной научной позиции и выдвижения оригинальных научных идей.
Если, в заключение, суммировать историческое значение российской школы национальной экономии, то необходимо сделать следующие выводы.
Во-первых, эта школа играла ключевую роль в формировании национального самосознания и национальной идеологии, что особенно важно для «молодых стран», которые еще ищут свое место в мировом сообществе и мировом хозяйстве. Впоследствии именно на ее основе фактически получило развитие такое перспективное научное направление, которое можно назвать «россиеведением», реализующим идею комплексного изучения цивилизаци-онного и формационного устройства страны в их единстве. В этой связи можно считать, что ведущую роль в его возникновении сыграли евразийцы, разработавшие сам подход к определению особого пути развития России как Евразии с позиции «месторазвития».
Во-вторых, эта школа, делающая особый акцент на изучении «особенного» в экономике, выполняет важную прагматическую роль в осознании и поиске своих конкурентных преимуществ. В этом случае надо иметь в виду, что они, как показывает мировой опыт, рождаются прежде всего на базе своеобразных черт в общественно-хозяйственном развитии, которые при умелой политике способны превратиться в эффективные хозяйственные новации и обеспечить выигрышные позиции в мировой экономике.
В-третьих, школа способствует формированию национального типа управления, который отражает сложившиеся традиции, особенности национального менталитета. Их реализация в сфере хозяйственной политики позволяет перевести общие рассуждения о самобыг-
ности и уникальности общественно-хозяйственного устройства на язык конкретных действий в виде соответствующего способа принятия эффективных хозяйственных решений.
В-четвертых, эта школа, которая первоначально характеризуется своей непохожестью в мировой экономической науке, вместе с тем становится одним из важных способов вхождения в мировую науку со своим научным багажом и творческими традициями, впоследствии формируя то, что можно обозначить как национальный стиль в развитии экономической науки.
Какова судьба российской школы национальной экономии и возможно ли ее возрождение в современных условиях?
При ответе на эти вопросы следует иметь в виду, что ее наибольшее значение проявляется в условиях исторических переходов, когда исключительно важно сделать правильный стратегический выбор. Такой выбор без знания уроков прошлого чреват повторением старых ошибок и заблуждений. Вместе с тем по мере успешного разрешения этой проблемы роль особенного в экономике ослабевает и одновременно возрастает потребность в изучении «общего» в экономическом развитии. Примером может служить история развития немецкой исторической школы - ее взлет и постепенное угасание.
Что же касается перспектив российской школы, то существуют два возможных пути ее развития. Первый - обеспечение координации и впоследствии синтез с существующими общемировыми научными школами. Характерный пример дает современный нео-институционализм, фактически признавший неоклассические постулаты в качестве своей теоретической базы. Тогда знания «особенного» становятся дополняющими общие теории, расширяющими их познавательный потенциал. В этом случае теоретическое знание выступает в единстве общего и особенного.
Второй - превращение теории особенного в один из самостоятельных разделов общей теории, не исключая возможности появления на ее основе новой общей экономической теории, альтернативной старой (неоклассической). Применительно к накопленному научному опыту российской школы национальной экономии речь может идти, в частности о продолжении разработки модели экономики с неоднородной структурой, что позволит, как минимум, существенно дополнить и уточнить общие экономические закономерности. Ведь такая модель не только отражает историческое прошлое, но и вполне соответствует реальному процессу хозяйствования в современных условиях. В этом случае речь идет об отображении в познании процесса превращения особенного в общее.
Однако при любом варианте научные идеи, исследовательские традиции и практические рекомендации, рожденные в прошлом в недрах почвеннической школы, не бесполезны для современного этапа проведения масштабных реформ в России. Их современное переосмысление имеет важное значение для точного и глубокого понимания исторических корней российской экономики, оценки и успешного использования накопленного опыта реформирования, признания наличия многовариантности и альтернативности развития на любом его этапе. Это должно приниматься во внимание в поиске наиболее эффективной стратегии преобразования экономики России и усиления ее конкурентных позиций в мировом хозяйстве.
1 См.: Очерки истории российской экономической мысли / Под ред. Л.И. Абалкина. М., 2003; Российские экономические школы / Под ред. Ю.В. Яковца. М., 2003.
2 Очерки истории российской экономической мысли. С.54.
3 Там же. С. 120.
4 См.: Россия. Ее настоящее и прошедшее. СПб., 1900. С. 853.
5 Очерки истории российской экономической мысли. С. 10, 35.
6 Позднее, в 1891 г., один из наиболее самобытных русских философов К.П. Леонтьев, близкий по духу к славянофилам, так оценивал их роль: «Славянофилы всегда хотели, чтобы Россия жила своим умом, чтобы она была самобытна не только как сильное государство, но и как своеобразная государственность» (Леонтьев К.Н. Восток, Россия и Славянство. М., 1996.С. 687). Характерна также оценка H.A. Бердяева, который сам тяготел к западнической школе. Для него славянофилы были первыми «русскими европейцами», «которые стали мыслить самостоятельно, которые оказались на высоте европейской культуры, которые не только усвоили себе европейскую культуру, но и пытались в ней творчески участвовать» (Бердяев H.A. A.C. Хомяков. М., 1912. С. 3).
7 Более подробно эта тема развивается в уже опубликованных наших работах. См.:Р я з а н о в В. Т. I) Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в Х1Х-ХХ вв. СПб., 1998. Гл. 3; 2) Российский путь в экономике//Философия хозяйства. 2003. № 2. С. 103-121.
8 Самая известная книга С.Ф. Шарапова: Шарапов С.Ф. Бумажный рубль: Его теория и практика. СПб.,
1898.
'Струве П. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894. С. 287.
10 См.: Розенберг П., Бирдцелл Л.Е., мл. Как Запад стал богатым. Новосибирск, 1995. С. 9.
" Никола й-о н ъ (Д а н и е л ь с о н). Очерки нашего пореформенного общественного хозяйства. СПб., 1893. С.345-346.
12 См.: П р е б и ш Р. Периферийный капитализм. Есть ли ему альтернатива? М., 1992.
13 Никола й-о нъ(Даниельсон). Указ. соч. С. 341.
" Баттистрада Ф. Народничество и большевизм // Свободная мысль. 1991. № 16. С. 8.
15 Савицкий П.Н. Хозяин и хозяйство // Россия между £вропой и Азией, евразийский соблазн. М., 1993. С. 154. О взглядах евразийцев см.: Мир России - Евразия: антология. М., 1995; Пути Евразии. Русская интеллигенция и судьбы России. М., 1992.
16 Туга н-Б а р а н о в с к и й М. И. К лучшему будущему. М., 1996. С. 75,
17 Так, A.B. Чаянов и Н.Д. Кондратьев весной 1921 г. принимали участие в работе комиссии, которая разработала предложения по переходу к продналогу. Известно и то, что Ленин при подготовке одной из своих последних работ («О кооперации») заказывал книгу Чаянова о крестьянской кооперации. Всего же семь книг этого автора имелось в библиотеке Ленина.
'* Чернов В.М. Конструктивный социализм. М., 1997.
Статья поступила в редакцию 30 июня 2003 г.
