CC BY
40
УДК 130.2=511.132
М. Б. Мелехина
«ЗЫРЯНСКИЙ ТЕКСТ» К. Ф. ЖАКОВА: ПОСТАНОВКА ВОПРОСА
В статье в научный оборот вводится концепт «зырянский текст» как текст провинциальной культуры. Он рассматривается как код, трансформирующий имеющиеся сообщения в новую систему значений. Репрезентация образа коми культуры в «зырянском тексте» К. Ф. Жакова формируется в контексте интеллектуально-художественного творчества начала XX в.
In the article the concept of "zyrianian text" is introduced as a text pertaining to rural culture. This text is being considered as a code which transforms existing messages into a new system of meanings. Representation of Komi culture's image in K. F. Zhakov's "zyrianian text" is formed in the intellectually-artistic context at the beginning of the 20th century.
Ключевые слова: К. Ф. Жаков, зырянский текст, репрезентация, коми культура, русский символизм.
Keywords: K. F. Zhakov, zyrianian text, representation, Komi culture, Russian symbolism.
Понятие текста - одно из наиболее частотных не только в лингвистике, но в целом в гуманитарном знании начиная со второй половины XX в. В настоящее время диапазон междисциплинарных исследований, посвященный тексту, значительно расширен за счет активного включения в названную проблематику относительно новой подтемы - «провинциального» или «локального» текста как текста культуры. В контексте разработки последней были оформлены такие концепты как, например, «вятский текст» [1] или «пермский текст» [2] русской провинциальной культуры. Концептуализация «зырянского текста» как текста культуры, в свою очередь, стала возможной на основании аналогии с научными публикациями соответствующего исследовательского направления.
Концепт «зырянский текст» фиксирует два методологически значимых для данной работы понятия: «зыряне» и «текст культуры». Зыряне - этноним народа коми, появившийся в официальном употреблении в XVI в. как наименование части северных коми, в основном вычегодских, а в начале только сысольских. В XVIII-XIX вв. зырянами стали называть всех северных коми, проживающих на территории современной Республики Коми, кроме ижемцев [3]. Несмотря на то что непосредственно этноним зыряне считается устаревшим, он употребляется в научной литературе в сочетании с эн-доэтнонимом - коми, т. е. как коми-зыряне, в отличие от коми-пермяков.
© Мелехина М. Б., 2009
Текст культуры, не являясь элементарным сообщением, подразумевает наличие не только адресанта и адресата, но, в равной мере, и культурный контекст. «Слово - это драма, в которой участвуют три персонажа», - пишет М. М. Бахтин. В формировании смыслов текста, помимо автора и слушателя, он включает тех, «чьи голоса звучат в преднайденном автором слове» [4]. «Зырянский текст» как текст культуры, находясь в процессе перманентного формо-, а следовательно, и смыс-лообразования, является продуктом коллективного творчества. «Коллективность» подразумевает как целокупный вклад когда-либо писавших о зырянах, значимое место среди которых занимает самородок - зырянин Каллистрат Фалалеевич Жаков (1866-1926), так и самих зырян, оформивших в духовной и материальной культуре объект, по поводу которого рефлексируют отдельные авторы. Как отметила И. Е. Фадеева, «Жаков предпринял уникальную в своем роде попытку создания аутентичного текста культуры», совместив в писательской позиции «и позицию наблюдателя культуры, и позицию ее носителя» [5, 254]. «Преднай-денным» словом в «зырянском тексте» являются многочисленные культурные коды, сформировавшие интеллектуальное поле культуры времени создания «текста» каждым отдельным автором. А в качестве адресата в первую очередь нужно рассматривать российскую гуманитарную интеллигенцию. Таким образом, «зырянский текст», не будучи простой суммой культурных артефактов, формируется как многоголосная субстанция и, вследствие этого, представляет собой неисследимую множественность смыслов.
Источниками, на основании которых возможна репрезентация смыслов «зырянского текста» Жа-кова, являются, в первую очередь, его литературное наследие - как проза (автобиографическая повесть «Сквозь строй жизни»; реалистические рассказы, новеллы), так и поэзия (эпическая поэма «Биармия», стихотворный цикл «Песни и думы Пама-Бурморта»); во-вторых, этнографические исследования, посвященные коми-зырянам («Этнологический очерк зырян»); и, в-третьих, собственная философская концепция (лимитизм). Источником, генерирующим главные темы и смыслы «зырянского текста», выступает автобиография мыслителя «Сквозь строй жизни». Подчеркнем, «текст» Жакова формируется в процессе интертекстуального взаимодействия его авторских произведений -художественных и научных, и в целом интеллектуально-художественного творчества начала XX в.
Формообразующая тема «текста» - «зырянская» - для русского читателя была представлена задолго до появления работ Жакова. Несмотря на то что упоминания о предках зырян встречаются в древнерусских источниках, в XIX в. русский журналист и философ Н. И. Надеждин в очерке «На-
родная поэзия и зырян» писал: «Странно, если вы не слыхивали никогда имени зырян. А они так усердно стараются доказывать нам свое существование...» [6] Зырянский край, значительно удаленный от столицы, представал, по мнению писателя-народника А. В. Круглова, "terra incognita" для читающей публики девятнадцатого века [7]. Благодаря работам Жакова, была существенно сокращена не только информационная дистанция между инородческой окраиной России и столичной гуманитарной интеллигенцией. Жаков, будучи этническим коми-зырянином, сохраняя сформировавшийся в русской литературе устойчивый образ своего народа, обогатил его. Канву «зырянского текста» составляет узнаваемый набор клише, наработанных литературой, искусством и публицистикой начала двадцатого века в контексте культуры модерна. Символистские темы и образы («сказка», «солнечная тема» и др.) выступают в качестве интертекста, оплодотворяющего художественные поиски Жакова.
Представители культуры модерна оказывают пристальное внимание народно-поэтическим формам, сказке и мифу. Жаков активно демонстрирует свой исследовательский интерес в том же направлении. Вся проза автора, составными частями которой являются реалии повседневной жизни коми-зырян и сказочно-романтические картины, опирается на фольклорные традиции, и не только народа коми, но и на фольклор народов мира. Отмечая в автобиографии, что «этнография моя превратилась в художественные мифы» [8], задачу одного из своих этнографических исследований он формулирует в рассказе «Корткерос»: «Изучаю дух мира, как проявился он здесь в Корткеросе» [9].
Созданный Жаковым образ Зырянского края населяется сказочными персонажами: парни-перевозчики напоминают ему «двух леших из одной сказки, которые дрались из-за драчун-дубинки, скатерть-самобранки и шапки-невидимки» [10]; лес как бы оживает и «гигантами-богатырями» - соснами и березами, ольхой, рябинами - «нежными девами, шелестящими ситцевыми платьями» [11]. Жаков изображает реальность в атмосфере постоянного соприсутствия в ней сказочного, причем положительная соотнесенность в большинстве случаев материализуется там, где он повествует о коми-зырянской культуре, о своем детстве, проведенном в Зырянском крае. Отрицательными характеристиками наделяется все, связанное с разрушающим традиционный народный быт началом, например, Хо-луницкий завод ассоциирован с «железным чудовищем» [12], «царством железа», где только и остается, что «глотать чугунную пыль» [13].
Мифологизация реализуется не только вследствие «заселения» времени и пространства сказочными персонажами, но и посредством закрепления за ними определенных метафор. В произведе-
ниях Жакова, и в частности в его автобиографии, можно встретить неоднократные эпитеты, связанные с «золотом», «светом», «зарей», употребляющиеся для художественной характеристики и явлений природы, и событий жизни, связанных с детством и юностью автора: «...пролетели светло-зарные дни, промчались счастливые месяцы, и годы прошли, и жизнь в Эжоле стала для меня недоступной сказкою» [14]; «О юность моя, куда ты улетела, нигде не слышу твоего аромата, нигде не вижу твоих светлых цветов. [...] Расплескал я золотое вино из полного своего бокала» [15].
Все, что связано с родиной, приобретает для К. Жакова черты «утраченного рая», где все было «божественно», «волшебно», «сказочно» и «царственно». С одной стороны, метафора «золотое» в мировоззренческой системе коми-зырян, воплощенной в устном народном творчестве, определяет все названные таким образом предметы и явления как идеал красоты, величия, добра и царственности. Идеальный образ человека в коми фольклоре описывается в светлых, прозрачных, теплых красках; а хроматический код дублируется металлическим: положительным качествам соответствуют металлы -золото и серебро, отрицательным - железо. С другой стороны, идеализация естественности и старины в повествовании Жакова вписывается в общую романтическую тенденцию отечественного искусства начала XX в. поисков воплощения национальной самобытности как ее частное проявление.
Одной из характерных черт культуры модерна явилась окрашенность в национальные цвета своей страны. Интерес к «национальному» вообще и к своему в частности в отечественной художественной традиции демонстрировал прежде всего глубинную тему всего российского гуманитарного дискурса, а именно вопрос о национально-культурной идентичности. При этом в идентификационные процессы начала двадцатого столетия были вовлечены не только этнические русские, но и другие народы многонациональной России, что наглядно демонстрирует «зырянский текст» Жакова. Один из самых ярких «русских европейцев» начала XX в., художественный критик С. К. Маковский, писал о том, что «сказка создала современных "национальных" художников», для которых «древняя, допетровская Русь - как сон волшебный» [16]. Пространством «золотой», «светлозарной», «солнечной» и «огнистой» сказки является в целом и «зырянский текст» Жакова, позиционируя его самого как «национального» художника слова.
Аутентичность культуры как сложно организованной системной целостности невозможна при отсутствии единства интегрирующих и дифференцирующих культуру факторов (внутреннего и внешнего ее бытия) - бытия-для-Себя и бытия-для-Другого. По мысли М. М. Бахтина, все внешнее в человеке, например его тело, переживается им са-
мим изнутри «лишь в виде разрозненных обрывков, фрагментов, болтающихся на струне внутреннего самоощущения» [17], «собрать себя в сколько-нибудь законченное внешнее целое сам человек не может, переживая жизнь в категории своего я» [18]. Человек испытывает абсолютную эстетическую нужду в Другом, «в видящей, помнящей, собирающей и объединяющей активности другого, которая одна может создать его внешне законченную личность». По аналогии можно рассуждать и относительно текста культуры. Научные и художественные труды Жакова, как Другого, посвященные коми-зырянской культуре, создают образ этой культуры как целостной личности. Они не являются ни ее «зеркальным отражением», ни фотографией, поскольку зеркало отражает только внешнее, наружность [19], а фотография, «хотя и более чисто, чем зеркальное отражение, но оно случайно, искусственно принято и не выражает нашей существенной эмоционально-волевой установки в событии бытия» [20]. Жаков писал «портрет» родной культуры, в котором имманентно присутствовал «избыток» его авторского «видения», «почка», откуда развертывался «цветок завершающей формы» [21]. Художник Жаков, будучи этническим коми-зырянином, увидел родную культуру с тех ценностных позиций, с каких она видит самое себя. Затем, снова вернувшись на позиции Другого - автора, используя культурный инструментарий российского интеллектуально-художественного творчества, создал внутреннему бытию-для-Себя коми-зырянской культуры завершающее его окружение, т. е. написал «текст». Бытие-для-Себя - это эмпирический мир, этнографические реалии коми-зырянской культуры, воссозданные в «тексте» Жакова. Бытие-для-Другого - это развернутые историософские смыслы о месте, роли и предназначении коми-зырянской культуры, запускающие процессы актуализации ее самосознания.
Исследуя проблему поисков русской национальной идентичности, Б. Гройс пишет, что русская мысль, «не будучи в состоянии предъявить ничего действительно экзотичного и гетерогенного по сравнению с западной культурой», искала механизм защиты от растворения в ее более динамичной среде. Этим механизмом стала самоинтерпретация России, представлявшая ее как «место реализации, или материализации дискурсов об Ином» [22]. Образ русской культуры как «Иной» по отношению к западной создан в первой теоретической попытке, поставившей вопрос о национальной и всемирно-исторической роли России - в историософии П. Я. Чаадаева, получая впоследствии развитие у славянофилов и западников. Таковой русская культура предстает и в русской философии начала XX в. Репрезентация образа коми культуры в «зырянском тексте» Жакова также формируется с помощью апроприации дискурса об «Ином»,
по модели, ранее представленной в трудах русских мыслителей.
Историософия Жакова представлена в рассуждениях о «новых» и «старых», «юных» и «умирающих» народах. Автор пишет: «О юность народов - ты нам нужна, чтобы освежить нашу стареющую душу!.. Европейцы! Xраните новые народы, чтобы самим не погрузиться прежде времени в тину мещанства или не умереть от скуки мировой» [23]. Зыряне кажутся Жакову «более юными, чем малороссы или русские» [24], они - «дети Пармы» [25], «первобытные дети» [26]. Для Жакова контакты коми культуры с динамичной культурой современности должны закончиться тем же, чем, по мысли А. И. Герцена, закончится встреча и столкновение двух миров - русского и западного, «одного, идущего из леса в историю, другого - из истории в гроб» [27]. Поскольку Жаков утверждает, что дети являются лучшим человечеством, «чем все прошлое: ибо мир раскрывает ценности свои в детях» [28], становится очевидным, что он создает образ культуры коми-зырян, используя аф-фирмативные тона.
Идеалом для Жакова, существующим в настоящем, культурой, сумевшей совместить древний уклад жизни и новые открытия науки и высокой техники, является культура Японии. Японская речь и внешний облик восточного народа напоминает Жакову язык и наружность зырян. Вероятно, что в попытке найти общие черты, сходство между двумя непохожими культурами, и, тем не менее, по своему «Иными», он акцентирует потенциальную возможность родной культуры противостоять агрессивным влияниям цивилизации, как это успешно делает Япония, которая «не умела поддаться кричащей суетливости надменного не по заслугам Запада» [29]. Критически описанные в «Этнологическом очерке зырян» реалии современной жизни народа заставляют Жакова искать черты идеала зырян, как «юного народа», в прошлом -в мировой истории и в своем собственном детстве. Такой перенос Жаков называет «великой минутой сочетания времен» [30], когда «старость слилась с детством» [31]. Таким образом, Жаков предстает, как и славянофилы, ретроспективным националистом, создает «ретроспективную утопию» [32]. Жаков непосредственно сам является частью этой утопии, поскольку его временное движение от «сказочного», «светлозарного» детства к разочарованиям зрелого возраста накладывается на пространственное перемещение с Запада на Восток -путешествие в страну своего идеала, страну «восходящего солнца» - Японию.
Размышления о месте, роли и смысле существования «первобытных» народов в истории коррелируют с созданным авторским образом. В романе «Сквозь строй жизни» Жаков позиционирует себя «Иным», маргиналом, квинтэссенцией это-
го является найденная формулировка - «между двух стульев» [33], характеризующая одну из жизненных ситуаций. Свое срединное положение он артикулирует на протяжении всего повествования. Называя себя «лесным человеком», он видит себя «Иным» по отношению к «стоглавой гидре лжекультуры» [34], к «злым веяниям Европы» [35]. Жаков противопоставляет себя «средним людям, несущим котомку филистерства» [36]. Критике мещанства как сословия и как определенной психологии и морали Жаков посвящает немало строк. Сюда относятся и картины кулачных боев с мещанами времени учебы автора в Тотемской семинарии, образы интеллигентствующих в Череповце, в Вологде, в Вятке, а также рассуждения об опасности распространения мещанства как идеи [37].
Жаков признает, что стал «Иным» также и по отношению к своей родной культуре, поскольку «переболел всеми культурными болезнями» [38]: «отдал себя почетолюбию, адскому самолюбию, дьявольскому честолюбию» [39]. Тем не менее источником его физических и душевных сил на протяжении всей жизни является то, что связывает с коми-зырянской культурой. Физические силы автор приобрел, обливаясь в сарае отца осенью и летом холодной водой, а также регулярно укрепляя свои мускулы гирями - тем самым он «бессознательно готовился» «к великой борьбе с тяжелой жизнью» [40]. Душевные силы, утешение и вдохновение Жаков черпает в общении с «великим рассказчиком» Каликаритто (Каролидо). Жаков пишет: «Твои слова напомнят мне шум великих сосен на белых холмах, таинственный шепот сумрачных елей, [...] жизнь здоровую, вольную простых людей на севере далеком» [41]. Вероятно, что появляющиеся в дальнейшем повествовании мудрый «старик» [42] («старик-сказочник» [43]) и отец автора Фалалей [44] - это составляющие образа все того же Каликаритто. Он представляет собой архетип коллективного бессознательного, персонификацию скрытых в хаотичности «культурной» жизни автора животворящих потенций коми-зырянской культуры. А ведь именно недостающая цивилизованному миру для полноценного развития «любовь к живому», по мысли Жако-ва, «и есть единственная цель воспитания человечества», «та отдаленная точка, в которой должны пересекаться все лучи человеческих помышлений» [45].
Жаков рассказывает: «Раз спросили меня друзья: "Гараморт, что открыл ты в жизни значительного?" - Самого себя, - ответил я им. - Я открыл самого себя, любезные мои, открыл, познал и изобразил» [46]. Дополняя ответ Жакова, заметим, что не только самого себя, но и культуру коми-зырян открыл, познал и изобразил прежде всего как Автор. Моделируя свой образ как «Иного» и одновременно генетически принадлежа зырянской куль-
туре, Жаков наделяет образ этой культуры чертами «инаковости».
Как пишут современные авторы, в представлениях об «особом пути» (а в нашем случае об «Ином») проявляются ощущение кризиса идентичности и ориентация на больший учет национально-исторических особенностей опыта данной культуры. Вместе с тем концепт «особого пути» является важным симптомом поисков новой идентичности [47]. Транспонирование данных рассуждений на коми культуру открывает в «зырянском тексте» Жакова скрытые смыслы. Коми как единая нация в начале XX века не существовала, представляя собой этноареальные группы, следовательно, на первом месте находилось групповое этническое самосознание. Коми национально-культурная идентичность, являясь основой коми национального самосознания, находилась в процессе формирования.
Примечания
1. Осипова Н. В. Вятский провинциальный текст в культурном контексте: http://studnauka.narod.ru/ nvo.html.
2. Абашев В. Пермь как текст. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2000. 404 с.
3. Жеребцов Л. Н. Зыряне // Республика Коми: энциклопедия: в 3 т. Т. 1. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1997. С. 466.
4. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986. С. 317.
5. Фадеева И. Е. Опыт аутентичности (о прозе К. Жакова) // Духовная культура финно-угорских народов России: всерос. науч. конф. к 80-летию А. К. Мику-шева. 1-3 ноября 2006 г., Сыктывкар. Сыктывкар: ООО Изд-во «Кола», 2007. С. 254.
6. Надеждин Н. И. Народная поэзия у зырян // В дебрях Севера: Русские писатели ХУШ-Х1Х веков о земле Коми. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1983. С. 65.
7. Круглов А. В. Лесные люди // В дебрях Севера: Русские писатели ХУШ-Х1Х веков о земле Коми. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1983. С. 184.
8. Жаков К. Ф. Сквозь строй жизни. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1996. С. 94.
9. Жаков К. Ф. Под шум северного ветра: рассказы, очерки, сказки и предания. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1990. С. 229.
10. Жаков К. Ф. Сквозь строй жизни. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1996. С. 38.
11. Там же. С. 67.
12. Там же. С. 111.
13. Там же. С. 114.
14. Там же. С. 31.
15. Там же. С. 189.
16. Маковский С. К. Силуэты русских художников. М.: Республика, 1999. С. 142-143.
17. Бахтин М. М. Указ. соч. С. 30.
18. Бахтин М. М. Указ. соч. С. 37.
19. Бахтин М. М.Указ. соч. С. 34.
20. Бахтин М. М. Указ. соч. С. 36.
21. Бахтин М. М. Указ. соч. С. 27.
22. Гройс Б. Поиск русской национальной идентичности // Вопросы философии. 1992. № 1. С. 59.
23. Жаков К. Ф. Сквозь строй жизни. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1996. С. 204.
Киреева О. В. Истоки городской культуры Западной Европы и Древней Руси
24. Жаков К. Ф. Под шум северного ветра: рассказы, очерки, сказки и предания. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1990. С. 340.
25. Жаков К. Ф. Сквозь строй жизни. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1996. С. 57.
26. Там же. С. 39.
27. Герцен А. И. Собрание сочинений: в 30 т. Т. 16. М.: АН СССР, 1959. С. 168.
28. Жаков К. Ф. Сквозь строй жизни. Сыктывкар: Коми книжное издательство, 1996. С. 220.
29. Там же. С. 361.
30. Там же. С. 221.
31. Там же. С. 203.
32. Гершезон М. О. П. Я. Чаадаев. Жизнь и мышление (главы из книги) // П. Я. Чаадаев: pro et contra / сост., вступ. ст., примеч., указ. А. А. Ермичева и А. А. Златопольской. СПб.: Русский христианский гуманитарный университет (РХГИ), 1998. С. 283.
33. Жаков К. Ф. Сквозь строй жизни. Сыктывкар: Коми кн. изд-во, 1996. С. 196.
34. Там же. С. 152.
35. Там же. С. 39
36. Там же. С. 282.
37. Там же. С. 150.
38. Там же. С. 33.
39. Там же. С. 247.
40. Там же. С. 259.
41. Там же. С. 22.
42. Там же. С. 154, 199-201.
43. Там же. С. 373.
44. Там же. С. 301.
45. Там же. С. 330.
46. Там же. С. 322.
47. Пантин В. И., Лапкин В. В. Трансформация национально-цивилизационной идентичности современного российского общества: проблемы и перспективы // Общественные науки и современность. 2004. № 1. С. 60.
УДК 930.85(4-15+470)
О. В. Киреева
ИСТОКИ ГОРОДСКОЙ КУЛЬТУРЫ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ И ДРЕВНЕЙ РУСИ
Статья посвящена актуальному вопросу истории культуры - генезису древнерусской и средневековой европейской городской культуры с точки зрения ее административно-правовой, социально-экономической, религиозно-нравственной и эстетической основы. Проведен сравнительный анализ городской культуры Западной Европы и Древней Руси.
The article is devoted to an important problem of the history of culture - to the genesis of the Old Russian and Medieval European urban culture from the point of view of its administrative, socio-economic, religious and moral, aesthetic basis. There is also carried out a comparative analysis of the urban culture of Western Europe and Old Rus.
Ключевые слова: древнерусский город, средневековый европейский город, городская культура, правовая культура, старейшина, князь, княжеская культура, социально-экономическая основа городской культуры.
Keywords. old Russian town, medieval European town, urban culture, legal culture, patriarch, prince, the prince's court culture, socio-economic basis of urban culture.
Прежде чем обратиться к рассмотрению генезиса древнерусской и западноевропейской городской культуры, необходимо определить, что подразумевается под данными культурными явлениями.
Городская культура представляет собой духовный опыт горожан, проживающих внутри или близ городских стен, отраженный во всех аспектах их деятельности (авт. О. В. Киреева): 1) административно-правовой опыт; 2) социально-экономический опыт; 3) религиозно-нравственный опыт; 4) эстетический опыт. Так, например, в древнерусской городской среде этот опыт основан на следующих признаках, позволяющих выделить древнерусский город как новое культурное явление: оседлый вид хозяйствования в культуре, огражденность, наличие религиозного центра внутри городского пространства, имущественное расслоение, распад родовой общины, создание общества неродственных людей, а также необходимость урегулирования отношений между ними (создание права, единого языка, единой письменности, единых денежных отношений), необходимость в унификации взглядов и миропонимания (в этом отношении христианство выступит как городская религия), активная внешняя торговля и др.
Сравнивать европейские средневековые и древнерусские города мы будем по предложенной ранее модели городской культуры, которая, на наш
© Киреева О. В., 2009
