CC BY
42ДркАдий Миндков
ЗвЕздный ЧАС «русской ПАрТИИ»
Выдающуюся роль в событиях 1812 года сыграли русские консервативные националисты, лидеры так называемой «русской партии». Особо стоит выделить заслуги А.С. Шишкова, Ф.В. Ростопчина, С.Н.Глинки.
Адмирал Александр Семенович Шишков, несмотря на болезни и возраст, оставался еще весьма живым и деятельным человеком, производящим яркое и глубокое впечатление на окружающих. В воспоминаниях Э. Ар-ндта, сотрудника фон Штейна, Шишков описан очень характерно: «Шишков был великий оригинал, истый русский и, как сдается мне, — самого лучшего закала. В нем выразился основной тип его народа — веселость, шутливость и неописанная ловкость как в телодвижениях, так и в игре физиономии. В нем должно быть нечто Суворовское, — шестидесятипятилетний старец, скорее худощавый, чем полный, с лицом весьма характерным, чертами ироническими с быстротою, невиданною мною ни на каком другом лице»1.
На посту государственного секретаря Шишков должен был находиться при императоре в качестве личного секретаря для составления манифестов, указов и других бумаг канцелярии Александра. Обязанности государственного секретаря по Государственному Совету переданы были старше-
му из статс-секретарей — А.Н. Оленину. Манифесты, написанные Шишковым, зачитывались по всей России. Фактически он блестяще выполнил роль главного идеолога и пропагандиста Отечественной войны 1812 г. Составленные им манифесты, являясь откликами на все ее важнейшие события, поднимали дух русского народа, усиливали и укрепляли его патриотический дух, поддерживали в тяжелые дни поражений. В воспоминаниях почитателя Шишкова С.Т. Аксакова говорится о том, что «писанные им манифесты действовали электрически на целую Русь. Несмотря на книжные, иногда несколько напыщенные выражения, русское чувство, которым они были проникнуты, сильно отзывалось в сердцах русских людей»2. А.С. Стурдза отмечал: «он написал чистым языком множество манифестов, в которых отразилось все изумительное величие тогдашних событий. И таким образом водимое любовью к отечеству перо Шишкова врезало неизгладимые черты на скрижалях нашей современной истории»3.
Оценки Аксакова и Стурдзы — это оценки единомышленников Шишкова, но даже и литературные противники вице-адмирала иногда вынужде-
1 Арндт Э.М. Из воспоминаний о 1812 годе // Русский Архив. 1871. Кн. 1. Стлб. 092-093.
2 Аксаков С.Т. Воспоминания об А.С. Шишкове // Собр. соч.: В 5 т. М., 1986. Т. 2. С. 276.
3 Стурдза А.С. Беседа любителей русско-
го слова и Арзамас в царствование Александра I и мои воспоминания // Москвитянин.
1851. №21. Ноябрь. Кн. 1. С. 9.
167
ны были признать востребованность манифестов народом и обществом. В 1841 г. П.А. Вяземский вспоминал: «Во время оно мы смеялись нелепости его манифестов <...> но между тем большинство, народ, Россия, читали их с восторгом и умилением, и теперь многие восхищаются их красноречием; следовательно они были кстати»4.
Буквально с первых же дней, не в последнюю очередь благодаря формулировкам в официальных документах А.С. Шишкова, выражавшего, как представлялось общее мнение, война начинает восприниматься как столкновение двух миров с диаметрально противоположными приоритетами. Растленная Франция настойчиво противопоставлялась благоденствующей в мире и тишине России, русское понимание свободы как национальной независимости — французскому «своеволию», восходящему к революционным понятиям, русские «коренные добродетели» — французскому «безверию и разврату»5. В манифестах Шишкова французы и Наполеон изображались как порождение дьявольского начала, как средоточие мирового зла, а революция — как вселенская катастрофа. Противостояли этим явлениям те ценности, которые были дороги Шишкову и его единомышленникам: самодержавная монархия, православие, русский патриотизм.
Среди основных мыслей, которые развивал в своих манифестах Шишков, активно внедряя в сознание всех сословий консервативно-патриотические настроения, следует выделить следующие: русские стоят «за веру против безверия, за свобо-
4 Вяземский П.А. Записная книжка. 18131852 гг. // Собрание сочинений. СПб., 1884. Т. IX. С. 195.
5 Бокова В.М. Беспокойный дух времени. Общественная мысль первой трети XIX в. // Очерки русской культуры XIX века. Т. 4. Общественная мысль. М., 2003. С. 76.
ду — против властолюбия, за человечество — против зверства. Бог видит нашу правду!»6. О цели войны Шишков заявлял: «всеобщая война сия была не о землях или границах: главное дело состояло в том, чтоб привесть все царства в прежнее их состояние, низринуть беззаконие, воцарить истину и благонравие, низложить пример соблазна, восстановить права народные, снять с них руку насильственного преобладания и потушить пожар лжи и пороков, угрожавших во всем свете пожрать правду, любовь к отечеству и добродетель»7. Конечно, ключевыми словами в данном случае являются: «привесть все царства в прежнее их состояние». После падения Наполеона Шишков предлагал уничтожить все следы революции и даже Просвещения во Франции8.
Разумеется, сама ситуация беспрецедентной по масштабам войны позволила Шишкову открыто демонстрировать и поощрять презрение и ненависть к французам, которые, с его точки зрения, являлись безбожным и развращенным народом, легко поддавшимся влиянию разрушительных идей. Обличение галломании стараниями Шишкова превратилось в одну из главных государственных задач: «Долго мы заблуждались, почитая народ сей достойным нашей приязни, содружества и даже подражания. Мы любовались и прижимали к груди нашей змею, которая, терзая собственную утробу свою, проливала к нам яд свой и наконец за нашу к ней признательность и любовь всезлобным жалом своим уязвляет»9. Русские с их славной историей и добродетелями противопоставлялись французам, причем даже мародерство
6 Шишков А.С. Записки, мнения и переписка. Берлин. 1870. Т. 1. С. 183.
7 Там же. C. 265.
8 Мартин А. «Допотопный» консерватизм Александра Семеновича Шишкова // Консерватизм: идеи и люди. Пермь, 1998. С. 62.
9 Шишков А.С. Указ. соч. Т. 1. С. 442
в русской армии трактовалось как следствие злокозненного иностранного влияния.
Написанием текстов политическая роль Шишкова не исчерпывалась. В первые же дни войны он предпринял инициативу, которую описывают все историки войны 1812 г., отмечая ее позитивный эффект. К примеру, Е.В. Тар-ле отмечал, что Шишков оказал армии важную услугу10. Шишков был введен Александром I в состав комитета «для отправления государственных дел», в который, помимо Шишкова, были включены несколько лиц из его самого ближайшего окружения, в частности, А.А. Аракчеев и А.Д. Балашов. Обстоятельства создания комитета подробно описаны в «Записках» Шишкова.
Главным деянием комитета было удаление императора из действующей армии, инициатором чего и выступил Шишков. Он считал, что в ситуации, когда руки Барклая де Толли, с одной стороны, были скованы присутствием императора, а с другой — когда вождем армии для общества выступал император, это делало ситуацию очень уязвимой: «вся Россия, не предворен-ная и не приготовленная к толь близкой опасности, обеспечивалась обороною войск, предводимых самим государем; и ежели бы <...> неприятель, против всякого ее чаяния, разбил и преследовал нас, то скорым и внезапным появлением своим пред вратами столицы распространил бы он повсюду самых надежных поборников своих — страх и ужас, или тут же на месте принудил бы заключить с ним постыдный мир»11.
При этом Шишков имел серьезные основания опасаться, что самолюбивый и тщеславный император может разгневаться на него в том случае, если он попытается довести до него эту точку зрения: «Некоторые даже утверж-
дали, что если кто сделает ему такое предложение то он сочтет его преступником и предателем»12. Преодолев страх, Шишков составил текст письма и согласовал его с Балашовым и Аракчеевым, которые также поставили под ним свои подписи, причем Аракчеев «взялся, как скоро можно будет отдать оное государю»13. С этим эпизодом связан апокриф о якобы антипатриотической мотивации Аракчеева, который вышел из-под пера Е.Ф. Ко-маровского14, состоявшего в то время инспектором внутренней стражи и также находившегося при главной квартире15. «Когда Шишков и Балашов представляли графу Аракчееву, что необходимо государю ехать в Москву, и что это единственное средство спасти отечество, граф Аракчеев возразил: "Что мне до отечества! Скажите мне, не в опасности ли государь, оставаясь долее при армии?". Они ему отвечали: "Конечно, ибо если Наполеон атакует нашу армию и разобьет ее, что тогда будет с государем? А если он победит Барклая, то беда еще не велика!". Это заставило Аракчеева идти к государю и упросить его величество на отъезд из армии. Можно сказать, что душа и чувства графа Аракчеева были совершенного царедворца и были чужды любви к отечеству»16.
Тактичное и своевременное «удаление» из армии императора в ночь с 6 на 7 июля сыграло положительную роль в войне, развязав руки Барклаю де Толли, а затем и Кутузову. Так, П.К. Щебальский даже заявлял в связи с этим, что эта акция «сообщила начавшейся войне ее исключительный, величественный и грозный характер <. > положено было начало народному ха-
10 Тарле Е.В. Нашествие Наполеона на Россию 1812 года. М., 1992. С. 59-61.
11 Шишков А.С. Записки... Т. 1. С. 139.
12 Там же. С. 140.
13 Шишков А.С. Там же. С. 141.
14 [Комаровский Е.Ф.] Из записок генерал-адъютанта графа Е.Ф. Комаровского // Русский Архив. 1867. Стлб. 774.
15 Шишков А.С. Записки...Т. 1. С. 141.
16 Там же. С. 142.
рактеру войны Двенадцатого года»17. Однако подобные оценки представляются явным преувеличением.
Шишков принадлежал к тем, кто считал, что к концу 1812 г. задача русской армии была в основном выполнена, поскольку в пределах России Наполеон был разгромлен. Он не был сторонником заграничного похода, о чем высказывался в частных разговорах. Кутузов также был противником зарубежного похода, причем многие генералы были с ним согласны18.
Накануне заграничного похода, в Вильно, у Шишкова состоялся разговор с Кутузовым, который он подробно передал в своих записках: «Зачем продолжать ее (войну. — А.М.), когда она кончена? Можно ли предполагать, что Наполеон, пришедши сюда со всеми своими и европейскими силами, и сам, по истреблении всех его полчищ и снарядов, насилу отселе ускакавший, может покуситься вторично сюда придти?». Кутузов отвечал, что этого не будет: «Довольно и одного раза быть так отпотчивану». Шишков выразил сомнение в дееспособности немецких союзников России: «не будучи в них уверены, мы идем единственно для них, оставляя сгоревшую Москву, разгромленный Смоленск и окровавленную Россию без призрения, с новыми надобностями требовать от ней и войск и содержания их». При этом он задавался логичным вопросом: «Для чего бы не остаться нам у себя в России, предлагая утесненным державам, чтоб они воспользовались удобностью случая освободить себя из-под ига Франции? Можно, если они ополчатся, обещать им вспомоществование частью наших войск, как Павел I помогал Австрии, послав к ней Суворова с войсками, но не участвуя в том всем
своим царством. Тогда, если б и последовали какие неуспехи, уважение других держав к могуществу России, особливо же низложением исполинских Наполеоновских сил приобретенное, нимало бы через то не уменьшилось». На это Кутузов отвечал, что он и сам так думает, однако «государь предполагает иначе и мы пойдем далее». При этом Кутузов признался, что не может противостоять царю: «когда он доказательств моих оспорить не может, то обнимет меня и поцелует; тут я заплачу и соглашусь с ним»19.
Оценивая позицию Кутузова, Шишкова и Ростопчина, великий князь Николай Михайлович писал: «кажется, они были правы, и с точки зрения интересов России казалось выгоднее не вмешиваться в дела Европы. Будущее показало весьма скоро, что такое мнение имело свои основания, и что России последующие войны принесли мало пользы, а скорее даже вред»20.
В декабре 1812 г. Шишков был награжден орденом Александра Невского «за примерную любовь к отечеству», а в 1813-1814 гг. сопровождал русскую армию в заграничном походе. Он по-прежнему составлял тексты манифестов, причем они пользовались популярностью не только у русских. В своих позднейших записках Шишков вспоминал, что «манифесты наши в немецких краях с жадностью читаются, возбуждают дух народный и производят великое действие над умами»21.
В тот период антифранцузские настроения охватили практически все русское общество. Наполеону за несколько месяцев удалось сделать то, что Шишков не мог сделать за многие годы. В.К. Надлер, опирающийся на свидетельства современников, отмечал по этому поводу: «Высшие классы нашего общества внезапно переродились;
170
17 Щебальский П.К. А.С. Шишков, его союзники и противники // Русский Вестник. 1870. Т. 90. №11-12, паг. 1. С. 202.
18 Довнар-Запольский М.В. Обзор новейшей русской истории. Киев, 1914. Т. 1. С. 170.
19 Шишков А.С. Записки... Т. 1. С. 167-168.
20 Великий князь Николай Михайлович. Император Александр I. М., 1999. С. 110.
21 Шишков А.С. Записки. Т. 1. С. 176.
из французов и космополитов они вдруг превратились в русских. Дамы и светские кавалеры вдруг отказались от французского языка. Они начали говорить по-русски и с удивлением замечали, что говорить на родном языке для них легче и что русский язык совершенно удобен для употребления в гостиных. Французская мода также подверглась всеобщему гонению. Многие дамы поспешили нарядиться в сарафаны, кокошники и повязки; мущины начали носить серые ополченские кафтаны. В Петербурге никто не хотел более слышать французских актеров; толпа встречала их неистовым свистом, криком, ругательствами и гнала их со сцены. Правительство поспешило закрыть французский театр»22. Однако подобного рода галлофобия оказалась сравнительно кратковременным явлением.
В записках Шишкова в связи с этим приводится весьма характерный эпизод. В начале 1813 г. М.И. Кутузов (его Шишков назвал в «Записках» «почтенным впрочем, но приверженным к иностранным нравам и обычаям вельможою»)23 в одном из разговоров заявил: «если мы бросим французский язык, перестанем отдавать детей наших на воспитание им и прогоним от себя театральные французские зрелища, то впадем в прежнюю неуклюжесть и невежество»24. Вскоре после этого Кутузов во время обеда у Александра I начал ходатайствовать «за французский театр, чтоб, невзирая на военные обстоятельства, позволить ему в Петербурге (для чего уже и не на пепле сожженной Москвы!) продолжаться по-прежнему, приводя в доказательство сей необходимой надобности то, что спектакель их в совершенстве, что мы давно привыкли им услаждаться, и что русские наши
22 Надлер В.К.Император Александр I и идея Священного Союза. Т. 2. Рига, 1886. С. 13.
23 Шишков А.С. Записки. Т. 1. С. 176.
24 Там же. С. 176-177.
актеры никогда не могут сравниться с французскими»25.
Реакция Шишкова была вполне предсказуема: «Как! думал я, это перед русским царем говорил тот, кто сам рожден от русского отца, дворянина посредственного состояния, воспитан дома без чужеземных дядек, одарен разумом, приобрел познания, достиг сам собою до высокого сана, и при всем этом думает, что Россия, без французского воспитания и спектаке-лей их, не может быть просвещенной! Утверждая, что русские актеры, или по-нашему лицедеи, не могут никогда сравниться с французскими, не зная почему не утверждать того же о русских живописцах, ваятелях, зодчих, судьях, полководцах и проч. и проч.»26.
Галлофобия Шишкова имела оборотной стороной нежелание вообще входить в соприкосновение с врагом на его собственной территории, дабы избежать массового воздействия на армию и общество его культуры, начиная от идей и заканчивая устройством быта. 6 ноября 1813 г. он написал Александру эмоциональное письмо, умоляя его не переходить Рейн и не продолжать войну во Франции. По его словам, «самой безопаснейшей и нужнейшей оградой» для России было «исцеление внутренних ран и восстановление сил своих»27. Война за освобождение Германии еще могла быть полезна, поскольку «неукротимый и дерзкий враг уменьшался в силах своих <...> восста-новлялся оплот между им и нами <...> великодушно и достойно всякой чести и славы — исторгнуть невинную жертву из когтей лютого хищника»28. Однако посылать армию во Францию было, с точки зрения Шишкова, бессмысленно и рискованно.
В начале 1814 г. Шишков составил проект манифеста, который, однако,
25 Там же. С. 177-178.
26 Там же. С. 178.
27 Там же. С. 239.
28 Там же. С. 239-240.
так и не был опубликован. В нем Шишков еще раз изложил свои представления о французах как концентрированном мировом зле. Его галлофобия достигла в этом документе наивысшего пика: ^Истребление всех вас с лица земли не удовлетворит достаточно правосудию»29.
В тексте этого документа Шишков не допускал и мысли, что за преступления наполеоновского режима должны нести ответственность конкретные лица, а не французский народ как единое целое, даже — единое тело и душа, утратившая веру: «Тщетно во всех сих лютостях станете вы обвинять одного Наполеона. Нет! Вы прежде него показали до какой степени разврата и свирепства безверие довело нравы ваши; оно издавна между вами посеянное росло, распространялось и созревало; оно, одержав над вами силу, из глубины ада извергало к вам воспитанников и любимцев своих Маратов, Робеспьеров, и, наконец, послало Наполеона. Вы для того избирали их владыками над собою, что видели в них ум самый зловреднейший, сердце самое жестокое. Такой человек надобен вам был для заглушения гласа любви к человечеству, для погашения в сердцах ваших последних искр благонравия, и для соединения всех вас во одно злотворное тело и душу <...> Каким образом при общих богопротивных поступках ваших различить между вами доброго с худым, правого с виноватым? <...> Неразрывная связь ваша с Наполеоном и
ревностное ему служение делают имя торгнется из среды вас!»
Воззвание не было опубликовано, конечно, не случайно. Сам Шишков в «Записках» сопроводил его следующим комментарием: «Читатель да простит мне помещение здесь сего мечтательного и пустого провозглашения моего: оно конечно отзывается тем отвращением или лучше сказать омерзением, какое чувствовал я всегда ко многим издаваемым французскими писателями злочестивым сочинениям, распространившим между ими безверие и безнравственность, за которыми последовали гнусные, богомерзкие дела их <...>. К сим чувствам моим, питаемым при болезни моей в скуке и уединении, присовокуплялись еще тревожившие меня слухи обо успешных действиях Наполеона, о переговорах с ним, о принятии всею Франциею сильных мер к обороне своей, и тому подобным»32.
В любом случае не следует думать, что Шишков всерьез мог помыслить об «истреблении» французов. В других его воззваниях к русским войскам, напротив, содержались призывы к гуманному отношению к поверженному противнику: «Вы — Русские! Вы — Христиане! <...> Я не угрожаю вам наказаниями; ибо знаю, что никто из вас не подвергнется оным. Вы видели в земле нашей грабителей, расхищавших домы невинных поселян. Вы праведно кипели на них гневом, и наказали злодеев! Кто ж захочет им уподобиться? Если же кто, паче чаяния, таковой сыщется да не будет он Русский! Да ис-
!»33.
ваше нераздельным с его именем»30.
Тем не менее, несмотря на столь суровую оценку французов, Шишков призывал их к восстанию: «решитесь свергнуть с себя иго беззаконной власти; престаньте, повинуясь разбойнику, носить на себе постыдное имя служителей его!»31.
Значение манифестов Шишкова точно отметил М.Г. Альтшуллер: «Написанные от имени царя и правительства манифесты дали Шишкову уникальную возможность изложить свою политическую программу не только перед образованными искушенными в политике интеллигентными дворянами, но и перед всем народом. Он остал-
29 Там же. С. 271.
30 Там же. С. 271-272.
31 Там же. С. 277.
32 Там же.
33 Там же. С. 173.
ся в этих пламенных воззваниях верен своим излюбленным идеям»34.
2 апреля 1813 г. умер Президент Российской Академии А.А. Нартов. При получении этого известия Шишков обратился к императору, заявив, что «охотно принял бы на себя сие звание, если б это мое желание не противно было его величеству». Император «лестно и милостиво отозвался, что он со свечкой не сыщет лучшего человека, и приказал заготовить указ, который тогда же и подписал»35.
30 августа был подписан «милостивый манифест», в котором подводился итог войне 1812 г года и заграничным походам следующих годов, перечислялись «отличные и важные заслуги» всех сословий страны. Во время редактирования этого документа между императором и Шишковым произошел конфликт из-за порядка перечисления сословий в манифесте. Шишков перечислял их в следующем порядке: «священнейшее духовенство», «благородное дворянство», «именитое купечество», «почтенное мещанство и крестьянство» и «победоносное воинство». Александра I настоял на том, чтобы «дворянство» и «воинство» были переменены местами. Но в еще большей степени возмутили императора слова Шишкова о связи между помещиками и крестьянами, «на обоюдной пользе основанной», которые Александр вычеркнул из второго варианта манифеста36.
Этот документ ознаменовал конец его карьере государственного секретаря: 30 августа датирован указ Сенату о
34 Альтшуллер М. Беседа любителей русского слова. У истоков русского славянофильства. М., 2007. С. 347.
35 Шишков А.С. Записки... Т. 1. С. 207.
36 Лямина Е. Новая Европа: мнения «деятельного очевидца». А.С. Стурдза в политическом процессе 1810-х годов // Россия. Russia. Культурные практики в идеологической перспективе. Россия, XVIII — начало XX века. М.-Венеция, 1999. С. 139.
назначении вице-адмирала, «в воздаяние долговременной ревностной службы и трудов, понесенных в минувшую войну», в департамент законов Государственного Совета37. Обязанности государственного секретаря, ранее разделенные между А.Н. Олениным, который исправлял эту должность, со времени отставки М.М. Сперанского представляя императора в Совете, и Шишковым, состоявшим в этом звании непосредственно «при особе государя» и трудившимся над «изложением <...> монарших повелений»38, целиком перешли к Оленину. Впоследствии Шишков по просьбе Александра неоднократно выступал в роли «уст монарших», но если за два года и почти пять месяцев его официальной деятельности в качестве государственного секретаря число написанных им манифестов, приказов и рескриптов перевалило за восемьдесят, то в последующие годы из-под его пера вышло не более двух десятков такого рода текстов39.
Шишков сыграл свою роль, она была очень значительной, но больше его национализм не был востребован на государственном уровне, начиналась эпоха Священного союза и религиозно-мистических экспериментов, окрашенная в космополитические тона.
С 11 июля 1812 г. начался торжественный визит царя в Москву. 15 июля собрание дворянства и купечества Москвы выразило «твердую решимость спасти Россию пожертвованиями и людьми». Александр I писал о результатах этого собрания следующее: «В Москве одна сия губерния дает мне десятого с каждого имения, что со-
37 Сборник исторических материалов, извлеченных из архива первого отделения Собственной его императорского величества канцелярии. СПб., 1891. Вып. 4. С. 78.
38 Шишков А.С. Записки. Т. 1. С. 120.
39 Лямина Е. Указ. соч. С. 137-138.
ставит до 80 000, кроме поступающих охотою из мещан и разночинцев. Денег дворяне жертвуют до трех миллионов, купечество же слишком до десяти. Одним словом, нельзя не быть тронутым до слез, видя дух, оживляющий всех, и усердие и готовность каждого содействовать общей пользе»40.
Несомненна значительная роль Ф.В. Ростопчина, ставшего с началом войны московским генерал-губернатором, в создании атмосферы подобного энтузиазма. 19 (31) июля 1812 г. император заявил Ростопчину: «Я даю вам полную власть действовать, как сочтете нужным. Как можно предвидеть в настоящее время, что может случиться? Я полагаюсь на вас». — «Он, — вспоминал Ростопчин, — оставил меня полновластным распорядителем, вполне облеченным его доверенностью и в чрезвычайно затруднительном положении покинутого импровизатора, которому дали задачу: Наполеон и Москва»41.
Повседневные обязанности Ростопчина были связаны с поддержанием жизни столицы и обеспечением всем необходимым армии. Благодаря искусному использованию патриотической риторики, обращенной к дворянству и купечеству, Ростопчин обеспечил сбор богатейших пожертвований на нужды армии. По оценке Н.Ф. Дубровина, «в первое время пожертвования были невероятны»42. Немалую роль сыграл он и в создании народного ополчения. Ростопчин возглавил комитет для организации московского ополчения. Помимо этого, он возглавил организацию ополчений в шести губерниях: Тверской, Ярославской, Владимир-
40 Цит. по: ШильдерН.К. Император Александр Первый. Его жизнь и царствование. СПб., 1904. Т. 3. С. 90.
41 Там же. С. 92.
42 Дубровин Н.Ф. Москва и граф Ростопчин в 1812 году (материалы для внутренней стороны 1812 года) // Военный сборник. СПб., 1863. № 7. С. 124.
ской, Рязанской, Калужской и Тульской.
«Всякий, даже самым поверхностным образом знакомый с формированием какой-либо новой части войск, может себе легко представить, — какая масса забот и какая переписка возлагалась <...> на Ростопчина не только по одному набору ополченцев, но и по обмундированию, вооружению и снаряжению их и затем дальнейшей отправке их по сношениям с главнокомандующим, — более 106 тыс. ратников по семи губерниям, — писал автор неопубликованной биографии Ростопчина П.М. Майков. — Только при неутомимой деятельности Ростопчина, его железной воле и настойчивости могла быть собрана и организована в несколько недель та новая военная сила, которая вскоре вступила в бой с неприятелем, пополняя собою немалые убыли в полках действующей армии»43.
Кроме формирования ополчения, Ростопчин ведал также размещением и лечением раненых, поступавших из армии44.
О деятельности Ростопчина Карамзин замечал в письме к И.И. Дмитриеву: «Хорошо, что имеем Градоначальника умного и доброго, которого искренно люблю как патриот патриота»45.
18 сентября 1812 г. царь уверял в письме великую княгиню Екатерину Павловну, что к решению назначить главнокомандующим Кутузова его окончательно подтолкнуло письмо Ростопчина от 5 августа, где последний говорил, что «в Москве все за Кутузова, не считая Барклая и Багратиона годными для главного начальства, и
43 РГИА. Ф. 1646. Оп. 1. Ед. хр. 31. Л. 91.
44 ГорностаевМ.В. Ф.В. Ростопчин // Против течения: исторические портреты русских консерваторов первой трети XIX столетия. Воронеж, 2005. С. 126-129.
45 Цит. по: Рожанковская И.И. Судьба одного семейства: Карамзины. Вяземские. СПб., 2008. С. 147.
когда, как нарочно, Барклай делал глупость за глупостью под Смоленском, мне не оставалось ничего другого как сдаться на общее желание и я назначил Кутузова»46. После сдачи Смоленска Ростопчин и «русская партия» сделали ставку на Кутузова.
Одной из акций, связанных с именем Ростопчина, была высылка иностранцев из Москвы; это мотивировалось тем, что «ненависть к французам и вообще ко всем иностранцам доходила до крайних пределов». Народ «обижал их на каждом шагу, при встрече на улицах, относясь даже очень недоброжелательно и нередко с дерзостию и к тем из русских, которые имели привычку говорить по-французски или на каком-нибудь иностранном языке»47.
Высылка иностранцев не была единоличной инициативой Ростопчина. Еще в начале войны, во время пребывания Александра I в Дриссе, было составлено положение об иностранцах вообще, находившихся в России и оставшихся в ней с открытием военных действий. В положении этом предписывалось «выслать всех иностранцев ненадежного поведения заграницу, за исключением тех, которые могли бы своими разглашениями в чужих краях вызвать неблагоприятные о внутреннем нашем положении: таковых приказано было ссылать на жительство во внутренние губернии. Оставить же иностранцев в районе военных действий или поблизости его можно было только тех, за которых губернатор мог ручаться, что они благонадежного поведения и что своими внушениями или какими-нибудь другими средствами не подадут повода к нарушению спокойствия или к совращению с пути русских подданных» 48.
На основании этого положения Ростопчин и организовал высылку из Москвы некоторых иностранцев на барке в «струи волжские». «Для удовольствия народа, — писал Ростопчин в донесении А.Д. Балашову, — отобрав сорок три человека из самых замечательных по поведению и образу мыслей французов, наняв до Нижнего Новгорода барку, завтра ночью забрав, отправлю водою, а оттуда в Саратов и далее. Сухим путем отправление в десять раз стоило бы дороже».
В числе отправленных на барке французов были актеры, ремесленники, аферисты и четырнадцать человек учителей. В отношении к министру полиции от 23 августа 1812 г. Ростопчин препроводил их список характеристикой — «выборная каналья из каналий»49.
Депортация сопровождалась экспрессивным напутствием Ростопчина: «Французы! Россия дала вам убежище, а вы не переставали злоумышлять против нее. Чтобы избежать кровопролития, не зачернить страницы нашей истории, не подражать сатанинским бешенствам ваших революционеров, правительство вынуждено удалить вас отсюда. Вы будете жить на берегу Волги посреди народа мирного и верного своей присяге, который слишком презирает вас, чтобы делать вам вред. Вы на некоторое время оставите Европу и удалитесь в Азию. Перестаньте быть негодяями [mauvais sujets] и сделайтесь хорошими людьми, превратитесь в добрых русских граждан из Французских, какими вы до сих пор были; будьте спокойны и покорны или ждите еще большего наказания»50.
Большие усилия затрачивал Ростопчин на формирование общественного
46 [Александр I] Самооправдание императора Александра Павловича в письме к великой княгине Екатерине Павловне 18 сентября 1812 г. // Русский архив. 1911. Кн. 1. С. 304.
47 Дубровин Н.Ф. Указ. соч. С. 137.
48 Там же. С. 138.
49 Граф Ростопчин — Балашову. 23 августа 1812 г. Москва // Дубровин Н.Ф. Отечественная война в письмах современников (1812-1815 гг.). М., 2006. С. 108-110.
50 Цит. по: Попов А.Н. Москва в 1812 г. // Русский архив. 1875. №10. С. 130-131.
175
мнения и военно-патриотическую пропаганду. Он «посадил по всем окрестным и городским кабакам своих запевал и краснобаев», причем «каждому из них высказывал свои ухватки, припевы и побасенки», с тем, чтобы они в свою очередь управляли мнением своих посетителей»51.
Одновременно Ростопчин выпускал знаменитые «ростопчинские афишки» (по формату они напоминали театральные афиши), информирующие и разъясняющие московскому простонародью происходящие в стране и в Москве события. Это были своего рода «мысли вслух», которыми Ростопчин хотел успокоить народ, вселить в него уверенность в русской армии, показать, что «побойчей французов твоих были поляки, татары и шведы, да тех старики наши так откачали, что и по сю пору круг Москвы курганы, как грибы, а под грибами-то их кости»52.
Все «афиши» были подчинены одной цели — не допустить паники среди населения столицы и, напротив, внушить уверенность в будущей победе над Наполеоном. Французы изображались в свойственной Ростопчину карикатурной манере, что, вообще говоря, является характерной особенностью русской военной пропаганды: «От капусты раздует, от каши перелопаются, от щей задохнутся, а которые в зиму-то и останутся, так крещенские морозы поморят»53.
Ростопчин сознательно преувеличивал известия о победах русских войск, старался сгладить сообщения о поражениях. В простонародье, в среде мещан и купечества, они читались с восторгом: «слова его были по сердцу на-
роду русскому»54. Стоит заметить, что Карамзин с одобрением писал об «афишах» Ростопчина: «Такое единение народа и власти прекрасно!Я готов предложить вам содействие, располагайте мною и моим пером»55. Друг и единомышленник Ростопчина генерал П.И. Багратион в письме от 22 августа 1812 г. также восторгался «афишами»: «Со слезами читал лист печатный, вами изданный. Истинный ты русский вождь и барин. Я тебя давно обожаю и давно чтил везде и по гроб чтить не перестану»56.
П.М. Майков, автор неопубликованного исследования о Ростопчине, чьи оценки, с нашей точки зрения, отличаются меткостью и глубиной, следующим образом оценивает ро-стопчинские «афиши»: «Ростопчин, очевидно, должен был не только основываться, но строго держаться сообщений, получаемых им от главнокомандующих армиями (сперва Барклая де Толи и Багратиона, а позднее кн. Кутузова-Смоленского) и не мог допускать от себя каких-либо даже незначительных изменений или просто толкований этих донесений, чтобы не породить этим в народе какого-либо недоверия или даже сомнения к сообщаемым в афишах сведениям, коль скоро они являлись бы не совсем согласными с донесениями главнокомандующих императору, также во всенародное известие и тем самым вселять в народ недоверие к правительству вообще, которое именно в первоначальные минуты нуждалось более в доверии и преданности ему народа. Ростопчин, как главнокоман-
51 Дубровин Н.Ф. Указ. соч. С. 116.
52 Ростопчин Ф.В. Афиши 1812 года, или дружеские послания от главнокомандующего в Москве к жителям ее // Ох, французы. М., 1992. С. 209-210.
53 Там же. С. 209.
54 Овчинников Г.Д. «И дышит умом и юмором того времени.» // Ростопчин Ф.В. Ох, французы! М., 1992. С. 13.
55 Цит. по: Рожанковская И.И. Указ. соч. С. 153.
56 Князь Багратион — графу Ростопчи-
ну. 22 августа 1812 г. // Дубровин Н.Ф. Оте-
чественная война в письмах современников.
С. 107.
дующий Москвы, обязан был придавать этим сообщениям полную веру и в таком виде передавать их в своих афишах, что он и выполнил до того точно, что даже не по всем дошедшим до нас афишам можно восстановить главный ход совершавшихся военных событий 1812, со времени назначения Ростопчина генерал-губернатором»57.
Что касается дворянского общества, то здесь отношение к «афишам» было неоднозначным. М.А. Дмитриев, называя их «мастерской, неподражаемой вещью», писал, что Ростопчина тогда «винили в публике: и афиши казались хвастовством, и язык их казался неприличным»58. А.Д. Галахов считал, что ростопчинские «афиши» «принадлежат к образцовым произведениям по духу народных понятий и по чисто-народному складу речи. Каждая их мысль вылита в пословицу. Они оказывали именно то действие, какого желал их автор: ободряли робких, успокаивали взволнованные умы, обуздывали самоуправство толпы и извещали о военных действиях настолько, насколько это находило нужным начальство по соображению тогдашних обстоятельств. <. > живой, бойкий язык, не стесненный рутинерством, меткое и резкое остроумие, своеобразность колкой и желчной сатиры ставят его в число немногих оригинальных писателей наших. Он, как говорится, не ходил в карман за словом и не чувствовал ложного стыда, если слово являлось крупное, под пару его крупной мысли. Легко предугадывать, что бы из него вышло, если б он посвятил себя исключительно литературе»59.
Н.С. Тихонравов справедливо писал о том, что главной целью афиш были «чисто-практические» результаты, прежде всего — разжигание пар-
57 РГИА. Ф. 1646. Оп. 1. Ед. хр. 31. Л. 106107.
58 Цит. по: Овчинников Г.Д. Указ. соч. С. 13.
59 Галахов А.Д. Русская патриотическая литература 1805-1812 гг. С. 25-26.
тизанской войны против французов60. 12 августа 1812 г. Ростопчин обращается к крестьянам Московской губернии: «Готовьтесь с чем бы ни было: с косой, серпом, топором, дубиной и рогатиною!.. Неситеся!.. поражайте злодея козненного!.. Пса гладного!.. дерзнувшего потоптать ваши нивы, пожрать ваш хлеб.»61. В афише от 30 августа он призвал «молодцов и городских и деревенских», явиться «с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы-тройчатки: француз не тяжелее снопа ржаного»62. Н.Ф. Дубровин даже утверждал, что именно вследствие подобных призывов Ростопчина «поднялась всеобщая народная война»63, когда неприятель вошел в Москву.
Прокламация от 20 сентября фактически содержала призыв к всеобщей партизанской войне против французов: «Крестьяне, жители Московской губернии! Враг рода человеческого, наказание Божие за грехи наши, дьявольское наваждение, злой француз, взошел в Москву!». Далее следовало красноречивое описание поведения неприятеля в древней столице, совершенно в шишковском стиле: «предал ее мечу, пламени; ограбил храмы Божии; осквернил алтари непотребствами, сосуды пьянством, посмешищем; надевал ризы вместо попон; посорвал оклады; венцы со святых икон; поставил лошадей в церкви православной веры нашей, разграбил домы, имущества; надругался над женами, дочерьми, детьми малолетними; осквернил кладбища и, до второго пришествия, тронул из земли кости покойников, предков наших родителей» и т.д.64.
60 Тихонравов Н.С. Гр. Ф.В. Ростопчин и литература в 1812 г. // Отечественные записки. 1854. №7. Отд. II. С. 2.
61 Цит. по: Мещерякова А.О. Ф.В. Ростопчин: у основания консерватизма и национализма в России. Воронеж, 2007. С. 162.
62 Ростопчин Ф.В. Афиши 1812 года. С. 218.
63 Дубровин Н.Ф. Указ. соч. С. 449.
64 Ростопчин Ф.В. Афиши 1812 года. С. 219.
177
Надо признать, что это воззвание Ростопчина отличалось очень сильным эмоциональным накалом: «Истребим достальную силу неприятельскую, погребем их на Святой Руси, станем бить, где ни встренутся. Уж мало их и оста-лося, а нас сорок миллионов людей, слетаются со всех сторон, как стаи орлиные. Истребим гадину заморскую и предадим тела их волкам, вороньям; а Москва опять украсится; покажутся золотые верхи, домы каменны; навалит народ со всех сторон»65.
Ростопчин предсказывает бесславный конец завоевателям: «Уж один им конец: съедят все, как саранча, и станут стенью, мертвецами непогребенными; куда ни придут, тут и вали их живых и мертвых в могилу глубокую. Солдаты русские помогут вам; который побежит, того казаки добьют; а вы не робейте, братцы удалые, дружина московская, и где удастся поблизости, истребляйте сволочь мерзкую, нечистую гадину»66.
П.М. Майков писал: «Это воззвание Ростопчина не осталось без последствий. Вскоре началась та народная война, которая вместе с партизанскими отрядами охватила полки Наполеона со всех сторон, и, если можно так выразиться, скоро лишила их возможности двигаться»67.
В литературе советского периода Ростопчина принято обвинять в сдерживании покидающего город населения, в позднем и неполном вывозе государственного имущества, в нерациональном использовании транспорта. Однако все эти обстоятельства были вызваны прежде всего тем, что М.И. Кутузов вплоть до 1 сентября 1812 г. заверял Ростопчина в невозможности сдачи Москвы: «ни граф Ростопчин, ни кто-либо другой, конечно, не имел никакого основания заподозрить лукавства или обмана
65 Там же. С. 219.
66 Там же. С. 220.
67 РГИА. Ф. 1646. Оп. 1. Ед. хр. 31. Л. 93.
со стороны князя Кутузова и не имел никакого права словам его "защищать Москву и драться под ее стенами" — придавать какое-либо иное значение, кроме вытекающего из буквального смысла означенных слов»68. Конечно, после Бородина Кутузов «продолжал еще надеяться на спасение Москвы, о чем писал бодрые письма Ростопчину и для чего распорядился избрать у стен города позицию для нового сражения 1 сентября»69.
Поэтому можно говорить о введении в заблуждение Ростопчина Кутузовым, это не могло быть случайным недоразумением: они переписывались почти каждый день, а иногда по нескольку раз в день70. Отношения Кутузова с Ростопчиным испортились после того, как Кутузов, вопреки ожиданиям, продолжил отступление русской армии.
В письмах к Александру I московский главнокомандующий, «осуждая бездействие и преступное, по его мнению, равнодушие фельдмаршала, с обычным ему злословием называл Кутузова старой бабой, сплетницей, которая потеряла голову и думает что-нибудь сделать, ничего не делая. Поэтому Ростопчин советовал императору для предотвращения мятежа "отозвать этого старого болвана и пошлого царедворца" <...> В письмах Ростопчина к графу П.А. Толстому встречаются еще более резкие отзывы о фельдмаршале. "Кутузов", писал Ростопчин, "самый гнусный эгоист, пришедший от лет и развратной жизни почти в ребячество, спит, ничего не делает".
В руководящих сферах немногие отдавали должную справедливость Кутузову и понимали значение его кажущегося бездействия, как, например, гене-
68 Там же. Л. 100.
69 Тартаковский А.Г. Неразгаданный Барклай. Легенды и быль 1812 года. М., 1996. С. 159-160.
70 Дубровин Н.Ф. Указ. соч. С. 143.
рал Кнорринг, который по поводу обвинения главнокомандующего в том, что он спит по 18-ти часов в сутки, сказал: "Слава Богу, что он спит; каждый день его бездействия стоит победы. Он возит с собою переодетую в казацкое платье любовницу. Румянцев возил их по четыре. Это не наше дело"»71.
После оставления Москвы взбешенный Ростопчин пишет Кутузову в письме от 17 сентября 1812 г.: «Ваша светлость, рассудя за благо оставить и Московскую губернию, так как оставили Москву, должность моя главнокомандующего с выступлением войск кончилась, и я, не желая ни быть без дела, ни смотреть на разорение и Калужской губернии, ни слышать целый день, что вы занимаетесь сном, отъезжаю в Ярославль и в Петербург. Желаю, как верноподданный и истинный сын отечества, чтобы вы занялись более Россиею, войсками вам вверенными, и неприятелем; я же, с моей стороны, благодарю вас за то, что не имею нужды никому сдавать ни столицы, ни губернии и что я не был удостоен доверенности вашей»72.
Наиболее компрометирующим моментом биографии Ростопчина в 1812 г. традиционно выступает дело купеческого сына М.Н. Верещагина. Как писал Н.Н. Булич: «Казнь Верещагина, без суда и следствия, была произведением только дикого разгула власти, до которого дошел Ростопчин со своими инстинктами чисто татарского свойства»73.
Верещагин был казнен 2 сентября 1812 г., в день оставления Москвы, именно по приказу Ростопчина. Ранее
71 Цит. по: Шильдер Н.К. Указ. соч. Т. 3. С. 120.
72 Граф Ростопчин — князю Кутузову. 17 сентября 1812 г. Село Вороново // Дубровин Н.Ф. Отечественная война в письмах современников. С. 149-150.
73 Булич Н.Н. Очерки по истории русской
литературы и просвещения с начала XIX века.
СПб., 1912. С. 389.
он был арестован за распространение «прокламаций»: «письма» Наполеона «К прусскому королю» и «речи, произнесенной Наполеоном перед князьями Рейнского союза», где говорилось, что «прежде шести месяцев две северные столицы Европы будут видеть в стенах своих победителя света», т.е. Наполеона, а также поминался «недостойный союз с потомками Чингизхана» курфюрста Бранден-бургского74.
Изложим фактическую канву этого дела. В афише от 3 июля 1812 г. Ростопчин «предостерегал народ не верить распускаемым в Москве слухам, что Наполеон обещается через 6 месяцев быть в обеих столицах»75. 2 августа по Москве разошелся слух о появлении прокламации Наполеона, «где он обещает быть в обеих Российских столицах через шесть месяцев». Поиски злоумышленника привели к аресту купеческого сына Михаила Николаевича Верещагина, который «по многом запирательстве и обвинении других напрасно, показал, что прокламации и письмо к Его величеству королю Прусскому <...> перевел с Гамбургской газеты, поднятой им на Кузнецком мосту
16-го числа в 7 часов утра и отдал перевод коллежскому секретарю Мешкову, от коего уже и разошлись списки в большом числе»76.
27 августа отец Верещагина сделал письменное показание, что «сын его
17-го числа объявил ему, что перевод прокламации сделал он с немецкой газеты, данной ему сыном почт-директора Ключарева. После очной ставки с Ключаревым Верещагин заявил Ростопчину, что "прокламацию и письмо к Прусскому Королю сочинил сам, в чем и теперь удостоверяет: в комнате его найдены только портрет Императора Наполеона в богатой
74 ГА РФ. Ф. 1165. Оп. 1. Д. 164. Л. 4.
75 РГИА. Ф. 1646. Оп. 1. Ед. хр. 31. Л. 107-
108.
; ГА РФ. Ф. 1165. Оп. 1. Д. 164. Л. 1.
179
раме и книги с портретами французских генералов"»77.
Таким образом, Ростопчин получил в свое распоряжение факты, которые в его глазах свидетельствовали о связи Верещагина с ненавистными московскому главнокомандующему масонами. Московский почт-директор Ф.П. Ключарев был видным масоном, которого еще Н.И. Новиков посвятил в одну из высших розенкрейцерских степеней, дав ему розенкрейцерский герб78. Он вызывал особые подозрения Ростопчина.
Приведем мнение современного исследователя русского масонства А.И. Серкова: «В условиях, когда войска Наполеона приближались к Москве, тайные ночные встречи Х.А. Чеботарева, П.И. Голенищева-Кутузова и Ф.П. Ключарева, конечно же, выглядели подозрительными, но главной причиной жестких действий Ф.В. Ростопчина было распространение через Московский почтамт в приватном порядке рукописных бюллетеней относительно хода военных действий. В этих бюллетенях Ф.В. Ростопчин обоснованно усмотрел пораженческие настроения. <. > После же недопущения полицеймейстера в газетную экспедицию почтамта и защиты Ф.П. Клю-чаревым "шпиона" Верещагина высылка московского почт-директора в Воронеж представлялась для Ф.В. Ростопчина естественной»79.
Ростопчин писал Александру I об опасности, исходящей от масонов и Ключарева, и даже угрожал отставкой, если против них не будут приняты меры: «эта адская секта не может удержать своей ненависти к вам и России и своей преданности неприятелю <. > Осмеливаюсь просить вас, Государь, в случае если вы найдете нужным оставить здесь Ключарева, прислать
другого на мое место; потому что я почту себя недостойным занимать его с честью»80.
В ходе следствия над Верещагиным Ростопчин арестовал Ключарева и сослал его в Воронеж81. Публичная же казнь 2 сентября Верещагина, приговоренного Сенатом к наказанию кнутом и вечной ссылке в каторжные работы в Нерчинск82, вызванная чрезвычайными обстоятельствами, была в дальнейшем использована противниками Ростопчина для того, чтобы скомпрометировать его в глазах царя и дворянского общества.
Казнил Верещагина Ростопчин не в состоянии паники и страха, он был человеком не робкого десятка. Казнь была по сути элементом массированной военной пропаганды, которую он вел. П.А. Вяземский, отнюдь не симпа-тизант Ростопчина, писал: «Ростопчин принес Верещагина в жертву для усиления народного негодования, а вместе с тем давал Наполеону и французам как будто предчувствие того ожесточения, с которым будут встречены они в гостеприимной Москве»83. М.В. Горностаев отмечает, что «факт расправы над дважды осужденным преступником, распространявшим документы, способствующие возникновению в Москве беспорядков, насколько бы аморальным он ни казался, надо оценивать с точки зрения условий военного времени и особенно общей сумятицы 2 сентября 1812 г.»84.
Так или иначе, «верещагинская» история достаточно сильно повредила впоследствии репутации Ростопчина. «Его казнь была не нужна, особен-
180
77 ГА РФ. Ф. 1165. Оп. 1. Д. 164. Л. 1об.
78 Серков А. И. История русского масонства XIX века. СПб., 2000. С. 53.
79 Там же. С. 91.
80 [Ростопчин Ф.В.] Письма графа Ф.В. Ростопчина к Александру I. Москва, 4 августа 1812 г. // Русский архив. 1892. №7. С. 442-443.
81 ГА РФ. Ф. 1165. Оп. 1. Ед. хр. 169.
82 Горностаев М.В. Указ. соч. С. 124.
83 Вяземский П.А. Полн. собр. соч. князя П.А. Вяземского. Т. VII. СПб., 1882. С. 212.
84 Горностаев М.В. Указ. соч. С. 124.
но ее отнюдь не следовало производить подобным образом», — заявил в письме от 6 ноября 1812 г. император. «Повесить или расстрелять было бы лучше»85. В 1816 г. Александр «вызвал к себе отца Верещагина, московского купца второй гильдии, и долго с ним беседовал; на другой день велено было послать ему один из самых богатых бриллиантовых перстней, находившихся между вещами государя. Кроме того, в особом рескрипте на имя московского главнокомандующего графа Тормасова разрешалось выдать Верещагину двадцать тысяч рублей»86.
3 сентября, после занятия французами Москвы, вспыхнул грандиозный пожар, продолжавшийся до 8 сентября и уничтоживший девять десятых города. В силу ряда обстоятельств Ростопчин скрывал свою причастность к организации этого пожара. Между тем в письме к А.Д. Балашову от 27 августа Ростопчин писал: «если, по несчастью, столицы спасти нельзя будет, то я оставшееся предам огню, т.е. комиссариатское и в арсенале»87. Дореволюционный исследователь В.К. Надлер как о само собою разумеющемся писал, что первые поджоги в городе сделаны были по приказанию Ростопчина полицейским чиновником Воронен-ко88. Дело довершил патриотический порыв москвичей: «Русские жгли свое последнее достояние не по приказанию правительства или его агентов, а по своей собственной доброй воле»89.
Ныне историки склоняются к вер-
85 Переписка императора Александра Павловича с графом Ф.В. Ростопчиным 1812-1814 гг. // Русская старина. 1893. № 1. С. 183-184.
86 Шильдер Н.К. Указ. соч. Т. 4. С. 56.
87 Граф Ростопчин — Балашову. 27 августа 1812 г. Москва // Дубровин Н.Ф. Отечественная война в письмах современников. С. 112-113.
88 Надлер В.К. Указ. соч. Т. 1. Рига, 1886. С. 377.
89 Там же.
сии, что именно Ростопчин подготовил все необходимые условия для этой акции: создал команду полицейских-поджигателей и вывез из Москвы все пожарные принадлежности90. Сожжение Москвы имело огромное стратегическое и моральное значение и повлияло на весь дальнейший ход войны. В результате армия Наполеона была лишена жилья, в котором можно было перезимовать, и необходимых запасов продовольствия.
За сожжением Москвы последовало сожжение богатейшего имения Ростопчина Воронова. Английский наблюдатель Р. Вильсон в письме от 19 сентября 1812 г. так характеризовал это деяние Ростопчина: «Я поехал с гр. Ростопчиным смотреть, как он сжег великолепный дом свой со всеми принадлежащими строениями. Поступок прекрасный, исполненный с чувством, достоинством и истинным философским духом. Повод к этому — чистый патриотизм. <...> Как дом, так и другие строения могут сравниться с лучшими находящимися в Англии. Зажигатель Эфесского храма доставил себе постыдное бессмертие; разрушение Воронова должно пребыть вечным памятником российского патриотизма»91.
В течение двух последующих лет Ростопчин оставался на посту Московского главнокомандующего. Деятельность его проходила в исключительно сложных условиях. Его обвиняли в пожаре Москвы, гибели имущества
90 См. например: Тарле Е.В. Указ. соч. С. 167; Холодковский В.М. Наполеон ли поджег Москву? // Вопросы истории. 1966. №4. С. 31-43; Троицкий Н.А. Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты. М., 2002. С. 217-221; Горностаев М.В. Генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин: страницы истории 1812 года. М., 2003. С. 35-51; Мещерякова А.О. Указ. соч. С. 193-200.
91 Роберт Вильсон — к П*. 19 сентября (1 октября) 1812 г. Боровск // Дубровин Н.Ф. Отечественная война в письмах современников. С. 154.
огромного количества дворянских семей. В эти годы он занимался восстановлением Москвы, вывозом из города и захоронением огромного количества мертвых тел, организацией помощи пострадавшим от пожара московским жителям.
Отношение Ростопчина к французам после изгнания их из России не изменилось. В письмах к императору (24 сентября 1813 г. и 19 января 1814 г.) он настаивал: «Необходимо сей же час меры к искоренению нового зла, каким является пребывание пленных французов — генералов и офицеров в наших внутренних губерниях. Они проникли в частные дома и проводят весьма опасные взгляды. <...> Мания к французам не прошла в России, а их настоящее положение внушает к ним еще более участия со стороны глупцов и дворян <...> Так как 1812 год не мог излечить их от нелепого пристрастия к этому проклятому отродью, то надо будет серьезно приняться за уничтожение этих восторженных поклонников, а их много во всех классах общества, особенно среди учащейся молодежи»92.
30 августа 1814 г. Ростопчин был отправлен в отставку с назначением в члены Государственного Совета. Напомним, что в этот же день был отправлен в отставку Шишков. Тогда же был уволен с поста министра юстиции «по расстроенному здоровью» И.И. Дмитриев. 31 августа 1814 г., т.е. на следующий день, император разрешил М.М. Сперанскому покинуть место ссылки. Вряд ли это было случайным совпадением.
Отечественная война стала временем наибольшей популярности С.Н. Глинки, именно в это время масштабы его деятельности, общественной и публицистической, были особен-
но велики. Согласно усердно распространяемой им самим легенде, 11 июля 1812 г., Глинка «первый в Москве записался в ратники (ополчения. — А.М.) и первый обрек все, что имел, на олтарь отечества»93. «1812 г. Июля 11 прочитав воззвание Государя к Москве, Глинка поспешил к Московскому Главнокомандующему, графу Ф.В. Ростопчину, на дачу его в Сокольниках, — и, услышав, что Граф в это время беседовал с Московским преосвященным Архиепископом Августином, оставил записку: "у меня нет поместья, у меня нет в Москве никакой недвижимой собственности, и хотя я не уроженец Московский, но где кого застала опасность Отечества, тот там и должен стать под хоругви отечественные. — Обрекая себя в ратники Московского Ополчения и на олтарь Отечества возлагаю на триста рублей серебром"»94.
15 июля 1812 г. Глинка в присутствии Александра I выступил на собрании московского дворянства и купечества в Слободском дворце с речью, которая длилась более часа. Глинка поразил всех присутствующих заявлением, что от Немана до Москвы нет естественных препятствий, которые помогли бы остановить врага, что Москва в течение истории неоднократно «страдала» за Россию, поэтому ее сдача будет спасением России и Европы. Он «говорил так громко, так свободно, что многие были удивлены смелостию с которою он излагал свои мысли»95. Речь Глинки была прервана появлением в зале собрания Ростопчина и государственного секретаря Шишкова, зачитавшими манифест от 6 июля 1812 г.
Выступление Глинки обратило на него внимание царя. 19 июля Глинка был вызван к Ростопчину, который встретил его с распростертыми объятьями. Он был пожалован 18 июля 1812 г. высочайшим рескриптом в ка-
_ 92 Переписка императора Александра Пав-
182 ловича с графом Ф.В. Ростопчиным. 1812_ 1814 гг. С. 200, 204.
93 РГАЛИ. Ф. 141. Оп. 3. Ед. хр. 35. Л. 1.
94 ИРЛИ РАН РО. Ф. 265. Оп. 2. №675. Л. 5.
95 Там же. Л. 5об.
валеры ордена Св. Владимира четвертой степени за «любовь к отечеству», «доказанную сочинениями и деяниями». Судя по некоторым деталям, награда была инициирована Шишковым. В частности, С.Т. Аксаков вспоминал, о том, что когда читал соответствующий рескрипт, то обратил внимание на то, что «он особо замечателен потому, что был написан на листочке самой простой почтовой бумаги и написан рукою А.С. Шишкова. Это обстоятельство вполне выражает время: видно, тогда было не до того, чтобы соблюдать обыкновенные приличия и формы»96.
Александр I дал Глинке «особые поручения», заключавшиеся в том, чтобы следить за народом, «успокаивать умы и внушать им меры предосторожности, предостерегая их от смущения и торопливой робости»97. Кроме того, ему были вручены 300 тыс. руб. на издательскую деятельность, сумма по тем временам огромная. Сын Глинки, В.С. Глинка вспоминал: «Он не хотел и прикасаться до вверенной ему суммы и старался помочь, где видел необходимость, из собственных своих средств. Заложив драгоценные вещи жены своей, продав свою библиотеку, Глинка помог поступить на службу в ополчение до 20 человек. В числе их были полковник Козлов Угринин, офицеры в дружине его, и несколько университетских студентов. — Между ними находился известный трудами по Русской истории Константин Федорович Калайдович»98. В итоге Глинка не потратил ни рубля казенной субсидии. По окончании войны деньги были возвращены им в казну.
В событиях 1812 г. в Москве Глинка сыграл весьма важную роль: он стал
«рупором» Ростопчина, народным трибуном, агитатором и пропагандистом. По словам И.В. Евдокимова, Глинка «выступал на площадях, на рынках, где произносил перед простонародьем возбуждающие речи. Обладавший громким голосом, простой, умевший приспособляться к народу, Глинка оказывал на него огромное влияние <. > доверяли каждому его слову. Глинка смело и мужественно выступал перед народом, успокаивал его, ободрял и возбуждал на борьбу с Наполеоном»99.
П.А. Вяземский писал, что Ростопчин, обладая «в высшей степени русским чувством и умением действовать на массы, <. > хорошо понял значение Глинки в подобных обстоятельствах. <. > Глинка был рожден народным трибуном, но трибуном законным, трибуном правительства. Он умел по-православному говорить с народом православным. Речами своими он успокаивал и ободрял народ. И то, и другое по обстоятельствам было нужно»100.
Глинка работал в тесном взаимодействии с Ростопчиным. И.В. Евдокимов отмечал: «Эти два деятеля работали вместе, часто встречались глухими ночами, советовались и обдумывали меры воздействия на народ. Глинка разъезжал по окрестностям Москвы, составлял ополчение, призывал к партизанской войне, сочинял и издавал летучие листки и все время был в движении. Плоды этой работы сказались впоследствии»101.
В своих позднейших воспоминаниях Глинка мимолетом обронил: «В то время деланы мне были тайные и важные поручения, от которых жизнь моя неоднократно подвергалась опасности»102. Глинка утверж-
96 Аксаков С.Т. Литературные и театральные воспоминания // Собрание сочинений: в 3 т. Воспоминания; Литературные и театральные воспоминания. М., 1986. Т. 2. С. 382.
97 РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 23.
98 ИРЛИ РАН РО. Ф. 265. Оп. 2. №675. Л. 6об.-7.
99 РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 17а.
100 Вяземский П.А. Сергей Николаевич Глинка // Глинка С.Н. Записки. М., 2004. С. 440.
101 РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 23.
102 РГАЛИ. Ф. 141. Оп. 3. Ед. хр. 35. Л. 1об-2.
183
дал, что авторство идеи создания партизанских отрядов принадлежит ему, а Ростопчин лишь широко ее озвучил: «я, по взятии Смоленска, подал графу Ростопчину записку о вооружении охотничьих дружин по уездам московским, и излагал, что начиная от Гжатской пристани, откуда по обеим сторонам тянутся с небольшими промежутками леса, эти лесные дружины могли бы сильно тревожить Наполеона. <...> Летучие или партизанские отряды появились после битвы Бородинской, а я о них писал в 1809 и 1810 годах в "Русском Вестнике". Следовательно, не храброму Денису Давыдову пришла о них первая мысль»103.
Впрочем, отношения между Ростопчиным и Глинкой были не безоблачными. Последний как-то заметил, что «главнокомандующий подозревал и его самого и устроил даже над ним бдительный надзор»104.
В водовороте событий Глинка не забывал и о журналистской деятельности. В 1812 г. антифранцузская направленность его «Русского Вестника» резко усилилась. Наполеон представал на страницах «Русского Вестника» как «исчадье греха, раб ложной, адской славы, изверг естества, лютый сын геенны». Глинка утверждал: «Все разноплеменные народы, игу его порабощенные, хочет он претворить не в прежних французов, но во французов людоедов, порожденных адской революцией <...> от самого младенчества в каждом подданном Бонапарте истребляется все человеческое и поселяется все зверское».
Одновременно с материалами антифранцузского содержания Глинка публиковал статьи, оды и гимны, где воспевал героизм русского народа и армии в войне против Наполеона. Первый номер журнала за 1812 г. открылся статьей «Обеты русских воинов»,
_ 103 Глинка СЛ. Записки. М., 2004. С. 299184 т
_ 104 Ладлер В.К. Указ. соч. С. 143.
которая сопровождалась эпиграфом: «Никому живому не сдаваться, всем умирать за одного; биться до смерти за веру, за царя, за землю русскую». Не случайно патриотическая публицистика Глинки в «Русском вестнике» была названа биографом Глинки «Уложением любви к Отечеству»105.
Уже стариком Глинка вспоминал о своем журнале: «то, о чем я писал в "Русском Вестнике" с 1808 до 1812 года перешло не в пустой звук слов, но в живые события своего времени. Разверните "Русский Вестник" и вы увидите»106.
После Бородинского сражения Москва была наполнена ранеными, Глинка перевязывал им раны и ухаживал за умирающими. «Он поспевал всюду, оказывая помощь и, не покладая рук, работал с утра до ночи»107.
Символично поведение Глинки в момент оставления русскими войсками Москвы. В «Письмах русского офицера» его брат Ф.Н. Глинка вспоминал, что С.Н. Глинка «жег и рвал <...> все французские книги из прекрасной своей библиотеки, в богатых переплетах, истребляя у себя все предметы роскоши и моды. Тому, кто семь лет пишет в пользу отечества, против зараз французского воспитания, простительно доходить до личной степени огорчения в те минуты, когда злодеи уже приближаются к самому сердцу России. Сергей Николаевич бил французские зеркала, рвал французские книги, истреблял все, чтобы ничего не оставить неприятелю. Глинка замешкался в Москве и едва не попал в плен»108. При виде начавшегося пожара московского он «упал на землю и зарыдал»109.
По окончании войны 1812 года
105 Федоров Б.М. Пятидесятилетие литературной жизни С.Н. Глинки. СПб., 1844. С. 10.
106 РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 16.
107 РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 22.
108 Глинка Ф.Л. Письма русского офицера. М., 1987. С. 23.
109 РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 25.
Глинке, как известному всей России издателю «Русского Вестника», присылали пожертвования в пользу раненых и семейств их. «Более сорока тысяч рублей С.Н. Глинка раздал неимущим. Пожертвования денежные в пользу воинов присылались большей частию безымянные и отдавались в безотчетное распоряжение издателя Русского Вестника»110.
В 1912 г. И.В. Евдокимов высказал следующую оценку общественной роли Сергея Николаевича, причем вряд ли она существенно преувеличена: «Литературная деятельность Глинки немало повлияла на пробуждение национального самосознания, на собирание национальных сил, на укрепление муже-
110 ИРЛИ РАН РО. Ф. 265. Оп. 2. №675. Л. 8.
ства, проявившихся в Отечественную войну»111.
Значительный вклад лидеров русских консервативных националистов в победу над врагом был неоспорим. По-своему прав был Н.Н. Булич, который заявлял: «В войне народной победила патриотическая партия; она была убеждена, что восторжествовали ее консервативные начала, что побеждена французская революция, глубоко ненавидимая ею»112.
111 РГАЛИ. Ф. 1246. Оп. 3. Ед. хр. 75. Л. 16а.
112 Булич Н.Н. Указ. соч. С. 590.
Издательская группа «Скименъ» выпустила в свет книгу великого русского мыслителя Василия Розанова «Мимолётное. 1915 год»
Впервые вниманию читателя будет представлен полный текст книги, выверенный по авторской рукописи и содержащий более 1500 разночтений с её первым изданием.
«Мимолётное. 1915 год» — книга, составленная из уникальных записей в знаменитом розановском жанре «опавших листьев». Перед вами пронесётся подлинный «вихрь чувств» великого мистика русского слова, вбирающий в себя все его излюбленные темы: христианство, пол, еврейство, русская литература, философия и политика. Одной из важнейших линий книги является страстное изобличение антирусских сил в политике и литературе. Только с высоты XXI века стала понятна пророческая боль писателя за грядущие муки и судьбу русского народа.
По вопросам распространения и приобретения:
8-964-580-19-12; [email protected] (Надежда Шалимова). 18 5
