CC BY
24
Л.Ф. Широкова
(Институт славяноведения РАН, Москва)
«Золотые шестидесятые» в словацкой литературе
Abstract:
Shirokova L.F. «Golden Sixties» in Slovak literature
In the second half of the 60-ies Slovak literature found a new optic center, when the subject, the self-valuable human personality, became the focus of its research. A literary phenomenon called "young prose of the 60-ies" or "generation of Младая творба» arose. Three waves of the «young prose» are commonly distinguished; poets, writers, critics were in the Slovak literature since the second half of the 50's, in the early and mid 60-ies, when the method of socialist realism still existed. The first books of young writers became a sort of internal literary polemic, a creative dispute of generations having different life experiences, the perception of modem reality and understanding the role of the writer. A possibility in a relatively liberal environment of political «thaw» of the 60-ies to become familiar with the patterns of Western literature had some impact on the young writers as well. A new generation of writers defended the right for its own path of creative experiment in the reflection of the life of their contemporaries. Many of those who began their career in the 60-ies stayed in the literature for a long time, forming its base, the central and most fruitful ideological and artistic foundation.
Ключевые слова: словацкая литература, политическая «оттепель», молодые писатели, экспериментальная проза, полемика с социалистическим реализмом, субъективный взгляд на действительность, жанрово-стилистические особенности.
В развитии словацкой прозы XX века можно наблюдать определенную цикличность, связанную, на наш взгляд, не столько с собственно литературными процессами смены направлений, трансформации жанров и стилей, сколько с воздействием на литературу, да и на всю духовную жизнь общества идеологии в том или ином ее воплощении. Усиление давления идеологии, обострение социальных, национальных или политических проблем неизбежно приводило к возникновению литературы социально-критической направленности, тяготеющей к реализму в изображении более или менее объективно представляемой действительности. Эту тенденцию можно проследить на примере произведений, появившихся и в начале XX века, и в 1950-е гг., и позднее, в годы политической «нормализации». Ослабление же идеологического давления, идейное дробление общества вело к плюрализму и в культуре. В такие периоды - а это и межвоенное двадцатилетие, и вторая половина 60-х гг. - литература обретала иную оптику, центром ее исследования становился субъект, самоценная человеческая личность со своим индивидуальным мировосприятием.
С этой точки зрения можно рассматривать и литературный феномен, который принято называть «молодая проза 60-х» или - по отношению к литературе в целом, а не только к прозе - «поколение «Младой творбы»» (по названию журнала, издававшегося с 1956 г. по 1970 г.). Молодые поэты и прозаики входили в словацкую литературу со второй половины 50-х - начала 60-х гг., когда в ней еще бытовал метод социалистического реализма, воплощавшийся в круп-
номасштабных произведениях с ярко выраженной социальной направленностью («Деревянная деревня» Ф. Гечко, трилогия «Поколение» В. Минача, «Мертвые не поют» Р. Яшика и др.). Первые книги молодых стали своего рода внутренней литературной полемикой, творческим спором поколений, обладавших разным жизненным опытом, восприятием современной действительности, пониманием роли писателя. Определенное воздействие на молодых прозаиков оказало и ставшее возможным в условиях политической «оттепели» 60-х годов - относительно либерального периода в истории социалистической Чехословакии - знакомство с образцами западной литературы, в которых они находили не только новые, «модные» художественные формы, но и созвучие с их собственным мироощущением, аутентичность проникновения в психологию современного человека.
Их первые литературные опыты относятся к середине 1950-х гг. Многие из начинающих писателей участвовали в работе университетского «Кружка молодых авторов», где читались и обсуждались их еще нигде не опубликованные произведения. Вскоре «Кружок» почти в полном составе влился в авторский коллектив разрешенного в 1956 г. к изданию журнала «Млада творба». Здесь дебютировали многие не именитые тогда авторы, ставшие впоследствии известными поэтами, прозаиками, критиками. Выступали молодые и на страницах других литературных изданий, прежде всего, в журналах «Словенске погляды» («Э^уеткё роЫ'аёу»), «Културни живот» («КиМгпу йуоЬ>), «Ромбоид» («ЯотЬо1с1»).
В словацком литературоведении принято выделять две или даже три волны «молодой прозы». Писатели, принадлежавшие к первой волне - А. Гикиш, И. Кот, Я. Йоганидес, Я. Блажкова, М. Череткова-Галлова, А. Худоба, - дебютировали в конце 1950-х гг., когда журнал, по крайней мере, формально, занимал лояльную позицию в отношении официальной идеологии. В редакционных статьях звучали «манифесты» с призывом к усилению активной гражданской позиции писателя в рамках социалистической литературы. Вместе с тем молодые литераторы отстаивали право на собственный путь, на творческий эксперимент в отражении жизни своего современника (статьи М. Ферко «Бунт против устоявшегося», Й. Кота «Наступление без оружия, или оружие без наступления», П. Штевчека «Возвращение к литературе» и др.).
Понятие «второй волны» связано с именами П .Виликовского, В. Шикулы, Р. Слободы, П. Груза, П. Яроша, Л. Баллека, дебютные книги которых увидели свет в первой половине 1960-х гг. Они основывались на своем индивидуальном опыте, переживаниях недавнего детства и юности, на присущем этому поколению ощущении несовершенства, а порой и враждебности по отношению к себе окружающей действительности. К концу политической «оттепели» 1960-х гг. зазвучали голоса других молодых прозаиков - Д. Душека, Д. Митаны и др., книжные дебюты которых появились уже позднее. К ним отчасти применимо название «потерянное поколение», поскольку, продолжая путь индивидуализма, творческого эксперимента и нонконформизма, они с трудом вписывались в литературу времен «нормализации» начала 1970-х гг.
«Молодая проза» вызывала к себе пристальное внимание критики, стремившейся определить новое качество литературы и дать оценку появлявшимся одно за другим разнообразным, но в чем-то схожим произведениям. В 1960-е гг. преобладающим критическим жанром были рецензии на только что вышедшие в свет книги. Наряду с оценочными, представляющими критический разбор того или иного нового произведения, появлялись и более развернутые работы, авторы которых пытались определить общие контуры прозы молодых. Так, видный словацкий литературовед и критик А. Мраз в статье «Антон Гикиш и молодая словацкая художественная проза» говорит о необходимости осмысления «хотя бы самых общих тенденций нашей самой молодой прозы», поскольку «если еще недавно можно было сомневаться, существует ли вообще какая-то так называемая «молодая словацкая проза», претендующая на оригинальность, то сегодня однозначный ответ на этот вопрос дает весьма обширная продукция целого ряда авторов»1. В другой своей работе «Из нашей молодой прозы» (1963) Мраз признает неготовность самой критики к адекватной оценке новых явлений: «Наша критика не очень чувствительна к приливу новых сил в литературу, к тому же, особенно в последнее десятилетие, в новаторских устремлениях было принято видеть нечто вредное, нежелательное, против чего нужно бороться»2. Более взвешенно и концептуально высказывались по поводу новой прозы критики - сверстники молодых писателей, которые не столько оценивали, сколько комментировали, а порой и теоретически обосновывали появление свежих тенденций в словацкой литературе. Программные основы молодой прозы наметил в статье «Трудности с программой» (1962) П. Штевчек: «Реализм современной прозы - всегда психологический, социальный же аспект - лишь опосредованный и вторичный»; «интеллект становится главным композиционным принципом и содержанием прозы»; «судьба человека, фиксация этой судьбы, ее развитие - вот главная тема современной прозы»; «проза должна постигнуть реальность человека во времени, а не наоборот»3. Иной ракурс в восприятии и отражении действительности молодых по сравнению с предшественниками видит Ю. Ноге: «Молодая словацкая проза в большей своей части - это не литература „больших тем"»; «прозаики предлагают читателю не масштабные концепции, а то, что есть в них самих, что они знают - свое детство, хороший и печальный опыт своей молодости, мечты, иллюзии и разочарования»; «их мир - это часть большого настоящего сегодняшнего мира, но все же мир „свой", „собственный", заново созданный в литературе»4. Другой важный аспект, отмечаемый критиками молодой прозы, - новое в концепции личности, иной герой в иных обстоятельствах его самораскрытия. «Ставшая уже затертой фраза о человеке как главном объекте искусства становится реальностью лишь теперь, в произведениях этих молодых прозаиков»; «они исходят из более субъективного и углубленного видения действительности»5, - пишет Я. Штевчек, анализируя книги Я. Иоганидеса. Литературовед и критик старшего поколения И. Феликс, всегда отстаивавший наряду с эстетическими ценностями и социальную ангажированность, отдает должное глубине характеров в молодой прозе: «Это че-
ловек вопросов; и вопросы эти касаются не каких-то „мелких" личных проблем, а основных проблем современного человека»; «перед нами человек страдающий, борющийся, беспомощный, окруженный всевозможными проблемами, человек в своей частной жизни»6.
Особенно рельефно видится специфика героя молодой прозы в сопоставлении с крупными произведениями социалистического реализма 1950-х - начала 1960-х гг. Так, В. Петрик отмечает стремление молодых «показать человека изнутри, в его естестве - в отличие от авторов прежних книг, где человек трактовался в первую очередь как представитель своей социальной группы»7. Еще более развернуто проводит такое сопоставление критик М. Гамада, ровесник и соратник молодых писателей, рассматривая в качестве примера лишь одну из книг: «Если большинство наших прозаиков среднего поколения представляет человека как существо общественное и нередко сводит его характеристику к социально-политической составляющей, то Йоганидес сосредоточивается только и исключительно на человеке как существе «частном», носителе определенного психофизического содержания»8. Гамада указывает и на определенную традицию отражения проблемы отчужденности, одиночества человека не только в мировой, но и в словацкой литературе, приводя в качестве примера сборник рассказов Д. Татарки «В тоске поисков» (1942). Об этой, ставшей не только художественной, но и идейно-политической, проблеме «у нас говорят в последнее время все чаще, особенно с тех пор, как мы осознали, что отчуждение человека - явление, присущее не только капитализму, но и социализму»9.
Выступления М. Гамады вызвали ответную реакцию крупнейшего представителя упомянутого им тогдашнего «среднего» поколения - В. Минача. На страницах литературной периодики между ними завязалась острая полемика, по самому своему характеру не оставлявшая надежд на сближение позиций, поскольку проблемы молодой литературы рассматривались с разных точек зрения. В. Минач был убежден в чужеродности нового видения человека в произведениях молодых авторов, подверженных, по его мнению, влиянию модных течений западной литературы. Мастер слова, Минач не жалел сочных красок в изображении таких литературных «стиляг»: «Открылась дорога в заповедный доселе лес, и все бросились на поиски. Собственный опыт им уже видится мелким, незначительным, да и какой еще может быть опыт на наших-то задворках?.. Вот и берут напрокат чужие личины, напяливают на себя доспехи с чужого плеча. Наплевать, что не по размеру... Все носят, будем носить и мы. С чужим опытом приходит и чужое сознание, стилизация... И мы радостно стилизуемся, ведь и Михаловце хотят быть Парижем. Краснощекие парни превращаются в страдающих истеричек, измученных современным образом жизни: за их здоровым румянцем таится гарантированно натуральное отчужденное сознание, а главное - черная бездна подсознания»10. М. Гамада воспринимал этот спор как принципиальное столкновение позиций двух поколений и даже двух идеологий. «В действительности речь идет о новом и ином мировосприятии моего поколения, - писал он в статье «Не за экзистен-
циализм - за экзистенцию человека!» - фатализм или вера Минача в то, что история неотвратимо движется к оптимистическому разрешению, никак не удовлетворяет наше поколение... Этический аспект мы воспринимаем как в высшей степени политический, и то, что иные считают всего лишь исторической ошибкой, мы называем деградацией человечности»".
В 1970-е - 1980-е годы в оценке «молодой прозы 60-х» жанры рецензии, полемики, обзора текущей литературной продукции уступили место аналитическим статьям, в которых преобладали оценки с критическим упором на идейно-художественный аспект. «Во второй половине 60-х годов кризис прозы, ее отступление от принципов социалистического реализма, да и от реализма вообще, был весьма симптоматичен для состояния всей литературы. ...Распад эпики был лишь следствием «распада» твердого социалистического мировоззрения части словацких писателей и критиков в эти годы»,12 - писал литературовед Ю. Ноге, сам активно выступавший в 60-е годы в качестве критика этого поколения. Весьма жесткая оценка молодой литературы прошедшего десятилетия содержится в книге старейшего марксистского критика, литератора и публициста Д. Окали «О преодолении кризиса в нашей литературе»: «Литература замыкается в себе, уходит от действительности и одновременно - пассивно перенимает модные литературные концепции (экзистенциализм, феноменологию и проч.); предметом так называемой «литературы отчуждения» является личность человека в неизменно враждебном мире. В целом, мы имеем дело с литературой, которая разлагает моральные ценности социали-
В конце 1980-х годов и особенно - после «нежной революции» и последовавших за ней процессов, связанных со сменой идеологических ориентиров, с переоценкой ценностей во всех сферах жизни общества, изменилось и отношение к молодой прозе 1960-х годов. С одной стороны, необходимо было скорректировать зачастую излишне резкие характеристики времен «нормализации» (особенно - начала 1970-х гг.), а с другой стороны - восстановить преемственность в развитии полнокровной, художественно дифференцированной словацкой литературы, примеры которой виделись, прежде всего, в межвоенный период, а также в пору «оттепели» 1960-х годов, воспринимаемых, как «золотой век», «щедрые годы словацкой культуры»14. Рассматривая литературную ситуацию конца 1980-х годов, П. Заяц и Э. Енчикова отмечают «фундаментальные перемены в современных ценностных перспективах», подразумевающие и «изменение ракурса нашего взгляда на сегодняшнюю литературу», которую следует оценивать уже «не в соизмерении с консервативными ценностными шаблонами прошлого, призванными охранять от возможных нарушений, а в перспективной соотнесенности с возрождаемыми и вновь создаВ 1996 г. вышла посвященная 40-летию с начала издания журнала книга П.Даровца и В.Барборика «„Млада творба" 1956-1970-1996». Ностальгически оформленная в стилистике 1960-х годов, она вобрала в себя материалы старых номеров, хронику, воспоминания и дружеские беседы с бывшими
авторами и редакторами журнала. В предисловии к изданию говорится о значимости опыта недавней истории: «„Млада творба" органически создавала пространство для культуры такого рода, что ее творческие импульсы смогли полностью реализоваться лишь спустя 20 лет после ее закрытия. ...Она помогла заложить фундамент одного из самых сильных писательских поколений, когда-либо зарождавшихся в Словакии»16.
Литературовед 3. Прушкова посвятила прозе этого периода монографию «Вспоминая о шестидесятых...» (1995), в которой рассмотрела и проанализировала некоторые важные аспекты творчества наиболее значительных ее представителей, в том числе В. Шикулы, Р. Слободы, Я. Йоганидеса, П. Груза. «Для истории культуры, - пишет исследовательница, - это десятилетие стало не больше и не меньше, чем "золотым веком", даже несмотря на то, что было
лишь попыткой, эскизом, недосказанной фразой живого языка»17.
* * *
Многие из начинавших свой творческий путь в 1960-е годы остались в литературе надолго, составив ее основу, центральный и наиболее плодотворный идейно-художественный фундамент. Их творческие и человеческие судьбы складывались впоследствии по-разному, однако уже дебютные книги стали для каждого не только визитной карточкой, но и серьезной заявкой на свой особый путь в словацкой прозе XX века. О новизне творческого мировосприятия молодых говорили сами названия их первых книг: «Мечта приходит на станцию» (1961) А. Гикиша, «Нейлоновый месяц» (1961) Я. Блажковой, «Там, где пьют радуги» (1962) А. Худобы, «Личное» (1963) Я. Йоганидеса, «Дом для живых» (1963) П. Балги, «Последние» (1963) Й. Кота, «Послеполуденный отдых на террасе» (1963) П. Яроша, «Не аплодируйте на концертах!» (1964) В. Шикулы, «Вернется некто другой» (1964) Д. Кужела, «Нарцисс» (1965) Р. Слободы, «Воспитание чувств в марте» (1965) П. Виликовского, «Путь на морское дно» (1966) Я. Ленчо, «Документы о видах» (1966) П. Груза, «Бегство на зеленый луг» (1967) Л. Баллека и др.
«Мечта приходит на станцию» Антона Гикиша (р. 1932) стала одной из первых книг молодого поколения. «Производственный» сюжет (электрификация железной дороги) еще вполне соответствовал критериям социалистического реализма, однако служил во многом лишь фоном для раскрытия отнюдь не одномерных характеров. Герои Гикиша, уже в начале новеллы нетрадиционно представленные автором в «дефиле», - бригадир монтажников, инженер-электрик, корреспондент газеты, ночной сторож, бетонщик, швея - люди неуспокоенные, часто - страдающие, кто - от старых душевных ран, оставленных войной, кто - от неразделенной любви, кто - от страха перед настоящим. Новизну в характеристике персонажей вносило использование автором разных форм внутренней речи, а также средств монтажа, экспрессивной разбивки текста. «Чередование действительности с идеалом и сном, с внутренним миром героя, с его внутренним монологом становится у Гикиша главным прин-
ципом построения сюжета», - отмечал, анализируя произведения писателя, критик Б. Тругларж18.
Своего рода феминистский экспрессионизм продемонстрировала в своей прозе 1960-х годов Ярослава Блажкова (р. 1933). Молодая героиня ее дебютной книги «Нейлоновый месяц» чувствует и действует вне всяких общепринятых шаблонов. Характерный для новелл Блажковой конфликт отцов и детей представлен здесь в иной плоскости - отторжения старого - мещанской успокоенности и упорядоченности, заученных правил хорошего тона, даже старомодных предметов обстановки, вызывающих у героини скуку и насмешку. Ее стихия - естественность и свобода, яркость и индивидуальность, поэтому новелла изобилует гиперболами, экспрессивными образами и неожиданными ракурсами. Новеллы писательницы, по точному замечанию Ю. Ноге, «полны цвета, звуков, движения... Блажкова воспринимает мир всеми чувствами, и эти чувства перемешиваются между собой так, что ее цвета можно услышать, а звуки - увидеть»19.
Опубликованный в 1963 году сборник рассказов Яна Йоганидеса (1934— 2008) «Личное» вызвал большой интерес и читателей, и критики. «Пять его новелл провоцируют своей тематикой, способом изложения и видением действительности. ...Человек и его опустошенное сознание - вот что представляется автору существенно важным», - писал в рецензии В. Петрик20. Уже в самом названии заключался полемический настрой: ведь идейная направленность литературы тех лет предполагала главенство коллективного, социального начала, создание образа героя с активной общественной позицией, для которого личное, частное - на втором плане. Непривычными были и пессимистическая тональность, и подробные углубленно-психологические описания душевного состояния человека, и сам способ повествования. Так, в новелле «Нерешительный» рассказ ведется от второго лица множественного числа («вы хотели...», «вы знаете...», «вы раздумываете...»). Новелла «Личное» написана в форме монолога умершего уже человека, пытающегося объяснить своей вдове истинную причину их взаимной отчужденности. Одиночество, крушение надежд, непонимание окружающих - основной мотив книги. Детальное описание внешности, жестов, поз героя, цепкий и беспристрастный взгляд на него «со стороны», балансирование героя между жизнью и смертью - все это свидетельствовало о близости Я. Йоганидесу духа и формы хорошо знакомой ему западной литературы, особенно, экзистенциализма и «нового романа».
Самоощущение современного молодого человека в большом городе, в массе других людей - предмет изучения Петера Яроша (р. 1940) в новелле «Послеполуденный отдых на террасе». В подробном описании будней братиславской редакции, импульсивных поступков и эротических переживаний ее сотрудников, в прихотливом развитии сюжета, склонности к гротеску уже можно заметить черты, ставшие - при всей последующей расположенности писателя к постоянной смене художественного инструментария - определяющими для его творчества. Внимательный рецензент отмечал: «Ярош строит рассказ не
на фабуле и не на конфликте, даже не на общей концепции, он строит его на деталях, на их нанизывании, полагая, что из их соседства и близости возникнет не просто ряд или мозаика, но и некая мысль, осознание, внезапное озарение»21.
Первая книга Рудольфа Слободы (1938-1995) выделялась даже на фоне оригинальных дебютных произведений молодой прозы. Прежде всего - своим жанром, поскольку другие отдавали предпочтение малым формам - новелле, рассказу. «Нарцисс» - роман, позволивший автору в полной мере раскрыться как тонкому психологу и беспощадному к себе и своему автобиографическому герою наблюдателю умственных и душевных метаний. Урбан Хромы пытается сам выстроить свою судьбу, упорно сопротивляясь общему течению: он бросает учебу в университете, работает на шахте в Остраве, отслужив год в армии, поступает разнорабочим на металлургический завод, и в финале вновь возвращается домой, опустошенный и разочарованный. Эти внешние события - лишь часть его жизни, в которой главное место занимают сны, видения, споры с самим собой, экзистенциальные переживания героя. «Философский смысл эксперимента Урбана над собственной личностью - в обретении индивидуальной свободы и опыта ее реализации», - писал в развернутой аналитической рецензии на роман П. Штевчек, - ... «неудивительно, что эта отмеченная нарциссизмом человеческая единица переосмысливает свой комплекс «лишнего человека» как проблему экзистенциальную»22.
Ладислав Баллек (р. 1941) дебютировал незадолго до драматических событий конца 1960-х годов одним из последних, когда многие из поколения молодых опубликовали свои вторые, а то и третьи книги. Герой новеллы «Бегство на зеленый луг», интеллектуал с «говорящим» именем Tapo Вулкан, сломлен обрушившимися на него несправедливостями; он бежит из города и колесит по стране, вымещая свою злобу в циничной игре с «жертвами» -близкими и незнакомыми людьми. Зеленый луг, вольная природа пробуждают в нем забытую человечность и сострадание, становясь и последним земным прибежищем. Новелла «Бегство на зеленый луг» и последовавшие вскоре две новые книги не остались незамеченными. Критика назвала Балле-ка в ряду тех, кто успешно «продолжает традицию словацкой лиризованной прозы», его «лиризация усиливает конфликты посредством углубленного переживания»23.
Молодые писатели 1960-х, вышедшие из колыбели «Младой творбы», не составили вместе ни литературной группы с общей программой, ни какого бы то ни было творческого объединения. Их роднило изначальное отрицание идеологических рамок социалистического реализма с его масштабностью охвата действительности, часто в ущерб человеческой индивидуальности. Экспериментируя порой с формой и художественными средствами выражения, каждый из них вырабатывал собственный творческий почерк, искал и находил свой тип героя, особый ракурс видения мира. В то же время, основываясь на собственном духовном и эмоциональном опыте, они осознанно или интуитивно возвращались к традициям словацкой литературы, связанным
с исследованием внутреннего мира человека, психологической мотивации его поступков, прежде всего, - к традициям экспрессионизма 1920-30-х годов (Я. Грушовский, И. Горват, Г. Вамош, Т.Й. Гашпар), натуризма 1930-40-х годов (Д. Хробак, М. Фигули, Ф. Швантнер, Л. Ондрейов), других типов социально-психологической прозы межвоенного периода (М. Урбан, Й. Цигер-Гронский, П. Илемницкий и др).
* * *
Эти традиции национальной литературы продолжил и развил в своем творчестве один из ярких представителей поколения «молодой прозы 60-х» Винцент Шикула (1936-2001). Уже в первых его книгах - опубликованных в 1964 г. сборниках рассказов «Не аплодируйте на концертах!» и «Может, я построю себе бунгало» - зазвучали проникновенные ноты человеческого сострадания, внутренней неудовлетворенности, осознания несовершенства мира и неповторимой ценности каждой личности.
Первую книгу, по признанию В. Шикулы, он написал «по заказу» для пражского издательства «Наше войско»: редактору понравилось адресованное друзьям письмо начинающего автора, проходившего тогда военную службу. Вскоре был издан сборник из 18 коротких рассказов, представляющих собой эпизоды из жизни новобранцев, которые оказались в непривычных условиях вынужденного коллективизма и жесткой дисциплины. Сам Шикула называл эту книгу «не военной, а скорее - антивоенной». «Антимилитаризм Шикулы, - писал в рецензии П. Штевчек, - не программный, а подсознательный, стихийный; он вытекает из реальности отдельных историй, а не из субъективного авторского замысла»24. Герои-рассказчики в книге чередуются: «я» - то Михалек, то Вепршик, то Гибл, то Мартин, Миро, Тибчо. Этот способ передачи функции рассказчика от одного персонажа к другому создает и определенную полифонию, и индивидуализацию повествования. В фигуре рядового Михалека много автобиографического: как и Шикула, он бывший студент консерватории (правда, в отличие от автора, отчисленный «за прогулы»), которому приходилось и подрабатывать, и снимать дешевые углы в пригороде. Отправляясь в армию на «два несчастных года, которые отрежут от жизни», он прощается с братиславскими улицами с их кафе и книжными витринами, с безымянной платонической любовью - «девушкой в голубом» из утренней электрички («За поворотом загудел поезд»). В другом рассказе Михалек, уже солдат, идет один по заснеженному лесу, таща за спиной канистру с обедом для товарищей. Редкие минуты одиночества и близости к природе вызывают в нем ощущение гармонии, музыкального совершенства: «...деревья, увешанные льдом и снегом, звучат чистым серебряным тоном... Прислушаешься и слышишь, как великолепно настроен весь лес»25. («Глубокий белый снег»). Встречаются в рассказах и музыкальные цитаты -фразы и отрывки из любимых писателем словацких народных песен («Около Орешан есть дорожка, как ладонь...», «В Годонине в солдаты меня забри-
ли...». «Эй, кони мои, кони вороные»), придающие дополнительный лирический оттенок в описании душевного состояния героев. Музыкальное, мелодическое начало в разных, порой неожиданных проявлениях, отразившееся уже на страницах первой книги, стало впоследствии одной из характерных черт художественного мира В. Шикулы. Развиваясь и расширяясь, этот мир «заселялся» и разноплановыми персонажами, которые нередко перемещались из одного произведения в другое.
Художественный мир, который писатель очертил и начал заселять в своих книгах 1960-х годов, сохранил свои главные характеристики и в дальнейших его произведениях. Уже в первых новеллах и повестях В. Шикулы со всей определенностью обозначилась гуманистическая направленность его творчества, центром которого стал человек простой, чистой души, отзывчивый по отношению к миру и людям. В них выразились и духовные искания писателя, его раздумья о природе и проявлении в человеке добра и зла. Наметились и определенные черты поэтики, типы героев, принципы построения сюжета, позволяющие расширить его пространственно-временные границы.
При всей своей художественной самобытности, творчество В. Шикулы, особенно на начальном этапе, было органически близко всему духу молодой прозы 1960-х годов. Со сверстниками его роднило общее ощущение необходимости перемен, стремление обновить и индивидуализировать способы и формы художественного мышления. По-разному сложились потом их писательские и человеческие судьбы, но отправным моментом для каждого стала пора «Младой творбы» с ее атмосферой творчества и свободной полемики.
В. Шикула всегда ощущал свою принадлежность к не существующему формально, но определяемому схожими художест венными принципами и гуманистическими представлениями кругу писателей своего поколения. Вместе с тем в его высказываниях по поводу общих характеристик, преждевременных выводов и обобщений со стороны критики уже в 1960-е годы звучало несогласие с нивелированием различий и навешиванием на молодых общих ярлыков. Так, отвечая на вопрос о его личных предпочтениях в отношении писателей-сверстников и об оценке всего течения в целом, он иронизировал: «Не знаю. Мне близки все. А если бы я знал, куда все это движется, то, наверное, пустился бы в обратном направлении»26. Позднее, в 90-е годы, уже постепенно теряя друзей, он признавался: «Все страницы «Младой творбы» как будто уложены в меня, они словно дремлют в моем сознании. ...Мне всегда казалось, что «Младу творбу» издают специально для меня; я так глубоко сопереживал тогда нашей литературе, и особенно молодой, что не пропускал ни одной строки»27.
В. Шикула ощущал свое поколенческое и духовное родство со сверстниками - прозаиками и поэтами. Соратникам по перу посвящено стихотворение «Поколение» (сборник «Из дома на холме», 1983 г.), обращенное к друзьям
юности. В нем автору удалось создать динамичный, эмоционально насыщенный образ времени и поколения:
Кирпич, цемент, железо и руда гул и хлеб замешанный на желчи с желчью мы думали о железе, алюминии и о северных летах
о Иоганидесах и вечерних сказках о птицах: Ворона на ветке: где мои детки... И Рудо Слобода: Высоко летит птица, а я люблю свой виноградник и деда.
Смотри, как лью дождем!
Смотри, как горю огнем!
Смотри, как падаю снегом!28
Творчество представителей этого поколения - «поколения-56», «поколения "Младой творбы"», «молодой прозы 60-х», внутренне дифференцированное и многообразное, стало ярким и плодотворным этапом в развитии словацкой литературы XX века, значение которого высоко оценивается и в наши дни. В начале XXI века продолжили писательскую деятельность В. Шикула, Я. Йо-ганидес, П. Груз, П. Виликовский, создав произведения большой художественной силы и глубины. В 2000-е гг. в серии «Библиотека словацкой литературы», подготовленной коллективом ученых Института словацкой литературы САН, был переиздан ряд произведений «шестидесятников», снабженных комментариями и научным аппаратом. Проблематика развития словацкой литературы в 1960-е годы рассматривается и в научных исследованиях, в том числе -в «Истории словацкой литературы III» В. Марчока и коллектива (2004,2-е изд. 2006), в двухтомной «Истории словацкой литературы» И. Седлака и коллектива (2009) и др. В 2008 г. вышло второе издание ставшей уже библиографической редкостью и цитировавшейся выше монографии 3. Прутковой «Вспоминая о шестидесятых...».
Некоторые произведения словацких прозаиков представленного нами круга были переведены и на русский язык. Речь идет, как правило, о более поздних их книгах, созданных и переведенных в 1970-1980-е гг. - это романы В. Шикулы (трилогия «Мастера», 1981), Л. Баллека («Помощник», 1980), Р. Слободы («Разум», 1990), Д. Митаны («Конец игры», 1987) - все в переводе Н.М. Шульгиной. Однако появляются переводы словацких прозаиков и в последние годы. В 2008-2009 гг. в издательстве «МИК» было подготовлено репрезентативное двухтомное издание - антология словацкой новеллы XX в. «Дунайская мозаика» (сост. А.Г. Машкова). Русский читатель может познакомиться с произведениями самобытных словацких прозаиков прошлого века и начала XXI в., чье творчество представляет собой художественную ценность не только для собственной национальной литературы, но является также и частью европейской и мировой духовной культуры.
Примечания
1 MrazA. Medzi pnidmi II. Bratislava: Slovensky spisovatel', 1969. S. 303.
2 Ibid. S. 300.
3 Steviek P. Navrat к literature. Bratislava, 1967. S. 73.
4 NogeJ. Literature v pohybe. Bratislava, 1968. S. 192.
s Stevcek J. Od literatory к poznaniu // Kritika 64. Bratislava, 1965. S. 183. s Felix J. Debut nekaidodenny // Kritika 64. Bratislava, 1965. S. 177.
7 Pelrik V. Hl'adanie pritomneho £asu. Bratislava, 1970. S. 108.
8 Hamada M. V hl'adani vyznamu a tvaru. Bratislava, 1966. S. 186. 'Ibid. S. 198
10 Minac V. Suvislosti. Bratislava, 1976. S. 27-28. " Hamada M. V hl'adani vyznamu a tvaru. S. 237.
12 NogeJ. Slovenska literature. 1977. C. 3. S. 300.
13 OkaliD. О prekonavani krizy v naSej literature. Bratislava, 1981. S. 48-49.
14 CaplovicD. Stedre roky slovenskej kultury // Literaray tyzdennik. 2003. C. 6. S. 5.
15 Jencikova E., Zajac P. Situacia sucasnej slovenskej literatury // Slovcnskd pohl'ady. 1989. C. 2. S. 45.
16 Darovec P., Barborik V. Mlada tvorba 1956 - 1970 - 1996. Levice. Koloman Kertesz Bagala. 1996. S.2.
17 Pruskova Z. Keif si tak spomeniem na sesMcsiatc roky... Bratislava, 1995. S. 7.
18 Truhlaf B. MontAZe zo suCasnosti // Literattira a skutoCnosi. Bratislava, 1976. S. 283. " Noge J. Literatiira v pohybe. S. 170.
20 Petrik V. NevSedny debut // Kultumi tvorba. 31.07.1964.
21 NogeJ. Literatiira v pohybe. S. 174.
22 Stevcek P. Navrat к literature. S. 319, 322.
23 BaginA. Rekognoskacia terinu //Priestory textu. Bratislava, 1971. S. 124.
24 Stevcek P. Sikula po zaplateni dane // Navrat к literature. S. 209.
25 Цит. no: Sikula V. Na koncertoch sa netlieska. Bratislava, 1964. S. 30.
26 Na slovo s Viacentom Sikulom // Slovenske pohl'ady. 1968. C. 5. S. 15.
27 Sikula V. PoZehnana taktovka. Belimex, 2003. S. 126.
28 «Северное лето» - поэтическая композиция Л. Фелдека из сборника «Единственный соленый отчий дом» (1961) и далее - аллюзии на произведения Я. Йоганидеса «Непризнанные вороны» (1978) и Р. Слободы «Вечерний вопрос к птице» (1977).
