CC BY
39
А. Г. Машкова (Москва)
К истории словацкого постмодернизма: проза Павла Виликовского
В статье представлен сквозной анализ творчества Я. Виликовского, начиная с первых произведений и заканчивая последними книгами, обозначены основные мотивы, характеры героев. Особое внимание уделено поэтике, в частности, различным видам взаимодействия текстов, специфике хронотопа, а также появлению в последних произведениях постреалистических тенденций.
Ключевые слова: словацкий постмодернизм, «вертикальное» рассмотрение книг, мотивы, герои, поэтика, постреализм.
В разных странах и регионах литературный постмодернизм имеет свою специфику. Так, одной из отличительных особенностей славянского постмодернизма является его политизированный характер, который обусловлен стремлением писателей рассчитаться со своим коммунистическим прошлым, преодолеть идеологический диктат, схематизм литературы первых послевоенных десятилетий. Не случайно некоторые критики именуют славянский вариант постмодернизма «посткоммунистической идеологией», «синонимом демократии» и т. п.
Политическая окраска присуща и словацкому постмодернизму, первые признаки которого критики обычно связывают с публикацией аллегорического памфлета Д. Татарки «Демон согласия» (1956 г. — журнальный вариант, книга вышла в 1965 г.), а также с ранним творчеством писателей поколения « Млада творба», которое носило ярко выраженный экспериментаторский характер. Представители этого поколения, заявившие о себе в атмосфере «оттепели» 60-х годов, активно использовали опыт западноевропейских литератур, стремились отойти от идеологизации художественного творчества, заданных социалистическим реализмом устоявшихся схем.
Так называемый период нормализации (1970-е — начало 1980-х гг.), который последовал после трагических событий августа 1968 г., хотя и не был периодом полного возврата к прошлому, к насильственному насаждению одномерной модели художественного
творчества — социалистическому реализму 1950-х гг., — однако тяга к творческому эксперименту, свободному авторскому самовыражению резко пресекалась властями. Примерами тому могут служить дискуссия вокруг романа Р. Слободы «Разум», запрет на публикацию произведений Д. Татарки, Л. Мнячко, П. Виликовского, П. Груза, романа В. Шикулы «Орнамент» и т. д. В это время постмодернистские тенденции дают о себе знать лишь в использовании писателями отдельных приемов постмодернистской техники, которые, в частности, присутствуют в романах П. Яроша «Тысячелетняя пчела», Л. Баллека «Акации», в прозе Р. Слободы, Я. Йога-нидеса и др.
Только после «бархатной» революции 1989 г. постмодернизм как художественное течение в словацкой литературе заявляет о себе в полную силу. Фактически рубеж веков стал периодом расцвета словацкого постмодернизма. Причем несмотря на то, что к этому времени многие писатели-экспериментаторы уже ушли из жизни (Р. Слобода, В. Шикула), другие отошли от активного литературного творчества (П. Ярош, Л. Баллек, Д. Душек). К поэтике постмодернизма обращаются представители разных поколений: это те, кто дебютировал в 1960-1970-е гг. (С. Ракус, Я. Йоганидес, П. Голка, Д. Митана, Д. Гевиер), и те, кто в то время еще только родился (П. Карпинский, В. Климачек, П. Ранков, П. Криштуфек, В. Балла, В. Панковчин, Д. Тарагел и др.).
Некоторые словацкие критики (Т. Жилка) пишут о наличии в словацкой прозе двух течений постмодернизма. Это так называемое «экзистенциальное» течение, которое берет свое начало от Сартра и в основном ориентировано на национальные традиции (Р. Слобода, Я. Йоганидес, а из более молодых — П. Пиештянек, П. Криштуфек, В. Климачек и др.), и течение, представленное писателями, образцом литературного творчества для которых являются достижения западных литератур. В основе произведений последних лежат принципы палимпсеста, интертекстуальности, межтекстовых отношений, пародии. Данный вид постмодернизма ассоциируется с симулякровой формой. К нему, на наш взгляд, можно отнести творчество Вили-ковского. Обозначенные течения отличаются философским осмыслением человека и реалий бытия. Это отличие обусловлено онтологической разницей между философскими концепциями, на которые опирается каждое из них, то есть разницей между философией экзистенциализма и постмодернизма. Так называемое экзистенциальное течение предполагает изображение не виртуального, а реального су-
ществования человека. Повествование в произведениях, написанных в этом русле, обычно носит личностный характер, который в итоге рождает осмысление метафизических проблем бытия. К примеру, в произведениях Слободы, представляющих собой некий гипертекст, описывается повседневная жизнь героя, протекающая в обществе психически больной жены, в конфликте с собственным «я», в состоянии духовного кризиса и выбора, который предстоит сделать, чтобы выйти из этого кризиса. Таким образом, писатель выводит читателя на глобальное осмысление проблем жизни и смерти, смысла человеческого существования.
Что касается течения, ассоциирующегося с симулякровой формой, то здесь мы видим лишь виртуальную реальность, то есть реальность, которая не имеет своего оригинала. Отсюда — отказ от изображения экзистенциального существования человека, от всего естественного, что присуще ему. В произведениях подобного рода нет места человеческим чувствам. В итоге мы становимся свидетелями отторжения личностного, духовного начала от телесного. При этом смерть обычно рассматривается как освобождение от тела, от материальной субстанции. Приоритет телесного в свою очередь предопределяет и гипертрофированный интерес к сексу, то есть к фактичности человека.
Существенные отличия между постмодернизмом экзистенциальным и симулякровым существуют и в плане поэтологическом. К примеру, если следовать классификации различных типов взаимодействия текстов, предложенной французским исследователем Ж. Жанеттом, то в романе Р. Слободы «Разум» доминирующим является один тип — интертекстуальность как таковая, то есть конструкция «текст в тексте» (изложение киносценария, который пишет главный герой, дневник отца). В отличие от Слободы, в произведениях Виликовского в соответствии с той же теорией присутствуют практически все типы взаимодействия текстов (интертекстуальность, паратекстуальность, метатекстуальность, гипертекстуальность, архитекстуальность).
Признанным писателем-постмодернистом в словацкой литературе является Павел Виликовский (род. 1941). Его произведения пользуются большой популярностью не только в Словакии, но и за ее пределами. Большинство из них переведено на языки мира. Хронология выхода в свет книг Виликовского весьма условна: часть из того, что было написано им в 60-80-е годы, увидело свет только в последующие десятилетия, ибо в условиях так называемой нормали-
зации писатель в основном работал «в стол». Поэтому восстановить последовательность написания им книг весьма сложно. Тем более что к созданным ранее произведениям Виликовский обращался позже, многое дописывал и переделывал. Поэтому более правомерным представляется не «горизонтальное» рассмотрение его творчества, которое предполагает анализ произведений в хронологическом порядке, а их «вертикальное», сквозное исследование, включая тематику, мотивы, поэтику. Многие мотивы, сюжетные линии переходят из книги в книгу, вследствие чего, несмотря на появление в них новых героев и повествователей, они нередко воспринимаются как одно произведение, как единый гипертекст.
Творчество Виликовского 1960-1980-х гг. представлено такими произведениями, как «Воспитание чувств в марте» (1961), «Первая фаза сна» (1983), «Эскалация чувства» (1989), «Конь на лестнице, слепой во Враблях» (1989). В этапной книге «Вечнозелен...» (1989) автор обращается к проблеме истории и роли личности в историческом процессе, иронизирует по поводу различных сторон жизни словацкого общества. Именно в связи с ее публикацией можно говорить о политизированном характере постмодернизма Виликов-ского. Совершенствуются и получают свое дальнейшее развитие основные средства художественной изобразительности, использованные прежде. Последующие книги, опубликованные в 1990-е гг. («Словацкий Казанова» — совместно с Л. Гренделем, 1991, «Пешая история», 1992, «Жестокий машинист», 1992), вполне вписываются в контекст предыдущего творчества писателя, продолжают тенденции, заявленные ранее. Их политизированный характер выражается в показе несостоятельности социалистической системы общественных отношений, ритуалов тоталитаризма. При этом авторский протест обретает обобщенный характер, становится отрицанием любой схемы жизни общества. Удостоенный Государственной премии роман «Последний конь Помпеи» (2001) открывает новый, еще более плодотворный и интересный, этап в творчестве Виликовского, который органично вписывается в общую картину словацкой прозы последних лет. Практически все произведения награждены словацкими и зарубежными премиями: «Волшебный попугай и другие химеры», 2005, «Зильберпутцен. Полировка старого серебра», 2006, «Автобиография зла», 2009, «Собака на дороге», 2010, «Первая и последняя любовь», 2013, «Мимолетный снег», 2014, «Повесть о настоящем человеке», 2015, «Ромео из эпохи социалистического реализма», 2015.
Как и многие современники, Виликовский создает свои книги на основе собственного жизненного опыта, который складывался в условиях социалистической и постсоциалистической действительности, а посему исключает наличие каких-либо иллюзий. Отсюда — определенная жесткость или даже жестокость изображаемого. При этом то, о чем автор хочет рассказать, старательно зашифровано в тексте. Для того чтобы расшифровать этот текст, нужно найти к нему ключ, разгадать шифр. А сделать это, как правило, не просто. Поэтому его произведения предназначены в основном для подготовленного читателя.
Практически во всех книгах Виликовский затрагивает проблемы, вполне согласующиеся с идеями постмодернизма, с постмодернистским мироощущением (самоидентификация личности, язык и коммуникация, писатель и творческий процесс, соотношение духовного и телесного, освобождение от иллюзий, Бог и его утрата в современном обществе, смерть и преступление и др.).
Герои Виликовского — типичные персонажи постмодернистской литературы. Они лишены индивидуальных черт, обезличены. Это писатель, журналист, следователь, преступник, шпион, путник, девушка-жертва, коварная соблазнительница и т. п. Все они — своего рода маски, что вполне отвечает постмодернистской концепции утраты индивидуальности в современном обществе. Причем подобное обезличивание, стирание всяческих рамок и границ касается не только отдельного человека, но и целых народов, что является способом реализации одной из типично постмодернистских идей: «мир как хаос». Именно в этом ключе автор раскрывает проблему национального, и в частности, понятие «среднеевропейства» («Вечнозе-лен...», «Все, что я знаю о среднеевропействе»). Герои Виликовского отвергают идею национальной самобытности. Поэтому Словакия в их понимании — это всего лишь горы, долины и Яношик. Иначе говоря, то, что сохранилось в генетической памяти народа. А в романе «Последний конь Помпеев» повествователь, работая над трудом о славянской душе, не обнаруживает в данной субстанции никаких отличительных свойств.
Раскрытию идеи «мира как хаоса» подчинена и присутствующая во многих книгах проблема коммуникации. В мире, где царит хаос, герои разобщены, они не понимают друг друга, не могут ни с кем договориться. Подобное состояние Виликовский обычно передает как с помощью лексических средств (инверсии, незаконченные конструкции, эллипсы, многоточия, передающие
недоговоренность, и т. п.), так и с помощью «многоязычия». В частности, в его произведениях присутствует латынь, чешская, немецкая, венгерская, английская речь. Одновременно, с точки зрения автора, владение иностранными языками расширяет умственные возможности человека, формирует его мировосприятие. С этим неразрывно связана и проблема способности субъекта высказаться. Так, в повести «Конь на лестнице, слепой во Враблях» присутствует типичная для постмодернизма концепция власти языка над сознанием человека. Автор пишет: «Если слова имеют какой-либо смысл, мы должны уметь представить, вообразить что-либо за ними»1. Поэтому пустая, ничего не значащая болтовня, говорение ради говорения, которым занимается, например, герой книги «Вечнозелен...», становится олицетворением бесцельности человеческого существования, что вполне совпадает с постмодернистским представлением о мире как хаосе. Нередко эта болтовня служит средством разрушения традиционных представлений, снижения канонических образов. В частности, проводя мысль о непредвзятом отношении к истории («Вечнозелен.»), повествователь как бы мимоходом упоминает о неприятном запахе, исходящем от вспотевшего Наполеона, о справляющем нужду Колумбе, всуе вспоминает венгерского короля Белу IV, славянских просветителей Кирилла и Мефодия, предводителя народных волнений в Словакии Яна Искру и т. п.
С темой коммуникации неразрывно связана и тема литературы, писателя, творческого процесса, которая присутствует во многих книгах Виликовского. Не случайно он часто пользуется маской писателя, литературного критика, журналиста («Конь на лестнице, слепой во Враблях», «Жестокий машинист», «Последний конь Помпеев», «Волшебный попугай и другие химеры» и др.). Автора интересует как вопрос статуса словесности, так и сам процесс творения текста. При этом проблема словотворчества реализуется им в русле одного из основных постулатов постмодернизма: «мир как текст». Иначе говоря, литература создает лишь иллюзию жизни, она является своеобразной заменой бытия, ее симулякром. «Книги готовят нас к иной жизни», — пишет он в книге «Первая фаза сна». В результате дискурс как бы обретает способность определять бытие, а само устройство мира сравнивается то с порядком слов в предложении («Первая фаза сна»), то с сюжетом («Вечнозелен.», где он пишет: «. жизнь. — это сюжет, рассказчиками которого являемся мы»).
Одна из излюбленных тем Виликовского, звучащая практически в каждой книге, — типично постмодернистская тема противопоставления духовного и телесного начал. В русле этой темы автор как бы препарирует поступки людей, их мотивировку. С темой души и тела неразрывно связаны мотивы преступления, смерти («Первая фаза сна», «Конь на лестнице, слепой во Враблях», «Пешая история», «Последний конь Помпеев», «Волшебный попугай и другие химеры» и др.). При этом смерть обычно рассматривается как освобождение от тела, от материальной субстанции, что перекликается с постмодернистской художественной установкой. Герои Виликовского редко уходят из жизни естественным путем: они либо становятся жертвами преступления, либо заканчивают жизнь самоубийством. Причем физическое страдание, пребывание на грани небытия, переход в мир иной, в иную субстанцию для них — это, как правило, возможность духовного прозрения, способ приближения к истине. В книге «Конь на лестнице, слепой во Враблях» мотив смерти реализуется трижды: в истории выбросившейся из окна девушки, затем в воспоминаниях о соседке, которая, не желая мириться со старостью, в ванне с цветами перерезает себе вены, и, наконец, в описании убийства матери, воспринимаемого наррато-ром как освобождение человека от бремени тела. Повествователь признается: «. смерть примиряет меня с мыслью, что я лишь на экскурсии и что, наконец-то, вернусь домой. Везде хорошо, а дома лучше». Таким образом, смерть трактуется здесь как способ возвращения в вечность. Подобная трактовка ухода человека из жизни получает наибольшее развитие в произведениях 2000-х гг., в частности, в книге «Волшебный попугай и другие химеры». Вместе с тем тема физического и духовного, тема смерти наделены в них глубоким философским осмыслением. В частности, в новелле «Телохра-нительница», которая на первый взгляд выглядит как философская химера, трактовка этой темы обогащается за счет размышлений о Боге и его деяниях, о взаимоотношении Бога и человека, об испытании и наказании, о взаимоотношениях между людьми. Иначе говоря, если в ранних книгах («Первая фаза сна», «Вечнозелен...», «Последний конь Помпеев» и др.) мотив Бога звучал абстрактно, а порой и просто как некая языковая конструкция («.Бог — это лишь отвлеченная метафора.»2), то в прозе 2000-х гг. писатель, как бы раздвигая рамки постмодернистской трактовки проблемы телесного и духовного, придает мотиву Бога глубокий философский смысл. В одной из последних на сегодняшний день книг — «Ми-
молетный снег» (2014), основу которой составляют размышления писателя о различных сторонах человеческого бытия, проблемы «тела», «души», «Бога» являются лейтмотивом всего повествования. Он даже обозначает различные модификации понятия «душа» (среднеевропейская, русская, серийная), пытается представить его трактовку с точки зрения религиозной, медицинской и лингвистической. В частности, о лингвистической составляющей он пишет: «. большое значение в производимом душой впечатлении имеет женский род самого слова, и свою роль в этом, конечно же, играет мягкое "ш", расположенное между двумя гласными, — вот почему мы подсознательно приписываем душе добросердечный, ласковый, материнский характер»3. В итоге нарратор приходит к выводу о том, что «только один Бог всемогущ, он управляет всей Вселенной и всеми сферами жизни, и беда, коль скоро мы в своем неверии дали маху»4.
Еще один аспект темы духовного и телесного — это обращение к проблеме секса, полового влечения, сексуальных извращений, эротических фантазий. Автор относит секс исключительно к сфере телесного, предполагающего насилие, за которым не стоят какие-либо чувства («Воспитание чувств в марте», «Эскалация чувств», «Первая фаза сна», «Конь на лестнице, слепой во Враблях», «Вечнозелен...», «Последний конь Помпеев», «Телохранительница»). Подобное восприятие передает типично постмодернистское мироощущение, для которого характерно отсутствие духовной связи между людьми, кризисное состояние общества.
Что касается художественного мира книг Виликовского, то их отличает децентрирование дискурса, а отсюда — монтажная, кол-лажная композиция, призванная передать раздробленность, хаотичность мира. На страницах его произведений вроде бы ничего не происходит. Перед читателем разворачиваются скорее не события, а ощущения от них, их эмоциональное восприятие. Однако при более пристальном прочтении книг становится очевидной глубинная связь между этими ощущениями, которая и формирует сюжет. Так, в повести «Конь на лестнице, слепой во Враблях» представлены многочисленные ситуации, обрывки мыслей, воспоминания, ассоциации, формально объединенные поездкой героя в автобусе. Однако между ними все же существует определенная связь: это болезнь и смерть матери героя. С подобным способом повествования мы встречаемся и в книге «Мимолетный снег», где отдельные размышления и воспоминания героя сцементированы историей его взаимоотношений с
женщиной. Иначе говоря, за тем, что лежит на поверхности, всегда сокрыт глубинный смысл, и этот смысл предстоит разгадать читателю. Автор как бы провоцирует его на домысливание, а затем разрушает устоявшиеся сюжеты и образы. Подобная активизация читательского внимания, отношение к нему как к со-творцу являются важнейшими правилами постмодернистской концепции.
Нередко подобный призыв к сотрудничеству содержит момент игры. Смыслом этой игры является демифологизация действительности или разрушение сложившихся историко-культурных клише об известных фигурах или сюжетах, которые пародируются при помощи использования гипертекстуальности. Примером тому может служить подача в ироническом ключе легенд о словацком справедливом разбойнике Яношике («Баллада о Яношике») и русском богатыре Илье Муромце («Сказание об Илье Муромце»). Ироническое переосмысление культурных и литературных артефактов как способ переосмысления определенных явлений и создания на их основе собственных сюжетов свидетельствует о типично постмодернистском отношении Виликовского к литературному материалу прошлого. В частности, ключом к пониманию повести «Конь на лестнице, слепой во Враблях» служит шекспировский «Гамлет». Здесь и несчастная любовь дочери повествователя Офелии, покончившей жизнь самоубийством, и мотив убийства матери, и гамлетовская фраза «Слова, слова, слова.», которая могла бы стать эпиграфом к книге. Или сближение героини новеллы «Спящая лагуна» с персонажами романтических поэм Я. Коллара и А. Сладковича Миной и Мариной, которое является способом выражения авторской иронии по поводу романтического восприятия жизни. Иными словами, используемый автором принцип палимпсеста помогает ему передать постмодернистское мироощущение разорванности бытия, его диффузности.
Хаотичность, неупорядоченность мира раскрывается автором и с помощью эрозии жанров, смешения жанровых форм, что позволяет говорить об использовании Виликовским приема архитекстуальности. Порой те или иные жанровые признаки, присутствующие в одном произведении, служат лишь «приманкой» для привлечения внимания читателей, наполняются непривычным для них содержанием, становятся предпосылкой для разговора о чем-то ином. Иначе говоря, законы жанра, как правило, не соблюдаются, семантика формы разрушается, а порой и просто пародируется. Так, интимно -лирический жанр письма обретает характер официальных полити-
ческих лозунгов, фраз и противоречит изначальному назначению жанра («Словацкий Казанова»), детектив превращается в повод для психологического эксперимента, исследования мотивации совершения преступления, для изучения мотивации зла и агрессивного поведения человека («Пешая история», «Общий взгляд на Марию Б.», «Телохранительница») и т. п. По сути, свойственный постмодернизму «гул текстов» является доминантой поэтики Виликовского. Включение в произведение различных стилевых дискурсов (газетные статьи, письма, путевые заметки, всякого рода инструкции, выдержки из художественных произведений и т. п.) позволяет определить его книги как вариант постмодернистского пастиша. Взяв на вооружение модель паратекстуальности, которая проясняет отношение текста произведения к заглавию, эпиграфу, автор нередко намеренно неправильно цитирует известные произведения, отсылает к литературным аллюзиям. Так, в книге «Словацкий Казанова» эпиграф заимствован из стихотворения классика словацкой литературы рубежа Х1Х-ХХ веков П. Орсага Гвездослава «Словацкий Прометей»: «БЬуетку Ргвт^в] — с1 тогпу]е?... // А ако тогпу! — 2пат Ьо Ъezprostredne»5. («Словацкий Прометей — возможно ли это?. / И еще как возможно! — Я лично знаком с ним!»). При этом, отступив от оригинала в плане написания текста и заменив Прометея на Казанову («Б1оуетку Kasanova! Могпу ]е? // А ако тогпу! — 2пат Ьо Ъezprostredne»6) — «Словацкий Казанова! Возможно ли это? И еще как возможно! — Я лично знаком с ним!»), писатель сразу же обозначает его пародийный характер. Одновременно подпись «Ар-туш Виллани», которая завершает три из четырех писем в романе, является напоминанием о персонаже поэмы П. Орсага Гвездослава «Жена лесника» и тем самым «опрокидывает» изначальный смыл образа (у Виликовского одноименный герой из соблазнителя превращается в жертву). «Опрокидывает» содержание и название романа Виликовского «Повесть о настоящем человеке». Позаимствовав из советской литературы аналогичное название книги Б. Полевого7, повествующей о героическом подвиге летчика Алексея Маресьева в период Второй мировой войны, Виликовский в одноименном произведении воссоздает судьбу маленького человека — безымянного контролера, живущего в условиях периода «нормализации» 70-х годов. Дневниковые записки персонажа, рассказывающие о никчемной, пустой жизни приспособленца, показывают трагикомическую абсурдность не только конкретной человеческой жизни, но и словацкой действительности тех лет и никак не согласуются
с заголовком книги. В итоге уже само название романа, вызывающее у читателя ассоциации с произведением Б. Полевого, выглядит комически. Примерами использования паратекстуальности могут служить и рассказы «Зигмунд Фрейд Юсуфу Брияру», «Ромео эпохи социалистического реализма» из книги «Жестокий машинист» и др. В романе «Последний конь Помпеев» можно встретить как прямое цитирование (Сенека, Й. Конрад, выдержки из газет, фрагменты личной переписки и т. п.), так и косвенные отсылки к чужому тексту (перефразирование высказываний М. Кукучина, Д. Свифта, О. Уайльда, тибетских мудрецов и проч.).
Отсутствие целостной картины жизни, диффузность бытия писатель передает с помощью особой пространственно-временной организации произведений. В частности, важным моментом хроното-пического устройства текстов является доминирующее положение настоящего в нем, то есть момент говорения, относительно которого расположены все события. Остальные же временные пласты могут смешиваться, накладываться друг на друга. Так, введение в текст различных временных пластов может осуществляться различными способами: при помощи наречия «одновременно», которое объединяет различные по времени истории в единый сюжет («Конь на лестнице.»), включения в текст беседы, происходящей на глазах у читателя, обрывков воспоминаний («Вечнозелен...», «Последний конь Помпеев», «Мимолетный снег») и т. п. Подобные приемы позволяют расширить временные и пространственные рамки произведений. Например, в романе «Вечнозелен.» нарратор совершает мысленное путешествие по Чехии, России, Швейцарии, Румынии, Сирии и др., начиная со времен Великой Моравии, турецкого нашествия, первой Чехословацкой республики и до наших дней. При этом мотив пути, дороги становится одной из возможных, если не единственной, формой существования персонажей, ибо они вынуждены скитаться, так как не могут найти своего места в жизни. Так, в новелле «Ромео из эпохи социалистического реализма» герой едет в другой город, чтобы предаться воспоминаниям. В повести «Пешая история» персонажи передвигаются, чтобы обрести жизненный опыт. В романе «Вечнозелен.» персонаж, подобно своему литературному предшественнику Рене (роман словацкого писателя Й. И. Байзы «Юноши Рене приключения и испытания», конец XVIII в.), совершает путешествие за познанием и т. п.
Таким образом, в произведениях 2000-х гг. Виликовский продолжает активно экспериментировать с постмодернизмом. Многие
мотивы и приемы художественного изображения, характерные для его книг 1990-х гг., получают в них свое дальнейшее развитие; от некоторых он отказывается. При этом в поэтике все более отчетливо проступают черты постреализма, которые порой перекрывают постмодернистскую поэтику («Автобиография зла», «Первая и последняя любовь», «Повесть о настоящем человеке»). Заметим, что сегодняшний словацкий постреализм, представляющий собой одну из «мутаций» традиционного, классического реализма, активно «подпитывается» постмодернистскими открытиями, как бы стремясь восполнить то, от чего отказался его предшественник. В частности, если постмодернисты в хаосе бытия потеряли конкретного живого человека, то постреалисты ставят во главу угла человеческую личность, стараясь через нее постичь этот хаос. Не случайно мироздание словацких героев постреалистической прозы нередко ограничивается кругом семьи и собственным «я», что обусловило, в частности, популярность биографической прозы (Я. Юранё-ва — «Защитницы», 2006) Л. Добровода — «Я — маленький», 2005, «Я — большой», 2008, М. Компаникова — «Пятый корабль», 2010, И. Брежна — «На куриных крыльях», 2007, М. Гворецкий — «По памяти», 2013 и др.). Поместив своих персонажей в центр повествования, раскрыв их характеры с помощью психологического автобиографизма, писатели, по сути, показали процесс превращения личного бытия в общественное, а в итоге — трансформацию истории в литературу. Все эти произведения фактически являются книгами о жизни поколения, к которому они принадлежат, о жизни словацкого, а подчас и не только словацкого, общества второй половины ХХ столетия.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Vilikovsky P. Koñ na poschodí, slepec vo Vrábl'och. Bratislava, 2005. S. 23.
2 Vilikovsky P. Prvá veta spánku. Bratislava, 1983. S. 53.
3 Vilikovsky P. Letmy sneh. Bratislava, 2014. S. 114.
4 Ibidem. S. 36.
5 Orszagh-Hviezdoslav P. Slovensky Prometej. [Электронный ресурс]. Режим доступа: Zlatyfond.sme.sk-dielo/1696/Orszag.Hviezdo-slav-Stesky — 4/21.
6 Vilikovsky P. Slovensky Casanova. Bratislava, 1991.
7 Это произведение было переведено в Словакии под названием «Pribeh ozajskeho cloveka» — именно так и назвал свой роман П. Ви-ликовский, хотя более точным его переводом на русский язык был бы «История настоящего человека».
A. G. Mashkova
To the history of Slovak postmodernism: Pavel Vilikovsky's prose
The article represents the analysis of the works by P. Vilikovsky, starting from his first and ending with his last books. The author designates the main motives of the characters as well. Special attention is given to poetics, different types of texts' interaction, special features of the chronotope, and to the emergence of post-realistic tendencies in his last texts.
Key words: Slovak postmodernism, «vertical» consideration of books, motives, characters, poetics, post-realism.
