CC BY
66
[взаимосвязь литературы и языка]
Я. А. Гончарова
DOI: 10.24411/1811-1629-2020-12068
ЗОЛОТОЙ ТЕЛЕЦ И РАЙСКИЕ КУЩИ: ОБРАЗ КАПРИ В РАССКАЗЕ И.А. БУНИНА «ГОСПОДИН ИЗ САН-ФРАНЦИСКО»
YANA A. GONCHAROVA THE GOLDEN CALF AND THE PARADISE: IMAGE OF CAPRI IN THE STORY THE GENTLEMAN FROM SAN FRANCISCO BY IVAN BUNIN
Яна Александровна Гончарова
аспирант
Университет Кампании «Луиджи Ванвителли», Италия
► yana.goncharova@unicampania.it
Via Roma, vico III, casa 2, Santa Maria Capua Vetere (CE), 81055
Yana A. Goncharova
Università degli Studi della Campania "Luigi Vanvitelli", Italia
Via Roma, vico III, casa 2, Santa Maria Capua Vetere (CE), 81055
Аннотация: В данной статье анализируется образ Капри в рассказе И. А. Бунина «Господин из Сан-Франциско». При помощи методов компаративистики, мотивно-образного анализа текстов и «культурологического» литературоведения, с учетом культурно-исторического контекста были выявлены основные компоненты «мифа о Капри» в русской культуре рубежа XIX-XX вв., отмечены процессы его трансформации и деконструкции, проанализированы истоки и функциональная роль основных мотивно-образных комплексов в структуре рассматриваемого рассказа (мотивы смерти, путешествия, театра, обретения рая, дихотомия христианства и язычества и т.д.), а также их место в парадигме феномена русского литературного Капри.
Ключевые слова: миф о Капри; образ; мотив; И. А. Бунин; «Господин из Сан-Франциско».
Abstract: This article analyzes the image of Capri in the story The Gentleman from San Francisco by Ivan Bunin. Using methods of comparative studies, motive and image text analysis and cultural studies of literature and taking into account historical and cultural context, the main elements of the myth about Capri are identified in Russian culture on the cusp of the 19th and 20th centuries. What is more, the process of myth transformation and deconstruction is demonstrated; the origins and the function of the main motive and image units within the story structure are analyzed, such as motives of death, travelling, theatre, paradise, dichotomy of Christianity and paganism, as well as the way they influence the paradigm of phenomenon of Capri in Russian literature.
Key words: myth about Capri; image; motive; Ivan Bunin; The Gentleman from San Francisco
Судьба и творчество И. А. Бунина неразрывно связаны с Италией и особенно с Капри: писатель подолгу жил на острове, провел там весну 1909 и 1910 гг., свои «итальянские» зимы с 1911 по 1914 гг., был частым гостем на вилле у М. Горького, а «каприйские» периоды в творчестве И. А. Бунина признаны одними из самых плодотворных [Рицци 2019: 131-133]. Сам он отмечал, что к напряженной литературной работе «располагает тамошняя жизнь», а на острове «много уюта, простоты, нет су-
толоки, шума» [Кара-Мурза 2016]. Образ острова возникает в нескольких произведениях И. А. Бунина, первое и «главнейшее» из которых - рассказ «Господин из Сан-Франциско» (1915).
Данная статья посвящена анализу острова Капри в рассказе И. А. Бунина с позиций компаративистики, мотивно-образного анализа текстов и методов «культурологического» литературоведения, а также с учетом уже сложившегося на рубеже Х1Х-ХХ вв. «мифа о Капри», произрастающего из поэтики романтизма. Его константами на протяжении XIX в. оставались мифологемы «рай на земле», «остров любви и невинных наслаждений», «недостижимый остров-тайна», после чего поэтами-декадентами был совершен своеобразный «переворот», сопровождавшийся ломкой и трансформацией этих мифологем, исходя уже из новой, символистской поэтики. Процесс демифологизации образа Капри, вышедший далеко за рамки декадентской поэзии, именно у И. А. Бунина достигает кульминационной точки, после которой мы можем констатировать «перезагрузку» мифа о Капри, начало нового этапа его развития уже на материалах современной литературы.
Не погружаясь в анатомическое препарирование поэтики рассказа, отметим ключевую деталь - изначально название рассказа звучало как «Смерть на Капри», и именно мотив смерти наряду с мотивом путешествия являются центральными и смыслообразующими для всего рассказа. Признавая безусловный символизм смерти безымянного господина на Капри, исследователи склонны интерпретировать ее по-разному: как предвестье грядущего упадка европейской цивилизации [Крюкова 2007: 26], реализацию библейской парадигмы «ветхого» и «нового» человека, в которой «ветхий» человек априори обречен на гибель [Thiegren 2005: 200], или необходимый элемент внутренней структуры текста, обусловленный уже самой мортальной семантикой архетипа «остров». В связи с этой версией уместно вспомнить и известную картину «Остров мертвых» (1883 г.) швейцарского художника-символиста Арнольда Бёклина, ставшую особенно популярной в XX в. - она (хотя изображенный остров традиционно связывают с Искьей,
а не с Капри) наряду с романами «Смерть в Венеции» Томаса Манна и «Имярек» Гуго фон Гоф-мансталя могла послужить претекстами рассказа, а стало быть, и возможными источниками мотива смерти, укорененного И.А. Буниным на каприй-ской почве [Thiegren 2005: 200]. Признавая право на существование всех перечисленных выше точек зрения, подчеркнем, что процессы, наблюдаемые нами в рассказе, - это не просто отступление от клише в изображении Капри, как отмечалось исследователями, а сознательно бросаемый вызов сложившейся традиции, тотальная профанация эдемского мифа и рекреация «нового» Капри в бу-нинской персональной мифологии Италии. Такой вывод нам позволяют сделать ведущие для рассказа мотивы «осени жизни» и смерти, помещенные в контекст «мертвого» Капри, «оживающего» с лучами утреннего солнца после избавления от господина из Сан-Франциско, с учетом того, что в прецедентной литературе Капри преимущественно ассоциировался с «островом блаженства» и «земным Элизиумом». Мортальная семантика в описании Капри сквозит даже в выборе времени суток и «цветовом решении»: «уже в сумерках, стал надвигаться своей чернотой остров, точно насквозь просверленный у подножья красными огоньками» [Бунин 1973: 302]. Таким образом, Капри не только утрачивает черты земного рая, но превращается в преисподнюю.
Особую важность в рассказе представляет и реализация дихотомии «языческое» / «христианское». В связи с постоянным столкновением языческого прошлого и христианского настоящего в культурном пространстве Капри во внутренней структуре образа острова изначально, на архети-пическом уровне, заложено особое внутреннее напряжение. В рассказе И. А. Бунина эта пружина идейно-цивилизационного конфликта острова с самим собой натянута до предела, антиномия выражена ярко и без полутонов: ночь и буря, которую преодолевает корабль, ассоциируются с хтониче-ской тьмой, капитан корабля дважды сравнивается с языческим идолом, язычником-гедонистом является и сам господин из Сан-Франциско, ищущий в Италии, «духовной родине человечества», исключительно плотских наслаждений:
^^^ [взаимосвязь литературы и языка]
«Что чувствовал, что думал господин из Сан-Франциско в этот столь знаменательный для него вечер? Он, как всякий испытавший качку, только очень хотел есть, с наслаждением мечтал о первой ложке супа, о первом глотке вина и совершал привычное дело туалета даже в некотором возбуждении, не оставлявшем времени для чувств и размышлений» [Бунин 1973: 305].
И даже когда речь идет, казалось бы, о соприкосновении с культурным наследием и историей Авзонии, господин из Сан-Франциско все равно демонстрирует то, что сегодня мы бы назвали туристическим консьюмеризмом:
«Маршрут был выработан господином из Сан-Франциско обширный. В декабре и январе он надеялся наслаждаться солнцем Южной Италии, памятниками древности, тарантеллой, серенадами бродячих певцов и тем, что люди в его годы чувствуют особенно тонко, - любовью молоденьких неаполитанок, пусть даже и не совсем бескорыстной...» [Бунин 1973: 296].
В то же время утро на Капри, напоенное светом, носит недвусмысленную семантику возрождения, спасения (вспомнив новозаветное «Последний же враг истребится - смерть»), в отличие от холодной ночи и атлантической вьюги, а мертвому «языческому идолу» противопоставлен один из главных христианских образов - статуя Мадонны в гроте горы Монте-Соляро, словно оживающая при первых лучах солнца. Спускающиеся с горы абруццкие горцы становятся свидетелями и глашатаями этой снизошедшей на остров после смерти господина из Сан-Франциско благодати, именно им принадлежит этот горний Иерусалим, прошедший очищение смертью: «целая страна, радостная, прекрасная, солнечная, простиралась под ними: и каменистые горбы острова, который почти весь лежал у их ног, и та сказочная синева, в которой плавал он, и сияющие утренние пары над морем к востоку, под ослепительным солнцем, которое уже жарко грело, поднимаясь все выше и выше, и туманно-лазурные, еще по-утреннему зыбкие массивы Италии, ее близких и далеких гор» [Бунин 1973: 311].
Еще один аспект, которого мы хотели бы коснуться в рамках данного исследования, - образ Капри как театральных подмостков. Приведем цитату:
«Застучали по маленькой, точно оперной площади, над которой качался от влажного ветра электрический шар, их <каприйских баб> деревянные ножные скамеечки, по-птичьему засвистала и закувыркалась через голову орава мальчишек - и как по сцене пошел среди них господин из Сан-Франциско к какой-то средневековой арке под слитыми в одно домами, за которой покато вела к сияющему впереди подъезду отеля звонкая уличка с вихром пальмы над плоскими крышами налево и синими звездами на черном небе вверху, впереди. И все было похоже на то, что это в честь гостей из Сан-Франциско ожил каменный сырой городок на скалистом островке в Средиземном море, что это они сделали таким счастливым и радушным хозяина отеля, что только их ждал китайский гонг, завывавший по всем этажам сбор к обеду, едва вступили они в вестибюль» [Бунин 1973: 303].
Этот мотив, ранее в связи с Капри не появлявшийся, нередко звучит в других произведениях итальянского текста того периода. Например, у А. А. Блока в «Итальянских впечатлениях» флорентийские улочки становятся декорациями мрачного спектакля - похоронной процессии, которую, отметим, видит только сам повествователь, в то время как для жителей Флоренции это лицедейство людей-масок остается «невидимым»: «Но уже ни одна волна из нового прилива гуляющих офицеров, дам, проституток, торговцев не подозревает, что предыдущие волны пронесли танцующим галопом и выкинули на этот помост повозку с мертвецом». [Блок 1962: 389].
Театральность Италии у И. А. Бунина выражена эксплицитно, «в лоб»: «по маленькой, точно оперной площади», «как по сцене пошел среди них господин из Сан-Франциско» [Бунин 1973: 303] (выделено нами, Я. Г.). Та же театральность происходящего присутствует и у А. А. Блока, зашифрованная более тонко, в образе-символе масок, что, в свою очередь,
не может не вызывать закономерных ассоциаций с венецианской маской и с комедией дель арте. Инварианты мотивно-образных кластеров «маска» и «театр» находим в пьесе «Балаганчик», стихотворениях «Двойник», «В час, когда пьянеют нарциссы...» А. А. Блока, в поэме «Без героя» А. А. Ахматовой, где действуют люди-маски, в живописи К. А. Сомова, Н. Н. Сапунова, С. Ю. Судейкина, где всячески обыгрывается образ Арлекина и т.д. Рискнем предположить, что мотив «Италия как театр», произрастающий из венецианского комплекса театральных мотивов, актуализируется в итальянском тексте рубежа XIX-XX вв. благодаря ключевым архетипам Серебряного века и уже оттуда переносится И. А. Буниным в «миф о Капри».
В заключение еще раз артикулируем важный «поворот» бунинского «мифа о Капри», а именно, появление в его парадигме ни у кого до этого столь резко не обозначавшейся диалектики: жизнь и смерть, христианство и язычество, внешняя пустота и внутренняя наполненность, жажда плотских удовольствий и отказ от мирского, стремление в земной рай и бегство из рая. Развитие и трансформацию этих каприйских мотивов мы сможем наблюдать на материалах произведений XXI в., в первую очередь, в сборнике «Очарованный остров (Новые сказки об Италии)» 2014 г., анализ которого служит темой нашего отдельного исследования.
ЛИТЕРАТУРА
1. Блок А. А. Молнии искусства. Итальянские впечатления // Собрание сочинений. Т.5: проза 1903-1917. М.-Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1962. С. 385-406.
2. Бунин И. А. Господин из Сан-Франциско // Стихотворения. Рассказы. Повести. М.: Художественная литература, 1973. C. 295-313.
3. Кара-Мурза А. А. Знаменитые русские о Неаполе [Электронный ресурс] // Издательство Ольги Морозовой, 2016. URL: https://mybook.ru/author/aleksej-kara-murza/znamenitye-russkie-o-neapole/ (дата обращения: 19.02.2020).
4. Крюкова О. С. Архетипический образ Италии в русской литературе XIX века: дис. ... д-р. филол. наук: 10.01.01. Москва, 2007. С. 26.
5. Рицци Д. Иван Бунин // Русское присутствие в Италии в первой половине XX в.: энцикл. М.: РОССПЕН, 2019. С. 131133.
6. Thiegren P. Ivan Bunin: "La morte a Capri" // Capri: mito e realta nelle culture dell'Europa centrale e Orientale, a c. di M. Böhmig, Salerno-Napoli, 2005. P. 200. REFERENCES
1. Blok A. A. (1962) Molnii iskusstva. Ital'ianskie vpechatleniia [The Lightnings of the Art. Italian Impressions]. In: Sobranie sochinenii. Tom 5: proza 1903-1917 [Collected Works. Volume 5: prose 1903-1917]. Moscow-Leningrad, pp. 385-406. (in Russian)
2. Bunin I. A. (1973) Gospodin iz San-Frantsisko [The Gentleman from San Francisco]. In: Stikhotvoreniia. Rasskazy. Povesti [Poems, Stories, Short Novels]. Moscow, pp. 295-313. (in Russian)
3. Kara-Murza A. A. (2016) Znamenitye russkie o Neapole [Famous Russians about Naples]. In: Izdatel'stvo Olgi Morozovoi [Olga Morozovs Publishing House]. URL: https://mybook.ru/ author/aleksej-kara-murza/znamenitye-russkie-o-neapole/ (Access Date: 19.02.2020). (in Russian)
4. Kriukova O. S. (2007) Arkhetipicheskii obraz Italii v russkoi literature XIX veka [The Archetype Image of Italy in Russian Literature of the 19th century] (Candidate's thesis, Philology), Moscow State University, Moscow. (in Russian)
5. Rizzi D.] (2019) Ivan Bunin [Ivan Bunin]. In: Russkoe prisutstvie v Italii vpervoipolovineXX veka. Entsiklopedia [Russian Presence in Italy in the first half of the 20th century], Moscow, pp. 131-133. (in Russian)
6. Thiegren P. Ivan Bunin: "La morte a Capri". In: Capri: mito e realta nelle culture dell'Europa centrale e orientale, a c. di M. Böhmig, Salerno-Napoli, 2005. P. 200. (in Italian)
