CC BY-NC-ND
24
Дискуссии
В.В. Ильин, А.Г. Билалова, И.О. Куренков
ЗНАНИЕ КАК ФОРМА ДУХОВНОГО ПРОИЗВОДСТВА
На материале актуальных проблем гносеологии авторы подвергают рефлексии традиционный философский сюжет - специфику духовного производства.
Ключевые слова: знание, духовное производство, символ, знак.
Знание как умственное пространство задается эвристическими отношениями, в зависимости от которых возникают различающиеся по структурным свойствам познавательные образования. Поскольку пространство уточняется как множество каких-либо объектов, ассоциируемых способом связи, вводимыми отношениями, знание как пространство мыслительных возможностей удостоверяется типом фиксации результатов, алгоритмом установления значимостей.
С позиций противополагания, различения последних сфера знания членится на множество составляющих, понятия которых развертываются с учетом переливов, полутонов, нюансов внутренней каноники творческой самоорганизации. Духовное производство предполагает особый характер образования, конструирования символической формации.
Наука категориально логична, импликативна, концептуализирует действительность через связку «причина-следствие» (каузальность), аналитична, нацелена на постижение объективного порядка вещей («самого по себе»). Ей присущи интерсубъективность, однозначность семантических единиц, воспроизводимость результатов и т. п.
© Ильин В.В., Билалова А.Г., Куренков И.О., 2012
Будучи познанием «из основания» (Гуссерль), наука дает наиболее прочные гарантии обладания истиной. Между тем универсализация приемов научной процедуры как в генерации, так и трансляции конечных продуктов никак и ничем не оправдана; доподлинно наука не способна быть всеобъемлющей наставницей символодеятельности; ее принципы не в состоянии выступать правилами, мыслимыми при всех условиях в качестве абсолютно соблюдаемых.
Не впадая в поверхностную критику науки и не борясь с самонадеянным сциентизмом, подчеркнем лишь следующее.
1. Проблемный комплекс: наука-культура
В основе всякой человеческой деятельности - порядок нор-мосообразия, тип регуляризации1. Канонизация, стандартизация единиц науки осуществляются посредством весьма жестких правил операционализации, верификации, логизации, квантивиза-ции, метризации, каузализации, естественной детерминации. Рациональное призвание данных регулятивов - задать логически и практически обоснованное право субъекта на обладание истиной, уверенность в достижении достоверности. Отсюда ригоризм в отношении содержательной формации, не достигшей надлежащей опытно-логической упорядоченности. Подозрения в ненадежности продуктов ненаучного поиска влекут за собой воинственную охранительную позицию, в крайних своих проявлениях принимающую форму организационного пуризма. Сошлемся на Юма.
Если, удостоверившись в истинности научных принципов (опытно-логическая дисциплина мысли), мы приступим к осмотру библиотек, какое опустошение придется нам здесь произвести! Возьмем в руки, например, какую-нибудь книгу по богословию или школьной метафизике и спросим: содержит ли она какое-нибудь абстрактное суждение о количестве или числе? Нет. Содержит ли она какое-нибудь основанное на опыте рассуждение о фактах и существовании? Нет. Так бросьте ее в огонь, ибо в ней не может быть ничего, кроме софистики и заблуждения2.
Что дает расчистка библиотек, т. е. избавление от «софистики, заблуждений» и прочей доморощенной ереси? Ответ в самом сциентистском пафосе налаживания духовной санации. Избавление духа от богословско-метафизической (культурно-символической)
беллетристики преследует тотальный перевод продуктов симво-лосферы на язык строго оформленных логически и метрически систематизированных понятий. Возможно ли это?
Как быть с невыразимым в словах божественным голосом в душе, совести? Как быть с откровением, самораскрытием - тем, что делает нечто совершенно ясным, понятным? Как быть с наитием - внезапно приходящей верной вдохновенной мыслью? Как быть?..
Если пространство духовной жизни уместить в интервал «высокая, будирующая существование мечта (идеал) - пустопорожнее бесплодное мечтание (гоголевский собирательный тип - философ Кифа Мокиевич, бытие которого "обращено более в умозрительную сторону")», то из него (пространства) вследствие выборок по прихоти или по произволу узурпаторов окажутся изъятыми многочисленные предметные зоны. Что останется? Наука? Но и она, как продемонстрировали болезненные перипетии позитивизма, не может быть сведена к набору логических тавтологий и фактуально удостоверенных представлений. Пользуясь нагелевским «Что всё это значит?» приходишь к одному.
Я, конечно, могу, - заключает Джемс, - поставить себя в позицию фанатичного сциентиста и вообразить, что мир научных законов и объектов может охватить всё. Но когда я делаю это... тотальное выражение человеческого опыта невидимо зовет меня за узкие пределы «научных» ограничений. Реальный мир имеет совсем иной характер - он устроен более сложно. чем это позволяют обнаруживать. науки3.
Духовный мир включает много того, что науке неведомо, что не может возыметь познавательных эквивалентов. Постижение этого дается опытом, многотрудным практическим мужанием, жизненным умудрением. Радостное служение знанию по «внутреннему убеждению» исключает карательные меры. Понять аргументы сциентистов можно, согласиться с ними нельзя. Ум, изнуренный работой, только на том и стоит:
Мне... казалось, - признавался Бор, - что научный метод предпочтительнее других, более субъективных способов формирования картины мира - философии, поэзии, религии. Теперь я смотрю на мою прежнюю веру в превосходство науки перед другими формами человеческого мышления и действия как на самообман4.
2. Проблемный комплекс: логистическая процедура науки -
не подпадающая под научную логизацию действительность
Сугубо ошибался Витгенштейн, проводя некритический ло-гизм и гипертрофируя дискурсивно выразимое: «Так как все присутствует здесь и все открыто, то не нужно ничего объяснять. Так как то, что скрыто, нас не интересует». Странная линия. И в жизни, и в духе многое скрыто. Но объявлять это лишенным интереса по меньшей мере недальновидно. Нас радикально интересует именно скрытое. Открытое - лежащее на поверхности - тривиально, неглубоко, несерьезно. Скрытое же существенно, серьезно, глубоко. Мы выстраиваем межсубъективные связи не по логическим операциям, а по «неощутимому, невнятному, неразличимому почти», от чего «щемит в груди».
Человеческое несводимо к логистическим схемам, обрекающим общение на духовный провинциализм. Основоположения логики не могут быть отнесены ко всему содержанию духовной сферы -они применимы локально как императивы текущих рассуждений. (В противном случае мыслесфера - собрание тривиальностей, сковывающих продуктивный процесс теснинами истинностной двузначности.)
Человек производит смыслы, значимости в логически неупорядоченном общении, где посредниками в деле отличения истины от лжи выступают не матрицы истинности, а экзистенциалы (Белинский в связи с этим указывал на смех)5, являющиеся плодотворными инструментами установления истинностных значений. Как говорил Пирс, логика коренится в социальном (лучше - экзистенциальном) принципе6.
3. Проблемный комплекс: каузальная-некаузальная организация материальной и духовной реальности
Комплект каузальности - закон основания; причинно-следственный строй рядов вещей и идей; номологичность. То многое, что представляет это немногое, - законосообразность, естественность, обоснованность.
Перед лицом многоликой полиморфной реальности, однако, не избежать вопроса: является ли (логическое, практическое) удостоверение результатов через законосообразность, естественность, обоснованность исчерпывающим? В разные жизненные моменты на щит поднимается не рационально демонстрированная досто-
верность, а по обстоятельствам - то одухотворение, то ритуальная связь, то свобода выбора, то чувство собственного достоинства, то, как обобщенно сказал Цицерон, historia magistra vitae est, в чем в полной мере сказывается значение «научно необоснованного» суждения.
Речь не о провале науки - речь о фундируемости Lebenswelt вненаучными ценностями, позволяющими избегать, как минимум, сведения жизнеобеспечивающего процесса к рационально выверенной схематике. Рациональная всеобщность, необходимость науки в житейском плане оборачивается обезличением, деперсонализацией, репрессивным подчинением частной судьбы универсальным установлениям (тоталитарные цели тоталитарной организации). В жизни на деле встречаются такие отсеки, однако в норме a priori они имеют жесткую локализацию. Естественно прекращение многих «нормальных» человеческих функций в технологических контурах «монастыря», «казармы», «зоны», «клиники», «кладбища».
Проблематизация всеобщности «научного разума» имеет истоком античную Грецию, где в противоположность сциентологи-ческой парадигме Платона (мир самотождественных дискурсив-но постигаемых идей) обозначается доксологическая парадигма Диогена, утрирующего чувственно-конкретную, глубокую в своей безыскусственности, идущую от самой бытийственности правду существования. Вопреки Ленину правильно говорить не о линиях Платона и Демокрита, а о линиях Платона и Диогена. Одна - средоточие отрешенных фикций. Другая - средоточие полноценных самоосуществлений7. Сказанное налаживает полноценную критику удостоверительной стати науки.
Законосообразность. Подоснова научного разума - идеология объективного причинения, в которую практически не вписываются эффекты целесообразности, целеполагания, мотивности, до-стижительности, самоорганизуемости, прогрессивной адаптации, творческого роста, ароморфоза, арогенеза. Из введенного в оборот Аристотелем учения о четырех причинах наука (пока?!) активно освоила лишь одну (материальную). Что же до конечных, целевых, формальных типов причинения, знание (опять же пока?!) кредитов не открывает. Возникающие колоссальной остроты эпистемологические проблемы локализуются в телеологии (от Августина, Вольфа, Лейбница, Шеллинга, Гегеля, Шопенгауэра, Э. Гартмана до адептов антропоцентрической, утилитарной, имманентной телеологии, витализма, провиденциализма, эсхатологизма, неотомиз-
ма), так или иначе эксплуатирующей модель «телоса» (антитеза фисиологических доктрин досократиков).
Отсутствие прорывов в трактовке механизма «законосообразности» - того, что считать номологически состоятельным, - многократно осложняет развитие ряда научных областей.
A. В макросоциологии: между тем «личность каплей льется с массами» лишь в заорганизованном массовом обществе. В гуманистически либерально-демократически оснащенном социуме личность самоценна. И будучи таковой, именно этим привносит в историю продуктивное начало. Отсюда: общество - для человека; человек - для людей. А не наоборот. Личность, обладающая потенциалом гражданственности, активности, утвердительности, - энтелехия прогрессивных сдвигов. Сущность ее - не «совокупность всех общественных отношений»8, а самовозвышение, самостроение, - творчество (из картины, к несчастью, сугубо выбивается Россия, население которой в силу сложившегося не становится «сознательным и историческим деятелем» (Ленин). Для захваченной исканиями личности в нашем обществе не создается простора реализации. Продуктивный самодостаточный человек от нас эмигрирует. И это беда и вина отечества).
Б. В биологии: синтетическая теория эволюции, сфокусированная на видообразовании, опускает вопросы динамики биоценозов. Из доктрины микроэволюции не вытекает сценария макроэво-люционного процесса. СТЭ не вмещает морфологию, анатомию, эмбриологию (теории целостных живых форм). В геноме кодируются видоспецифические признаки, что подрывает рычаг рассуждений - «творческую роль отбора»; игнорируются немутационные модификации изменчивости (хромосомное видообразование).
Вероятно, по этой причине на переднем крае науки (где спрягаются «сумасшедшие идеи») просматривается двоякая тенденция: с одной стороны, апелляция к паранаучным конструкциям - витализм, аристогенез, автогенез, психоламаркизм, с другой стороны, к «малообоснованным» построениям типа «эволюции без отбора», аутопоэзиса, номогенеза, холизма, моделей синхронизированнос-ти слабо связанных удаленных нелинейных систем, некаузальных обусловленностей (несиловых) явлений в разных частях Вселенной (ср. с парадоксом Эйнштейна-Подольского-Розена), идеям автомодельных закономерностей мегаразвития, концепций геоме-рады (глобальная экологическая схема живого покрова).
B. В экономике: современный воспроизводственный контур поддерживается не вещными, а информационными связями.
Товарными ценностями выступают не стандартные изделия, а нестандартные интеллигибельные образцы, когнитивные образы, знания. Налицо сдвиг с универсальных умений к уникальным навыкам, с предметности к символичности, становящейся локомоцией продуктивной деятельности. Между тем экономика, согласно традиционной изыскательской культуре наторевшая в освоении «труда», «капитала», «природного богатства» как основоположений производства, (пока?!) не способна тематизировать образно-символическую формацию («знание») как рычаг инновационного развития. Кроме того, поскольку символический труд -всеобщий, в экономике знаний возрастает роль не конкуренции, а кооперации, консолидации, что во многом лишает экономику автономного предметного статуса, обязывая расценивать ее как фрагмент всеобъемлющей доктрины сбалансированного обмена деятельностью - общесоциальной интеракции, гуманитарной коммуникации.
Г. В истории: задание номологичности в истории сводится к методикам оформления типичной сциентистской номологии9. Необходимость учета «поступков и лиц», «деяний индивидов» в выстраивании порядков полных причин нацеливает на формулировку мостонаводящих законов - инструментов привнесения смыслов, значений в, казалось бы, лишенную всякой ценности мировую бесконечность. Противопоставление одного другому не корреспондирует плоской дихотомии «естествоведение-культу-роведение» в неокантианской редакции: действительность «становится природой», когда рассматривается с точки зрения общего и «становится историей», если рассматривается с точки зрения особенного10.
В данном случае речь не о субстрате (рефлективный просчет ба-денцев и следовавшего за ними Вебера - недопонимание того, что в науках о культуре достигается освоение общего, закономерного; другой вопрос, что последнее гносеологически специфично - не альтернативно, но видоразличительно сопоставительно с получаемым в науках о природе, где также имеет место эпистемологическое ветвление, скажем, качественный тип формулировок в науках палео-, эволюционного цикла), а о характере интеллектуальных процессов, не о структурных началах реальности, а о поисковых усилиях, потенциях мыследеятельности.
Д. В антропологии: импликативный строй мысли науки, оперирующей связями Р(х) —■ Ц(х), неизбежно корректируется гуманитарно-антропологическими рассмотрениями, осваивающими
телеологические связи вида Р(х) ^ Ц(х)11. Предорганизующее движение от следствия к причине позволяет вводить в содержательный оборот проекционные, мотивные, идеально-конституирующие, интенциональные, позиционные опоры поступков12. Поступок, говоря строго, - не физическое действие. Это акт «любви и ненависти», навязывание субъектом действительности через инициативное усилие с персональным таинством оттенков (антропные хронотопы); реконструкция его не поддается логоцентристской операционализации.
Нерв научного сознания - природная норма, натурализм, признание существующим того, что отвечает законам природы. Посторонние вмешательства, скрытые силы, аномалии выводятся вовне, объявляясь «фикциями», «фидеизмом». Концентрация на естественно узакониваемых установлениях легализует каскад стандартных регулятивов типа «воспроизводимость», «сериация», «верификация», «объективация», отсекает разлагающее мысль «сверхъестественное» (призрачное, предрассудочное, мнимое). Но действуя так, концептуальная культура впадает в необоснованный консерватизм (охранительство): гиперболизируя обычное, она исходно дискредитирует необычное («паранормальное»), которое и должно быть предметом исследования без оттенка пейоративности (почему «гравитация», о которой мало что известно, - «нормальное», а «левитация», о которой известно не более, - «ненормальное» взаимодействие?). По большому счету наука должна интересоваться картинами необыкновенными (ср. с сюрреалистическим кредо: чудесное в повседневном). Это во-первых. Во-вторых, коренной предмет осмысления - существо «естественности». Наука в контекстах объективных причин апеллирует к всеобщим, необходимым факторам, утрирующим «общие места», типичные случаи. Так, заболевание как стандартная форма патологии квалифицируется в терминах этиологии, вирулентности, патогенеза, спрягается в фигурах не личностного, но физиологического, анатомического материала. Нездоровье трактуется в понятийной сетке болезнетворного. Почему не злокозненного? Почему обдумывание превратностей соматического адресует к натуральным зависимостям, а не супранатуральным изъянам судьбического? В чем преимущество номологии перед эсхатологией, закона перед предопределением?
Представители южносуданского племени азанде в качестве объяснения причин заболевания указывают на колдовство. Чело-
век повредил конечность, она не заживает. Ссылки на общие основания инфицирования организма в ход не идут: до этого в аналогичных случаях все выздоравливали, а тут... Ситуация, связанная со спецификацией, персонализацией, не получая толкования в границах науки, находит осмысление в терминах мифа, чародейства. Вопрос «почему» в формулировке «всегда-везде» (в общем) наукой освещается. Интригующий же вопрос «почему» в формулировке «здесь-теперь» (в частности) наукой обходится. Содержательный вакуум заполняется провиденциализмом. Мир наводняется скрытыми силами, магическими влияниями (удвоение миров -контрапункт мифологии, оккультизма). Пределы рациональности раздвигаются.
Американские индейцы вводили компенсирующее обстояние «оренда», древние перуанцы - «хуака». В трансляции на наш язык обнаруживается подходящий эквивалент - «духовная сила», заполняющая лакуны «детерминизма», «практически оправдываемого», «каузального»13. Исключаемая наукой «потусторонняя реальность» активно вмешивается в экспликацию «существа дела» применительно к случаю.
Движение от принципов к прецедентам идет рука об руку с прониканием в будущее. В чем разница между ненаучным прорицанием и научным прогнозом? Для снятия вопроса охарактеризуем базовые понятия.
Пророчество. Оракульство, предрекание, прорицание есть вид профетической, сакральной, оккультной, тайной практики уловления и выражения высшей, потусторонней воли. В вариантах жреческой, священнослужительской, паранормальной духовной миссии оно может вызывать глубокое душевное понимание, участие, сопричастие средствами ratio, однако как любое мантическое трансцендентное не схватываемо.
Утопия. Во всех разновидностях - дистопия, какотопия, эн-топия, антиутопия, ухрония - выступает ресурсом абстрактного конструирования потребного вне практической адресации к реалиям. Утопия черпает силы из действительности мысли, а не наличной действительности. Как указывает Мор, в утопическом социуме имеется много такого, чего можно более желать в наших государствах, нежели ожидать. Стихия утопии - перекрывающее несостоятельность, неосновательность существующего воображение, влекущее некое видение предстоящего. Последнее, выражая предметность потенциально сущего, ветвится на кошмар и упование.
Кошмар - гнетущее, тягостное предвосхищение будущего. Упование - радостная, благоприятная надежда на осуществление ожидаемого.
То, что позволяет утопии становиться величиной, принимаемой в расчет, есть не нескончаемое устремленное к чуду заклятие, а приближение бытия к ценностям, превышающим воплощенное.
Когда созревает ученик, рождается учитель. Когда формируется потребное понятие жизни, оформляется побуждение трансформировать жизнь по понятию. Ввиду сказанного нельзя не отдать должное правоте О. Уайльда, расценивавшего прогресс как объективацию утопий. Спрягая бытие с ценностями через побуждение, волю, утопия будирует социальное зодчество.
Подытоживая, обозначим: самовластие сердца, воли, мгновенных вспышек огня; эпизоды перехода черты разума или, напротив, его универсализации; случаи вмешательства объективных факторов, когда природа вступает в свои права; расщепление духовного мира, отмежевывание от самих себя; гипертрофия чувства предсто-яния, утверждение собственной исключительности; драматичные вовлечения в иные игры - все это, принятое во внимание, позволяет вывести положение о непредсказуемости ценностных основ жизни, а с этим - ее общую непредсказуемость.
Утверждения об удаленных будущих состояниях человечества - либо невнятные утопии, либо бессмыслицы. Мудрая осмотрительность обязывает высказываться не о будущем, а о возможном; лишь это не обманывает ожиданий.
Обоснованность. Обоснованным (доказательным) знанием считается знание, рационально организованное. В идеальной логической реконструкции при переводе познавательной информации из «контекста открытия» в «контекст оправдания» дело выглядит так: оформляется древовидная ветвящаяся структура, именуемая дедукцоидой, из обособливаемого более или менее убедительного запаса посылок по логически систематизированным алгоритмам выводятся когнитивно каузальные следствия. Научная обоснованность, следовательно, стоит на пяти китах: закон основания, логическая опосредованность, ментальная детерминированность, демонстративность, импликативность.
Не отменяя идеальный взгляд на вещи подчеркиванием выпадения из картины ситуации с индуктивным, гуманитарным знанием, знанием «переднего края науки» - активных исканий, с невозможностью полной и непротиворечивой формализацией богатых
теорий, обратим внимание лишь на принципиальные упущения обосновательного потенциала традиционного знания (рациональный империализм сциентизма).
1) Не разделяя ньютоновской линии на реабилитацию «первопричины»14, равно как кантовской трактовки целесообразности в терминах als ob, констатируем досадную отстраненность науки от феномена цели на субстанциальном уровне. Действительно, наука не работает с целью в линейке ее производных - целеориентация, целесообразность, целеустремленность, целенаправленность, це-левоплощение, значение, назначение, предназначение, предопределение, предначертание, предустановление. Точки роста, пункты ожидаемых прорывов в мысли намечают антропный принцип в космологии, аристогенез в биологии, глобальный эволюционизм в методологии, взыскующие создания инновационной телеологической доктрины, где импликативно-дискурсивные, причинно-следственные типологизации явлений расширяются включением ценностно-целевых автоморфных связей. Цель, как и ценность, задавая особый мотивный модус кристаллизации энергии, концептуализируемый аппаратом «самоиндукции», «самоорганизации», буквально ломится в плотно закрытую дверь современных исследований (приятные исключения - расположенные на периферии изысканий модели ритмодинамики, энерго-информацион-ных полей, опережающих потенциалов, несилового взаимодействия и т. п.).
2) Слияние двух форм объективного процесса (природы и це-леполагающей деятельности) в единый синтетический процесс че-ловеко-природного развития (антропосоциотехнонатурный комплекс) требует оформления мегатеорий, представляющих симбиоз фундаментального знания с аксиологией и деонтологией. Познавательная экипировка только складывающихся единиц интеллекта - последовательный расчет свойств реальности через призму принципов ее конструирования (сценарии бытия как потребной целевоплотительной среды обитания с позиций перспектив выживания, обеспечения родового призвания).
3) Логика прогресса обществознания диктует пересмотр те-матизации малой социальности в терминах большой социальности: индивид - совокупность общественных ролей, отношений. Практикуемый эвристический редукционизм, фундаментализм никак и ничем не оправдан. Влекущие деперсонализацию индивида эпистемологические конвенансы в виде общесоциологических критериев повторяемости (история без человеческого лица)
должны быть скомпенсированы императивами антропологи-ки: каузальность вовлечена в контекст казуальности. В фигурах действия человека требуется наконец усматривать пробивание не тенденций, а внутренних побуждений, получающих адекватное осмысление в символогических терминах (аппарат понимающей социологии, глубинной психологии, герменевтики, культурной антропологии).
4) Когнитивная сфера не покрывается ареалом «понятийнос-ти»: категориальная ипостась духовности пронизывается как «образностью», так и «откровением». Тезис о логической всеобщности как необходимой атрибуции «мира идей» есть плод крайне искусственных допущений классической когитальной философии (от Аристотеля до Гуссерля), вводящей нежизнеспособную презумпцию субъективной идентичности. Весьма проблематично добиться общности мысли (пикировка: формализм-конструктивизм; фиксизм-мобилизм; преформизм-эпигенез; коммунизм-социал-демократизм и т. д.); оппонентов в науке не переубеждают: по правилам естественного отбора они либо вымирают, либо воспроизводятся. Практически невозможно достичь общности вкуса: суждения предпочтения партикулярны, как партикулярны питающие их онтогенетические инстанции (шлейфы «семьи», «школы», «эпохи»). Содержательный тонус науки поддерживается институциональными группами, понимание чего влечет дополнение гносеологии социологией.
Каждое познание, - замечает Манхейм, - направлено, на определенный предмет и применяется прежде всего к нему. Однако характер подхода к предмету зависит от природы субъекта. ибо для того, чтобы стать сознанием, видение должно быть формализовано и концептуализировано, а формализация и концептуализация зависят от состояния теоретико-понятийной системы отсчета. Какие понятия и уровни соотнесения существуют. не в последней степени зависит от историко-социального положения ведущих (de facto), мыслящих представителей определенных групп15.
Причастность группе, упраздняя «свободно (логически) текущую мысль», привносит момент эвристической (символической) ангажированности, с которой сообразуются концептуальные стандарты. Вследствие давления групп (неважно какого) Зворыкин, Си-корский не нашли себя в России, Уфимцев - в СССР. Кто выиграл от их эмиграции? Оставляя за рамкой серьезный вопрос, почему в
какой-то период саморазвития творческой личности становится тесно, душно (ср. Пушкин) в отечестве, требующий столь же серьезного ответа (т. е. специальной проработки), в данном месте подчеркнем только несостоятельность классической гносеологической модели универсальности истины и способов прихода к ней.
5) Методологические регулятивы теоретической науки не обслуживают теорию символа. В эпистемологии - генерализация, объективация, детерминация. В символогии - инициация, целе-ориентация, самореализация. На основе первых возникают «факты», «предметы», на основе вторых - «события», «поступки».
Говоря об этом, нельзя не отметить плодотворность введенного Луманом понятия «контингенция» (сгусток предметно-смысловых связей), являющегося заместителем традиционной причинности и оттеняющего изложенное выше: наука, включающая в свой фарватер целевоплотительные, инициативные отношения, не может не обогащать собственный экспликативный арсенал представлениями символостимуляции.
Символ - жизненная утопия. Применительно к человеку (используя оборот Т. Молнара) она проявляется как «вечная ересь». «Судьба любого человека, - утверждает Борхес, - как бы сложна и длинна она ни была, на деле заключается в одном-единственном мгновении - в том мгновении, когда человек раз и навсегда узнаёт, кто он»16. Узнавание самого себя производится человеком по осознанию способности производить символы. Имманентная сущность человека - символотворчество, исключающее отрешение от него как от занятия еретического.
Примечания
См.: Ильин В.В. Аксиология. М., 2005.
Юм Д. Исследования о человеческом разумении. М., 1995. С. 229. Джемс В. Многообразие религиозного опыта. М., 1910. С. 509-510. Бор Н. Физика в жизни моего поколения. М., 1963. С. 7. См.: Белинский В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. М., 1956. Т. 10. См.: Pierce Ch. Chance, Love and Logic. N. Y., 1923. P. 73.
Также см.: Слотердайк П. Критика цинического разума. Екатеринбург, 2001. Маркс К, Энгельс Ф. Соч.: В 50 т. М., 1955-1981. Т. 42. М., 1974. С. 262. Подробнее см.: Ильин В.В. Философия истории. М., 2003.
11 12
13
14
15
16
См.: Rickert Н. Die Grenzen der Natur wissenschaftlichen Begriffsbildung. Tübingen, 1891-1902. S. 255.
См.: Шиллер И.Ф. Собр. соч.: В 8 т. М., 1937. Т. 7. С. 603. Подробнее см.: Ильин В.В. Философская антропология. М., 2008. Подробнее см.: Голдстейн М, Голдстейн И. Как мы познаем. М., 1984; Вильсон К. Оккультизм. М., 1994. См.: Ньютон И. Оптика. М.; Л., 1927. С. 287. Манхейм К. Диагноз нашего времени. М.; 1994. С. 77. Борхес Л. Проза разных лет. М., 1989. С. 144.
10
