CC BY
56
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2014. № 4
К 200-летию М.Ю. ЛЕРМОНТОВА
С.И. Кормилов
ЗНАКИ СОЦИАЛЬНОГО ПРЕСТИЖА В ТВОРЧЕСТВЕ ЛЕРМОНТОВА
(чины, награды, дворянские титулы)
Лермонтов наряду с Пушкиным и Львом Толстым принадлежал к тем классикам, которые не обольщались знаками социального престижа и в своей жизни не стремились делать карьеру на службе, а в творчестве не считали нужным подробно говорить о чинах, орденах или титулах персонажей. Но для тогдашней эпохи эти социокультурные реалии были важны, и читатель должен в них ориентироваться, чтобы правильно понимать ряд особенностей художественных произведений и позицию их авторов.
Ключевые слова: Лермонтов, Пушкин, Гоголь, чин, орден, титул.
Lermontov, like Pushkin and Leo Tolstoy, was one of those classical authors who were not under a delusion about social prestige signs. They didn't try to make a career and in their writings they didn't consider it necessary to speak in detail about ranks, orders and titles of their characters. But for their time these sociocultural realities were important, and a reader should know them with the purpose of understanding some characteristics of the works of art and the positions of their authors.
Key words: Lermontov, Pushkin, Gogol, rank, order and title.
Многие социально-исторические реалии, исчезнувшие после 1917 г., и их наименования были в XX в. основательно забыты. Литературоведов это приводило к неправильному словоупотреблению и неверному пониманию тех или иных слов-историзмов. Так, в комментарии А.Д. Михайлова и П.М. Нерлера к прозе Мандельштама, а именно к «Египетской марке» цитировалась рецензия В. Друзина (Жизнь искусств. Л., 1928. 7 окт. № 41. С. 4), автор которой якобы «точно указывает на "гоголевско-достоевское происхождение Пар-нока. У него есть родословная: Голядкин, коллежские асессоры, все эти люди, которых шельмовали, спускали с лестниц и оскорбляли в сороковых и пятидесятых годах. <...>"»\ Коллежских асессоров никто с лестниц спускать не смел. В.П. Друзин, безусловно, уже через 11 лет после упразднения петровской «Табели о рангах» не умел различить коллежского регистратора (низший классный чин, 14-й класс) и коллежского асессора, который первоначально соот-
1 Мандельштам Осип. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 405.
ветственно наименованию чина заседал в коллегии2 (в начале XIX в. вместо коллегий учредили министерства, основанные на принципе единоначалия) и принадлежал к почтенному 8-му классу. Такой знаток истории (правда, в основном средневековой), как А.М. Панченко, допускал еще большую ошибку, чем Друзин и согласные с ним комментаторы Мандельштама, когда писал: «Чичиков - дворянин, хоть и плохонький, коллежский советник <...>»3. Коллежский советник на два чина выше коллежского асессора, а для коллежского регистратора - вообще недосягаемая величина.
Бывает, не везет в этом отношении и персонажам Лермонтова. Склонный к обобщениям всемирного и надмирного масштаба С.В. Савинков пишет о звездочках на новеньких эполетах Груш-ницкого: «В этих путеводительных звездочках есть явный намек на первые звезды творенья, горевшие в "Демоне" над первозданным раем. Замена толстой солдатской шинели (печати отвержения) на офицерский мундир подпрапорщика иронически преподносится тем самым как свидетельство поспешно свершившегося обновления героя, о котором "настоящий" Демон только мечтает: "Твоей любви святым покровом Одетый, я предстал бы там, Как новый ангел в блеске новом" <...>»4. Если не слишком отрываться от земли, то следует знать, что низшим офицерским чином был прапорщик, а подпрапорщик не имел эполет, так как это «высший унтер-офицерский чин <...>. Будучи "нижним чином", подпрапорщик не имел права на титулование. В рассказе Куприна "Свадьба" описывается, как подпрапорщик Слезкин приказал своему вестовому называть себя "ваше благородие": "В этом самовозвеличении есть для Слезкина какая-то особая прелесть"»5.
Еще больше, чем Грушницкий, «демонизирован» С.В. Савинковым его старший приятель: «<...> капитан (здесь приобретает особое значение и буквальный смысл этого слова - "главный") - именно драгунский, относящийся к конной кавалерии. Главным опознава-
2 См.: ЗайончковскийП.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978. С. 40.
3 Панченко А.М. Ранний Пушкин и русское Православие // Панченко А.М. О русской истории и культуре. СПб., 2000. С. 299. Стоит заметить, что и профессиональный историк, ставший главным российским архивистом, писал: «<...> офицерский чин (подпоручик) и чин в гражданской службе (коллежский асессор) давали их обладателям право на получение потомственного дворянства <...>» (Мироненко С.В. Голос из прошлого // Маркиз Кюстин Астольф де. Николаевская Россия / Перевод с французского Я. Гессена и Л. Догмера. М., 1990. С. 7). Такое право до 1845 г. давал уже низший офицерский чин прапорщика. Он был упразднен (оставлен лишь для офицеров запаса) в 1884 г., но тогда (еще с 1856 г.) дворянство приносил только чин полковника, а не подпоручика.
4 Савинков С.В. Творческая логика Лермонтова. Воронеж, 2004. С. 256-257.
5 Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков или Энциклопедия русского быта XIX века. 5-е изд., испр. М., 2002. С. 117.
тельным знаком этого рода войск были украшающие кивера султаны из черного конского волоса (драгуны с конскими хвостами). И такая скрытая "конная" атрибутика в романе, конечно, не случайна: у сатаны, принявшего в наше время обличие драгунского капитана, по-прежнему просвечивают черты того вступающего в непримиримую схватку со своим антиподом черного всадника, образ которого с давних пор привлекал к себе Лермонтова. Ср. стихотворение "Бой" (1832) <...>»6. «Конная кавалерия» - выражение тавтологическое. Драгуны (это не «род войск», род войск - кавалерия вообще) как раз отличались от других кавалеристов тем, что могли «действовать и в пешем строю»7, отчего чин 9-го класса в этих частях назывался «капитан», как в пехоте, а не «ротмистр», как в других кавалерийских частях. «Главным» чин капитана или ротмистра был только на уровне эскадрона, он относился к обер-офицерским, а не штаб-офицерским (старшим офицерским) чинам. И уж если демонизировать бессовестного и трусливого капитана, то следовало вспомнить этимологию слова «драгуны» - «в переводе с франц. "драконы"»8. Но вряд ли это было важно для Лермонтова. Его капитан претендует на «светскость», а драгуны были самыми «обыкновенными» из кавалеристов, более престижными считались гусарские полки в легкой кавалерии и кирасирские - в тяжелой. «Главным опознавательным знаком» драгунской формы начала XIX в. были не султаны на киверах, а плюмажи на кожаных касках. «Драгуны с конскими хвостами» «промелькнули» перед солдатом-рассказчиком в «Бородине» как враги, французы. У них на касках плюмаж из конского волоса был длинный. Русские драгуны носили короткий (торчком) плюмаж на гребне касок.
Не разбирается С.В. Савинков и в орденах. Что нашли на груди убитого Измаил-Бея в одноименной поэме? «Локон золотой - знак любви; белый крест на ленте полосатой (по описанию это Георгиевский крест - знак отличия военного ордена) - славы»9. «Нек-рые факты, нашедшие отражение в поэме, совпадают с биографией кабард. князя Измаил-Бея Атажукина, к-рый служил в рус. армии, участвовал в войне с турками и был награжден за штурм Измаила»10. Крепость Измаил взяли в 1790 г. Георгиевский орден - «белый крест на ленте полосатой» - существовал с 1769 г., но «знак отличия воен-
6 Савинков С.В. Творческая логика Лермонтова. С. 259-260.
7 Охлябинин С.Д. Иллюстрированный военно-исторический словарь Российской империи. М., 2008. С. 57.
8 Там же.
9 Савинков С.В. Творческая логика Лермонтова. С. 151.
10 Лермонтовская энциклопедия / Главный редактор В.А. Мануйлов. М., 1981. С. 187. Далее страницы этого издания указываются в тексте с обозначением ЛЭ. Необходимо оговорить, что частотный словарь в энциклопедии учитывает разные редакции и варианты произведений, которые в данной статье не привлекались, как и неприличные «юнкерские поэмы».
ного ордена», неофициально называвшийся солдатским Георгиевским крестом (серебряный, а не белый эмалевый), был учрежден лишь в 1807 г. для награждения нижних чинов, которые при этом «никогда не рассматривались как кавалеры ордена; они лишь числились при ордене»11. Измаил-Бей не мог получить этот знак уже потому, что был офицером. Лермонтов «описывает», конечно, орден, а не знак состоявших «при ордене».
Все перечисленные «ляпы» неудивительны. В нашем литературоведении, где так долго господствовала прямолинейно социологическая методология, тем не менее почти отсутствуют конкретно-социологические исследования художественного мира литературы, литературных персонажей - таких показателей, как пол, возраст, общественное и служебное положение, чины, титулы, нормы поведения, способы именования и т.д. В исторической реальности все это имело огромное значение, и в русской литературе, например, мотив чина играет роль никак не меньшую, чем тема крепостного права12. На Западе по понятным причинам представление о жизненном благополучии связывалось прежде всего с деньгами, капиталом. В русской литературе мотив денег почти всегда починенный, деньги - как правило средство достижения цели, но не сама цель13, даже (и особенно) у Скупого рыцаря, которому сокровище дает возможность воображать себя могущественным человеком, от чьей воли зависят люди. У Рас-кольникова деньги, большие деньги - способ реализации идеи.
Вообще в России одно богатство еще не обеспечивало успеха в жизни. В пушкинском «<Дубровском>» Троекуров занимает высокое общественное положение благодаря трем преимуществам - это «богатство, знатный род и связи»14, вдобавок у него и чин генерал-аншефа, второй по Табели о рангах.
11 Мурашев Г.А. Титулы, чины, награды. СПб., 2000. С. 168.
12 Знатный французский путешественник, посетивший Россию в 1839 г., писал: «<...> каким путем пришли русские к такому полнейшему самоотрицанию, к такому полному забвению человеческого достоинства? Каким средством достигли подобных результатов? Средство весьма простое - "чин". Чин, это - гальванизм, придающий видимость жизни телам и душам, это - единственная страсть, заменяющая все людские страсти. <.> Чин - это нация, сформированная в полки и батальоны, военный режим, примененный к обществу в целом и даже к сословиям, не имеющим ничего общего с военным делом» (Маркиз Кюстин Астольф де. Николаевская Россия. С. 158). Но нечиновные русские писатели о человеческом достоинстве как раз отнюдь не забывали.
13 «Борьбой идей, противоречием чувств, а отнюдь не столкновением материальных интересов обусловливаются характеры и судьбы Чацкого, Онегина, Печорина, Базарова, Бельтова, центральных героев Достоевского и Толстого и их взаимоотношения с обществом» (Купреянова Е.Н., Макогоненко Г.П. Национальное своеобразие русской литературы. Очерки и характеристики. Л., 1976. С. 318; см.: РомановаГ.И. Мотив денег в русской литературе XIX века. М., 2006; Экштут С.А. Закат империи. От порядка к хаосу. М., 2012).
14 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. 4-е изд. Т. VI. Л., 1978. С. 142.
Россия была иерархическим, с петровских времен во многом бюрократическим государством. Чин входил в официальное наименование подданного Российской империи, так что, например, Достоевский всю жизнь оставался «отставным подпоручиком Федором Достоевским». Естественно, что Достоевский, а до него Гоголь весьма внимательны к чинам своих персонажей. Эти персонажи обычно незнатны и небогаты, для них если не все, то многое зависит от выслуги. Тому, кто знаком с Табелью о рангах, многое говорит тот факт, что Мармеладов - титулярный советник (чиновник 9-го класса), а Лужин - надворный (7-й класс). Разница в два чина тут принципиальна. Для получения на статской службе чина 8-го класса (коллежского асессора, статского «майора»), который до 1845 г. давал недворянам право на потомственное дворянство15, в 1809-1844 гг. нужно было иметь университетский диплом или сдать довольно сложный экзамен16, а соответствующее образование требовало времени и денег. Мармеладов - человек без высшего образования и неудачник, он достиг своего потолка, как гоголевский Башмачкин. Лужин, человек явно плебейского происхождения, нелегкий рубеж перешел, но до генеральских чинов ему еще далеко, поэтому ему приходится думать о предпринимательстве, самоутверждаться с помощью денег. Читая «Мертвые души», надо представлять себе, что Чичиков - человек в приличном чине (коллежский советник, статский «полковник»), которого охотно принимают у губернатора, который во втором томе поэмы будет лебезить перед генералом Бетрищевым, но с помешанным полковником Кошкаревым (ему равным) обращаться бесцеремонно. А гоголевская глубокая провинция весьма выразительно характеризуется одной фразой тетушки Ивана Федоровича Шпоньки, которая пишет племяннику-подпоручику: «<...> ты уже имеешь чин немаловажный <.. .>»17.
15 См.: Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков или Энциклопедия русского быта XIX века. С. 98. Есть такие историки, которые пишут: «Согласно Табели чиновник недворянского происхождения по достижении чина 8-го класса получал личное дворянство» (Административно-территориальное устройство России. История и современность / Под общей редакцией доктора исторических наук А.В. Пыжикова. М., 2003. С. 73). Далее правильно сказано, что он получал потомственное дворянство (личное, не почитавшееся общественным мнением как настоящее, давал уже низший классный чин), но при этом вместо чина коллежского асессора назван чин «коллежского советника (8-й класс)» (там же. С. 123), хотя выше на той же странице чин и его класс названы правильно: «В 1836-1843 годах около 65 процентов служащих, получивших чин коллежского асессора (8-й класс), а с ним и потомственное дворянство, происходили из духовенства, почетных граждан, купечества и мещанства» (там же).
16 См.: Раскин Д.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке // Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М., 2000. С. 757.
17 Гоголь Н.В. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М., 1973. С. 179.
Но наряду с такими писателями, как Гоголь и Достоевский, были такие, которые в своем творчестве воплощали мотив чина совершенно иначе. Это были писатели более аристократические, более благородные соответственно общественным представлениям, имевшие касательство к свету - высшей категории общества. Карьера с помощью чинов, выслуги теоретически была открыта для каждого; Пушкин, как известно, протестовал против размывания единственного относительно независимого сословия за счет присвоения дворянского звания тем недворянам, которые достигли соответствующих чинов. Нечиновный Пушкин, нечиновный Лермонтов, нечиновный граф Л.Н. Толстой не соглашались признавать свое общественное положение невысоким и по сравнению с Гоголем или Достоевским, никогда не претендовавшими на аристократизм, зачастую игнорировали чины чуть ли не демонстративно. Пушкин только в своих исторических исследованиях никак не мог игнорировать чины, поскольку в источниках деятели истории именовались официально - чином и фамилией. Лев Толстой даже в «Войне и мире» достаточно невнимателен к чинам, часто говорит просто «офицер», без конкретизации.
Лермонтов в пренебрежении к чинам еще категоричнее Пушкина. Словарь его языка в «Лермонтовской энциклопедии» фиксирует восемь употреблений слова «чин» в стихах, 14 в драматургии и шесть в прозе, слова «чиновник» - соответственно один, восемь и 30 (ЛЭ, с. 761). Но, скажем, чиновник в «Маскараде» - лишь безымянный эпизодический персонаж (3, 253, 256), а слово «чин» Лермонтов не всегда употребляет в значении, относящемся к Табели о рангах: в «Испанцах» иезуит Соррини так называет свой священнический сан («А. без причин с опасностию спорить // Нейдет ни званью моему, ни чину <.. .>»18), в «Маскараде» хозяин (N0 приглашает пришедшего к нему Звездича не стесняться: «Ах, князь! я очень рад - прошу-ка без чинов; // Снимите саблю и садитесь <...>» (3, 283). Однако есть в «Маскараде» и упоминания чинов в карьерном смысле. У Пушкина Евгений (что значит «благородный») Онегин нигде не служил и не имел никакого чина, и Евгений Арбенин в лермонтовском «Маскараде» заявляет: «Чинов я не хотел, а славы не добился» (3, 247). Он может себе позволить не стремиться к чинам, поскольку он, по словам Казарина, «кстати // Имеет тысячи три душ // И покровительство у знати» (3, 261). Что касается способов достижения чинов, то тот же Казарин говорит:
Взгляните-ка, из стариков Как многие игрой достигли до чинов,
Из грязи
18 Лермонтов М.Ю. Полн. собр. соч.: <В 4 т.> Т. 3. М., 1953. С. 15. В последующих изданиях орфография и пунктуация больше отличаются от лермонтовских. Далее том и страница этого издания указываются в тексте.
Вошли со знатью в связи <.. .> При них и честь и миллионы!..
(3, 262)
Но речь идет о чинах вообще. Конкретно тот или иной чин никто не называет; только в одном из вариантов у Лермонтова фигурировал некий пехотный полковник (3, 359-360, 362), вероятно, человек другого круга. А в этом круге конкретные обозначения чинов (как и в отношениях офицеров между собой) неуместны - это не фрунт и не департамент. В каком чине князь Звездич, мы так и не узнаем, хотя он несколько раз с гордостью говорит о заслуженных им эполетах (3, 218-220, 280). Маскарад - чисто светское развлечение, доводящее в условной ситуации до предела принцип аристократического равенства: «Под маской все чины равны», - говорит Арбенин (3, 228). В трагедии «Menschen und Leidenschaften» Заруцкой - просто «молодой офицер» (3, 109), Николай Михалыч Волин, у которого теща забрала сына, говорит о нем, выросшем: «<...> Юрий, в его лета, очень даже может сам располагать собою, ему 22 года, он уже имеет чин <...>» (3, 123), - не уточняя, какой именно. В «Княгине Лиговской» родители Лизаветы Николаевны Негуровой «принадлежали и к старому и к новому веку; прежние понятие, полузабытые, полустертые новыми впечатлениями жизни петербургской, влиянием общества, в котором Николай Петрович по чину своему должен был находиться, проявлялись только в минуты досады, или во время спора <...>» (4, 116-117). Вообще же светскость, принадлежность к высшему общественному кругу значила для этого круга явно больше, чем чин. В «Герое нашего времени» княгиня Лиговская говорит Печорину: «<...> вы, может быть, думаете, что я ищу чинов, огромного богатства, - разуверьтесь: я хочу только счастья дочери» (4, 282). Лермонтов в «Сашке» заявляет даже, что «блажен» тот, кто не решается, «трудясь, как глупая овца, // В рядах дворянства, с рабским униженьем, // Прикрыв мундиром сердце подлеца, // Искать чинов, мирясь с людским презреньем <...>» (2, 300). Жорж Печорин в «Княгине Лиговской» и богатством, и общественным положением неизмеримо выше бедного чиновника Красинского, возможно, и не уступающего ему в родовитости и в разряде чина. Ю.М. Лотман в статье «"Фаталист" и проблема Востока и Запада в творчестве Лермонтова» объясняет приниженное положение Красинского по сравнению с Печориным только его бедностью19, но отсутствие положения в обществе, связей, признания за своего в данном случае важнее (в общество допускались и промотавшиеся). В «Фаталисте» нечиновный Печорин распоряжается действиями есаула (9-й класс): казачий офицер, даже намного старший в чине, все равно неизмеримо ниже светского петербуржца, и во всяком
19 См.: Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988. С. 230.
случае в неординарной ситуации светский человек вполне может им несколько покомандовать.
Ю.М. Лотман довольно много рассуждает о том, в каком чине должен быть Красинский, если он столоначальник - правда, в романе об этом прямо не сказано: дела князя Литовского разбираются «в столе» у Красинского (4, 140); но, действительно, возможно, что он столоначальник. По Ю.М. Лотману, Красинский должен быть «титулярным или, может быть, даже надворным советником, т. е. иметь чин 9-го или 8-го класса, что равнялось армейскому майору или капитану»20. Тогда уж «подполковнику», если надворный советник (7-й класс). Но дело не просто в фактической ошибке выдающегося исследователя. Литературовед рефлектирует над тем, над чем не рефлектировал автор. Мы не можем не знать, в каких чинах станционный смотритель Самсон Вырин (такой чин - низший, 14-й класс - при такой теме и Пушкин отметит) или гоголевский Акакий Акакиевич, но без знания того, в каком именно чине Красинский, мы вполне обходимся и даже должны обходиться, всякая субординация принижала бы героев этого романа. Жорж Печорин тоже не имеет определенного чина. В рассказе о польской кампании, о том, как Жорж со взводом пришел в имение «графини Рожи», пойманный польский «мужик» обращается к нему «пане капитане» (4, 146), но вряд ли это значит, что взводом командовал капитан, «мужик» скорее всего разумеет под словом «капитан» начальника вообще и, может быть, льстит Печорину, даже порядочно льстит: ведь перед началом Польской кампании Жорж был юнкером 2-го класса и «почти на коленях выпросил у матери позволение вступить в Н... гусарский полк <...>» (4, 131). «После взятия Варшавы он был переведен в гвардию <...>» (там же) - это награда, означавшая повышение на два ранга, если переведен был «тем же чином»; фактически же речь идет о награде еще более почетной и выгодной. И опять-таки ничего не говорится о конкретных чинах, как в «Маскараде» (там чины - вообще карьера, а не конкретные чины).
И все окружение Жоржа Печорина - без обозначенных чинов. «Печорин взошел к Фениксу с одним преображенским и другим конноартиллерийским офицером» (4, 111). Далее Браницкий фигурирует именно только как «артиллерийский офицер» (4, 132, 139) по контрасту со «статским» Горшенко, который «был со всеми знаком, служил где-то, ездил по поручениям, возвращаясь получал чины, бывал всегда в среднем обществе и говорил про связи свои с знатью <...>» (4, 140). Здесь чины - тоже карьера вообще. Попутно упоминаются «несколько генералов и государственных людей» (4, 152) без уточнения, военные или статские это генералы (наверно, военные,
20 Там же.
а статские - «государственные люди»; но все это вполне неофициально). «Золотые эполеты» (4, 113), которых не имеет Красинский, но которые имеет Жорж, - в данном случае знак принадлежности к гвардии, а не чина. Лишь единственный раз упоминается «один артиллерийский поручик», который «хвастался своим рысаком» (4, 111-112); чин в этой ситуации как бы принижает хвастуна в невысоком чине, но сделано это без нажима.
В таком контексте естественно, что чин благородного Красин-ского точно не обозначен. Жорж, обещающий «очень серьезно» (т. е. именно с насмешкой) узнать, «есть ли у него университетский аттестат» (4, 148), а значит, право на получение чина 8-го класса, глумится над ним, уверяя, «что Красинский, судя по его глубоким замечаниям, непременно будет великим государственным человеком, если не останется вечно титюлярным советником...» (4, 148). Это не значит, что Красинский на самом деле титулярный. Произнося так это слово, Печорин имеет в виду вечных неудачников. В том же смысле -людей, которым карьера закрыта, достигших своего невысокого потолка, - используются эти слова и в «Герое нашего времени»: «Мало ли людей, начиная жизнь, думают кончить ее как Александр Великий, или лорд Байрон, а между тем целый век остаются титулярными советниками?..» (4, 252). Только этот Печорин уже не ерничает, не издевается над обыкновенными, тем более бедными людьми.
Вообще статские чины в словаре Лермонтова едва представлены (ЛЭ, с. 725, 728, 732, 733, 735, 742, 745-747, 753, 759-762). У него нет ни «регистратора», ни «секретарей» - никаких (это слово также входило в обозначения чинов). Только один раз встречается «коллежский асессор» (так в сцене III драмы «Странный человек» называет доктор Павла Григорьевича Арбенина - 3, 174), но нет ни коллежского советника, ни надворного советника, ни обозначений высших («генеральских») статских чинов, хотя слово «чиновник» не такое уж редкое, встречается 39 раз. Иными словами, чиновничество-то у Лермонтова есть, но в отличие от гоголевского оно автором почти не дифференцируется по чинам. Это единая, в основном, очевидно, чуждая автору масса. Это некий фон, вообще же чиновничество, конечно, не лермонтовская тема.
Естественно, военные чины у Лермонтова представлены шире, но высшая иерархия и в этом плане характеризуется суммарно. Слово «генерал» встречается 14 раз, в том числе в стихах семь, в драмах два и только один раз в прозе (цитированное упоминание нескольких генералов и государственных людей в «Княгине Лиговской»). «Герой нашего времени», даром что время показано военное, обошелся без генералитета, упоминаемый «Алексей Петрович» (4, 172), т. е. Ермолов, фигурирует без чина (в стихотворении «Спор» он «генерал седой», в «Мцыри» - просто «русский генерал»). Есть, правда, в
стихах Лермонтова один «генералишка» и один «генерал-адъютант». Генеральская среда по чинам не дифференцирована. Фельдмаршалов или генералов-от-инфантерии в лермонтовских текстах вовсе нет; есть маршалы, но французские - в «Воздушном корабле». Генерал-лейтенант однажды упомянут Лермонтовым, но не в художественном произведении, а в письме, когда он сообщает А.А. Лопухину свой официальный адрес: «На Кавказскую линию, в действующий отряд генерал-лейтенанта Голофеева, на левый фланг» (4, 355). В письме к великому князю Михаилу Павловичу Лермонтов, излагая обстоятельства дуэли с Барантом, подписывается официально: «всеподданнейший
Михаил Лермонтов Тенгинского пехотного полка поручик» -
и секунданта своего называет тоже официально: «отставной поручик Столыпин» (4, 353). Но в менее официальной обстановке, когда субординация не так важна, даже адрес оказывается без конкретного обозначения чина, как в письме к С.Н. Карамзиной из Ставрополя от 10 мая 1841 г.: «Если вы ответите мне, напишите по адресу: в Ставрополь, в штаб генерала Граббе <...>» (4, 361).
Нечасто фигурируют конкретные чины и в «Герое нашего времени» (но здесь есть весьма значительные исключения). В изображаемом офицерском обществе традиционно соблюдается корпоративное равенство. Вчерашний юнкер Грушницкий, произведенный «в офицеры» (а не конкретно «в прапорщики»), при разнице в четыре чина на «ты» с драгунским капитаном (последний как персонаж - именно исключение из обычного для Лермонтова правила: как личность он глубоко чужд Печорину, т. е. повествователю, и чин даже заменяет ему фамилию). В «Фаталисте» все офицеры, играющие в карты у майора С***, вполне раскованно себя держат на квартире старшего в чине, поручик Вулич после осечки стреляет без спросу в висящую на стене фуражку, очевидно, хозяйскую, и дырявит ее. Печорин в «Бэле» - прапорщик, что довольно странно для его возраста и происхождения. Возможно, в других повестях, составляющих роман, Печорин мыслился и в более высоком чине, но Лермонтов не стал распространяться по этому поводу21. Ю.М. Лотман, как и С.Н. Ду-
21 С.Н. Дурылин отмечал: «Для дворянина из аристократической семьи, с большим состоянием, начавшего службу в гвардейском полку в Петербурге, оставаться в 25-летнем возрасте при начальном офицерском чине было в 1830-х годах явлением совершенно исключительным. На такое необычное запаздывание в чинах должна была быть особая причина: так как Печорин был переведен на Кавказ из гвардии, без разжалования в солдаты, то такой причиной могла быть либо отменная нерадивость к службе, требовавшей при Николае I настоящего прилежания и мастерства в строе, выправке и парадировке, либо полное равнодушие к чинам и военной карьере. Очевидно, Печорин, как и сам Лермонтов, благодаря гордой независимости своего характера и нескрываемой свободе своих суждений, был на подозрении у
рылин, отождествляет Жоржа Печорина в «Княгине Лиговской» (где он если и прапорщик, то гвардейский, равный армейскому поручику) и Печорина «Героя нашего времени»22; это неправомерно даже только с точки зрения чина. Главное - что в обоих случаях перед нами аристократ, который не нуждается в выслуге и не собирается делать карьеру. В пьесе «Два брата» озлобившийся на жизнь Александр произносит монолог «Да!.. такова была моя участь со дня рождения.», впоследствии почти целиком переданный Печорину. Там были слова «я стал честолюбив, служил долго. меня обходили <...>» (3, 330). В «Герое нашего времени» они опущены (4, 248-249).
В словаре Лермонтова 15 упоминаний чина полковника и ни одного - подполковника, шесть упоминаний чина поручика и всего по два - подпоручика и прапорщика. Это не значит, что полковники Лермонтову в жизни встречались, а подполковники нет (хотя важно то, что он в армейских полках служил гораздо меньше времени, чем в гвардейских, где не было чинов майора и подполковника: из капитанов или ротмистров производили сразу в полковники) или что поручиков вокруг него было больше, чем подпоручиков и прапорщиков. Налицо социальная типизация, Лермонтову нужно назвать лишь категорию, к которой принадлежит человек, а не определить точно его место в этой категории. Более «типичен» для категории штаб-офицеров полковник, чем подполковник, а для категории обер-офицеров - поручик, чем подпоручик, во всяком случае «на слух». При этом у Лермонтова дюжина упоминаний чина майора (один раз в стихах - в «Тамбовской казначейше» - и 11 раз в прозе). Опять-таки дело не в том, что Лермонтову майоры встречались чаще подполковников. Столь частое упоминание, конечно же, за счет одного персонажа - майора С*** в «Фаталисте». В казачьей станице, где стоит батальон пехоты и разворачивается действие «Фаталиста», старшим офицером естественно быть майору, а не подполковнику или тем более полковнику. Лишь мельком в этой повести упоминается неравнодушная к «выразительным глазам» поручика Вулича «жена полковника» (4, 285). Частое упоминание в романе чинов капитана и штабс-капитана, разумеется, связано также в каждом случае с одним персонажем: драгунским капитаном и Максимом Максимычем. Слово
начальства, опасавшегося двигать его по службе» (Дурылин С.Н. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. Комментарии. 2-е изд., с дополнениями, подготовил А.А. Аникин. М., 2006. С. 71). Предполагать подозрительное начальство было в духе 1940 г., когда вышло первое издание книги Дурылина. Но дело скорее в небрежности Лермонтова, который, как и его герой, испытывал «полное равнодушие к чинам и военной карьере».
22 См.: Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. С. 23.
«капитан» более частотное (42 раза: три в стихах и 39 в прозе), чем «штабс-капитан» (31 раз в прозе), потому что Максим Максимыч, кроме чина, называется также по имени-отчеству (без чина), а драгунский капитан - только чином. Слово «есаул» фигурирует шесть раз, это один персонаж, в «Фаталисте». Подъесаулов, хорунжих, сотников, войсковых старшин - других казачьих чинов - у Лермонтова нет, специально о казачьих войсках он не пишет. Урядник упоминается 11 раз (в «<Вадиме>» к пугачевцу Орленко в чине урядника, т. е. казачьего унтер-офицера, перепуганный приказчик в имении Палицына обращается с генеральским титулованием «Ваше превосходительство!» - 4, 82), по одному разу фельдфебель, который в захолустье говорит офицеру, конечно, не здравствуйте, а здравия желаю (4, 176), и сержант - это все ситуативно. Один раз появляется «унтер-офицер» (без уточнения - старший или младший), в сопровождении которого Жорж Печорин вошел в дом «графини Рожи» (4, 146).
Но если для самого Лермонтова точное обозначение чина совершенно зачастую неважно, то для некоторых его персонажей оно может быть очень важно, и в этих случаях Лермонтов бывает внимателен к чинам почти по-гоголевски. Шесть раз встречается в творчестве Лермонтова упоминание чина «штабс-ротмистр» - все в «Тамбовской казначейше». Это Гарин. Конечно, весьма значимо, что Максим Максимыч, которому лет пятьдесят, всего только штабс-капитан и притом два последних чина, давно служа на Кавказе, получил не по выслуге, а «за дела против горцев» (4, 172). Когда на Кавказ приехал Ермолов, Максим Максимыч «был подпоручиком», он меряет время не годами и не десятилетиями, а своими чинами, как истинный служака. Соответственно Гарин, улан, которого невозможно вообразить вне армии, вне кавалерии, «все отцовское именье // Еще корнетом прокутил», но в свои тридцать лет остался «строен, как корнет» (2, 324). Тамбовские барышни с нетерпением ждут вступления полка в город: «Уланы, ах! такие хваты. // Полковник, верно неженатый - // А уж бригадный генерал // Конечно даст блестящий бал» (2, 320). Полк появляется, и оказывается, что девицы хорошо разбираются в чинах, так как ими движет не только праздное любопытство, но личный интерес:
«Ах, посмотри сюда, кузина.
Вот этот!» - «Где? майор?» - «О, нет!
Как он хорош, а конь - картина,
Да жаль, он, кажется, корнет... »
(2, 321)
Предводитель в день рождения жены «созвал губернские чины // И целый полк» (2, 328-329), притом упоминаются и сильно опоздавший «бригадный» (2, 329), генеральша, под ручку с которой входит
хозяин (там же), позже - «господин советник» (2, 335), впрочем, без полного обозначения чина23: к статским чинам Лермонтов и тут менее внимателен, чем к военным.
В юношеском «Поле Бородина» речь к войскам произносил некий «вождь». В «Бородине», более приближенном к реальности, «вождя» сменил полковник-«хват». Может быть, впрочем, здесь имеется в виду даже необязательно «полковник» (чин), а полковой командир. Правда, рассказчик - артиллерист, в артиллерии были в то время роты и бригады, а полков не было. Но рассказчик в «Бородине» двоится, иногда говорит вовсе не как солдат, достаточно высоким слогом. Точно так же он двоится в смысле его принадлежности к роду войск. Он артиллерист, но рассказывает про рукопашный бой, да и полковник не от снаряда погиб, а «сражен булатом». В Бородинском сражении, конечно, рукопашные бои шли и на батареях, и все же очевидно, что лермонтовский артиллерист говорит не только как артиллерист, выступает от лица всей армии, в том числе и пехоты. Так что полковник предстает все-таки скорее как командир пехотного полка, чем как командир батареи.
В «нравственной поэме» «Сашка», насквозь пронизанной иронией, говорится о прежних временах, когда чины почитались еще больше, чем во времена Лермонтова, - особенно в провинции:
Его отец - симбирский дворянин, Иван Ильич N. Ы-ов, муж дородный, Богатого отца любимый сын. Был сам богат; имел он ум природный И, что ума полезней, важный чин; С четырнадцати лет служил и с миром Уволен был в отставку бригадиром; А бригадир блаженных тех времен Был человек, и следственно умен. Иван Ильич наш слыл по крайней мере Любезником в своей симбирской сфере.
(2, 271)
Возлюбленная Сашки, женщина легкого поведения Тирза, была дочерью польки и еврея, погибшего при осаде Суворовым Праги -предместья Варшавы.
Его жена пять месяцев спустя Произвела на божий свет дитя, Хорошенькую Тирзу. Имя это Дано по воле одного корнета.
(2, 261)
Значит, вдову было кому утешить. «Утешитель» имел низший классный чин. Ненамного более высокий был и у того, с кем в «<Ва-
23 Впрочем, это, вероятно, и не чин, а должность. В начале XIX в. в губернской администрации «советники палат уголовного и гражданского суда (чиновники 6-го класса) получали по 600 рублей в год <...>» (Административно-территориальное устройство России. История и современность. С. 126).
диме>» Юрию изменила его пленница и сожительница турчанка Зара: он ее застал «в объятиях артиллерийского поручика!» (3, 70).
В «<Валерике>» фигурируют без имен капитан и генерал (I, 307, 309) - генерал без уточнения, какой именно, но здесь это единственный генерал, полное официальное (дифференцирующее, «субординирующее») обозначение здесь было бы просто ни к чему.
В очерке «Кавказец» типичный офицер-кавказец, которому может быть уже и сорок пять лет, - если «не штабс-капитан, то уж верно майор» (4, 293). Почему «верно майор», если следующий за штабс-капитаном чин - капитан? Здесь Лермонтов иронизирует над удачной для кавказца карьерой: смысл тот, что если он не застрял в штабс-капитанах, как Максим Максимыч (кавказцу сначала «снятся страшные битвы, реки крови и генеральские эполеты», потом оказывается, что «хотя грудь его увешана крестами, а чины нейдут» - 4, 293, 294), то может не только капитаном стать, но «даже» до майора дослужиться, как «старый» (4, 284) С*** в «Фаталисте» (перед князем Звездичем так и вопрос не может стоять: заслужил эполеты и все!). В самом конце очерка оказывается, что в статской службе на Кавказе чин выслужить легче, хотя и ценой приобретения дурной привычки: «Послужив там несколько лет, он обыкновенно возвращается в Россию с чином и красным носом» (4, 295). Статские ездили на Кавказ за чином коллежского асессора (там его получение было облегчено), как гоголевский «маиор» Ковалев (так что какого цвета мог быть сбежавший от него нос, мы знаем благодаря Лермонтову). Но Лермонтов не уточняет, с каким чином, для него скромная чиновничья карьера и изменение цвета носа стоят в одном ряду.
В «<Штоссе>» действие происходит «в доме титюлярного советника Штосса» (4, 298) в Столярном переулке. Здесь чин, как и в лермонтовском письме, входит в официальное обозначение адреса, но в сниженной форме (огласовке): намек на то, что это отнюдь не фешенебельный район (действительно, это «раскольниковские» ме-ста24). Дворник сообщает Лугину, что до него 27-й номер нанимал «полковник, из анжинеров, что ли!» (4, 301). Здесь «полковник» понадобился ради «анжинера» - функция упоминания чина в общем та же, что и в предыдущем случае.
Лермонтов не оставил большого художественно-исторического произведения, в котором сам материал диктовал бы частое упоминание чинов. В «<Вадиме>» Юрию велят ехать служить, потому что «15-ти лет его отец был сержантом гвардии» (4, 68). Это напоминает о «Капитанской дочке», но написано раньше. Здесь, как и у Пушкина, чин без службы - деталь исторического колорита. Упоминание чина может прийти к Лермонтову из чужого исторического романа.
24 См.: Раков Ю. По следам литературных героев. М., 1974. С. 71-75, 107121.
В трагедии «Menschen und Leidenschaften» Любовь говорит, какую «прекрасную книгу» она читает: «Вудсток, или Всадник, Вальтера Скота! - Я остановилась на том месте, когда Алина удерживает короля и полковника. Ах, как я ей завидую.» (3, 115).
Безусловно, у Пушкина, хотя он тоже не жаловал Табель о рангах, и обозначений разных чинов больше, и упоминаются они чаще, особенно в исторических исследованиях. Есть у Пушкина и подполковники (по словарю языка25, 26 упоминаний; но слово «полковник» все же более частотное - 79), и капитан-поручик (слово-историзм), и генералы у него бывают дифференцированы по чинам: генерал-майор (упоминается 48 раз), генерал-поручик (21 раз) и генерал-лейтенант (25), генерал-аншеф (8). Но у Пушкина и творчество обширнее, и темы и жанры работы требовали такой обстоятельности. А все же в художественных произведениях он упоминал чины довольно скупо.
Практически отсутствуют у Лермонтова придворные чины. Словарь его языка фиксирует единичное употребление слова «камергерский» (ЛЭ, с. 732). Имеются в виду символические «камергерские ключи», о которых говорит как о показателе карьеры Павел Григорьевич Арбенин в драме «Странный человек» (3, 189). Кроме того, в словаре не учтено, что в главе VIII «Княгини Лиговской» упоминается «какой-то камергер» (4, 145). Но в лермонтовские времена то был уже не собственно чин, «это звание приобрело характер почетного пожалования»26. Нет в творчестве Лермонтова ни камер-юнкеров (самое распространенное придворное звание), ни фрейлин.
Таким образом, Лермонтов еще больше, чем Пушкин, демонстрирует свое явно негативное отношение к Табели о рангах, стремится к тому, чтобы социальное положение нисколько не вуалировало человеческую сущность его героев. Но когда материал и содержание произведения того требуют, «аристократ» Лермонтов, только презирающий чины, уступает место армейскому офицеру Лермонтову, который видит чины как привычную реальность, хотя нисколько их не фетишизирует.
К орденам и их солдатскому аналогу он еще менее внимателен. Нелепо предположение Аллы Марченко, которой Печорин крайне несимпатичен, будто он завидует солдатскому георгиевскому крестику Грушницкого27. Человек большого мужества и притом чрезвычайно хладнокровный в опасности, «герой нашего времени» скептически относится к лихости младшего приятеля: «Грушницкий слывет отличным храбрецом; я его видел в деле; он махает шашкой, кричит и
25 См.: Словарь языка Пушкина. Т. I. М., 1956. С. 465-466; т. II. М., 1957. С. 296; т. III. М., 1959. С. 443, 504.
26 Мурашев Г.А. Титулы, чины, награды. С. 99.
27 См.: Марченко А.М. Печорин: знакомый и незнакомый // «Столетья не сотрут.» Русские классики и их читатели. М., 1989. С. 197.
бросается вперед, зажмуря глаза. Это что-то не русская храбрость!..» (4, 222). Как потом Л.Н. Толстой, Лермонтов хорошо понимал, что награды далеко не всегда даются по заслугам, и на собственном опыте в этом убедился. Чтобы добиться «прощения» и вернуться из кавказской ссылки, ему нужно было получить орден или рану. Честное армейское начальство не раз представляло его к наградам, но Николай I в них отказывал. Во второй половине октября 1840 г. Лермонтов, получив команду «в роде партизанского отряда», еще писал Алексею Лопухину: «<...> если мне случится с ним удачно действовать, то, авось, что-нибудь дадут <...>» (4, 355). Но уже во второй половине 1841 г., будучи в отпуске в Петербурге, он сообщил своему приятелю А.И. Бибикову: «<...> из Валерикского представления меня здесь вычеркнули, так что даже я не буду иметь утешения носить красной ленточки, когда надену штатский сюртук» (4, 356). На красных ленточках носили большинство орденов. Возвращаясь на Кавказ, Лермонтов писал 10 мая 1841 г. из Ставрополя С.Н. Карамзиной: «Пожелайте мне счастья и легкого ранения, это самое лучшее, что только можно мне пожелать» (4, 360).
Кроме «Героя нашего времени» знак военного ордена упоминается в «Сашке» («инвалид с георгьевским крестом» - 2, 272), Георгиевский орден кроме «Измаил-Бея» - там же:
Борьба рождает гордость. Воевать С людскими предрассудками труднее, Чем тигров и медведей поражать, Иль со штыком на вражьей батарее За белый крестик жизнью рисковать.
(2, 265)
Тут - опять лермонтовская небрежность. Штыки были только на ружьях солдат, а белого «Георгия» мог получить только офицер. Другие орденские крестики были красные разной формы. Они называются у Лермонтова суммарно, недифференцированно за единственным исключением: помещик Палицын в романе «<Вадим>» появляется «с анненским крестом в петлице» (3, 6). Этот голштинский по происхождению орден Екатерина II оставила «в капитуле российских наград как знак отличия, уступающий по значению прочим русским орденам»28. В основном ордена у Лермонтова - вообще «кресты» и «звезды». Таких слов в лермонтовском словаре много. Слово «крест» встречается в стихах 55 раз, в драмах 14 и в прозе 18, «крестик» - соответственно 1, 1 и 1, слово «звезда» - 106, 3 и 11 (ЛЭ, с. 733, 730). Но это звезды почти исключительно небесные, а слово «крест» многозначно. Так, в «Последнем сыне вольности» язычник Вадим впервые появляется «с руками, сжатыми крестом»
28 Всеволодов И.В. Беседы о фалеристике. Из истории наградных систем. М., 1990. С. 74.
(2, 84), как статуэтка Наполеона в кабинете Евгения Онегина29. В «Испанцах» лицемер Соррини, указывая на свой крест, говорит: «<...> этот крест смиренью учит // Меня» (3, 15) - и отождествляет его с крестом, на котором был распят Христос. Согласно ремарке в «<Азраиле>», у девы «крест на груди» (2, 103); Арсений в «Боярине Орше» - «найденыш без креста» (2, 240). Игумен, идя на суд над Арсением, «крест держал перед собой» (2, 239). Дело происходит в монастыре. «Блестят кресты монастыря» (2, 244) - естественно, на куполах. Арсений, как и его предшественник - судимый в монастыре молодой испанец в поэме «Исповедь», - теми же словами говорит, что его ждет «гроб без камня и креста» (2, 69, 243). Под «гробом» понимается, конечно, могила. Боярин Орша выезжает на войну со своими людьми: «И каждый с знаменьем креста // За ним проехал в ворота <...>» (2, 247). Разные варианты предполагает стих «И злобный дух бежал как от креста» (2, 270) в «Сашке». Впрочем, дальше оказывается, что «дух незримый, // Но гордый, мрачный, злой, неотразимый // Ни ладаном, ни бранью, ни крестом, // Играл судьбою Саши, как мячом <...>» (2, 286). Там же автор пишет, что прикажет похоронить себя в степи под курганом с крестом (2, 282). В «Демоне» на месте гибели жениха Тамары «усердною рукою <.> у дороги над скалою // На память водрузится крест <...>» (2, 381). Крест на скале фигурирует также в одноименном стихотворении (1, 337) и «Герое нашего времени» (4, 190).
В значении же орденских знаков кресты и особенно звезды, которые были лишь у высоких одностепенных орденов и высших степеней остальных, называются совсем редко. В «Маскараде» Арбенин спрашивает Казарина: «А этот маленький каков? // Растрепанный, с улыбкой откровенной, // С крестом и табакеркою?..» (орден и табакерка для него в одном ряду) - и тот отвечает: «Трущов... // О, малый он неоцененный: // Семь лет он в Грузии служил, // Иль послан был с каким-то генералом, // Из-за угла кого-то там хватил, // Пять лет сидел он под началом // И крест на шею получил» (3, 222). Здесь еще присутствует какая-никакая конкретика, на шею (а не в петлицу) можно было получить орден не ниже 2-й степени. Далее Арбенин говорит только: «<...> У одного богатство есть в предмете, // Другой в науки погружон, // Тот добивается чинов, крестов - иль славы <...>» (3, 247). В «Сказке для детей» упоминаются «старики в звездах и бриллиантах» (2, 368). Эти бриллианты наверняка украшают не перстни, а те же звезды: таков был дополнительный знак отличия к высоким орденам30. В главе VI «Княгини Лиговской» за обедом у
29 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. 4-е изд. Т. V. Л., 1978. С. 128.
30 «За Бородинское сражение Милорадович вместо ордена Св. Георгия 2 класса, обещанного ему Кутузовым, получил алмазные знаки ордена Александра Невского.
Однажды, рассказывая о Бородинской битве, он сказал:
Татьяны Петровны, матери Жоржа Печорина, уписывает трюфеля «рыжий господин, увешанный крестами» (4, 133), или просто «рыжий господин с крестами» (4, 136, 137), - судя по манерам, человек не высшего круга общества. У него нет фамилии, как и у драгунского капитана в «Герое нашего времени». Личность подменена крестами в одном случае, чином - в другом. Но для бедного человека ордена -предмет зависти. Лермонтов в следующей главе без осуждения пишет о Красинском: «<...> прижавшись к стене, он с завистью смотрел на разных господ со звездами и крестами, которых длинные лакеи осторожно вытаскивали из кареты, на молодых людей, небрежно выскакивавших из саней на гранитные ступени <...>» (4, 151). Он ставит себе цель непременно разбогатеть и тем добиться уважения от высшего общества. Но тут сочувствие автора к персонажу становится в какой-то степени жалостью свысока. «Бедный, невинный чиновник! он не знал, что для этого общества, кроме кучи золота, нужно имя, украшенное историческими воспоминаниями (какие бы они ни были), имя, столько уже знакомое лакейским, чтобы швейцар его не исковеркал, и чтобы в случае, когда его произнесут, какая-нибудь важная дама, законодательница и судия гостиных, спросила бы - который это? - не родня ли он князю В. или графу К.» (там же).
Дворянские титулы у Лермонтова фигурируют гораздо чаще, чем чины и тем более награды, особенно княжеский. Слово «князь» в его стихах встречается 76 раз, в драмах целых 464, в прозе - 52; «князек» - 4 раза в драматургии; слова «княжить» и «княжество» -по одному разу в стихах; «княжеский» - 5 раз в стихах и 3 в прозе; «княгиня» - 3 раза в стихах, 28 в драматургии и 113 в прозе; «княжна» - соответственно 4, 92 и 96 (ЛЭ, с. 733). Естественно, что для стихотворных произведений, особенно лирических, воспроизводящих душевную жизнь, титулы как почетные наименования в обществе характерны меньше, чем для прозаических. При этом слово «князь» может обозначать не только почетное наименование, но и властно-владетельное положение человека. Жившие на Руси изначальной князья Олег в одноименной незавершенной поэме (2, 49) и Рурик в «Последнем сыне вольности» (2, 85, 89-92, 100) - конечно, совсем не то, что, например, князья Лиговские в произведениях о современности. Фамилия эта искусственная. Лигово - местность под Петербургом, которой никакие князья не владели. Лермонтов даже делает род Лиговских московским. В поэме «Литвинка» «против Литвы пошел великий князь» (2, 192) - властитель московской Руси. Боярин
- Как град сыпались на нас ядра, картечь, пули и бриллианты» (Кривошлык М.Г. Исторические анекдоты из жизни русских замечательных людей (с портретами и краткими биографиями). М., 1991. С. 113).
Орша, «не крестясь, // Как бусурман, татарский князь, // К своим приближась воротам, // Возвел глаза - не к небесам <...>» (2, 247); в «<Вадиме>» упомянуты «могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников» (4, 61-62). В обоих случаях имеются в виду владетельные персоны.
Действие «Демона» близко к современности, уже существует огнестрельное оружие и используется в Грузии и на Кавказе - жених Тамары, князь, убит пулей осетина (2, 381, 382), - но княжна (2, 377), невеста погибшего, безусловно, дочь такого же владетельного князя, как ее суженый, «властитель Синодала» (2, 380), т.е. Цинандали. С присоединением Грузии к России местные титулы таваде, эристави и моурави были заменены общероссийским титулом князь31. Многие грузинские князья, как и русские, утратили свои родовые владения.
Слово «князь» применялось и к владетельным особам на Северном Кавказе, даже если их «княжества» были не больше аула. Такой «князь» действует уже в первой лермонтовской поэме «Черкесы» (2, 8). Человек без наследственного владения «князем», видимо, не считался. В «Измаил-Бее» князем именовался Росламбек (2, 146), который «с брегов Кубани // Князей союзных поджидал» (2, 130-131), но не его брат Измаил, пока он служил русским; когда же он перешел на сторону своего народа и стал военачальником, его также признали князем, хотя неизвестно, поделился ли с ним Росламбек «административной» властью: теперь жены горцев «на князя нового глядят» (2, 150). И дальше он неоднократно называется князем (2, 153, 155-157, 160-162, 166-170, 172-175); в том числе русский офицер, его личный враг, говорит: «Себе иль князю Измаилу // Клялся я здесь найти могилу...» (2, 157). Князь Бей-Булат фигурирует в поэме «Хаджи Абрек» (2, 218-219, 221).
Но соответствие горских «князей» российским условно и неодинаково у разных народов Кавказа. С.Н. Дурылин писал: «Отца Бэлы Максим Максимыч именует "князем"; сама Бэла с гордостью отзывается о себе: «"я - княжеская дочь". Однако настоящих древних феодальных княжеских родов в Чечне не было. Обладая чем-то вроде дворянства, чеченцы представляли собой на деле пример первобытной демократии с остатками родового быта»32. Далее Дурылин цитировал специалиста по кавказской этнографии: «Не оспаривая выдуманной родословной, чеченец, пожалуй, расскажет вам происхождение каждой фамилии, но тут же непременно прибавит, что эти
31 См.: Карнович Е.П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. СПб., 1886 (репринт - М., 1991). С. 181.
32 См.: Дурылин С.Н. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. Комментарии. 2-е изд., с дополнениями, подготовил А.А. Аникин. С. 48.
фамилии не княжеские и не владельческие, что все чеченцы равны между собой; что все они без различия дворяне, что князей никогда у чеченцев не было и что народ этот никогда и никем не был завоеван»33. А.А. Аникин обращается к версии, согласно которой Бэла и ее родственники - не чеченцы, а кумыки. Тогда «в присутствии титула князя, в описании свадебного обряда»34 ошибок у Лермонтова нет. Но современный чеченский педагог утверждает, что и у его народа князья были, хотя необязательно по праву рождения. «С XIV века по XIX век ни царей, ни ханов, ни султанов чеченцы не имели. Но князья у них были. Так <,> Итумкалинской котловиной владел князь Усур Дышнинский. У него были вассалы, и один из них, сын Джели Падхароевского, женатого на дочери сюзерена, поднял восстание и сверг с престола <.> князей Дышнинских. Подхароевы сами сделались князьями и захватили огромные земли»35. При этом «владельцы княжества Чечен из своей среды выбирали главного князя», «часть обществ в равнинной Чечне управлялась наследственными князьями, но большинство вольных обществ управлялось народными собраниями», «каждый свободный человек имел право голоса в народных собраниях и даже мог сзывать эти собрания»36, чем чеченцы очень гордились, «считая себя равными узденям соседних кабардинцев»37. В любом случае кавказские владетельные «князья» - это не то, что русские, утратившие свои родовые владения и сохранившие лишь почетный титул.
В поэмах на современном русском материале он крайне редок и не вызывает почтения у автора. Герой «Сашки» «был препоручен // Старухе-тетке самых строгих правил. <. > Она была одна из тех княжен, // Которые, страшась святого брака, // Не смеют дать решительного знака // И потому в сомненье ждут да ждут, // Покуда их на вист не позовут, // Потом остаток жизни, как умеют, // За картами клевещут и желтеют» (2, 291). В «Сказке для детей» про «один старинный дом» близ Невы поначалу как будто с благоговением говорится: «<...> Всё важностью наследственною в нем // И роскошью дышало вековою; // Украшен был он княжеским гербом; // Из мрамора волнистого колонны // Кругом теснились чинно <...>». Но «боярская пора» прошла, дворцом владела «былая знать минувшего двора, // Забытых дел померкшие герои!» (2, 337-338).
33 Дубровин Н. История войны и владычества русских на Кавказе. Т. I: Очерк Кавказа и народов, его населяющих. Кн. 1: Кавказ. СПб., 1871. С. 452.
34 См.: Дурылин С.Н. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. Комментарии. 2-е изд., с дополнениями, подготовил А.А. Аникин. С. 51-52.
35 Яндарбиев Х.Ш. Методика изучения крупных эпических жанров на уроках русской литературы в национальной школе (На примере изучения «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова). Грозный, 2011. С. 201-202.
36 Там же. С. 203, 204, 205.
37 Самойлов К. Заметки о Чечне. М., 2002. С. 53.
Немало титулованных персонажей в драматургии Лермонтова за исключением самых ранних пьес - «Испанцы» и «Menschen und Leidenschaften». Испанский дворянин даже без титула, да и любой испанец считался неизмеримо выше действующих в первой трагедии евреев. Вторая в трансформированном виде представляет семейную драму Лермонтова, которого бабушка лишила родного отца. Прототипы ее персонажей титулов не имели. Но в «романтической драме» «Странный человек» нетитулованная дворянка Н.Ф. Иванова превращена в княжну Загорскину. Высокий титул как бы подчеркивает ее неблагородный поступок - измену первому возлюбленному с его другом. Там же действует княжна Софья. Упоминаются «два князя Шумовых» и княгиня, мать Софьи (3, 166, 204). В «Маскараде» князь Звездич - один из главных действующих лиц. Евгений Арбенин говорит про переодетую турчанкой участницу маскарада: «Вы знаете ли, кто она? // Быть может, гордая графиня иль княжна, // Диана в обществе.» (3, 230). Потом слуга ему докладывает: «Ждет человек внизу. // Принес он барыне записку от княгини» - и на вопрос «Да от какой?» отвечает: «Не разобрал-с» (3, 261). Нина перед смертью говорит: «Но в Петербурге кто не бледен, право? // Одна лишь старая княжна, // И то - румяны! свет лукавый!» (3, 297). В драме «Два брата» главная героиня - княгиня Вера. Подобно Загорскиной она вышла замуж не за главного героя, Юрия, а за князя Лиговского, о котором тот заявляет: «Она любить его не может» (3, 320). Прототипом Веры была Варенька Лопухина, которая, как и Наталья Иванова, ни в девичестве, ни в замужестве титула не имела. В пьесе Веру любит также брат Юрия Александр. Он крайне неуважительно отзывается о еще одном князе: «Рассказать, как князь Иван битых три часа толковал мне об устройстве новой водяной мельницы и сам махал руками на подобие ветряной <...>» (3, 322). Из пьесы супруги Лиговские перешли в роман «Княгиня Лиговская». В повести «Княжна Мери» Вера - единственный человек, который вполне понимает Печорина. Поэтому теперь она становится практически совершенно положительной героиней - и утрачивает княжеский титул. «В свою повесть Лермонтов вводит, глубоко их изменяя, тех, кого пробовал ввести в центр неоконченной «Княгини Лиговской» <...>. Эти лица, мелодраматически показанные еще в пьесе «Два брата» (1836), в повести становятся на втором плане (особенно <...> муж Веры), но зато приобретают действительную жизненность. Лермонтов понял, что ошибался доселе в размерах и пропорциях изображения: в рисунке второго плана оказалось жизненно то, что было неудачно намечено в пятиактной мелодраме, и оказалось ярким и четким то, что расплывалось на страницах неоконченного обширного романа.
Прозвище «Лиговские» и княжеский титул присвоены теперь Мери
38
и ее матери» .
В неоконченном романе упоминается также «разговор одного длинного дипломата с какою-то княжною.» (3, 110) и персонажи высказываются о титулах и их обладателях. «- Вот адресуйтесь к княгине, она, я думаю, гораздо лучше может судить о любви и об графском или о княжеском титуле» (3, 135), - говорит Печорину за обедом дама в малиновом берете со страусовыми перьями. Карьерист Горшенко хвастается своей «занятостью»: «<...> вот завтра сам должен докладывать министру; потом надобно ехать в комитет, работы тьма, не знаешь, как отделаться, еще надобно писать статью в журнал, потом надобно обедать у князя N всякий день где-нибудь на бале, вот хоть нынче у графини Ф.» (3, 140). В «Герое нашего времени» общество показано не светское и княжеским титулом кроме матери и дочери Лиговских в «Княжне Мери» никто не обладает.
Поздно «импортированные» в Россию графский и особенно баронский титулы фигурируют у Лермонтова значительно реже, чем княжеский. Слово «граф» употреблено 17 раз в драматургии и 5 в прозе, «графиня» - 2 раза в стихах, единожды в драматургии и 7 раз в прозе, «графский» - соответственно 1, 1 и 3 (ЛЭ, с. 726). Так, в «начале поэмы», считавшемся второй главой «Сашки», представлена ретроспекция: «Бывало, только утренней зарей // Осветятся церквей главы златые, <.> А графский дом уж полон суетою // И пестрых слуг заботливой толпою» (2, 303). Описание «старого графского дома в Москве многими образами, лексикой, противопоставлением былой роскоши нынешнему запустению напоминает картину старого княжеского петерб. дома, где развертывается действие «Сказки для детей», написанной той же 11-строчной строфой. Эти 8 строф, очевидно, и были ее первоначальным вариантом» (ЛЭ, с. 498). Среди стихотворений показательно обращенное к Э.К. Мусиной-Пушкиной:
Графиня Эмилия -Белее чем лилия, Стройней ее талии На свете не встретится. И небо Италии В глазах ее светится. Но сердце Эмилии Подобно Бастилии.
(1, 284)
Сочетание мадригала и антимадригала сопровождается необычным наименованием адресата: нормой было соединение личного имени только с княжеским титулом, не воспринимавшимся как иностранный. У Л.Н. Толстого постоянно говорится «княжна Марья»,
38 См.: Дурылин С.Н. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. Комментарии. 2-е изд., с дополнениями, подготовил А.А. Аникин. С. 23.
но никогда - «графиня Наташа» или «графиня Наталья». В «Герое нашего времени» сочетание «княжна Мери» (а не «Марья») свидетельствует о том, что англомания в русском обществе зашла уже довольно далеко.
Если среди князей было немало разорившихся, то графский титул, который стал жаловаться с XVIII в. за заслуги, обычно присваивался одновременно с пожалованием большого состояния. «Поэтому, вероятно, и до сих пор еще, - писал в 1886 г. Е.П. Карно-вич, - в народе с названием «граф» соединяется понятие о знатности и богатстве <.. .>»39. И, конечно, о влиятельности. В драме «Странный человек» Павел Григорьевич Арбенин говорит сыну Владимиру: «<. > тебе дам я прочитать письмо от графа, насчет определения в службу» (3, 162). Не совсем понятно, того же или других графов имеют в виду Белинской: «К графу Пронскому - скука смертельная! а надо ехать.» (3, 165) - и Анна Николаевна, мать Натальи Федоровны Загорскиной. Она, княгиня, восхищается: «Были вы вчера у графа? -Там, говорят, был благородный театр. и еще говорят: как отделаны комнаты были. это чудо. - По-царски!.. (3, 166). Княгиня завидует графу. Фамилия Пронский (от названия города Пронск) больше подходила бы князю, но Лермонтов не задумывается над этим так же, как над тем, подходит ли московским княгине и княжне фамилия Лиговские. Княжна Софья, кузина Наталии, лицемерно льстит одному из гостей: «Вы вчера прекрасно играли у графа; особливо во второй пьесе; все были восхищены вами» (3, 168). Марья Дмитревна, мать Владимира, льстит себе сама: «<.> у меня тридцать семейств мужиков живут гораздо спокойнее, чем графы и князья» (3, 174). Павел Григорьевич, однако, графских детей оценивает пренебрежительно: «Пускай графские сынки да вельможи проматывают именье; мы, дворяне простые, от этого выигрываем» (3, 189). В сцене у Загорскиных Анна Николаевна и две старухи восхищаются пышностью похорон графа Свитского (фамилия от «свиты»?), завещавшего похоронить его скромно: «<.> разве можно графа похоронить как нищего?» (3, 197). Заключительная сцена происходит в доме графа N он участвует в диалоге (3, 213, 216). Трудно сказать, почему именно в «Странном человеке» Лермонтов проявляет особенный интерес к графам, а в «Маскараде» - гораздо меньше. Уже цитировались слова Евгения Арбенина про «Диану» на маскараде, графиню иль княжну (3, 230). На вопрос баронессы Штраль «Скажи, что нового?» Штрих отвечает: «У графа одного // Наслушался - сейчас лишь вышел, // Историй в свете тьма» (3, 259). Казарину же он сообщает: «<.> мне привезли
39 Карнович Е.П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими. С. 195.
недавно // От графа Врути пять борзых собак» (3, 265). Возможно, «иностранная» фамилия графа на самом деле - «говорящая». Даже в «Княгине Лиговской», отчасти продолжающей традиции светской повести, графский титул редок. Три цитаты с упоминанием и княжеского, и графского приведены выше (4, 135, 140, 151). Ретроспективно представлен эпизод с польскими графом и графиней (4, 146).
В прозаическом наброске «<Я хочу рассказать вам...>» муж героини, «пятидесятилетний мужчина, имел графский титул и сомнительно-огромное состояние» (4, 165).
«Низшим дворянским титулом в России был барон (для женщины - баронесса), введенный <...> Петром I первоначально для высшего дворянства в Прибалтике. Поэтому после титула барон или баронесса мы привыкли слышать немецкую фамилию; среди литературных героев не случайны баронесса Штраль («Маскарад» Лермонтова), барон фон Клоц - тесть грибоедовского Репетилова, барон Муффель в «Рудине» Тургенева, барон Тузенбах в «Трех сестрах» Чехова»40. В «Княгине Лиговской» тоже промелькнула баронесса Штраль (4, 136), а в «Маскараде» Шприх напоминает ей о деньгах, которые у него занял «блаженной памяти барон.» (3, 259). Всего у Лермонтова слово «барон» употреблено 6 раз в стихах, 2 в драматургии и 13 в прозе, «баронесса» - 127 в драматургии, естественно, за счет «Маскарада», и 5 в прозе (ЛЭ, с. 719). Так, в «Княгине Лиговской» Жорж словами «Какая тоска! <...> Надо ехать» (4, 108) реагирует на приглашение к барону Р***, устраивающему бал. Неизвестно, тот ли барон имеется в виду во фразе «Был блестящий бал у барона ***» (4, 121). Не все люди с этим титулом принадлежали к аристократам. Его «могли получать лица и недворянского происхождения, поэтому среди новых баронов часто встречались купцы, банкиры и другие предприниматели»41. Были и прочие незнатные люди, пристающие к знатным. Очевидно, таков один из персонажей «Княгини Лиговской». Печорин и княгиня некоторое время молчат. «Толстый господин, который был по какому-то случаю барон, воспользовался этим промежутком времени, чтоб объяснить подробно свои родственные связи с прусским посланником» (4, 126). Когда Вера сказала иронически: «<...> и точно нам бедным москвитянкам гвардейский мундир истинная диковинка!..» - сама она «насмешливо улыбнулась, барон захохотал - и Печорин на него взбесился.
40 Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков или Энциклопедия русского быта XIX века. С. 147.
41 Кузнецов Александр. Табель о рангах // Глагол. Литературно-художественный альманах. М., 1990. С. 164.
- У вас такой усердный союзник, княгиня, - сказал он, - что я должен признаться побежденным - я уверен, что барон при данном знаке готов меня сокрушить всей своей тяжестью» (4, 127).
Намек на его толщину не был понят. «Барон плохо понимал по-русски, хотя родился в России; он захохотал пуще прежнего, думая, что это комплимент, относящийся к нему вместе с Верою Дмитрев-ной». И когда князь принес сафьянную коробочку с купленными для жены серьгами, «барон произнес над ними несколько протяжных восклицаний» (там же), по-видимому, считая себя наиболее квалифицированным ценителем.
В конце VIII и начале IX главы упоминается уже не барон Р***, а баронесса Р. или Р**. Она «была русская, но замужем за курляндским бароном, который каким-то образом сделался ужасно богат, она жила на Мильонной в самом центре высшего круга» (4, 151).
Ясно, что к баронам у Лермонтова не больше симпатии, чем к многим графам. Именно они и им подобные выскочки - это «надменные потомки // Известной подлостью прославленных отцов, // Пятою рабскою поправшие обломки // Игрою счастия обиженных родов!» (1, 257). В «Сашке» досталось и всем немцам: «Вот племя: всякий чорт у них барон!» (2, 301).
Совсем редко встречаются у Лермонтова иностранные дворянские титулы: маркиз - дважды в «Сашке» по отношению к одному человеку (2, 278, 283), лорд - один раз в стихах и два в прозе (ЛЭ, с. 735), причем, как ни благоговел наш поэт перед лордом Байроном, в «Герое нашего времени» упомянутым наряду с Александром Великим (4, 252), к титулу его он относился без всякого почтения: герой «Сашки» «не был горд, // Как глупый турок иль богатый лорд» (2, 265), в «Княгине Лиговской» появляется «один английский лорд, путешествующий из экономии» (4, 152).
В «Лермонтовской энциклопедии» о чинах, наградах и титулах персонажей Лермонтова не говорится ничего, в отдельных работах встречаются частные и не всегда верные суждения о них. Автор настоящей статьи пытался показать, что без понимания ряда социокультурных аспектов лермонтовского творчества представление о нем все-таки отнюдь не энциклопедично.
Список литературы
Административно-территориальное устройство России. История и современность. М., 2003. Всеволодов И.В. Беседы о фалеристике. Из истории наградных систем. М., 1990.
Гоголь Н.В. Сочинения: В 2 т. Т. 1. М., 1973.
Дурылин С.Н. «Герой нашего времени» М.Ю. Лермонтова. Комментарии. 2-е изд., с дополнениями, подготовил А.А. Аникин. М., 2006.
Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978.
Карнович Е.П. Родовые прозвания и титулы в России и слияние иностранцев с русскими. СПб., 1886 (репринт - М., 1991).
Кузнецов Александр. Табель о рангах // Глагол. Литературно-художественный альманах. М., 1990.
Купреянова Е.Н., Макогоненко Г.П. Национальное своеобразие русской литературы. Очерки и характеристики. Л., 1976.
Кюстин Астольф де, маркиз. Николаевская Россия / Пер. с франц. Я. Гессена и Л. Догмера. М., 1990.
Лермонтов М. Полн. собр. соч.: <В 4 т.> М., 1953.
Лермонтовская энциклопедия. М., 1981.
Лотман Ю.М. В школе поэтического слова. Пушкин. Лермонтов. Гоголь. М., 1988.
Марченко А.М. Печорин: знакомый и незнакомый // «Столетья не сотрут.» Русские классики и их читатели. М., 1989.
Мироненко С.В. Голос из прошлого // Кюстин Астольф де, маркиз. Николаевская Россия / Пер. с франц. Я. Гессена и Л. Догмера. М., 1990.
Мурашев Г.А. Титулы, чины, награды. СПб., 2000.
Охлябинин С.Д. Иллюстрированный военно-исторический словарь Российской империи. М., 2008.
Панченко А.М. Ранний Пушкин и русское Православие // Панченко А.М. О русской истории и культуре. СПб., 2000.
Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. 4-е изд. Т. V, VI. Л., 1978.
Раков Ю. По следам литературных героев. М., 1974.
Раскин Д.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке // Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М., 2000.
Савинков С.В. Творческая логика Лермонтова. Воронеж, 2004.
Самойлов К. Заметки о Чечне. М., 2002.
Словарь языка Пушкина. Т. I. М., 1956; т. II. М., 1957; т. III. М., 1959.
Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков или Энциклопедия русского быта XIX века. 5-е изд., испр. М., 2002.
Яндарбиев Х.Ш. Методика изучения крупных эпических жанров на уроках русской литературы в национальной школе (На примере изучения «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова). Грозный, 2011.
Сведения об авторе: Кормилов Сергей Иванович, докт. филол. наук, профессор
кафедры истории русской литературы XX века филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
