CC BY
17
ИСТОРИЧЕСКИЕ НАУКИ HISTORICAL SCIENCE
DOI 10.26105/SSPU.2019.62.5.023
YAK 94(470)"1 8" ББК 63.3(2)52
H.B. ЗАЙЦЕВА
N.V. ZAYTSEVA
ЗНАЧЕНИЕ ПЕРВОГО КАДЕТСКОГО КОРПУСА В ЛИЧНОСТНОМ ФОРМИРОВАНИИ С.Н. и Ф.Н. ГЛИНОК
THE IMPORTANCE OF THE FIRST CADET CORPS IN PERSONAL FORMATION OF THE S.N. AND F.N. GLINKA'S
В статье рассматривается роль Первого кадетского корпуса в формировании личностных характеристик выдающихся общественных и литературных деятелей русской культуры первой половины XIX века Сергея и Фёдора Глинок, оказавших существенное влияние на атмосферу русской общественной жизни этого периода. Особое внимание в статье отводится эпохе директорства в корпусе графа Ф.Е. Ангальта, вошедшей в историю корпуса под названием его «золотого века» и совпавшей с пребыванием там Сергея Глинки, старшего брата Фёдора. В контексте обучения в корпусе Фёдора Глинки особый акцент ставится на фигуре отца Михаила (М. Десницкого), под влиянием поучений которого он навсегда проникся христианской этикой гражданского направления.
The article considers the role of the First cadet corps in the formation of personality characteristics of prominent public and literary figures of the Russian culture of the first half of the nineteenth century, Sergei and Fyodor Glinka, who had a significant influence on the atmosphere of the Russian public life of that period. Special attention in the article is given to the era of directorship in the corps of count F.E. Anghalt, which entered the history of the corps under the name of its "Golden age" and coincided with Sergei Glinka's stay there, Fyodor's elder brother. In the context of training Fyodor Glinka in the corps special emphasis is placed on the figure of father Michael (M. Desnitsky), who influenced on his mind and contributed to his getting into the Christian ethics of the civil direction.
Ключевые слова: Ангальт, Бецкий, воспитание, Екатерина II, Первый Кадетский корпус, педагогические новации, Просвещение, Сухопутный шляхетный корпус, образование, отец Михаил.
Key words: Anghalt, Betsky, fostering, Catherine II, First Cadet corps, pedagogical innovations, Enlightenment, land gentry corps, education, father Michael.
Введение. Братья Сергей Николаевич и Фёдор Николаевич Глинки являются выдающимися представителями русской общественной, культурной и литературной жизни первой половины XIX века. Их общественно-политическая, просветительская и литературная деятельность последние десятилетия является объектом пристального внимания со стороны литературоведов и историков. Но если кадетским годам Сергея Глинки в реконструкции его биографии исследователи уделили достаточное внимание [8, 10], то пребывание в стенах Сухопутного шляхетного корпуса (Первого ка-
детского корпуса) Фёдора Глинки, куда он попал, судя по всему, при прямом содействии своего старшего брата, освещено в исследовательской литературе весьма поверхностно. А ведь именно этому учебному заведению братья Глинки во многом обязаны социальным и морально-этическим становлением.
Цель статьи. В основе жизненной и общественной позиции Сергея и Фёдора Глинки лежит национальный консерватизм, сочетающий высокую гражданственность, православную религиозность, глубокий патриотизм и интеллектуальные схемы просветительских идей развития человека и общества. Такое несколько парадоксальное и вместе с тем органичное сочетание в сознании братьев Глинок идеологических конструктов европейского Просвещения и консервативной привязанности к русской старине во многом обусловлено педагогическими экспериментами и воспитательно-образовательными процессами, проходившими в течение ряда лет в стенах Сухопутного шляхетного корпуса, в котором учились оба брата. В связи с этим, целью статьи является детекция феномена Первого кадетского корпуса в формировании личностных качеств братьев Глинок в их морально-этических и деятельностных основаниях.
До начала XIX века в России именно кадетские корпуса в силу неразвитости гимназического и университетского образования были средоточием образования и воспитания юношества дворянского происхождения. Но даже с развитием в первой половине XIX гражданского образования дворяне по-прежнему предпочитали отдавать своих детей в корпуса. Это была дань традиции, сложившейся ещё при Петре I и вылившейся в словесную формулу «Долг дворянина - служить Царю и Отечеству». Не случайно кадетские корпуса стали объектом попыток практического воплощения грандиозной педагогической утопии Екатерины II, целью которой должно было стать воспитание среди дворян людей «новой породы». Теоретическое обоснование новой системы воспитательно-образовательных учреждений было дано И.И. Бецким в его докладе «Генеральное учреждение о воспитании обоего пола юношества» (1764). И если в Смольном институте под патронажем И.И. Бецкого реализовывалась образовательная программа «разумного женского воспитания», то образовательные и воспитательные усилия педагогов в кадетских корпусах должны были быть направлены на воспитание идеального дворянина.
Среди кадетских корпусов привилегированное место занимал Сухопутный шляхетный корпус (он же Первый кадетский корпус). Созданный в 1731 году согласно указу императрицы Анны Иоанновны под названием «Рыцарская Академия»1, кадетский корпус поначалу был ориентирован не только на подготовку военных, но и гражданских чиновников, так как на то время катастрофически не хватало общеобразовательных учреждений гражданского типа. Это обусловило присутствие в его образовательной программе мощной гуманитарной составляющей: наряду с военными науками здесь преподавались языки, декламация («оратория»), словесность. Об этом несколько иронично писал исследователь русской культуры и литературы XVIII века Г.А. Гуковский: «Нужно было добиться превращения российского помещика в «рыцаря» на западный лад. Кроме наук, кадет обучали не только танцам, но и декламации (в корпусе преподавалось множество наук, и студент мог специализироваться в той или иной области; вообще прохождение курса не было унифицировано). В особенности отчётливо этот салонно-аристократический стиль корпусное воспитание приобрело при Елизавете, когда и в личном составе служащих корпуса произошли последовательные перемены: германское делячески-бюргерское влияние заменилось влиянием французским, которому суждено было сыграть столь большую роль в образовании, психике русского дворянского интеллигента. Идеал голландской верфи уступил идеалу Версаля» [5, с. 351].
1 К началу правления Екатерины II в России было уже восемнадцать корпусов, включая корпусы для малолетних воспитанников [7, с. 208].
В Сухопутном шляхетном корпусе выпускался собственный еженедельный журнал «Праздное время, в пользу употреблённое», была своя собственная типография, а также обширная, постоянно пополняющаяся библиотека - на вторую половину XVIII века одна из крупнейших в России. Среди кадетов поощрялись стихотворство и занятие театральным искусством. Примечательно, что именно в стенах «Рыцарской академии», по сути, появился первый русский театр новоевропейского типа. Выпускник Сухопутного шля-хетного корпуса А.П. Сумароков, теоретик русского классицизма, создатель русской классицистической трагедии, будучи какое-то время преподавателем корпуса, поставил здесь в 1749 году вместе с кадетами свою первую трагедию «Хорев», написанную в новом, классицистическом духе.
Между тем, несмотря на активную гуманизацию образования, нравственно-этический компонент воспитания подлинного «сына Отечества» отчётливо обозначился лишь в эпоху Екатерины II, под большим влиянием И.И. Бецкого, возглавившего в 1766 году руководство корпусом.
Обучение в Сухопутном шляхетном корпусе было рассчитано на пятнадцать лет. Мальчики поступали в него в возрасте 5 или 6 лет, а выпускались из него уже вполне сложившимися людьми - в 20-21 год. Это было закрытое учебное заведение, во времена генерал-директорства И.И. Шувалова (1762-1763) и И.И. Бецкого (1766-1773) почти герметичное в отношении кадетов, которые не имели права посетить свой родной дом даже на праздники. Свидания же с родственниками им дозволялись только в присутствии «корпусного начальства», для этого назначались «по воскресным дням особые часы» [11, с. 369].
Дени Дидро, находившийся в переписке с Екатериной II, а потом посетивший Петербургский императорский двор и пробывший там пять месяцев (1773-1774), внимательно следил за реформами императрицы. В своих «Записках для Екатерины II», в которых он отражал ход и направление ежедневных бесед с царицей, Дидро сформулировал пожелания, касающиеся образования и воспитания кадетов («Листок о кадетских корпусах»). Е.Е. Приказчикова считает, что эти рекомендации французского философа-просветителя получили свое определённое воплощение в образовательном и воспитательном процессе кадетских корпусов следующего десятилетия -в 1780 - начале 1790-х гг. И выразилось это во внедрении в воспитательную и образовательную практику «культурного мифа античности» и «идеалов республиканской доблести» [13, с. 34]. В этом отношении наиболее показательной оказалась деятельность графа Ф.Е. Ангальта на поприще генерал-директора Сухопутного шляхетного корпуса, продолжавшаяся с 1786 по 1794 гг.
Время директорства Ангальта совпало с пребыванием в стенах корпуса Сергея Глинки, старшего брата Фёдора Глинки. Учёба обоих братьев в самом престижном на то время учебном заведении была связана с личным вмешательством самой императрицы в судьбу мальчиков. Об этом событии, вошедшем в анналы семейной памяти Глинок, подробно рассказал С.Н. Глинка в своих пространных «Записках», охватывающих двадцатилетний период -с 1776 по 1796 гг. [1]. В июне 1781 года, возвращаясь через Смоленскую губернию из путешествия по Белоруссии, Екатерина посетила Чижевское имение своего фаворита князя Потёмкина. Из села Чижева императорский кортеж повернул на столбовую дорогу на Порхов, где к нему в качестве сопровождения присоединился земский начальник капитан-исправник Н. Глинка. В своей деревне Холм, где проходила перемена лошадей для кортежа, он устроил радушный праздничный прием императрице, чем её очень растрогал. В знак признательности Екатерина «собственноручною рукою» записала маленьких детей капитана-исправника Сергея и Николая в кадетский корпус, а старшего брата Василия - в Пажеский корпус (Фёдора на тот момент ещё не было на свете). Уже на следующий год С.Н. Глинка поступил в Сухопутный шляхетный корпус, где пробыл с 6 до 19 лет. Значимость кадетского корпуса для С.Н. Глинки ярко отразилась в его «Записках», где почти треть
повествования посвящена воспоминаниям об этом учебном заведении. С особым пиететом Глинка пишет о графе Ф.Е. Антальте, чьё директорство стало, по признанию современников, «золотым веком» в истории Сухопутного шля-хетного корпуса [10, с. 36].
Обладавший природными педагогическими способностями и всю жизнь развивавший их в себе, Ангальт оказался идеальным продолжателем педагогически-образовательных штудий И.И. Бецкого, о которых Глинка также писал в своих мемуарах с большим уважением. С.Н. Глинка в «Записках» дал, пожалуй, наиболее развернутый психологический портрет и дея-тельностную характеристику Ангальта, которые он также представил в свёрнутом виде в своей почтительной надписи к портрету графа: «Как нежный он отец Кадет всегда любя, Был Титом для других, Катоном для себя». Сам Глинка видел в Ангальте «и начальника, и отца, и наставника» [1].
В «Записках» Сергей Глинка постоянно пишет об удивительной нежной заботливости графа Ангальта по отношению к кадетам, в коих он видел «любезных детей своих». Свои речи к воспитанникам, по словам мемуариста, он начинал и заканчивал словами, являющимися педагогическим основанием его воспитательной методы: «Достоинство, а не порода, не богатство, не степени блистательные составляют человека; прах, поднимаемый ветром, всё прах, а алмаз и в пыли не теряет цены своей. Истинная слава - подруга истинного достоинства. Товарищи, любезные товарищи! Воспитание - нежная матерь. Оно усеивает цветами путь учения. Идите за мной этим путем. Мне приятно, мне сладко делиться с вами мыслью, душой, сердцем. Вы в мысли, вы в душе, вы в сердце моем» [1].
Ангальт стремился использовать с педагогическими целями всё пространство, относящееся к корпусу. Стену, огораживающую корпусный сад, где любили прогуливаться кадеты, он велел всю исписать «нравственными изречениями французскими, немецкими и русскими». «Изречения краткие, умные, - пишет Глинка, - выбранные из сочинений превосходнейших писателей, врезывались в памяти и вели к отысканию других мыслей и понятий». Здесь же, на стене, были размещены чертежи различных систем строения мира от Птолемея до Коперника. Эту стену скоро стали все называть «говорящей стеной», так как «говорила» она, по признанию Сергея Глинки, «и глазам и уму и сердцу». В библиотечной зале корпуса (Глинка называет её также «увеселительной», то есть рекреационной комнатой) по требованию Ангальта были представлены в свободном доступе различного рода чертежи, таблицы, книги и словари, содержащие сведения по самым разным наукам, а также знаменитая Энциклопедия. У стен увеселительной залы были расставлены бюсты «знаменитых мужей римских и греческих», над которыми возвышался «мраморный истукан Марса, верховного божества Римлян» [1].
Сергей Глинка отметил, что граф Ангальт «очаровал» его и всех кадетов Римом и Грецией, из-за чего в Древнем Риме воспитанники отныне стали видеть «кумира», чей «исполинский призрак» даже загородил на какое-то время в их глазах «обширное наше Отечество». Он пишет: «Трагедия Вольтера ознакомила нас с Древним Римом, а «Жизни великих мужей» Плутарха воскресили в глазах наших дивную Спарту. По приказанию гр. Ангальта иногда по вечерам устраивали скамейки амфитеатром или уступами в три яруса, сообразно хорам спартанским. На первом садились отроки, на втором юноши, на третьем старики, разумеется, мнимые. Хоры возглашали мы по-французски, переведённые из Плутарха Амиотом» [1].
Фёдор Глинка поступил в Сухопутный шляхетный корпус, судя по всему, при участии Сергея Глинки. В 1796 году умер их отец, и для десятилетнего мальчика главной поддержкой и опорой стал старший брат. Видимо, благодаря его хлопотам Фёдор Николаевич вскоре становится кадетом того самого учебного заведения, выпускником которого к тому времени был Сергей Николаевич [12, с. 165].
В кадетский корпус Ф.Н. Глинка был зачислен, очевидно, в 1798 году. В своей автобиографии он писал, что выпустился из корпуса в 1802 году, где «в три с половиной года прошел все ... 14 классов» [4, с. 6]. А.К. Жизневский, автор одной из первых обстоятельных биографий Фёдора Николаевича Глинки, знавший его лично, писал, что тот «прекрасно успевал по всем предметам, т.к. обладал редкой памятью» и не по годам развитой сообразительностью. Он также отметил, что в процессе учебы Ф.Н. Глинка сложностей не испытывал и «по наукам» продвигался «очень быстро» [6, с. 4]. Правда, такая быстрота освоения учебного материала обернулась для Фёдора Глинки серьёзными проблемами для здоровья. По признанию Федора Николаевича, из корпуса он вышел «с воспалёнными глазами, с нервами натомлёнными, больным и слабым ребёнком... » [2, с. 373].
Фёдор Глинка попал в Сухопутный шляхетный корпус, когда в нём по распоряжению Павла I была проведена реорганизация, которую начал назначенный после смерти Ф.Е. Ангальта генерал-директором корпуса М.И. Кутузов. Он «ввёл строгую дисциплину и придал учебному курсу сугубо военное направление» [9, с. 434]. Возрастная стратификация учащихся была заменена воинской - по принципу родов войск были сформированы роты, на которые разделили кадетов. Гражданских учителей сменили офицеры, а учебная программа была существенно усилена военными дисциплинами. Впрочем, это не мешало Глинке увлекаться гуманитарными предметами. По его признанию, хотя он и получал по всем дисциплинам («частям») «полные баллы» («кроме рисования и ситуации»), но все же он предпочитал литературу и поэзию. Между тем, глубоких знаний по литературе и версификации в корпусе Фёдор Глинка получить не мог. Как он пишет в своей автобиографии, в корпусе «не преподавали ещё пиитики», то есть теории словесности, а потому ему после выпуска пришлось уже «собственными средствами» добывать нужные знания, самостоятельно развивая свой собственный литературный талант, который он называл «небольшим», и собственными силами доходить «до составления правильных стихов» [4, с. 6].
Дух Ангальта и его педагогических новаций тогда ещё не окончательно выветрился из стен кадетского корпуса, хотя и активно изгонялся. Спустя почти полвека Фёдор Николаевич в своих воспоминаниях о Милорадо-виче бросил взгляд «на прошедшее», где нашлось место и кадетскому корпусу, свое отношение и пребывание в котором он осветил как с позиции «поэзии», так и с позиции «прозы». «Поэтический» взгляд на кадетский корпус связан у Ф.Н. Глинки с эпохой Ангальта, с которой он был хорошо знаком хотя бы по рассказам брата. В его поэтическом пересказе - это прекрасная утопия в духе мифологии золотого века. Это было время, когда «книги сами собою росли и разгибались на столах», а «воспитанники учились гуля-ючи». Это была эпоха «дружбы и верности», «героических добродетелей в сердцах молодых питомцев, которые привычно и плавно объяснялись с кафедры; славно бились на рапирах; красивыми ездоками рисовались на манежах; брали призы в гимнастических играх.; искусно плавали в пространных купальнях, были дивные борцы, бойцы, волтижеры и мастерски танцевали на домашних балах.» [3, с. 34].
Далее Фёдор Николаевич пишет о «говорящей» стене, заключавшей «в волшебном кольце своём целый мир с его историей», разворачивающийся перед гуляющими по кадетскому саду. Характеристика этого «волшебного кольца», образующего вокруг здания и сада кадетского корпуса круговое пространство в пятьсот сажень, у Федора Глинки необыкновенно поэтична. Она также более развёрнута и дробна в деталях, нежели рассказ о «говорящей» стене Сергея Глинки. Так Ф.Н. Глинка пишет, что в одном месте гуляющий встречал изображённые на стене «пирамиды египетские», в другом он становился свидетелем беседы «Греческих мудрецов», лицезрел Фридриха Великого, читающего «из своей науки побеждать» [3, с. 34].
Глинка смотрит в эпоху Ангальта через магический кристалл поэзии, апеллируя к творческому воображению читателя: «По какому-то тайному зазыву, все мудрецы, все философы собрались в этот уголок Петербурга, и юноша с чутким, настроенным воображением, в поздних сумерках летнего вечера легко мог подумать, что видит наяву жрецов в их символических одеждах, выходящих из отверстий пирамид, и крылатых сфинксов, стерегущих эти отверстия, и философов, погружённых в чтение огромных развёрнутых книг или далеко рассученных свитков, и Курция, бросающегося в бездну, и крокодилов Нила, и тёплое небо Индии с её пагодами и свет-лопёрыми павлинами, и Восток с его пальмами и священными развалинами. И всё это не было лишено дара слова...» [3, с. 34].
Складывается впечатление, что Фёдор Глинка в своей поэтической реконструкции ангальтовской эпохи в кадетском корпусе опирался не только на рассказы брата и очевидцев, но и складывающуюся в период его учёбы активную мифологизацию этой эпохи и самого Ангальта1. Не случайно он называет графа «каким-то существом, как будто нарочно созданным для воспитания юношества», а науку - «некой стихией», со всех сторон окружающей воспитанника, который «плавал в учении и сам того не замечая» [3, с. 35].
Но вот Ф.Н. Глинка убирает магический кристалл поэзии, сквозь который он бросает взгляд на прошлое, и на смену ангальтовскому мифу приходят печальные подробности «другого времени» и «других обычаев», соответствующих уже его пребыванию в стенах корпуса. Глинка, по его свидетельству, застал здесь уже только «обломки прежнего быта корпуса». «Болтливую стену» старательно забелили мелом, рекреационные залы освободили от столов и пульпетов с разложенными на них книгами и чертежами. Федор Глинка еще застал в этих залах несколько мраморных бюстов, но «эти Сократы, Платоны и Кесари жалко взглядывали с отломленными носами, без ушей». И люди, населявшие корпус, уже тоже были совсем другими. Ещё тогда рассказывали «о силе и росте прежних кадетов», которые воспринимались уже «какими-то допотопными исполинами». Нынешнее же племя кадетов «было всё мелкое». Правда, в этом мемуарист не видит ничего удивительного - время пребывания воспитанников в кадетском корпусе сократилось с пятнадцати-двадцати лет до пятилетия [3, с. 36].
Между тем, пребывание Фёдора Глинки в стенах Первого кадетского корпуса, как и в случае с Сергеем Глинкой, сыграло важную роль в становлении его личности. Уже один из первых прижизненных анонимных биографов Фёдора Глинки связал его глубокую религиозность, отразившуюся в пристрастии писателя к сочинительству произведений духовного содержания, с его учебой в корпусе: «Тогдашний преподаватель Закона Божия в корпусе, отец Михаил, впоследствии митрополит С.-Петербургский, имел такое сильное и могучее влияние на своих слушателей, что кадеты того выпуска, к которому принадлежал Ф. Н. Глинка, при выходе из корпуса дали друг другу клятву быть людьми честными и служить Царю верой и правдой. - Это влияние знаменитого иерарха, в высшей степени, развило в Ф.Н. Глинке религиозное чувство, проявлявшееся впоследствии стихотворениями духовного содержания» [14, с. 2].
1 Это не мешает ему в «прозаической» части своего рассказа о кадетском корпусе критически оценивать «Ангальтову систему воспитания», превратившую корпус в «какую-то нравственную оранжерею» с «искусственным климатом», обрекавшую воспитанников в течение почти двух десятилетий на жизнь анахоретов «вне всякого сообщения с деятельностию, страстями и нравами нынешнего мира». Подобный подход, по глубокому убеждению Фёдора Глинки, делал выпускников кадетского корпуса неподготовленными к «огромной рабочей камере общественного быта». Он пишет, что хотя корпус «подарил отечеству много полезных людей», многие из них, «неблагоприятствуе-мые случаем и обстоятельствами, затерялись на путях жизни и погасли в уединённых приютах сельских.» [3, с. 37, 38].
Сам Фёдор Николаевич в своих воспоминаниях с особым благоговением пишет о том незабываемом впечатлении и последующем влиянии, которое оказал на его ещё не окрепшую душу отец Михаил. Эта памятная встреча состоялась у Глинки в последнем, выпускном классе, когда наука, по его признанию, уже «мало шла на ум», так как все учебные курсы к тому времени были завершены. Степень воздействия уже первого поучения отца Михаила была столь велика, что Глинка запомнил и день появления в его жизни этого «высокопросвещённого мужа» (утро субботы), и суть его речи («он черпал свои доводы из природы, опыта и наук, чтоб говорить об одной - и, может быть, важнейшей - о науке жизни...»), и его внешность (спустя сорок пять лет Глинка подробно воссоздает портретную характеристику отца Михаила, словно видит его перед глазами), и тот эффект, который возымела его речь на его слушателей. «Его слушали, слушали и заслушались. - Давно прозвонил колокольчик; в галереи пронёсся рокот барабана, возвещавшего окончание класса. Никто не вставал с места. Вошёл офицер, чтоб вызвать кадет, остановился и слушал...» [3, с. 41, 42].
Степень нравственного и педагогического воздействия отца Михаила на кадетов была столь высока, что в течение нескольких месяцев их поведение коренным образом изменилось. Поучения отца Михаила, придавшие высокий интерес к традиционным лекциям катехизатора, развили в воспитанниках склонность к беседам о назначении человека и его обязанностях. «Между многими добрыми предложениями насчет будущего своего поведения в свете, - пишет Глинка, - сделано обещание: "не кривить никогда душою: говорить всегда правду"» [3, с. 42]. Этому обету Фёдор Николаевич Глинка следовал всегда.
Выводы. Итак, Первый кадетский корпус сыграл огромную роль в формировании личностных качеств братьев Сергея и Фёдора Глинок. Их «отчизнолюбие» вкупе с личной честностью и искренностью во многом закладывалось и укреплялось в стенах этого учебного заведения. Богатейшая библиотека, педагогические идеи Бецкого, нашедшие свою практическую реализацию в воспитально-образовательной деятельности Ф.Е. Ангаль-та, лекции-поучения отца Михаила, имевшего, кроме духовного, ещё и филологическое образование, - все это наполняло молодых людей, вступающих во взрослую жизнь, стремлением к «деятельному благотворению», которому они всегда оставались верными.
Литература
1. Глинка С.Н. Записки (с 1776 по 1796). Режим доступа: http://az.lib.ru/g/ glinka_s_n/text_1895_zapiski-1776-1796.shtml (дата обращения: 30.09.2019).
2. Глинка Ф.Н. Мои воспоминания о графе Михаиле Андреевиче Милорадови-че // Московитянин. 1841. Ч. 2. № 4. С. 372-384.
3. Глинка Ф.Н. Взгляд на прошедшее. Первый кадетский корпус. Милорадо-вич // Московитянин. 1846. № 2. С. 33-45.
4. Глинка Ф. Избранное / подг. текстов, примеч. и послеслов. В.Г. Базанова. Петрозаводск: Государственное издательство Карело-Финской ССР, 1949. 489 с.
5. Гуковский Г.А. Сумароков и его литературно-общественное окружение // История русской литературы: в 10 т. / АН СССР. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941-1956. Т. III: Литература XVIII века. Ч. 1. 1941. С. 349-420.
6. Жизневский А.К. Фёдор Николаевич Глинка 1880 г. 11 февр. Тверь: Типография Губернского правления, 1890. 31 с.
7. Кадетские корпуса (военные гимназии) // Российский государственный военно-исторический архив. Путеводитель: в 4 т. М. РОССПЭН, 2008. Т. 3. С. 208-213.
8. Киселева Л.Н. С.Н. Глинка и кадетский корпус (из истории «сентиментального воспитания» в России) // Там же. 1982. Вып. 604. С. 48-64.
9. Крылов И.О. Кадетские корпуса // Отечественная история. История России с древнейших времен до 1917 г.: энциклопедия: в 5 т. М.: БРЭ, 1996. Т. 2. С. 434-436.
10. Лупарева Н.Н. «Отечестволюбец»: Общественно-политическая деятельность и взгляды Сергея Николаевича Глинки. Воронеж: Новый взгляд, 2012. 215 с.
11. Майков П.М. Иван Иванович Бецкой: опыт его биографии. Типография Т-ва Общественная Польза, 1904. 478 с.
12. Максимов Е. «Вот мчится тройка удалая.». Исторический портрет офицера и поэта Фёдора Глинки // Русь. № 3. С. 163-173.
13. Приказчикова Е.Е. Культурные мифы и утопии в мемуарно-эпистолярной литературе Русского Просвещения: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Екатеринбург, 2010. 50 с.
14. Ф.Н. Глинка (без автора) // Русский художественный листок / изд. В. Тимм. 1858. 1 марта (№ 7). С. 2-3.
References
1. Glinka S.N. Notes (from 1776 to 1796). Mode of access: http://az.lib.ru/g/ glinka_s_n/text_1895_zapiski-1776-1796.shtml (date accessed: 30.09.2019).
2. Glinka F.N. My memories of count Mikhail Andreyevich Miloradovich // Moskov-ityanin. 1841. Part 2. No. 4, p. 372-384 (in Russian).
3. Glinka F.N. View of the Past. The First cadet corps. Miloradovich // Moskovitya-nin. 1846. No. 2, p. 33-45 (in Russian).
4. Glinka F. Selected / preparation of texts, notes and afterword by V.G. Bazanov. Petrozavodsk: state publishing house of the Karelo-Finnish SSR, 1949. 489 p.
5. Gukovsky G.A. Sumarokov and his literary and social environment // History of Russian literature: in 10 vols. / USSR Academy of Sciences. M.; L.: Publishing house of the USSR, 1941-1956. Vol. III: Literature of the XVIII century. Part 1. 1941, p. 349-420.
6. Zhiznevsky A.K. Fedor Nikolaevich Glinka 1880. 11 Feb.: Tver: Printing house of the Provincial board, 1890. 31 p.
7. Cadet corps (military gymnasiums) // Russian state military-historical archive. Guide: in 4 t. M.: ROSSPEN, 2008, Vol. 3, p. 208-213.
8. Kiseleva L.N. S.N. Glinka and the cadet corps (from the history of "sentimental education" in Russia) // Ibid. 1982, Vol. 604, p. 48-64.
9. Krylov I.O. The Cadet corps // National history. History of Russia from ancient times to 1917: encyclopedia: in 5 t. M.: GRE, 1996, Vol. 2, pp. 434-436.
10. Lupareva N.N. "Otechestvennye": Public-political activity and views of Sergei Nikolaevich Glinka. Voronezh: Novy Vzglyad, 2012. 215 p.
11. Maikov P.M. Ivan Ivanovich Betskoy: the experience of his biography. Partnership «Public Benefit» printing house, 1904. 478 p.
12. Maksimov E. "That's racing triple daring...". Historical portrait of officer and poet Fedor Glinka // Russia. No. 3, p. 163-173.
13. Prikazchikova E.E. Cultural myths and utopias in the memoir-epistolary literature of the Russian Enlightenment: abstract of dissertation Dr. of Philology. Ekaterinburg, 2010. 50 p.
14. F.N. Glinka (without the author) // Russian Art Leaf / Ed. V. Timm. 1858. March 1 (No. 7). P. 2-3.
