CC BY
35
А.Н. ГРЕБЁНКИН (Орел)
ТРАНСФОРМАЦИЯ СОЦИОКУЛЬТУРНОГО ПРОСТРАНСТВА КАДЕТСКИХ КОРПУСОВ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В КОНЦЕ XVIII -1-й половине XIX в.
Анализируется трансформация социокультурного пространства кадетских корпусов Российской империи в конце XVIII- перв. пол. XIX в.
Автор приходит к выводу, что итогом замены либеральной модели управления военным образованием, основанной на идеях Просвещения, на репрессивно-авторитарную стали разрушение образовательного пространства вследствие грубости нравов воспитанников и ухудшение качества преподавательского состава.
Ключевые слова: кадетский корпус, социокультурное пространство, правительственная политика, преподаватели, перелом, репрессии.
Вторая треть XVIII в. - это время появления привилегированных военных учебных заведений для дворян - Сухопутного шляхетного корпуса и Артиллерийского и инженерного шляхетского корпусов, положивших начало системе отечественного военного образования. Организованный в соответствии с педагогическими идеями И.И. Бецкого, Сухопутный шляхетский корпус стал, по словам Екатерины II, «рассадником великих людей». Наивысшая точка его расцвета пришлась на 1787 - 1794 гг., когда во главе корпуса стоял генерал Ф.Е. Ангальт, дальний родственник Екатерины II, долгое время пользовавшийся ее покровительством. Руководство Артиллерийского и Инженерного шляхетского корпуса, директором которого с 1783 г. был П.И. Ме-лиссино, придерживалось схожей политики, направленной на развитие личности каждого отдельного воспитанника. Знаменитая «говорящая стена» в саду Сухопутного корпуса, свободный доступ к книгам, просвещенные и гуманные наставники, отсутствие телесных наказаний - все это способствовало формированию самостоятельного мышления, интеллектуальному развитию кадетов, выработке у них понятий
о гражданском долге, обязанностях дворянина перед Отечеством. Из стен корпусов выходили блестяще образованные, высоконравственные люди, полные благих намерений и горевшие желанием воплотить их в жизнь.
Однако педагогическая система Бецкого и Ангальта, направленная на воспитание «новой породы» людей, очень быстро стала давать серьезные сбои, тем более опасные, что жертвами их оказались не благородные барышни-смолянки, а офицеры, которым предстояли походы и сражения. Ангальт, содействуя развитию кадет в духе идей Просвещения, «перегнул палку». Директор сознательно превратил военное учебное заведение в некое подобие пансиона для благородных девиц, полностью изолировав кадетов от окружающего мира, чрезмерно холя и лелея их. Ангальт не раз говорил своим воспитанникам: «Мне кажется, мои милые дети, что в этом саду, в наших рекреационных залах, в наших дортуарах и классах мы окружены, как оболочкой приятными и полезными средствами для нашего развлечения, для наших занятий и нашего образования».
Роковую ошибку быстро осознали современники. Так, на негативные последствия реализации идей Просвещения в стенах военного учебного заведения указывал С.Р. Воронцов: «Стремление быть универсальным и знать все приводит к тому, что не знают ничего... Офицеры, выходившие из нашего старого кадетского корпуса, были хорошие военные и только, воспитанные же Бецким играли комедии, писали стихи, знали, словом, все, кроме того, что должен знать офицер». По словам выпускника Сухопутного шляхетного корпуса Ф.Н. Глинки, «метода Ангальта превращала корпус в какую-то нравственную оранжерею... Вынося из своего уединения избыток чувствительности, доброты, часто простодушной до забавного, и романтическую наклонность к мечтам, они [кадеты -А./7.], несмотря на всю роскошь своего воспитания, долго не могли сделаться деловыми, годными работниками...» [1: 37 - 38].
После смерти Ангальта его преемники сочли своим долгом отказаться от традиции «оранжерейного» воспитания. Новый директор корпуса, М.И. Кутузов, при вступлении в должность так обрисовал кадетам
© Гребенкин А.Н., 2009
свои педагогические принципы: «Граф Ангальт обращался с вами, как с детьми, а я буду обходиться с вами, как с солдатами» (цит. по: [4: 138]).
Однако настоящий перелом в правительственной политике по отношению к системе военного образования, во многом определивший новый социокультурный облик военных учебных заведений, произошел в начале XIX в. Его последствия нельзя назвать удачными: одна крайность сменилась другой. Вместо того чтобы, сохранив благожелательную атмосферу, способствовавшую умственному развитию кадетов, приблизить образование к жизни и отказаться от их изоляции от окружающей действительности, решено было покончить с образованием. Именно образованность, а не оторванность воспитанников от мира, находившегося за стенами корпуса, была объявлена главным злом, с которым необходимо бороться. Тем самым военному образованию был причинен колоссальный вред: «умствовать» и «рассуждать» отныне запрещалось, а кадеты и их наставники на долгие годы обратились в простых статистов, марионеток, всецело зависевших от воли высокого начальства и не имевших права на собственное мнение.
Смена принципов руководства, действительно необходимая, на деле обернулась простым возвратом к жесточайшим репрессиям Петровских времен. Либеральную модель руководства, многое отдававшую на усмотрение непосредственных руководителей военно-учебных заведений, вытеснила репрессивно-авторитарная система, сочетавшаяся с детальной регламентацией внешнего и внутреннего уклада корпусной жизни.
В 1800 г. Императорский Сухопутный шляхетский кадетский корпус был переименован в Первый кадетский. Тем самым было продекларировано его превращение из «Рыцарской академии» в узкопрофильное училище, готовившее офицеров для войск.
Новым требованиям отвечало и новое руководство корпуса. В том же 1800 г. директором Первого кадетского корпуса стал Ф.-М. Клингер. Это был известный писатель, давший своей пьесой «Sturm und Drang» название литературному направлению «штюрмеров», и близкий друг Гете. В России Клингер, однако, зарекомендовал себя далеко не с лучшей стороны. «Будучи хорошо образованным человеком, он, по воспоминаниям большинства современников,
все же не снискал любви воспитанников, так как совсем не интересовался педагогикой и не любил детей» [13: 75]. От идеального офицера, по его мнению, требуются владение иностранными языками, некоторые начальные знания, отличная строевая выправка и безукоризненная дисциплина.
Широкая образованность для офицера была нежелательным качеством не только в глазах Клингера, но и в глазах Александра I. Занятия науками сменились строевыми упражнениями, а телесные наказания стали явлением обыкновенным. Один из бывших питомцев Ангальта А.Н. Соков-нин в 20-е годы XIX в. отдал своих детей в корпус и признался: «ужаснулся той перемене, какую я нашел теперь. Куда девалась вежливость, благородное обращение! У нас наказание розгами было вещию редкой, а тут каждый офицер дерет, когда ему вздумается. Стыд наказания пропал, - разницы между кадетом и солдатом не стало. Невежество, необразованность так ли было в наше время?..» (цит. по: [7: 160]).
Кадеты «клингеровской формации» отличались не только невежеством, но и свирепой, первобытной дикостью. «Во всяком случае, можно считать, что Клингер - если не основал, то усилил... грубость в кадетских нравах... », - писал В.М. Жемчужников [6: 641]. Окрик и розга в сочетании со строгой изоляцией воспитанников от окружающего мира породили протест против существующих порядков, выражавшийся в своеобразной форме кадетского нигилизма - «закальстве». Вот портрет типичного «закала»: «Куртка и брюки запачканные, а иной раз и разорванные, крючки на воротнике и несколько пуговиц на борту не застегнуты, сапоги не чищенные, волосы взъерошенные, руки исцарапанные с грязными ногтями, кулаки сжатые, физиономия мрачная, а иной раз и подбитая». «Закалы» дерзили учителям и офицерам, издевались над младшими воспитанниками, устраивали корпусные «бунты» и «балаганы». Начальство боролось с ними с помощью розг, но результат был прямо противоположный ожидаемому: увенчанная нимбом мученичества традиция «закальства» лишь крепла, чему способствовали все новые и новые витки репрессий.
Кульминацией репрессивной политики, эпохой ее торжества стало Николаевское время, когда главным директором кадетских корпусов стал ханжа и обскурант генерал-адъютант Н.И. Демидов, сократив-
ший преподавание наук до минимума. На возражения директора Первого кадетского корпуса, либерального и просвещенного М.С. Перского, Демидов отвечал: «Помилуйте, пустое! Вот я ничему не учен и книжек не читаю, а извольте видеть - служу честно и аксельбант ношу!» [5: 268].
Подобных же взглядов придерживался и сам Николай I. Когда при осмотре одного из кадетских корпусов ему представили талантливого воспитанника, император заявил: «“Мне таких не нужно; без него есть кому думать... мне нужны вот какие!” - с этими словами он берет за руку и выдвигает из толпы дюжего малого, огромный кус мяса, без всякой жизни и мысли в лице и последнего по успехам» [14: 113].
Разрушив образовательное пространство кадетских корпусов Екатерининской эпохи, реформаторы Александровской и Николаевской эпох нанесли жестокий удар и по преподавательскому составу. Знаковым явлением стало изгнание из Сухопутного корпуса при Павле I французских наставников - так называемых «аббатов». Они были заменены строевыми офицерами, знавшими лишь одно средство воздействия на воспитанников - розги. А скудное жалованье, которое в первой половине XIX в. выплачивалось штатским педагогам, отнюдь не способствовало приходу в корпуса профессоров. Способные учителя ушли, их место заняли случайные люди.
Тяжелое материальное положение учителей, их низкий социальный статус не позволяли им завоевать авторитет в глазах воспитанников. Часто наставники будущих офицеров приходили на занятия бедно одетыми, в поношенной одежде и стоптанных сапогах. Бывший воспитанник Второго кадетского корпуса, обучавшийся в нем в 1822 - 1832 гг., вспоминал: «... был у нас учитель немецкого языка, Грн, вероятно, человек очень бедный, ибо приходил в класс одетый крайне неопрятно: иногда с разорванными локтями, а иногда в сапогах, из которых выглядывали пальцы... Были и такие учителя, которые собирали с кадет дань медными пуговицами, говоря, что это годится на самовар, или булками, которые, нимало не конфузясь, увязывали в платки» [2: 150 - 151]. В Военно-сиротском доме «учитель арифметики Иноземский... постоянно старался разжалобить кадет своей бедностью, и кадеты собирали ему сальные огарки и куски хлеба» [7: 122 -123]. От нужды не были застрахованы даже
заслуженные преподаватели. Профессор Иванов, в течение 18 лет преподававший в Первом кадетском корпусе, отдав шинель в починку, вынужден был ходить в 30-градусный мороз в одном сюртуке.
В таких условиях военные учебные заведения оказались наводнены разного рода случайными людьми, не обладавшими специальными познаниями и не имевшими ни малейшей склонности к преподавательской деятельности. В Московском кадетском корпусе в начале 1830-х годов преподавателями были корпусные офицеры; «ученость их была весьма сомнительна, почему и выезжали они больше на щелчках, да на толчках. Поверки познаниям и учительским способностям их тогда никакой не было, а потому попасть в преподаватели было очень легко - была бы только охота» [9: 373 - 374]. Некий «капитан Ф-р 1-й, человек бездарный во всех отношениях, читал русскую грамматику слово в слово по учебнику и даже не помышлял о расширении собственного умственного кругозора» [11: 153].
Как сообщал в 1834 г. член Совета о военно-учебных заведениях И.М. Фовиц-кий, учителя в своей массе - «такая посредственность, что строгим требованиям звания [учителя] не удовлетворяют»; «если в корпусе появятся два-три хороших преподавателя, их обычно переманивают на лучшие места. Московский корпус «не может иметь даже посредственных учителей». В провинции же, по словам генерала Сиверса, вообще «невозможно находить хороших учителей» [10: 156].
Статус учителей в корпусах оставался неопределенным вплоть до 1836 г., когда они были приравнены к государственным чиновникам. Кроме того, по Положению 1836 г., желающие преподавать в корпусах должны были пройти предварительные испытания. Конкурс в военно-учебное заведение состоял в том, что каждый из соискателей вакантных мест давал пробную лекцию в присутствии инспектора классов, одного или двух старших учителей по тому же предмету этого же военно-учебного заведения и профессора высшего учебного заведения.
Лишь эта мера возымела действие: в 1840-е гг. и особенно в предреформенное время среди корпусных учителей было немало лиц с университетским образованием. Однако на репрессивной системе это почти не отразилось, и розги, и «закалы»
по-прежнему оставались неотъемлемыми атрибутами кадетских корпусов.
Подводя итоги, следует сказать, что итогом правительственной политики в социокультурном пространстве российских кадетских корпусов была радикальная трансформация последнего. Излишне тепличная атмосфера Сухопутного шляхетского корпуса, призванного воспитывать образованных и самостоятельно мыслящих офицеров, была заменена системой ограничительных и репрессивных мер, регламентировавшей каждый шаг воспитанников. Просвещенность уступила место муштре; «рассадник великих людей» был превращен в казарму. Розги не усмирили, а лишь озлобили кадетов, мстивших за унижения офицерам. Положение преподавателей в то время также было тяжелым. Профессора покинули стены кадетских корпусов, и преподавательские должности замещались случайными людьми, не имеющими ни малейших способностей к педагогической профессии. Хотя к началу 1850-х гг. кризис с преподавательским составом был преодолен, руководству корпусов стало ясно: долгие годы палочной дисциплины породили у воспитанников столь глубокую ненависть к преподавателям и образованию, что кадетские корпуса практически перестали наделять будущих офицеров необходимыми для службы знаниями. Именно поэтому Д. А. Милютин решился на радикальный шаг: в ходе предпринятых им реформ кадетские корпуса были реорганизованы в военные гимназии, в которых шагистика и муштра уступили место наукам, а грубость нравов была ликвидирована.
Литература
1. Взгляд на прошедшее. Первый кадетский корпус. Волынь и дальнейшие сношения мои с Милорадовичем. Ф. Глинка. (Отрывок 3-й) // Москвитянин. 1846. Ч.1. №2. С. 372 - 384.
2. Воспоминания бывшего воспитанника 2-го кадетского корпуса // Военный сборник. 1861. №7. С. 141 - 164.
3. Второе ПСЗ. Т. XI. 9712.
4. Глинка С.Н. Записки / С.Н. Глинка. М.: Захаров, 2004. 464 с.
5. Данченко В.Г., Калашников Г.В. Кадетский корпус. Школа русской военной элиты. М.: ЗАО «Центрполиграф», 2007. 463 с.
6. Записки В.М. Жемчужникова. Из посмертных бумаг // Вестник Европы. 1899. №2. С. 634 -664.
7. Из давних воспоминаний, статья В.В. Селиванова // Русский архив. 1869. №6. С. 153 - 174.
8. Кадетский быт двадцатых - тридцатых годов. 1826 - 1834 гг. (отрывок из воспоминаний генерал-лейтенанта В.Д. Кренке) // Исторический вестник. 1882. № 4. С. 110 - 126.
9. Корсаков А.Н. Воспоминания московского кадета // Русский архив. 1882. №1. С. 358 -376.
10. Кочаков Б.М. Педагогические кадры военно-учебных заведений в царской России // Труды Высшего военно-педагогического института им. М.И. Калинина. Л., 1947. Т.2. С. 154 - 189.
11.Краткий отчет о положении и ходе Военно-учебных заведений в двадцатипятилетнее царствование Императора Николая. Спб., 1850.
12.Миклашевский А.М. Дворянский полк в 40-х гг. // Русская старина. 1891. №1. С. 111 - 125.
13.Михайлов А. Жизнь под барабан // Родина. 2003. №1. С. 71 - 78.
14. Соловьев С.М. Записки Сергея Михайловича Соловьева. Пг., 1915. 174 с.
Transformation of the social and cultural space in the cadet corps of the Russian Empire at the end of the XVIII - the first half of the XIX century
There is analyzed the transformation of the social and cultural space in the cadet corps of the Russian Empire at the end of the XVIII - the first half of the XIX century. The author makes a conclusion that the result of the changing the liberal military education model based on the Enlightenment ideas to the repression and authoritative one was the destruction of the education space after the students’ rudeness and worsening of the teaching staff.
Key words: cadet corps, social and cultural space, government policy, teacher, change, repressions.
