Научная статья на тему 'Значение и природа творческого созерцания в философии искусства И. А. Ильина'

Значение и природа творческого созерцания в философии искусства И. А. Ильина Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

CC BY-NC-ND
308
35
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
Ключевые слова
И.А. ИЛЬИН / I.A. ILYIN / ИСКУССТВО / ART / ДУХОВНОСТЬ / SPIRITUALITY / ТВОРЧЕСКОЕ СОЗЕРЦАНИЕ / CREATIVE MEDITATION / ART SUBJECT / ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПРЕДМЕТ

Аннотация научной статьи по философии, этике, религиоведению, автор научной работы — Мурышев Кирилл Евгеньевич

В статье рассматривается философия искусства И.А. Ильина и определяется роль, которую играет в ней творческое созерцание. Раскрывается содержание понятия «художественный предмет», объективность его сущности и субъективность его восприятия. Анализируется структура творческого акта, состоящего, по Ильину, из трех частей: созерцания, воображения и воплощения. Поясняется различие между актом созерцания и воображения.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Significance and nature of creative meditation in the philosophy of art according to I.A. Ilyin

This article focuses on the philosophy of art according to I.A. Ilyin and determines the role of creative meditation in it. It is also revealed here the content of the art object concept as well as objectivity of its essence and subjectivity of its perception. The article carries out an analysis of the structure of creative act, which consists, according to Ilyin, of three parts: meditation, imagination and embodiment. Finally, the author explains the distinction between the act of meditation and imagination.

Текст научной работы на тему «Значение и природа творческого созерцания в философии искусства И. А. Ильина»

1К.Е. Мурышев

ЗНАЧЕНИЕ И ПРИРОДА ТВОРЧЕСКОГО СОЗЕРЦАНИЯ В ФИЛОСОФИИ ИСКУССТВА И.А. ИЛЬИНА

В статье рассматривается философия искусства И.А. Ильина и определяется роль, которую играет в ней творческое созерцание. Раскрывается содержание понятия «художественный предмет», объективность его сущности и субъективность его восприятия. Анализируется структура творческого акта, состоящего, по Ильину, из трех частей: созерцания, воображения и воплощения. Поясняется различие между актом созерцания и воображения.

Ключевые слова: И.А. Ильин, искусство, духовность, творческое созерцание, художественный предмет.

В связи с именем Ивана Ильина нередко вспоминают в первую очередь либо его книгу «Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека», либо книгу «О сопротивлении злу силою», написанную уже в эмиграции, и полемику вокруг нее. В эмиграции он был известен, прежде всего, как яркий общественный деятель, публицист и «идеолог белого движения», а его религиозная философия, как правило, оставалась в тени. Что до философии творчества Ильина, то научные работы по этой теме начали появляться лишь несколько лет назад1.

Идеи, которые высказывал Ильин в своих работах вне зависимости от их темы, будь то политическая публицистика или художественная критика, выводились им из одного общего основания - его собственного способа воспринимать мир, личного предметосозерцания, или, иначе говоря, духовного опыта. По мнению Ильина, в любом немеханическом, творческом труде, в частности и в философии, способность к созерцанию и духовному

© Мурышев К.Е., 2009

видению - самая существенная составляющая, делающая творчество возможным в принципе. В письме к И. Шмелеву он писал: «Философ без духовного опыта - выдумщик и комбинатор в пустоте; философ без собственного духовного опыта - попрошайка (если он честен) и карманник (если он нечестен)»2.

Именно поэтому ни один из разделов философии Ильина не может быть понят в отрыве от его религиозной философии, философии творчества и учения о созерцании. И даже не столько учения, сколько осуществления исследователем или читателем его произведений причастности к характеру свойственного ему созерцания. Как написал сам Ильин в предисловии к своей диссертации, посвященной философии Гегеля, «...историку философии задано осуществить тайну художественного перевоплощения: принять чужое предметосозерцание и усвоить его, с тем чтобы раскрыть воочию его силу и его ограниченность»3. Поэтому, если философ желает быть понятым, он должен первым делом позаботиться о том, чтобы передать читателю свой способ видения, а не только увиденное содержание. В противном случае сами его выводы могут быть неверно истолкованы и покажутся кому-то необоснованными или противоречивыми.

Осознавая все это, Ильин не занимается нагромождением силлогизмов. Он как бы берет человека за руку, подводит его к Предмету и говорит: «Смотри!» Во всех своих работах, чему бы они ни были посвящены, он призывает в первую очередь к тому, чтобы воспитывать в себе этот внутренний акт, способность воспринимать очевидное. Об этом говорят сами заглавия книг Ильина: «Путь к очевидности», «Аксиомы религиозного опыта» и т. д.

Неудивительно, что учение о созерцании легло в основу и его философии искусства. В основе истинного искусства, по мнению Ильина, лежит акт творческого созерцания художественного предмета, в процессе которого художник воспринимает некое объективное содержание, которым затем делится с другими людьми, про-рекая его через свое произведение.

«Художественным предметом» следует называть то духовное содержание, которое художник почерпает из объективной сущности Бога, человека и мира с тем, чтобы облечь его в верные образы и воплотить в точной эстетической материи. По составу и содержанию «художественный предмет» объективен; по увидению, облечению и воплощению он субъективен субъективностью творящего поэта; но раз во-ображенный и во-площен-ный, он как бы входит символически в образы и в материю созданного произведения, насыщает их и объективно присутствует в них, хотя уже иною, так сказать, осубъективленною объективностью4.

В свете вышеизложенного становится возможным разговор о том, насколько то или иное произведение искусства объективно хорошо или плохо. Критерием художественности служит степень достоверности, с которой художник передает в своем произведении художественный предмет. «Осубъективленность» объективности, с которой присутствует в произведении художественный предмет, делает невозможным формализацию критерия художественности: его применение возможно лишь там, где произведение искусства воспринимается живым человеком. Поэтому данный критерий не может быть закреплен в виде математического закона или юридической нормы. Таким образом, у человека, который всю жизнь имел дело только с математическими законами и юридическими нормами может создаться впечатление, будто этот критерий неосязаем, эфемерен и вообще надуман. Однако, если подавляющее большинство людей в состоянии, глядя на светофор, отличить красный цвет от зеленого, не измеряя длину волны приходящего излучения, то следует ожидать, что и в искусстве человек сможет самостоятельно отличить белое от черного и от серого, опираясь на «внутреннюю очевидность». Нужно только один раз в жизни показать человеку по-настоящему белое, ничем не замутненное. Это, по всей видимости, и имеет в виду Ильин, когда говорит о необходимости «воспитания вкуса»5. Эту цель он преследовал в своей философии искусства - напомнить о существовании «белого» человечеству, настолько погрязшему в серости, что по сравнению с ней даже «насыщенный черный» кажется цветом благородным.

По сути дела, субъективность творческого видения, не позволяющая ввести для художественности «единицу измерения», является не недостатком, а достоинством. Художественный предмет для всех один, но каждый в состоянии воспринять лишь его часть. Глядя на него, один никогда не увидит в точности то, что видит другой. Поэтому, делясь друг с другом своим видением, люди могут бесконечно обогащать друг друга. «Художник не только "прорекает". Ему дана власть населять человеческие души новыми художественно-духовными медитациями6 и тем обновлять их, творить в них новое бытие и новую жизнь. И эта власть есть его служение и радость»1.

В этом состоит предназначение художника. Но что именно он «узревает», созерцая предмет? Что в принципе может стать для него художественным предметом? В работе «Основы художества. О совершенном в искусстве» читаем: «В каждой вещи есть как бы сокровенное тихое пение, пение ее о ее собственном священном естестве, о том, что она есть перед лицом Божиим»8.

Здесь, утверждая присутствие божественного во всем, Ильин находится в русле святоотеческой традиции. Сходные высказывания мы находим, в частности, у Дионисия Ареопагита:

Признаками <Божественного> единства являются: происходящее по Божественном разделении безудержное наделение благами, создание новых существ, их животворение, наделение их разумом и другие дары все причиняющей Благости, в соответствии с чем - по причастиям и причаст-вующим - воспевается Непричастно Причаствуемая.

И это присуще всей вообще, объединенной и единой Божественности - то, что Она каждым из причащающихся причаствуется вся, и никто не причащается лишь какой-то Ее части. Подобно этому, все находящиеся в окружности радиусы причастны ее центру, и оттиски печати имеют много общего с ее оригиналом: оригинал присутствует в каждом из отпечатков весь и ни в одном из них лишь какой-то своей частью9.

Любой предмет - «неупиваемая чаша», бездна смысла и содержания. Аналогичные идеи высказывались в трудах св. Василия Ве-ликого10. Так их трактует В.Н. Лосский: «Мы никогда не сможем исчерпать концепциями всего содержания какого-либо существа. Всегда остается некий неопознанный "остаток", некая экзистенциальная основа, если применить этот современный термин к мышлению св. Василия, нечто ускользающее от всякого интеллектуального анализа»11. Итак, художник должен всмотреться в объект и разглядеть отпечаток Божественного в нем. Это Божественное и будет его художественным предметом.

Сказанное вовсе не означает, что в художественном произведении должно изображаться только прекрасное, изящное и радостное. Художественным предметом могут быть страдания, боль и смерть. В своей «Книге художественной критики»12 Ильин проводит четкое разграничение между мукой, как состоянием «тварным, темным и ожесточенным» и страданием - состоянием «духовным, светоносным и окрыляющим». Более того, не только страдание, очищающее и одухотворяющее значение которого было отмечено еще древними, может быть художественным предметом. По мнению Ильина, этой чести достойны даже человеческие страсти. В философии Ильина разработано целое учение об «одухотворении инстинкта»13, согласно которому страстность - это не проявление греховности человека, а некое свойство человеческого существа, могущее принимать как здоровые, так и патологические формы. Инстинкт не является греховным, если он воспитан и одухотворен. В художественном произведении может быть показан и неодухотворенный инстинкт, но важно, чтобы при этом из рассмотрения не

выпадала сама категория одухотворенности. Должно быть ясно, что следование зову инстинкта приводит к негативным последствиям не потому, что «такова жизнь», а потому, что инстинкт не облагорожен.

Одним словом, что бы художник ни изображал, красоту или безобразие, изображение это будет художественным тогда и только тогда, когда в произведении будет раскрыт их высший смысл, когда из произведения будет явно, что над всем этим есть Бог и «на все святая воля Его».

Обратимся теперь к структуре творческого акта, как его понимает Ильин. В процессе создания произведения искусства он выделяет три этапа: созерцание предмета, облечение воспринятого содержания в земные образы - во-ображение и, наконец, материальное во-площение образов. Возникновение этой триады, по всей видимости, является следствием традиционного для христианства понимания человека как совокупности духа, души и тела. Соответственно, созерцание - это духовный акт, воображение - душевный, а воплощение - телесный. Не вполне очевидное на первый взгляд отличие между процессами созерцания и воображения может быть продемонстрировано еще и следующим образом.

Творческое созерцание - это акт, в процессе которого в сознании человека возникает некое новое содержание. Итогом творческого созерцания является то, что художник осознает, что он хочет сказать. Созерцание - процесс бессознательный (или над-созна-тельный), подчас это озарение, занимающее доли секунды, поэтому сознанием он зачастую и не воспринимается как процесс, как составляющая творческого акта.

Воображение, напротив, - процесс сознательный, имеющий место тогда, когда художник уже знает, что он хочет сказать, и решает, каким образом это сделать. Разумеется, то, что «художник знает», не есть свидетельство проведения подробного самоанализа и полного рассудочного понимания тех содержаний, которые ему открылись14. «Обстояний, могущих стать художественным предметом, множество; им нет числа; и лишь немногие из них имеют название на человеческом языке»15. Но так или иначе образы возникают в сознании, и в процессе воображения задействован и разум, и даже рассудок.

Отождествление воображения и созерцания серьезно угрожает целостности творческого акта. Для примера приведем следующее рассуждение: созерцание есть воображение, следовательно, оно сознательно и в нем задействован разум, а значит, все в художественном произведении подлежит разумному объяснению. Таким образом, творчество перестает быть таинством и на этом пути воз-

никает формалистическое искусство самодовольных снобов. Или наоборот: воображение есть созерцание, следовательно, оно бессознательно, а значит, художнику достаточно талантливо воплощать поток образов, который проносится перед ним.

Такие таланты часто бывают «медиумичны» - не в спиритическом, а в творческом смысле. Это не они творят, а через них несется и проносится разнообразное, разнокачественное, случайное, чаще дурное, чем хорошее, жизненное содержание: ветер жизни или вихрь страстей вдувает в них всякую всячину, а они ее более или менее талантливо выговаривают. Такой талант есть не духовная личность и не творческий характер, а какая-то пропускная инстанция, медиум своих собственных страстей, своей эпохи, своей толпы, а иногда и просто своей житейской карьеры. <...> Именно такою безответственной «медиумичностью» объясняется судьба целого ряда русских талантливых поэтов, своевременно примкнувших к большевикам (А. Блок, С. Есенин и др.) или перешедших к ним впоследствии (А.Н. Толстой и др.)16

Однако, отстаивая значение творческого созерцания, Ильин порой делает даже чересчур смелые заявления:

Истинный художник «хочет великого» (т magnis vult) и успокаивается только тогда, когда в нем слагается уверенность, что он действительно несет и неошибочно дает подлинно-существенную предметность Бога, мира и человека. В этом смысле можно сказать, что для искусства «нет неглавного». И именно в этом смысле искусство не должно служить ничему постороннему: оно есть «самоцель», «искусство для искусства», ибо оно само по себе есть и молитва, и познание, и духовность, и добродетель, и право, и характер, и творчество, и служение11. А также: надо забывать о себе в творческом созерцании; не только о своих повседневных делах, но и о своем так называемом «мировоззрении»18.

В этой связи невольно напрашивается аналогия с высказываниями христианского мыслителя II в. Климента Александрийского о созерцательном познании Бога: «И я дерзну сказать, что тот, кто занимается гнозисом ради самой божественной науки, ее не постигнет, если он думает о своем спасении. <...> Если бы гностику19 предложили выбор между познанием Бога и вечным спасением, предполагая, что это вещи различные (по сути же дела они совершенно тождественны), он безо всякого колебания выберет Богопо-знание»20.

Что касается этого портрета гностика, то он, как пишет В.Н. Лосский, не списан с натуры, так как не отражает типа кон-

кретного святого. Это литературная фикция, где Климент облачает в христианский наряд образ того интеллектуального созерцателя, которого он нашел вне жизненного опыта Церкви. С портретом «совершенного художника» дело обстоит сложнее уже постольку, поскольку из рассуждений Ильина не следует, что он должен быть христианином. Безусловно, в своих рассуждениях Ильин опирался на некий пример - пример величайших художников-классиков. Но вопрос о соответствии этого опыта духу Православия пока остается открытым.

Ильин всегда позиционировал себя как христианского философа и при этом не считал для себя возможным вторгаться в область богословия, опасаясь впасть в еретический соблазн. Так что очень маловероятно, что он стал бы сознательно вступать в противоречие с Преданием. С другой стороны, оставлять без внимания утверждение о том, что искусство - это молитва, воспринимая его как случайную оговорку увлекшегося ритора, тоже было бы неправильно.

Конечно, говоря об искусстве как молитве, Ильин, скорее всего, не имел в виду, что оно может заменить церковную молитву и келейное правило, а подразумевал под этим что-то другое. Но что именно? Точный ответ на этот вопрос еще только предстоит найти. Так же обстоит дело и с вопросом о природе процесса «одухотворения инстинкта», о котором было сказано выше.

Примечания

7

См., напр.: Кулешова И.В. Философия творчества Ивана Ильина. Дис. ... канд. филос. наук. М., 2006.

И.А. Ильин - И.С. Шмелеву. 22.VIII.1927. Цит. по: Кулешова И.В. Указ. соч. С. 4.

Ильин И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. М.: Русская книга, 2002. С. 12.

Ильин И.А. Основы художества. О совершенном в искусстве. М.: Русская книга, 1996. С. 147-148.

«Только гений рождается с неошибающимся вкусом. Все остальные люди должны воспитывать и очищать свой вкус для того, чтобы приблизиться к художественному искусству - и в творчестве, и в восприятии, и в критической оценке» // Там же. С. 71-72.

От латинского meditatio - обдумывание, приготовление; выношенный помысл.

Ильин И.А. Основы художества. С. 60.

8 Там же. С. 144.

1

2

3

4

5

6

9 Дионисий Ареопагит. Корпус сочинений. С толкованиями преп. Максима Исповедника / Пер. с греч., вступ. ст. Г.М. Прохорова. 3-е изд., испр. СПб.: Изд-во Олега Абышко, 2008. С. 150.

10 См., например: Василий Великий. Опровержения на защитительную речь зло-честивого Евномия // Библиотека Святых Отцов и учителей Церкви НИ-КА. [Киев, 2009]. URL: http://ni-ka.com.ua/index.php?Lev=antyevnom (дата обращения: 20.02.2009).

11 Лосский В.Н. Боговидение. Минск: Изд-во Белорус. экзархата, 2007. С. 56.

12 Ильин И.А. О тьме и просветлении. Книга художественной критики. Бунин-Ремизов-Шмелев. М.: Русская книга, 1996. С. 332.

13 См., например: Ильин И.А. Путь духового обновления. М.: Эксмо, 2008. С. 160-166; Он же. Путь к очевидности. М.: Эксмо, 2008. С. 758-766.

14 Если рассудочное понимание воспринятых содержаний присутствует в полной мере, то целесообразнее создавать не произведение искусства, а философский трактат - незачем писать стихи о том, что можно сказать прозой. В противном случае художественный предмет будет не «облекаться в образы, как в свою верную ризу», но зашифровываться в них, а зритель-читатель-слушатель должен будет заниматься расшифровкой. Занятие это, может быть, увлекательное и полезное, но не совсем точно называть этот род человеческой деятельности художеством.

15 Ильин И.А. Основы художества. С. 146.

16 Ильин И.А. Художник и художественность. М.: Русская книга, 1996. С. 343-344.

17 Ильин И.А. Основы художества. С. 150.

18 Там же. С. 77.

19 По терминологии Климента истинные гностики - это христиане, достигшие совершенства, предложенного всем без исключения, упражнением в созерцательной добродетели.

20 Цит. по: Лосский В.Н. Боговидение. С. 38.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.