CC BY
251
УДК 171
Мелешко Е.Д. (ТГПУ им. Л.Н. Толстого) Назаров В.Н. (ТГПУ им. Л.Н. Толстого) Тел.: (4872) 35-74-37; e-mail:[email protected]
ЗЛО В РОМАНЕ Л.Н. ТОЛСТОГО «ВОСКРЕСЕНЬЕ»
Ключевые слова: Л.Н. Толстой, этика, роман «Воскресенье», грех, раскаяние, зло
Роман Л.Н.Толстого неоднозначен и в определенной степени загадочен. Может быть потому, что он был задуман как «роман de longue haleine», «роман большого дыхания», в котором сфокусированы, по мнению писателя, все «неисполненные замыслы» и который, как всякое великое произведение, наполнен различными смыслами. Каждый век и каждое поколение прочитывает эти смыслы по-своему...
В чем смысл романа «Воскресение», как он открывается для нашего современника? Ведь сюжет банален и лишен драматизма, характерного для времени Толстого, особенно для современного молодого читателя, искушенного картинами смертей, откровенного разврата, нравственных падений и обманов. Барин обманул молодую девушку, затем, по прошествии лет, увидел ее в суде, предложил ей спасение, брак, даже пошел за ней на каторгу (какой сюжет для комиксов!). Сколько таких, еще более драматических судеб эпохи российской перестройки рассказано нам с экранов телевидения и газетных полос. И как мы к ним привыкли! Ведь это судьбы других, а не нас и наших близких. Вспоминается эпитафия на могиле известного французского философа: «Кстати умирают другие. ».
И все же. почему этот вполне банальный сюжет романа так завораживает? Наверное, потому, что Толстой, как и Данте в своей гениальной «Божественной комедии», показал круги ада современной жизни, только в отличие от Данте, он рисует сошествие в ад не после смерти, а в течение всей человеческой жизни - от рождения до смерти. Этот ад, выписанный Толстым, зависит от морального выбора человека и связан с колоссальной духовной работой преодоления греха - раскаянием и самосовершенствованием. Ад.
Сошествие в ад начинается с рождения для людей определенного социального положения. Катюша Маслова, например, с рождения, как и сотни других младенцев в русских деревнях, была приговорена к голодной мучительной смерти, однако, физически была спасена сентиментальными тетушками Нехлюдова [1].
Условия жизни Масловой в доме терпимости сопоставимы с кругами ада падших грешниц [2]. Ад в романе высвечен Толстым в его описании условий осужденных: тюрьма, этапирование и т.д. Все эти условия ассоциируются с нечеловеческими мучениями и страданиями грешников-преступников, попадающих в ад. Но если условия ада (невыносимый жар, стояние в холоде,
воде, экскрементах и т.д.) [3] - наказание и связаны с божественной карой, то в представлении Нехлюдова эти невыносимые условия жизни [4], повлекшие многочисленные мучительные смерти этапированных каторжан, создаются государственными людьми, представителями судебных и надзирательных органов, которые «если не были губернаторами, смотрителями, офицерами, двадцать раз подумали бы о том, можно ли отправлять людей в такую жару, двадцать раз дорогой остановились бы <...> свели бы несчастье, выказали бы сострадание». Однако виновных в убийстве нет: «И что ужаснее всего, что убили, и никто не знает, кто его убил. А убили. Никто не виноват, а люди убиты и убиты все-таки этими самыми не виноватыми в их смертях людьми» [5].
Ад «Воскресения» - это нравственный хаос, в котором все поставлено с ног на голову, рожденные жить - умирают, невиновные подвергаются мучительным пыткам и неправедному суду, родных людей разлучают, виновным воздается прощение, а наказание - дьявольски искажено идеей нравственного и духовного «исправления» преступников на каторге, в тюрьме. Такова «перевернутая» реальность жизни, ее абсурдность и нравственная выхолощенность, выписана Толстым с необыкновенно художественной и психологической правдой...
Так что же такое ад современной жизни романа «Воскресение», тот ад, в котором живут все люди, независимо от социального положения? Ад -порождение зла, зла, которое очевидно, как зло социальное. Однако, зла, как это не парадоксально звучит, по мнению, Толстого, не существует, оно иллюзорно...
Грех.
Зло в понимании Л.Н. Толстого имеет двойственный парадоксальный смысл. «Мы называем злом все то, - пишет Толстой во вводном, ключевом изречении к разделу «Зло» в «Пути жизни», - что нарушает благо нашей телесной жизни. А между тем вся жизнь наша есть только постепенное освобождение души от того, что составляет благо тела. И потому для того, кто понимает жизнь такою, какая она действительно есть, нет зла» (курсив наш -Е.М., В.Н.) [6]. Эту мысль Толстой приводит в еще более парадоксальной и лаконичной форме: «То, что мы считаем для себя злом, есть большею частью не понятое еще нами добро» [7].
Таким образом, позиция Л.Н. Толстого в определении зла двойственна и противоречива: с одной стороны, зло реально не существует, это - иллюзия, с другой, - зло есть «непонятое добро», следовательно, зло для Толстого эфемерно, иллюзорно и в то же время реально. В этом смысле (реальности зла) Толстой ориентируется на христианское понимание зла [8].
Толстой выделяет различные виды зла, и, в целом, опыт восприятия и переживания зла оказался смещенным в область зла социального, прежде всего собственности и власти, которые мыслитель рассматривает в качестве моральных пороков личности и общества: греха тунеядства и праздности, греха корыстолюбия и богатства, греха властолюбия, соблазна неравенства и соблазна насилия.
Совокупность грехов, согласно учению Толстого, - зло, в его онтологическом и этическом смыслах. Зло конкретизируется в понятии греха. В узком же смысле грех понимается как «потворство телесным похотям»; соблазн - как «ложное представление человека о своем отношении к миру», а суеверие -как «принятое на веру ложное учение» [9]. Соотношение между грехами, соблазнами и суевериями [10] Толстой сформулировал следующим образом: «От тела - грехи, от мнения людей - соблазны, от недоверия к своему разуму -суеверия» [11].
Следовательно, существующее зло есть то, что создано самим человеком. Зло не онтологично по своей природе, оно персонифицировано непосредственно в грехах, то есть в поступках и что более важно, в мыслях, которые мотивируют поступки. В романе «Воскресение» Толстой высвечивает этапы развития греха: зарождение - развитие - искоренение, показывает их внутреннюю и внешнюю мотивацию: трансформацию греха в социальное зло, сложное переплетение родовых, социальных, семейных личных грехов, которые искажают судьбы, изменяют души, уничтожают и совершенствуют человека.
Нехлюдов всю свою сознательную жизнь прожил, ориентируясь на иллюзию добра, доверяясь «общественному суеверию жизни», основанного на привычках и правилах повседневности людей его круга. Будучи молодым юношей, он считал «своим настоящим я духовное существо», поэтому мир представлялся ему божественной тайной, природа, женщина - поэтической загадкой. Именно в это время возникает первое чисто чувство к Катюше. Однако перемена, которая произошла с ним, превратила поэтического чистого юношу в «развращенного эгоиста, любящего только свое наслаждение». Это произошло вследствие того, что Нехлюдов «перестал верить себе и стал верить другим. Перестал же он верить себе, а стал верить другим <...>, потому, что жить, веря себе, было очень трудно: веря себе всякий вопрос надо решать не пользу своего животного я, ищущего легких радостей, а, почти всегда, против него; веря же другим, решать нечего было, все уже было решено, и решено всегда против духовного в пользу животного я. Мало того, веря себе, он всегда подвергался осуждению других, - веря другим, он получал одобрение людей, окружающих его» [12]. Это состояние жизни определяется в романе как «хроническое сумашествие эгоизма», именно оно мотивирует поступки и мысли героя, которые препятствуют любви и, как следствие, противоречат нравственности.
Толстой показывает, как, казалось бы, простая банальная интрижка с горничной, перерастает в масштабное предательство не только близкого и любимого когда-то человека, но и в предательство самого себя; ведь и Нехлюдов, и Катюша Маслова после рокового сближения и гибели их общего ребенка, смерть которого в определенном смысле символична, потеряли свое духовное достоинство: то поэтическое, светлое и чистое, что составляло квинтэссенцию души. Эта душевная особенность высвечивается в любви: «В любви между мужчиной и женщиной бывает всегда одна минута, когда любовь эта доходит до своего зенита, когда нет в ней ничего сознательного
рассудочного и нет ничего чувственного. Такой минутой была для Нехлюдова эта ночь светлого Христова воскресения. Когда он вспоминал Катюшу, то из всех положений, в которых он видел ее, эта минута застилала все другие. Черная, гладкая, блестящая головка, белое платье со складками, девственно охватывающее ее грудь и невысокую грудь, и этот румянец, и эти нежные чуть-чуть от бессонной ночи косящие глянцевитые черные глаза, и на всем существе ее две главные черты: чистота девственности любви (курсив наш - Е.М., В.Н.) не только к нему, - он знал это - но любви ко всем и ко всему, не только хорошему, что только есть в мире, - к тому нищему, с которым она поцеловалась. Он знал, что в ней была эта любовь, потому что он в себе в эту ночь и в это утро сознавал ее, и сознавал, что в этой любви он сливался с нею в одно» [13].
Соборность и религиозность этого чувства подчеркивают низость греха, обусловленного «животным чувством», которое «выпроставшись из-за прежнего чувства хорошей любви к ней, овладело им и царило одно, ничего другое не признавая» [14]. Сила этого религиозного чувства такова, что даже после десяти лет забвения этого случая с Масловой роковая встреча в суде «требовала от него признания своей бессердечности, жестокости, подлости, давших ему возможность спокойно жить эти десять лет с таким грехом на совести» [15].
Грех (предательство любви), обусловленный животной страстью, развивает такие пороки как гордость, эгоизм, себялюбие, бессердечность, жестокость, черствость, пошлость и др. Эта схема соотношения греха и порока очевидна в романе, когда герой, «исполненный чувства некоторого самодовольства достигнутой цели», «в состоянии сумашествия эгоизма <...> думал только о себе - о том осудят ли его и насколько, если узнают о том, как он с ней поступил, а не о том, что она испытывает и что с ней будет». Или когда совал ей за пазуху деньги, «не потому что ей эти деньги нужны, а потому, что так всегда делают, и его бы считали нечестным человеком, если бы он, воспользовавшись ею, не заплатил бы за это» [16].
Грех, совершенный Нехлюдовым отразился на судьбе Масловой, бросив ее на самое дно жизни, обезличив и умертвив в ней, прежде всего, доверие к людям [17]. Греховный поступок, таким образом, вовлекает в свою дьявольскую орбиту все большее количество безнравственных поступков, мотивов, людей, формируя в своей совокупности коллективное зло, которое сосредотачивается в судебных учреждениях, тюрьмах и каторгах. На страницах романа «Воскресение» - судьбы людей, убийц, воров, политзаключенных, которые по тем или иным причинам попадают в тюремное «колесо сансары», делая свой моральный выбор. В этом плане роман «Воскресения» представляет собой масштабное историческое и культурное полотно нравов, проект, раскрывающий смысл «большого дыхания».
Рост души. Раскаяние.
Социальное зло в романе «Воскресение» впечатляет не только своей масштабностью, но и тем, что, казалось бы, оно распространено повсюду, и главное, - зло торжествует своей непреодолимостью и кажущейся
справедливостью. Человеческие грехи как «атомы» зла, по мысли Толстого, тем страшны, что они проникают в повседневную жизнь, составляя ткань повседневности. Значит ли это, что зло непреодолимо? И возможно ли искоренение греха?
В своем последнем произведении «Путь жизни» Толстой считает, что в этой жизни человек не может освободиться от грехов, что он может быть только более или менее грешен, но безгрешным не может быть никогда. Однако в самом сознании своей греховности, мобилизующим человека на борьбу с собственными пороками и скрывается тот момент «благодати» и «спасения свыше», которые характеризуют истинно христианский путь преодоления зла.
В романе «Воскресение» преодоление греха связано понятиями роста души, раскаяния, умоперемены, самосовершенствования. Раскаяние первая ступень роста души. Рост души в романе представлен как постепенное осознание последствий совершенного греха. Первый импульс - мучительное воспоминание, которое рождает нравственное потрясение и страх общественного порицания [18].
Нехлюдов в суде с ужасом узнает в подсудимой девушку, воспитанницу-горничную, «в которую он в одно время был влюблен, именно влюблен, а потом в каком-то безумном чаду соблазнил и бросил, и о которой никогда не вспоминал, потому что воспоминание это было слишком мучительно, слишком явно обличало его и показывало, что он, столь гордый своей порядочностью, не только непорядочно, но прямо подло поступил с этой женщиной» [19]. Раскаяние Нехлюдова связано с глубочайшим эмоциональным и нравственным потрясением, хотя внешне «по усвоенной привычке, положив ногу на ногу и небрежно играя своим pince-nez , в самоуверенной позе сидел на своем втором стуле первого ряда», однако, внутренняя работа души продолжалась и давала почувствовать «всю жестокость, подлость, низость не только этого своего поступка, но и всей своей праздной, развратной, жестокой и самодовольной жизни, и та страшная завеса, которая каким-то чудом все это время, все эти двенадцать лет скрывала от него и это преступление, и всю его последующую жизнь, уже колебалась, и он урывками уже заглядывал за нее» [20]. Нравственное потрясение как начало осознания греха приводит к Богу, молитвенное обращение к Богу нашего героя означало, что «Бог, живший в нем, проснулся в его сознании», поэтому «он почувствовал себя им и почувствовал не только свободу, бодрость и радость жизни, но почувствовал все могущество добра (курсив наш - Е.М., В.Н.). Все, все самое лучшее, что только мог сделать человек, он чувствовал себя теперь способным сделать это» [21]. С ощущением божественного присутствия связано и с чувство любви ко всем людям: «Удивительное дело: с тех пор как Нехлюдов понял, что дурен и противен сам себе, с тех пор другие перестали быть противны ему; напротив, он чувствовал к Аграфене Петровне и к Корнею ласковое и уважительное чувство. Ему хотелось покаяться и перед Корнеем...» [22]. Таким образом, Бог идентичен любви, которая распространяется на всех людей, а грех -препятствие любви и Богу. Открытие Нехлюдовым жестокой и абсурдной реальности, в которой он находился, вызывает ужас и это экзистенциальное
чувство «ужасания» сопряжено с удивлением «как он мог не видеть этого прежде, как могли другие не видеть этого» [23].
С другой стороны, абсурдность бытия и, главное, - осознание этой абсурдности являются мощной мотивацией не только к поступку, но и к изменению образа жизни. Нехлюдов понимает необходимость этих перемен: «прежде Нехлюдов играл своим чувством любования на самого себя, на свое раскаяние, теперь ему было просто страшно. Бросить ее - он чувствовал это -теперь он не мог, а между тем не мог себе представить, что выйдет из его отношения к ней» [24].
Характерно и то, что в романе рост души связывается с определенными чувствами. Для Нехлюдова - это чувства, как мы это показали выше, ужаса, страха, удивления. Маслова ощущает боль, которую она пытается погасить прежними привычками - выпивкой, курением: «Она в первую минуту вспомнила смутно о том новом, чудном мире чувств и мыслей, который открыт был ей прелестным юношей, любившем ее и любимым ею, и потом об его непонятной жестокости и целом ряде унижений, страданий, которые последовали за этим волшебным счастьем и вытекали из него. И ей сделалось больно» [25]. Боль рождает в Масловой желание отомстить или использовать Нехлюдова, и, одновременно боль - знак пробуждающегося достоинства личности, именно болезненный рост души дает ей право отвергнуть предложение Нехлюдова, почувствовать тщеславный лоск его раскаяния: «Я каторжная, а ты князь, - вскрикнула она, вся преображенная гневом, вырывая у него руку. - Ты мной хочешь спастись, - продолжала она, торопясь высказать все, что поднялось в ее душе. - Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! - закричала она, энергическим движением вскочив на ноги» [26].
Отношение к Нехлюдову постепенно меняется, по мере того, как меняется и он сам, его поступки не только по отношению к ней, Масловой, но и по отношению к каторжным, политическим, которым Нехлюдов бескорыстно помогает.
Радость совершенная - радость преодоления зла.
Это понятие является центральным в религиозно-нравственном учении Толстого и вершиной нравственного пафоса романа. Умоперемена, произошедшая в Нехлюдове и Масловой проявляется не только внутренне, но и во внешнем виде Масловой, образе жизни и мыслей Нехлюдова. «После двух месяцев похода по этапу происшедшая в ней перемена проявилась и в ее наружности. Она похудела, загорела, как будто постарела; на висках и около рта обозначились морщинки, волосы она не распускала, а повязывала голову платком, и ни в одежде, ни в прическе, ни в обращеньи не было уже прежних признаков кокетства. И эта происшедшая и происходившая в ней перемена не переставая вызывала в Нехлюдове особенно радостное чувство» [27].
Само понятие и состояние «радости преодоления зла», как нам кажется, лучше всего передают противоречивость толстовского понимания природы зла. Зло выступает здесь и как самостоятельная, реальная сила, которую
необходимо побороть и преодолеть, и как иллюзия, разрушение которой и создает ощущение радости и свободы. Ибо абсолютная, «совершенная радость» возможна только в случае ощущения абсолютного преодоления злой силы, полного освобождения от нее, что достигается только в результате радикального искоренения зла как иллюзии. И вместе с тем радость приобретает высший смысл, если речь идет о преодолении реальной, предметной силы зла. Грех рассматривается Толстым как препятствие, мешающее проявлению любви. Значение данного препятствия Толстой склонен оценивать весьма позитивно, усматривая в нем динамический момент самосовершенствования и самоспасения. Таким образом, грехи как препятствия, мешающие проявлению любви, самоценны не только в силу того, что процесс их преодоления доставляет «совершенную радость», но также и в силу того, что без грехов невозможно познание высшей истины, которая одна может помочь человеку реально отвратиться от зла и всецело стать на сторону добра. Речь здесь, конечно, идет не о пассивном состоянии греховности, но активном осознании своих грехов, ведущем к «умоперемене». Толстой выделяет различные виды зла, и, в целом, опыт восприятия и переживания зла оказался смещенным в область зла социального, прежде всего собственности и власти, которые мыслитель рассматривает в качестве моральных пороков личности и общества: греха тунеядства и праздности, греха корыстолюбия и богатства, греха властолюбия, соблазна неравенства и соблазна насилия.
Круговорот греха: бесполезность раскаяния
Предполагало ли полное очищение от греха любострастия женитьбу Нехлюдова на Екатерине Масловой? Толстой не отвечает прямо на этот вопрос, но гипотетическая логика развития сюжета однозначно говорит о том, что тяжелейшие испытания Нехлюдова по очищению от греха пропали даром. Понимая, что Маслова, уходя с Симонсоном, приносит себя в жертву, освобождая Нехлюдова, и вместе с тем продолжая страдать, потому что не перестает любить его, он не в силах признаться себе в этом. «Нехлюдов вдруг почувствовал страшную усталость». При этом, как подчеркивает Толстой, он устал не от бессонной ночи, не от волнения, не от путешествия в Сибирь, но «страшно устал от всей жизни». У Нехлюдова не хватает силы воли довести до конца дело раскаяния, дело очищения от собственного конкретного греха. Вместо этого приехав в гостиницу, он открывает Евангелие и переключается на «общее дело» избавления от абстрактного зла. «Так вот оно, дело моей жизни», - думает он. - Только кончилось одно, началось другое». Но это -обманная мысль, то, что Толстой называет суеверием - «ложной наукой». Дело раскаяния не кончилось, ибо любовь Масловой так и не была скреплена семейными узами, и, следовательно, оказалась незащищенной от новых соблазнов. Значит, и «другое дело» (борьба со всеобщим злом) не могло начаться. Толстой интуитивно прочувствовал это в возможном виртуальном развитии сюжета. В июле 1904 г., предполагая продолжить роман и написать «деревенского Нехлюдова», Толстой записывает в Дневнике: «Захотелось написать 2-ю часть Нехлюдова. Его работа, усталость, просыпающееся барство,
соблазн женский, падение, ошибка.» [28]. Для Нехлюдова все как бы
возвращается на круги своя.
Примечания
1. «Старая барышня сделала выговор и за сливки, и за то, что пустили родившую женщину в скотную, и хотела уже уходить, как, увидав ребеночка, умилилась над ним и вызвалась быть его крестной матерью. Она окрестила девочку, а потом, жалея свою крестницу, давала ей молока и денег матери, и девочка осталась жива. Старые барышни так и называли ее «спасенной»». (Толстой Л.Н. Воскресение. Повести. Рассказы. М., 1976. С. 24. (Библиотека всемирной литературы; сер. 2, т. 116)).
2. «Утром и днем тяжелый сон после оргии ночи. В третьем, четвертом часу усталое вставанье с грязной постели, зельтерская вода с перепоя, кофе, ленивое шлянье по комнатам в пеньюарах, кофтах, халатах,, смотренье из-за занавесок в окно, вялые перебранки с друг другом <...>, потом выход в разукрашенную, ярко освещенную залу, приезд гостей, музыка, танцы, конфеты, вино, куренье и прелюбодеяния с молодыми, средними, полудетьми и разрушающимися стариками, холостыми, женатыми, купцами, приказчиками, армянами, евреями, татарами, богатыми, бедными, здоровыми, больными, трезвыми, грубыми, нежными, военными, штатскими, студентами, гимназистами - всех возможных сословий, возрастов и характеров. И крики, и шумы, и драки, и музыка с вечера и до рассвета. И только утром освобождение и тяжелый сон. И так каждый день, всю неделю» (Там же. С. 28).
3. «Из дверей камер и в коридоре слышались храп, стоны и сонный говор. Везде виднелись сплошные кучки человеческих фигур, укрытых халатами, <...> Зараженный воздух помещения политических казался чистым в сравнении с вонючей духотой, которая была здесь. Коптящая лампа, казалось, виднелась как бы сквозь туман, и дышать было трудно. Для того, чтобы пройти по коридору, не наступив и не зацепив ногою кого-нибудь из спящих, надо было высматривать вперед пустое место для следующего шага. Три человека, очевидно не нашедшие места в коридоре, расположились в сенях, под самой вонючей и текущей по швам кадкой-парашей. Один из этих людей был дурачок - старичок, которого Нехлюдов часто видал на пароходах. Другой был мальчик лет десяти; он лежал между двумя арестантами и, подложив руку под щеку, спал на ноге одного из них» (Там же. С. 379).
4. «Жара еще усиливалась. Стены и камни точно дышали жарким воздухом. Ноги казалось, обжигались о горячую мостовую, и Нехлюдов почувствовал что-то вроде обжога, когда он голой рукой дотронулся до лакированного крыла пролетки» (Там же. С. 312).
5. Там же. С. 326.
6. Толстой Л.Н. Путь жизни / сост., коммент. А.Н. Николюкина; [подготовка текста, вступит. статья А.Н. Николюкина]. М.: Высшая школа, 1993. С. 358.
7. Там же. С. 363.
8. Контекст евангельской заповеди позволяет предположить, что зло не просто реально, оно суперреально. «Дьявольская» реальность зла узурпирует все права сущего быть онтологически значимым. Христос заповедует не противиться человеческой силой этому дьявольскому онтологизму зла, противопоставив ему духовную сверхсущую реальность кротости, терпения и милосердия.
9. Толстой Л.Н. Путь жизни / сост., коммент. А.Н. Николюкина; [подготовка текста, вступит. статья А.Н. Николюкина]. М.: Высшая школа, 1993. С. 71.
10. Из шести «родовых» грехов (похоти, праздности, корысти, властолюбия, блуда, опьянения) Толстой выводит соответствующие им пороки, или «последствия грехов». Так, грех властолюбия влечет за собой лесть, коварство, тщеславие, обман, ненависть, насилие и т.д. Наряду с грехами Толстой выделяет также пять соблазнов: 1) соблазн личный, или соблазн приготовления; 2) соблазн семейный, или соблазн продолжения рода; 3) соблазн дела, или соблазн пользы; 4) соблазн товарищества, или соблазн верности и 5) соблазн государственный, или соблазн общего блага. В заключение Толстой рассматривает пять видов суеверия, или «обманов веры»: 1) перетолкование истины (ложная наука); 2) вера в чудесное; 3) установление посредничества между человеком и Богом; 4) воздействие на внешние чувства человека и 5) внушение ложной веры детям.
11. Там же. С. 77.
12. Толстой Л.Н. Воскресение. Повести. Рассказы. М.: Худ. лит., 1976. С. 61. (Библиотека всемирной литературы; сер. 2, т. 116)).
13. Там же. С. 69.
14. Там же. С. 72.
15. Там же. С. 76.
16. Там же. С. 75.
17. Нехлюдов в разговоре с Катюшей после несправедливого приговора почувствовал, что она «мертвая женщина». Однако, «мертвой» духовно она стала после встречи с Нехлюдовым на вокзале, в поезде, когда «измученная, мокрая и грязная, она вернулась домой, и с этого дня в ней начался тот душевный переворот, вследствие которого она стала тем, что она была теперь. С этой страшной ночи она перестала верить в добро (курсив - наш Е.М., В.Н.) Она прежде сама верила в добро и в то, что люди верят в него, но с этой ночи убедилась, что никто не верит в это, все говорят про бога и добро, - все это делают для того, чтобы обманывать людей <...> Все люди, с которыми она сходилась - женщины - старались через нее добыть денег, мужчины, начиная со старого станового и до тюремных надзирателей, - смотрели на нее как на предмет удовольствия. И ни для кого ничего не было другого на свете как только удовольствие, именно удовольствие. <...> все жили для себя, для своего удовольствия, и
все слова о боге и добре были обман. Если же когда поднимались вопросы о том. Зачем на свете все устроено так дурно, что все делают друг другу зло и все страдают, надо было не думать об этом (курсив наш - Е.М., В.Н.). Станет скучно - покурила или выпила. Или, что лучше всего, полюбилась с мужчиной, и пройдет» (Там же. С. 136).
18. «Страх перед позором, которым он покрыл себя, если бы все здесь, в зале суда, узнали бы его поступок, заглушал происходящую в нем внутреннюю работу. Страх этот первое время был сильнее всего» (Там же. С. 85).
19. Там же. С. 47.
20. Там же. С. 87.
21. Там же. С. 110.
22. Там же. С. 123.
23. Там же. С. 128.
24. Там же. С. 166.
25. Там же. С. 149.
26. Там же. С. 165.
27. Там же. С. 346.
28. Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений. В 90 т. / гл. ред. Н. С. Родионов. М.: Гос. изд-во худ. лит., 1928-1959. Т. 55. С. 66.
Meleshko E.D., Nazarov V.N.
EVIL IN THE NOVEL L.N. TOLSTOY'S ""SUNDAY" Keywords: L.N. Tolstoy, ethics, novel "Sunday", sin, repentance, evil
