CC BY
28
обломовской жизни возводится в некий абсолют: ведь Захар, «человек из народа», искренне «убеждён, что они с барином дело делают и живут нормально, как должно, и что иначе жить не следует» [5, с.81]. Альтернативой городской активности становится житьё по привычке, «как деды жили» [5, с.78]. С другой стороны, создающаяся героем и автором парадигма отчуждения - город/реальная жизнь, родовая деревня/греза о ней - увлекает в мир мечты, заменяющей жизнь, и задаёт интравертивное движение читателя в сферы будущего «золотого сна» о былых баснословных временах и пространствах: в Деревню как идиллию [см. 9].
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Кантор В. «Долгий навык ко сну» (Размышления о романе И.А. Гончарова «Обломов») // Кантор В. В поисках личности: Опыт русской классики. - М., 1994.
2. Ляпушкина Е. Русская идиллия XIX века и роман И.А. Гончарова «Обломов». - СПб., 1996.
3. Нечаенко Д. Сон, заветных исполненный знаков. - М., 1991.
4. Краснощекова Е. Гончаров. Мир творчества. - СПб., 1997.
5. Гончаров И. Собр. соч. В 8 т. Т. 4. - М., 1952.
6. Бахтин М. Литературно-критические статьи. - М., 1986.
7. Нойманн Э. Происхождение и история сознания. - М., 1998.
8. Ранк О. Рождение героя. - М., 1997.
9. Большакова А. Ю. Что такое Обломовка? (Роман И. А. Гончарова в полемическом контексте) // Вестник УлГТУ. - 2015. - №4. - С. 15-18.
Большакова Алла Юрьевна, литературовед, критик, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института мировой литературы им. А.М. Горького (ИМЛИ РАН). Член СЖ СССР (1985), СП РФ (1997). Сопредседатель Международного открытого научного сообщества «Русская словесность: духовно-культурные контексты».
Поступила 22.04.2016 г.
УДК 821.161.1.09 В. С. ФЁДОРОВ
ЖУРНАЛИСТСКО-ПИСАТЕЛЬСКАЯ ПРАКТИКА В. В. РОЗАНОВА: СТАТЬЯ «В БЕЗЫСХОДНОЙ ПЕЧАЛИ» В СВЕТЕ ЕГО РЕЛИГИОЗНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ
Посвящена анализу публицистической статьи-письма В. В. Розанова в контексте религиозных взглядов писателя. Автор рассматривает проблемы взаимосвязи науки веры и науки в русле представлений отечественной литературно-философской и богословской мысли и конца XIX- начала XX в.
Ключевые слова: журнальная публицистика В. Розанова, русская религиозная философия, вера и наука, христианская традиция.
«Литература была бы суха, холодна, черства, если бы она являла собою продукт мозговой деятельности некоторого количества лиц, именуемых «писателями», и не связывалась с жизнью тысяч и миллионов людей, - притом с жизнью дорогой, интимной, нужной. Жизнь
© Фёдоров В. С., 2016
всех - это та «мать сыра-земля», прижимаясь к которой встаёт всегда с помолодевшими силами Антей-литература /.../. «Не о хлебе е д и н о м жив бывает человек»/./, литература вправе связать себя не только с материальными нуждами текущих дней, с этими «торговыми и железнодорожными новостями», грозящими убытком или обещающими богатство, но и с жизнью души, сердца/./. Есть
страдание души, невыносимейшее всякого физического страдания: вправе ли литература заняться таковым/.../. Вправе ли с таким страданием обратиться частный человек к писателю/./. И может ли писатель удовлетворить такую просьбу?/./ Можно ли написать /.../ о горе смерти и связанном с ним /.../ религиозном мраке. Но ведь на религиозные темы в о о б щ е пишутся же статьи. /.../ на это отвечают, и тоже печатно. Почему «вообще» можно, «в частности» - нельзя? «В частности» всё наливается кровью, «частность» - начало всего живого. «Частность» и есть та «земля», к которой нужно прижиматься, -дабы не овоздушиться, испариться и даже исчезнуть в схемах отвлечённости». Так начал исключительно важную для себя и читателей небольшую преамбулу В. В. Розанов к статье «В безысходной печали», опубликованной в «Новом времени» 3 ноября 1911 года.
Статья посвящена ответу В. Розанова на горестное письмо к нему одного корреспондента - матери, потерявшей своего сына, и обратившейся к писателю с просьбой помочь ей в её тяжёлом душевном, духовном и нравственном положении. Вместе с тем статья высветила и сакраментальные взгляды самого Розанова, связанные с его мировоззрением, верой и религией, в какой-то степени поставив его в положение психотерапевта и духовного врачевателя.
Привёдем в извлечении само письмо, об-ращённое к Розанову, слова которого он не решился ни переделывать, ни изменять.
«Недавно я пережила большое горе -смерть молодого сына, прекрасного, полного жизни и счастья, - пишет в своём письме женщина. - Смерть эта произвела во мне полное крушение всего, чем жила до 60 лет. Потеряла веру в Бога, и в душе теперь мрак, пустота, могила. Чувствую, что схожу с ума, мечусь и ищу спасения. Говела, приобщалась Св. Тайн, слушала слово утешения духовных лиц, но осталась как каменная. Принялась читать философские и теософские книги, но пока безрезультатно, вот уже полгода. Ничто меня не может вновь у в е р и т ь, утешить, хотя бы с м я г ч и т ь, р а с т о п и т ь моё сердце. Оно застыло, очерствело, озлобилось. Мне тяжко и страшно с таким душевным состоянием умереть. /./ Сомнения, конечно, и раньше были, в наш век как им не быть! Тем более, что я всегда много читала. Вот недавно прочла «Эволюция материи и
эволюция сил» Лебона. В восторге от этих книг. Преклоняюсь перед открытиями науки. Читая некоторые страницы, - прямо дух захватывало! Думала: до чего ещё дойдёт наука! /./ Итак, сомнения были, не могли не быть. Но, несмотря на это, вместе с
3 т и м во мне жила вера в Бога, доброго Бога, Отца Бога, Живого Бога, Бога наших детских лет. Как объяснить такое противоречие? Которого (Бога) горячо любила и Который, думала я, и меня любит, слушает и охраняет. По-моему вера такая только и должна быть. Она должна ж и т ь в душе человека непроизвольно, бессознательно /./. А р а с с у д о ч -н а я вера - что же это за вера?! И о т в л е-
4 ё н н ы й Бог - что же это за Бог?! Эфир, о котором говорит Лебон, какие-то вихри, энергия, но не Бог! И уж лучше сразу это себе сказать и поставить на всём, что было мило и дорого, чем жила до сих пор, - поставить на всём этом крест, з а с т ы т ь и ничего не ждать. Да! Но это страшно тяжело! /./ молча смотрю на свои с детства любимые и чтимые иконы, к которым подхожу, по привычке всей жизни, ежедневно. Стою в церкви, но н и ч е г о нет в душе, молчит она /./. Придёт ли, вернётся ли прежнее? Скажите, ради Бога! /./ Скажите мне мнение ваше, на чём вы сами успокоились? Я поняла, что вы религиозный человек, я поняла, что вы глубоко преклоняетесь перед личностью Христа. Научите меня этому, научите понять Его и Евангелие. Я никогда в п о л н е ни Его, ни Евангелия не понимала. Личность И. Христа высока, трогательна, я Его всегда горячо любила и глубоко ж а л е л а. Но мне всегда казалось мраком то, что Его окружало, и Он не мог разогнать этого мрака воскликнув на кресте: «Боже Мой! Боже Мой! Зачем Ты меня оставил». Слова эти прямо разрывают душу. И все мы, несчастные люди, эти слова с ним повторяем /./. Я потеряла и сына моего, и Бога моего и не знаю, кого больше оплакиваю. Повторяю, что люблю и жалею Его, но н е м о г у п он я т ь, чем Он (Христос, - В.Ф.) выше других многих великих, являвшихся людям» [1, с. 295-296].
Таково краткое содержание письма-мольбы, обращённого к В. Розанову. Как же отвечает на все эти непростые вопрошания Розанов? Прежде всего он начинает эмоционально говорить от себя: «Ну это — б е з у м и е, -
да вот э т и м о д н и м и в ы ш е, что воскликнул: «Боже, почто Ты Меня о с т а в и л» - что пришлось о с е б е повторить несчастной матери, что повторим в подобной потере м ы в с е, со временем. И чему нас никто ещё не научил, ни Орфей, ни Пифагор, ни Сократ, ни Будда. О них всех упоминается дальше в письме. — Христос, - подчеркивает Розанов, - в н е к а т е г о р и й, вне с р а вн е н и й ч е л о в е ч е с к и х; и также Евангелие» [1, с. 296].
Однако что же писатель решается сказать несчастной женщине, в чём видит он выход из её почти безысходного положения. Первое, чем пытается утешить Розанов свою корреспондентку, это мысль о том, что «на миру и смерть красна», что если всем несчастным мысленно объединиться, то и горе пережить будет легче, а место для такого объединения есть, это - церковь. «Но вот что нужно сказать, - даёт свой совет Розанов, - /./ уж «эфиры»-то и Лебон никак не помогут в этом, но если мы, все люди /./ возьмём друг друга за руки, и так все цепью, и так все - с предками, т а к и м и ж е н е с ч а с т-н ы м и, и вплоть далее до креста, с рыдавшею там Богоматерью тоже о смерти Детища и Бога, - то чуть-чуть нам «в цепи» этой станет легче. А «цепь» эта - церковь. И вне её - нет утешения» [1, с. 297]. Конечно, считать церковь «боевой» цепью несчастных против невзгод и страданий это оригинальный поворот мысли. Всё-таки церковь - это прежде всего дом Божий на Земле, мистическое тело Христово, место Спасителя и Утешителя. А вот слова Розанова о том, что «люди только в печали и приближаются к совершенству», вполне убедительны. Хотя, конечно, люди приближаются к Богу по-разному, не только в печали, но и через харизму, через подлинную (т. е. бескорыстную) Любовь, через Страх Божий, а некоторые и через познание - путём духовного разумения.
Второй совет, который предлагает женщине Розанов, это, по сути дела, напоминание мысли о первородном грехе. «Согрешил -умер! - констатирует Розанов. - Вот этого никакой Лебон не скажет, как он ни кружись в своих «вихрях». Все эти «вихри»-то без души . Силы природы, такие «всемогущие», на самом деле «всемогущи» к смерти, к го-
рю, к разрушению, а не к жизни, не к воскресенью. Ничего не «воскреснет», сколько ни вертись. /./ На «погосте», - заключает Розанов, - все-таки лучше /./» [1, с. 297].
«Смерти, - продолжает Розанов, - никто не избег. Даже Бог. Вот и Он, с Его мукой. «Зачем оставил Меня» /./ И Он всё принял и всё перенёс. Но это всё отразилось невероятными последствиями на человечестве, которому стало легче умирать, припоминая муки Богородицы перед крестом /./ Христианские скорби, - все, - имеют какой-то корешок самоисцеления /./. В них содержится, как маленький лучик, обещание какого-то б е с п е ч а л ь н о г о б ы т и я, нового и земле вовсе не причастного» [1, с. 298].
И наконец, последний совет, который даёт Розанов, это просто поплакать: «Выплачешься, и легче станет».
Как видим советы, данные Розановым, вполне ожидаемы и традиционны, и на языке К. Леонтьева выглядят вполне «розовыми» [2]. Может быть, для женщины менее требовательной, менее интеллектуальной, более эмоциональной они бы и подошли, но не в этом случае. Мысль о том, что сами по себе «христианские скорби» способны исцелять, не кажется вполне убедительной. Исцеляет, скорее, мысль о последующем Воскресении, Вознесении, о Вечности и Бессмертии, о будущей встречи с частью самого себя Там, с тем, кто здесь, на земле был тебе так близок и дорог. Как здесь не вспомнить сакраментальные слова С. С. Аверинцева: «.для меня, каков я есмь, вопрос о пережитом и переживаемом мною опыте отношения к моим покойным родителям, к моей жене, к моим детям - слишком неразрывно связан с иным вопросом - почему, собственно, я верю в Бога? Этот опыт для меня - пожалуй, наиболее веское доказательство бытия Божия» [3, с.796].
Перед нами тип женщины образованной, умной, много знающей, воспитанной в духе христианской морали, и говорить с ней необходимо на её языке, сначала разумной веры, а затем и верующего разума.
Прежде всего здесь надо вспомнить о том, в какой мере и как христианин может приблизиться к познанию Божества.
Митрополит Сергий (Страгородский, 18671944), будущий (с 1943 года) Патриарх
Московский и всея Руси сказал в своё время по этому поводу замечательные слова: «Верная евангельскому слову: «Бога никто не видел никогда» (Ин. 1,18), Церковь не требовала «Покажи нам Отца» (14,18), чтобы познать Его нашим земным познанием. Слава Божия в том, что Он есть «Бог неизречён, невидим, непостижим» (евхаристическая молитва Литургии св. Иоанна Златоуста). Откровение о небесном Отце нельзя низводить на уровень обычной любознательности, тем паче бесцеремонно переправлять его, мешая пшеницу с плевелами (Иер. 23, 28-29). Для верующего — это святыня, к которой приблизиться можно только «иззув сапоги» (Иех. 3,5) [4, с. 21-22].
«Человек, - продолжает арх. Сергий, -убеждён, что только в Боге его спасение, но пусть он сам протянет руку, чтобы взять помогающую ему десницу Божию. Иначе он только при одном убеждении и останется. Недостаточно понимать, хотя бы и искренно, жизни по Закону Божию, необходимо и на самом деле её начать» [4, с. 63].
Путь от разумной веры к верующему разуму не прост, но возможен. Недоумение вопрошающей женщины исходило из того, что, по её словам, она «горячо любила» Бога, а он покинул её. Но ведь известно, что настоящая любовь бескорыстна, и кто действительно любит Бога, тот не будет требовать того, чтобы Бог любил его. Обращение в тяжкие минуты горя и страдания к Небу и звёздам вполне законно и понятно. Мысль о Вечности и о Боге всегда кажется человеку большей, чем мысль о земле.
Очень трезво и мудро по вопросу о зависимости вечного от представления о планетах и звёздах как живых организмах ещё в 1842 году высказался А. И. Герцен. «Часто говорят,
- записывает он в своём дневнике, - земной шар, как индивидуум, имеющий органическое развитие, имел /./ временные начала и, следовательно, будет иметь конец /./, а с ним и человечество. Словом, судьба планеты -судьба индивидуального /./. Но этим, если хотят /./ доказать личность бога или бессмертие души, не много возьмут /./ вечность,
- заключает Герцен, - не в числе лет от рождения до да (бесконечности, - В. Ф.), а в развитии в себе божественного духа, не имеющего зависимости от времени» [5, с. 42-43].
Если Герцен и Розанов подходят к вопросу религии и науки с позиции верующего разума, то ученик Антония Храповицкого епископ Василий (Родзянко, 1915-1999) размышляет об этом как богослов и историк церкви.
В своей книге «Теория распада вселенной и вера отцов» (М., 1996) еп. Василий, критически разбирая исследование астрофизика Хо-кинга, утверждающего, что «научная мысль, законы природы, логические следствия, будучи объективными, не оставляют места для Бога, тем более, что он сам установил эту закономерность», даёт на это следующий двоякий ответ.
«Нужен Христос, Который есть Премудрость Божья, который есть Слово, Логос. Но тот же Христос, - говорит владыко, - выражаясь по апостолу Павлу в своей духовной нищете «опустошил себя», /./ от той самой премудрости, носителем которой он является. Парадокс? Это наш главный христианский парадокс спасителен для людей и является сутью христианства. Православная богословская мысль, - продолжает архиерей, - идёт двумя путями: с одной стороны, это катафа-тическое , что означает по-гречески положительное, богословие, а с другой - апофатиче-ское, то есть отрицательное. О каком отрицании идёт речь? Об отрицании нашего собственного разума, который не может понять всё до конца ввиду своей ограниченности. /./ Это и есть суть апофатического богословия, основоположником которого был в значительной степени Дионисий Ареопагит /./. Он был одним из немногих язычников, которые сразу поверили в учение, проповедуемое апостолом Павлом. Апостол Павел начал со слов: проходя и осматривая ваши святыни, я увидел жертвенник, на котором было написано «Неведомому Богу». «Тот, которого вы, не ведая, чтите, я проповедую вам..» Это и есть основоположение апофатического богословия. Бог неведом, мы не знаем Его, но мы верим в Него. Внутренним нашим сознанием, внутренней любовью мы с ним» [6].
Важнейшим вопросом религии остаётся вопрос о бессмертии, о неуничтожимости и присутствии живой сущности бытия во всех своих ипостасях. Вопрос этот мучил многих мыслителей, и в том числе В. С. Соловьёва, защитника Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского от
критики К. Н. Леонтьева, считавшего последних «новыми», «розовыми» христианамих [см.: 7]. В сентябре 1896 года В. С. Соловьёв пишет стихотворение «На поезде утром», по-свящённое В. П. Гайдебурову, в котором есть следующие любопытные строчки: «С призраком дыханья паровоз докучный /Мчится и грохочет мёртвыми громами, /А душа природы с маскою беззвучной /В неподвижном блеске замерла над нами. /Тяжкому разрыву нет конца ужели? /Или есть победа над враждою мнимой, /И сойдутся явно в благодатной цели /Двигатель бездушный с жизнью недвижимой» [8, с. 161]. Вопрос о движении и покое, жизни и смерти, дольным и горним, божественным и земным прошёл через всю жизнь и всё духовное творчество В. Соловьёва. В одном из стихотворений, написанным в ранней молодости, будущий философ констатировал: «Хоть мы навек незримыми цепями /Прикованы к нездешним берегам, /Но и в цепях должны свершить мы сами /Тот круг, что боги очертили нам» [8, с. 61]. Через двенадцать лет в стихотворении конца 1887 года «Бедный друг! Истомил тебя путь» В. Соловьёв, возвращаясь к этой вечной проблеме, вновь утверждает: «Смерть и Время царят на земле, - /Ты владыками их не зови; /Всё, кружась, исчезает во мгле, /Неподвижно лишь солнце любви» [8, с. 94].
Как же решал этот вечный и парадоксально заострённый вопрос сам Владимир Соловьёв, вопрос о том, что движение - это смерть, а неподвижность, внешняя мертвенность это - подлинная жизнь и «солнце любви»? Ответ на это и будет во многом тем сакраментальным советом, который должен был бы дать, но не дал В. В. Розанов своему необычному, алчущему духовной мудрости и опечаленному вселенским горем корреспонденту.
«Только собственная слепота и глухота, -считает В. Соловьев, - заставляют людей отрицать внутреннюю жизнь природы» [9, с. 120]. Можно добавить, что не только природы, но и космоса, всей окружающей нас вселенной. Здесь сразу вспоминаются знаменитые тютчевские строчки: «Не то, что мните вы, природа. /Не слепок, не бездушный лик - /В ней есть душа, в ней есть свобода, /В ней есть любовь, в ней есть язык. /./ /Они не
видят и не слышат, /Живут в сем мире, как впотьмах, /Для них и солнцы, знать, не дышат, /И жизни нет в морских волнах» [10, с. 81].
Кто же здесь прав, задаёт вопрос В. Соловьёв, «есть жизнь и душа в природе, или нет? Или, может быть существуют две истины: одна для поэзии, а другая - для науки?» [9, с. 120]. Однако наука, считает Соловьев, здесь ни при чём, и она не должна отвечать за те ложные выводы, которые делаются из её достоверных данных. «Наука, - утверждает В. С. Соловьёв, - никогда не доказывала - да и по существу дела и не может доказывать, что мир есть т о л ь к о механизм, что природа есть т о л ь к о мёртвое вещество. Различные науки исследуют природу по ч а с т я м и находят между этими частями механическую связь; но такой естественной науки, которая исследовала бы вселенную в её единстве и целости, вовсе не существует, а логика, обязательная для наук, не позволяет от анализа частей /./ делать окончательное заключение о всеобщем характере или смысле целого. Ведь и в теле живого человека все его части и частицы связаны между собою механически, - это не мешает ему, однако, быть одушевлённым существом. Никто не решится утверждать, - продолжает В. Соловьёв, что механическое устройство и действие скелета, сосудистой, мускульной и нервной систем, изучаемое точными науками - анатомией и физиологией, - исчерпывает собою весь истинный смысл человеческого существа и существования; напротив, каждый согласится, что весь этот механизм координированных частей имеет смысл только как орудие или средство выражения и осуществления внутренней жизни или души человека. Точно также и механизм всей природы есть только слаженная совокупность для проявления и развития всемирной жизни» [9, с. 120-121].
В. Розанов, рецензируя книгу английского исследователя А. Г. Табрума «Религиозные верования современных учёных» (М., 1912), в которой более ста учёных: химиков, физиков, геологов, физиологов, зоологов, анатомов, патологов, ботаников, антропологов, психологов, математиков, астрономов, ориенталистов, филологов и т. д. высказываются по вопросам
науки и веры, со свойственной ему цепкостью глаза, и не без внутренней иронии, обратил своё внимание на несуразное предисловие переводчиков книги, пытающихся убедить читателей, что наука не отрицает религии, что высшие авторитеты естествознания не находили в Библии и Евангелии ничего противоречащего тому, что они знают о мире. «Тут, - полемизируя с переводчиками книги, пишет В. Розанов, - можно сказать «гм. гм.» при воспоминании об Иисусе Навине и об его словах во время битвы: «Стой, сонце,
- и не движься луна». Но это такое великолепное противоречие, из которого мы усматриваем недостаточность науки: солнце, -подчёркивает Розанов, - д о л ж н о бы остановиться при таком восклицании, и тем хуже для него, если оно этого не сделало. Вера же, вышедшая из пределов естествознания, только превзошла его /./» [11, с. 325-326]. По сути говоря, анализируя древнюю и будущую практику теургии, в христианской традиции берущую своё начало, пожалуй, от Максима Исповедника, Розанов продолжал: «Солнце (в случае, если оно не остановилось) показало себя бездушным, «неверующим», человек же показал, до чего его душа выше природы. Так и нужно, - приходит к заключительному выводу Розанов, - человек задохся бы, стой он в у р о в е н ь с п р и р о д о й. Учёные стоят в уровень с нею, тянут «параллельно ей»: верующий пересекает природу и науку «параболой», встречаясь с ними, но не непременно, и уносясь вдаль по своим особым законам и путям. Не смеем сказать, но хочется, - пророчествует Розанов,
- будет время, когда верующие начнут творить природу.» [11, с. 326].
Да, конечно, пути Господни неисповедимы. И разными путями к Нему идут разные люди.
Не очень удачные ответы Розанова потерявшейся в горе женщине, не сумевшего донести до неё, что постижение Бога или, по словам Б. Спинозы, Природы, должно идти прежде всего не на путях внешних, а на путях внутренних, «Царство Божие внутри вас есть» сказано в Евангелие (Лк.17,21), что мы и попытались показать, по словам К. Леонтьева, делали его «розовым», неадекватным истине и реалиям. Но его теургические пророчества, о которых мы только что говорили,
несмотря на свою провоцирующую словесную оболочку, вполне соответствуют духу христианской традиции без всякого «розового» оттенка.
H. М. Карамзин, не хуже наших современников понимавший все эти проблемы, в конце ХУШ века писал:
Святой язык небес нередко унижался,
И смертные, забыв великого отца,
Хвалили вещества, бездушные планеты!
Но был избранный ряд, который в чистоте
Поэзию хранил и ею восхищался.
Так славный, мудрый бард, древнейший из певцов,
Со всею красотой священной сей науки
Воспел, как мир истек из воли божества [12, с. 59-60].
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
I. Розанов В. В. В безысходной печали // Розанов В. В. Собр. соч.: В 30 т. / под ред. А. Н. Николюкина. — М. : Республика, 2005. Т.21. С.294-295. Далее цитаты из этой статьи приводятся в тексте с указанием страниц.
2. Леонтьевская критика «розового» (ошибочного, неподлинного, ложного) христианства была впервые высказана К. Н. Леонтьевым в статье «О всемирной любви. Речь Ф. М. Достоевского на Пушкинском празднике» (См.: «Варшавский дневник». 1880. №162, 169, 173). Включена в состав его же брошюры «Наши новые христиане. Ф. М. Достоевский и гр. Лев Толстой.» (М.,1882). См. также: Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство: Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891). — М., 1996. — С. 312-329. Эта же тема рассматривается в целом ряде современных исследований: Буданова Н. Ф. Достоевский и Константин Леонтьев // Достоевский: Материалы и исследования. №9. - Л., 1991. — С. 199-222; Белкина О. А. Пушкинская речь Ф. М. Достоевского в восприятии К. Н. Леонтьева // Русская литература. - 1992. - №3. -С.141-148; Бочаров С. Г. Сюжеты русской литературы. - М.,1999. — С.341-397; Ореханов Ю. Л., Постернак А. В., Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский и К. Н. Леонтьев: смысл и значение спора о «розовом христианстве»// Ярославский педагогический вестник. (Гуманитарные науки). - 2011. - Т.1. — №3.- С. 34-40.
3. Аверинцев С. С. Собрание сочинений. София - Логос. Словарь / под ред.Н. П. Аверинце-вой и К. Б. Сигова. - Киев : ДУХ I Л1ТЕРА, 2006.
4. Лосский Вл. Спор о Софии. Статьи разных лет. - М., 1996.
5. Герцен А. И. Сочинения: В 9 т. Т.9. - М., 1958.
6. Электронный ресурс. Режим доступа: http: //magazines.russ. ru /novyi mi /1998/7/ tolstoi. Html (дата обращения: 02.04.2016 г.).
7. См.: Соловьёв В. С. Заметка в защиту Достоевского от обвинения в «новом» христианстве. («Наши новые христиане» и т. д. К. Леонтьева, М., 1882) // Соловьёв В. С. Собр. соч.: В 10 т. Т.3 / под ред. и с примеч. С. М. Соловьёва и Э. Л. Радлова. - 2-е изд. - СПб.,[1911]. - С. 219-223.
8. Соловьёв В. С. Стихотворения. — 6-е изд. -М., 1915.
9. Соловьёв В. С. Поэзия Ф. И. Тютчева. 1895 // Собр. соч.: В 10 т. Т.7. - 2-е изд. - СПб.
10. Тютчев Ф. И. Лирика: В 2 т. Т.1. - М., 1965.
11. Розанов В. В. Собр. соч.: В 30 т. Т.21. -М,. 2005.
12. Карамзин Н. М. Поэзия // Карамзин Н. М. Полн. собр. стихотворений / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. Ю. М. Лотмана. - М.; Л., 1966.
Фёдоров Владимир Сергеевич, кандидат филологических наук, старший научный сотрудник ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН. Член Международного открытого научного сообщества «Русская словесность: духовно-культурные контексты». Научные интересы - философия литературы, творчество русских писателей-классиков XX века и православно-христианская культура, философское наследие отечественных и зарубежных писателей.
Поступила 19.05.2016 г.
УДК 811.161.1 С. В. ЦЫНК
ОБ ОТНОШЕНИИ К НОРМЕ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА В XXI ВЕКЕ
Дана характеристика сложившегося в стране (в школе, в высшем образовании, в обществе в целом) безответственного отношения к нормам русского литературного языка.
Ключевые слова: современный русский язык, функции языка, культурное пространство, национальная безопасность.
В различные периоды существования русского литературного языка статус нормы, а соответственно и её оценка, менялись. Строгость литературно-языковых норм в Х1Х-ХХ веков стала обязательной приметой образованности. В этот период существования русского литературного языка предполагалось строгое соблюдение нормы, а сама норма была чётко очерченной и являлась предметом тщательной заботы школы, редакторов. Именно в это время сложились в обществе уважительно-требовательное отноше-
© Цынк С. В., 2016
ние к ней и нетерпимость к речевым ошибкам.
Однако в последние годы в современном узусе, то есть в общепринятой речевой практике, можно увидеть приметы изменившегося отношения к культуре речи, что связано с речевой безграмотностью и невежеством. Неразборчивость ряда носителей литературного языка, усиленная погоней за языковой модой, способствует расшатыванию стройной системы норм. Одна из главных проблем, с которой сталкиваются кодификаторы сейчас, «вымирание» элитарного типа речевой культуры. Именно на элитарный тип привыкли ориентироваться специалисты при установлении норм. В наше время говорящих
