ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2016. № 3
Н.Н. Корнацкий
(аспирант кафедры истории России XIX — начала XX в. исторического
факультета МГУ имени М.В. Ломоносова)*
ЖУРНАЛ «РУССКОЕ СЛОВО» ДО Д.И. ПИСАРЕВА (1856-1859)
Статья посвящена раннему и малоисследованному периоду (1856— 1859 гг.) в истории известного демократического журнала «Русское слово» — до прихода редактора Г.Е. Благосветлова и критика Д.И. Писарева. Главными героями здесь являются первый издатель граф Г.А. Кушелев-Безбородко, первые со-редакторы Я.П. Полонский и А.А. Григорьев, а также члены кушелевского литературного кружка Е.А. Моллер. Л.А. Мей и Н.И. Кроль. Автор помещает журнал в контекст профессионализации литературы на рубеже 1850-1860-х гг., освещая неизвестный эпизод из жизни русской богемы. Особое внимание уделено фигуре Кушелева, литератора и мецената.
Ключевые слова: журнал «Русское слово», русская богема 1860-х гг., Г.Е. Благосветлов, Д.И. Писарев, Г.А. Кушелев-Безбородко, Я.П. Полонский, А.А. Григорьев, Е.А. Моллер. Л.А. Мей, Н.И. Кроль.
The article concerns the early period (1856—1859) of the history of outstanding democratic magazine «Russkoe slovo» — before G.E. Blagosvetlov's editorship and D.I. Pisarev's activity. The main characters are the first publisher Count G.A. Kushelev-Bezborodko, the first co-editors Ya.P. Polonskiy and A.A. Grigoriev, as well as members of Kushelev's literary circle — E.A. Moller, L.A. Mey, N.I. Krol'. The author places the magazine in the context of profes-sionalization of literature at the turn of the 1850s and 1860s and sheds light on the unknown episode of Russian bohemian life. Special attention is payed to the writer and philanthropist Kushelev, poorly studied in our historiography.
Key words: magazine «Russkoe slovo», Russian bohemia, G.E. Blagosvetlov,
D.I. Pisarev, G.A. Kushelev-Bezborodko, Ya.P. Polonskiy, A.A. Grigoriev,
E.A. Moller. L.A. Mey, N.I. Kroll.
* * *
Журнал «Русское слово» давно и прочно ассоциируется прежде всего с личностью Дмитрия Писарева, знаменитого властителя дум 1860-х гг. Нет ничего удивительного в том, что история собственно журнала затерялась на его фоне, особенно те сюжеты, что напрямую с деятельностью Писарева не связаны. Так, остались без должного
* Корнацкий Николай Николаевич, тел.: 8-916-218-87-35; e-mail: kornatskiy@ gmail.com
внимания предыстория и ранний период издания — со дня основания в 1859 г. и до прихода в июне 1860 г. в качестве редактора Григория Благосветлова, который, собственно, и пригласил Писарева в постоянные критики. В монографиях и статьях1 этому периоду уделяется в лучшем случае несколько страниц, хотя история допи-саревского «Русского слова» представляет самостоятельный интерес.
Кратко события первых лет издания можно описать так. Осенью 1856 г. малоуспешный писатель и меценат граф Григорий Александрович Кушелев-Безбородко (1832—1870) решает издавать журнал «Русское слово». Направив ходатайство в Петербургский цензурный комитет2, он начинает подбирать сотрудников. По совету Аполлона Майкова на место второго редактора он приглашает поэта Якова Полонского, с которым знакомится в январе 1858 г. в Риме. Уже сам Полонский (опять же по совету Майкова) в апреле того же года находит во Флоренции друга детства Аполлона Григорьева и от имени графа предлагает ему место критика и помощника главного редактора. Григорьев принимает предложение, надеясь со временем подчинить журнал своему влиянию.
«Русское слово» начинает выходить с января 1859 г., и, хотя львиную долю всех хлопот по его изданию несет на своих плечах Полонский, Григорьев в июне добивается его ухода из редакции, однако уже в августе и сам покидает журнал. Критик пал жертвой собственных интриг — однокурсник по Московскому университету Александр Хмельницкий, которого он сознательно ввел в редакцию в качестве союзника, прибрал к рукам всю власть в журнале и начал править тексты самого Григорьева. Несмотря на все протесты критика, Кушелев, легко поддающийся влиянию, встает на сторону Хмельницкого, и тот единолично редакторствует в «Русском слове» вплоть до мая 1860 г., едва не доведя журнал до разорения.
Этот казус, который вполне подходит в качестве иллюстрации к известной пословице, запрещающей рыть ямы окружающим, являет собой любопытный сюжет из истории русской журналистики.
1 Соколов В.П. Боевые журналы бурной эпохи. 1. Начало «Русского слова» // Русский библиофил. № 1. 1914. С. 78—83; Козьмин Б.П. Г.Е. Благосветлов и «Русское слово» // Современник. Кн. 1. 1922. С. 200—205; Прохоров Г.Р. Начало «Русского слова» и Г.Е. Благосветлов // Звенья. Т. 1. М., 1932. С. 296—307; Варустин Л.Э. Журнал «Русское слово». 1859-1866. Л., 1966. С. 7-30; Кузнецов Ф.Ф. Круг Д.И. Писарева. М., 1990. С. 15-21; Трепалина М.И. А.А. Фет и Я.П. Полонский в журнале «Русское слово» (на материале переписки Фета и Полонского 1850-х гг.) // А.А. Фет и русская литература: Материалы Всерос. науч. конференции «XV Фетовские чтения» (Курск-Орел, 1-5 июля 2000 г.). Курск, 2000. С. 212-219.
2 Ходатайство получено 2 ноября 1856 г., 22 декабря — одобрено императором (РГИА. Ф. 777. Оп. 2. 1856 г. Д. 112. Л. 1-3).
Литературный меценат
Выпускник Александровского лицея (1850), чиновник канцелярии Комитета министров — Григорий Александрович Кушелев был человеком скромным, не имел ни особых дарований, ни карьерных амбиций, а также страдал хореей (эту болезнь еще называют «пляской святого Вита»), из-за которой он с 1851 г. вынужденно ограничивает круг общения и старается не покидать особняк на Гагаринской улице3. Однако его затворничество не продлилось долго. В 1855 г. после смерти отца, государственного контролера А.Г. Кушелева-Безбородко, граф становится одним из богатейших людей России, а в 1862 г. еще более увеличивает состояние за счет доли наследства младшего брата Николая, умершего от чахотки.
Обретенное состояние дало ему самостоятельность, сделало интересной во всех отношениях фигурой и заманчивым женихом. Счастливый билет вытянула генеральская дочь и, говоря языком бульварной литературы, куртизанка Любовь Ивановна (в девичестве — Кроль, по первому браку — Пенхержевская, по второму — Голубцова), которая с легкостью вскружила графу голову. Кушелев увел ее у родного брата, за внушительную сумму выкупил у законного мужа, а затем, вопреки всем протестам родни, женился в 1857 г. Благодаря графине вечера и приемы вошли в повседневную жизнь графа — о ее расточительности и любви к роскоши судачил весь Петербург. Как и отец, но с куда большим размахом Григорий Александрович начал устраивать в Полюстровском парке и в доме на Гагаринской улице открытые концерты и танцевальные вечера, где собиралась разношерстная публика.
Было много литераторов, отчасти благодаря шурину — мелкий чиновник и непризнанный поэт Николай Кроль был одним из типичнейших лиц русской богемы. «Всегда полупьяный»4 и малоприятный в общении и поступках (Михайловский однажды выгнал Кроля из дома — его вывело из себя «чудовищное сплетение» эстетических идеалов и этической нечистоплотности в этом человеке5), он сумел втереться в доверие к графу. Современница А.Г. Полянская утверждает, будто именно Кроль «втянул» Кушелева в литературу и подбросил мысль издавать журнал6 — никаких иных подтверждений этой версии нет, однако известно, что писать граф начал еще до знакомства с шурином — либо сразу по окончании
3 ГАРФ. Ф. 109. Оп. 94. 2-я экспедиция. 1864 г. Д. 757. Л. 11 об.
4 Николай Александрович Лейкин в его воспоминаниях и переписке. СПб., 1907. С. 100.
5 Михайловский Н.К. Литературная критика и воспоминания. М., 1995. С. 251.
6 Полянская А.Г. К биографии Л.А. Мея // Русская старина. 1911. Май. С. 354.
лицея, либо еще будучи учащимся (по крайней мере, самая ранняя датированная рукопись относится к 1851 г.)7.
Несмотря на публикации в журналах «Пантеон», «Отечественные записки» и газете «Молва» (собранные позднее в книгу «Очерки и рассказы Грицко Григоренко»), в целом малосодержательная, тусклая проза Кушелева не имела успеха. Чернышевский в письме к Некрасову с удовольствием пересказывал сплетню, будто граф доплачивал за публикацию своих сочинений8.
Исследователи прямо связывают идею издавать собственный журнал с неудачей Кушелева как литератора — и, скорее всего, они правы. Однако его амбиции простирались дальше, чем только желание печатать свои опусы. Полонский, едва познакомившись с ним, писал своему постоянному корреспонденту Марии Федоровне Штакеншнейдер: «Граф Кушелев по временам кажется мне так глуп, что я внутренне прихожу в отчаяние. О русской литературе он знает не больше гимназиста 4 класса. Множество имен громких и в иностранной литературе для него неизвестны, а между тем говорит, что Русское слово произведет переворот в литературе и, что хуже всего, страшно в этом уверен»9.
Объявление об издании журнала, опубликованное в «Санкт-Петербургских ведомостях», полно пафоса и самомнения; там нет ни одного имени будущего автора — сказано только, что «очень много материалов приобретено нами», а несколько «уже известных публике писателей» дали свои «лестные обещания содействовать нашему предприятию». Самое любопытное здесь — претензия примирить на своих страницах все враждующие партии. «Самое заглавие "Русское Слово" не допускает в нас односторонности воззрения и обязывает нас даже стать на такую точку зрения, с которой все, доступное русской мысли и русскому сердцу, не смотря на тысячу оттенков, является одной картиной, полной мысли и значения», — говорится в тексте10. Стремление похвальное, но вряд ли возможное в предреформенной России. Как видно из письма А.А. Григорьева, сам Кушелев придерживался некоей срединной позиции — «между западничеством и славянофильством»11.
Малой осведомленностью Кушелева в литературных делах безбожно пользовались многочисленные «литературные приживаль-
7 РГАЛИ. Ф. 1713. Оп. 1. Ед. хр. 1. Рукописи «На безрыбьи и рак рыба» и «Кризис или от пустой причины могло быть ужасное следствие», шутки-пословицы в 1 действии. 26 августа 1851 и б. д.
8 Чернышевский Н.Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 14. Письма 1838—1876 годов. М., 1949. С. 329.
9 Цит. по: Тхоржевский С.С. Портреты пером. М., 1986. С. 267.
10 Санкт-Петербургские ведомости. 1858. 25 окт. № 233. С. 5.
11 ГригорьевА.А. Письма. М., 1999. С. 216.
щики» (как обозвала их А.Я. Панаева), слетевшиеся к графу со всей столицы. Это были низкооплачиваемые поденщики, которые жили в постоянной нужде, печатались от случая к случаю, но упорно не оставляли попыток заработать на жизнь литературой. Они фактически проживали в доме или на даче графа, пили и ели за его счет, но относились к благодетелю без особого уважения. Об их разгульной жизни оставили колоритные воспоминания Григорович12, Фет13, Боборыкин14 и Лейкин15. Мемуаристов поражал масштаб безобразий, творимых гостями в графских угодьях. Однако если наблюдатели объясняли все это слабоволием и щедростью хозяина, сам он, наверное, считал, что помогает людям.
Благотворительность стала семейной традицией Кушелевых-Безбородко. Отец по наследству передал Григорию Александровичу опеку над Нежинским лицеем. Уже по собственной инициативе граф основал и стал попечителем женской богадельни на Малой Охте при Императорском человеколюбивом обществе. Он принимал участие во множестве других благотворительных организаций — например, был членом Общества поощрения художников и помогал пансионеркам Воспитательного общества благородных девиц. Если скандальная женитьба оттолкнула высшее общество от графа, то благотворительность хотя бы отчасти помогла ему восстановить реноме — за активную меценатскую деятельность Кушелев был удостоен благодарности императора.
И в литературе деньги помогли открыть ему двери, которые не смог открыть талант. В 1856 г. он входит в круг ведущих писателей в качестве мецената. Как писал Писемский, сначала Кушелева «окружала литературная саранча», но потом он познакомился с Гончаровым, Майковым и Дружининым, и те решили направить его «на более истинный путь»16.
За несколько лет, кроме трехтомного собрания сочинений Мея (1862-1863), на средства Кушелева были изданы (часть — в качестве приложений к «Русскому слову»): стихотворения А.Н. Майкова в двух книгах (1858), рассказы Я.П. Полонского (1859), собрание сочинений А.Н. Островского в двух томах (1859) (именно на это издание Добролюбов откликнулся «Темным царством»), а также рисунки к ним П.М. Боклевского в шести выпусках (1859-1860), повести и рассказы М.Л. Михайлова («В провинции») в двух томах
12 Григорович Д.В. Литературные воспоминания. М., 1987. С. 142-143.
13 Фет А.А. Воспоминания: В 3 т. Т. I. Пушкино, 1992. С. 130-133.
14 Боборыкин П.Д. За полвека. Мои воспоминания: В 2 т. Т. 1. М., 1965. С. 232233, 280.
15 Николай Александрович Лейкин в его воспоминаниях и переписке. С. 132-134.
16 Писемский А.Ф. Письма. М.; Л., 1936. С. 103.
(1860), сочинения И.И. Панаева в четырех томах (1860), «Памятники старинной русской литературы» под редакцией Н.И. Костомарова и А.Н. Пыпина в четырех выпусках (1861—1862). Кроме того, для отдельного издания Писемский хотел продать графу свой роман «Тысяча душ»17, Фет — трехтомник сочинений18, Лев Толстой вел переговоры через Дружинина и Полонского об издании Кушелевым отдельной книгой своих рассказов19, но эти прожекты не увенчались успехом.
Контакты удалось завязать не сразу. Как следует из дневника критика А.В. Дружинина, в марте 1856 г. Кушелев предоставил свою залу для вечера в пользу писателя и актера И.Ф. Горбунова и еще выдал 100 рублей20. Постоянно собираться по четвергам в его доме серьезные литераторы начали уже с осени21. На этих обедах обсуждались различные формы поддержки литературы — и, судя по всему, в этом же ключе упоминалось и «Русское слово». Так, именно здесь у Кушелева во вторник 13 ноября А.В. Дружинин впервые озвучил идею — создать общество вспомоществования писателям, причем в своей дневниковой записи критик упоминает журнал и фонд в одном предложении («говорили о его издании, а я высказал свою мысль о literary fund»)22. Что конкретно обсуждалось — восстановить невозможно, да и не важно. Кушелев любил строить планы, но редко воплощал их в жизнь. В какой-то момент он решил отдавать доходы от будущего журнала (видимо, определенную их часть) в пользу Литфонда23, однако в итоге полностью отстранился и никакого участия в работе организации не принимал.
Оазис для богемы
Но вернемся к кружку нищих литераторов, которых Писемский окрестил «литературной саранчой». Полонский выразился о них еще менее лицеприятно — «литературная тля»24. Самое деликатное определение этой пишущей братии дал журналист А.А. Соколов — он назвал их «богемой»25. Как раз к рубежу 1850-1860-х гг. относится начало этапа интенсивной профессионализации лите-
17 Там же. С. 120-123.
18 Фет А.А. Указ. соч. С. 140.
19 ТолстойЛ.Н. Переписка с русскими писателями: В 2 т. Т 1. М., 1978. С. 280-283.
20 Дружинин А.В. Повести. Дневник. М., 1986. С. 378.
21 Там же. С. 398, 401, 403. 2 февраля 1857 г. Дружинин напишет: «Четверги у Кушелева очень хороши, чего я, признаюсь, не ожидал» (С. 403).
22 Там же. С. 398.
23 Там же. С. 401.
24 Русская земля. 1904. 3 янв. № 3.
25 Соколов A.А. Из моих воспоминаний (Фрагмент) // Шкляревский А.А. Что побудило к убийству. М., 1993. С. 291.
ратуры, тесно связанной с ее «журнализацией». Новое поколение литераторов, как отмечал исследователь А.И. Рейтблат, составляли в основном журналисты, «живущие на литературные доходы, тесно связанные с редакцией того или иного периодического издания»26. При этом, как ни парадоксально, профессионалы зарабатывали существенно ниже тех литераторов, «для которых литература отнюдь не была главным источником дохода»27, т.е. дворян, в первую очередь.
Те, кому в силу недостаточности дарования или иных причин не удавалось закрепиться в редакции периодического издания, пополняли весьма значительный слой литературного пролетариата, существование которого в то время высокомерно не замечалось. Дружинин в ноябре 1857 г., размышляя о необходимости создания в России Литературного фонда по примеру английского, был уверен, что российский «учено-литературно-артистический круг менее нуждается в материальных пособиях, нежели тот же круг в Англии. У нас, благодарение Богу, почти нет литературных пролетариев, даровитых людей, умирающих с голоду, сильных талантов, кончающих жизнь, как Отвай или Севедж, от нужды и общей холодности». Критик был уверен, что «у нас всякий писатель, едва превысивший уровень посредственности, надолго может считать свой талант хорошим капиталом»28.
Как бы не так — даже талантливые и признанные авторы могли легко скатиться вниз по наклонной. Пример тому — поэт Лев Александрович Мей, автор «Псковитянки» и «Царской невесты», который имел и известность, и авторитет, но не мог прокормить семью литературой, отчего часто и запойно пил. Он стал одним из главных членов кушелевского кружка, а с самим графом его связала близкая дружба. Поэт посвятил ему по меньшей мере три стихотворения («Цветы», «Церера», «С картины Ораса Верне»). Граф, в свою очередь, сопроводил посвящением Мею свой «Рассказ моего соседа»29 и написал, как минимум, один романс на его стихи («Ты печальна»).
Сошлись они, скорее всего, на почве любви к литературе, общей альма матер — оба, пусть и с разницей в 9 лет, закончили Царско-
26 Рейтблат А.И. От Бовы к Бальмонту и другие работы по исторической социологии русской литературы. М., 2009. С. 256.
27 Там же. С. 93.
28 N [Дружинин А.В.]. Несколько предположений по устройству русского литературного фонда для пособия нуждающимся лицам ученого и литературного круга // Библиотека для чтения. 1857. Т. 146. Ноябрь. С. 5.
29 Сборник литературных статей, посвященных русскими писателями памяти покойного книгопродавца-издателя Александра Филипповича Смирдина: В 6 т. Т. 3. СПб., 1858. С. 305.
сельский (Александровский) лицей, — а также шахмат. По утверждению биографа, Мей «принадлежал к числу лучших шахматных игроков» и даже составил неопубликованное учебное пособие30. А граф был одним из первых действительных членов Общества любителей шахматной игры, созданного в 1853 г. по инициативе старшего Кушелева-Безбородко — первые годы заседания общества даже проходили в графском особняке на Гагаринской. По причине болезни Григорий Александрович вряд ли часто посещал Шахматный клуб (который позднее съехал из его дома), однако продолжал принимать у себя первейших игроков, например Илью Шумова и князя Сергея Урусова.
Об этом мы узнаем из сохранившегося фрагмента дневника Льва Мея, небольшого, но чрезвычайно интересного31. В частности, из него следует, что в ноябре 1856 г. Мей уже был постоянным посетителем посиделок у графа — приезжал к нему на танцы и поиграть в шахматы.
Эти записи приоткрывают, как образовался кружок вокруг Ку-шелева — многочисленные литераторы приходили не только есть, пить и веселиться, но еще и приносили свои сочинения для будущего «Русского слова». Так, в это время граф приобрел у Мея биографию древнегреческого поэта Анакреона, а у Василия Курочкина, который в то время вел вполне богемный образ жизни, — перевод мольеровского «Мизантропа» (оба текста, кстати, так в журнале и не появились). Показательно, что Мей специально «возил» Куроч-кина к графу показать текст для продажи, а так как мы имеем лишь незначительный фрагмент дневника, резонно предположить, что возил он не одного его. Важен и тот факт, что Мей интересуется судьбой журнала — 15 ноября он фиксирует, что кушелев-ский журнал пока откладывается.
Поэт мог познакомить графа и с другим участником кружка, своим товарищем Егором Моллером, который в это время был одним из авторов «Библиотеки для чтения». По крайней мере, именно чета Меев годом ранее ввела Моллера в салон Штакеншнейдер32, где тот регулярно принимал участие как актер в любительских спектаклях. По свидетельству Полянской, Е.А. Моллер был «распорядителем» постановок и у Кушелева летом 1857 г. в подмосковном имении Кораллово33. Позднее он стал доверенным лицом графа — пока тот путешествовал за границей, подыскивал авторов для «Рус-
30 Зотов В.Р. Лев Александрович Мей и его значение в русской литературе. СПб., 1887. С. X.
31 См.: Там же. С. ХХХШ-ХХХ1У
32 Штакеншнейдер Е.А. Дневник и записки (1854-1886). М., 1934. С. 96, 223.
33 Полянская А.Г. Указ. соч. С. 354.
ского слова». Впоследствии Моллер полтора года вел в журнале блеклую ежемесячную хронику «Общественная жизнь в Петербурге», пока новый редактор Благосветлов не попросил его вон.
Кроме Кроля, Мея и Моллера, на попойках и посиделках у графа регулярно можно было встретить Василия Толбина, Всеволода Крестовского, Иакинфа Шишкина и многих других литераторов. Все перечисленные, кроме Толбина, приняли участие в журнале, однако и последний без работы не остался. В 1859 г. Кушелев издал книгу о Нежинском лицее — «Лицей имени Безбородко», где Толбин подготовил 25 биографических справок попечителей, преподавателей и выпускников34. Характерно, что свою биографию и биографию отца в этой книге Кушелев доверил писать Мею.
У членов кружка и графа было нечто общее — признанные писатели не хотели принимать их в свой круг на равных. Однако в отличие от своих новых друзей, Кушелев был богат и мог обеспечить литературной работой и себя, и других. Если для него новый журнал был вопросом личных амбиций, то для «богемы» он мог стать островком стабильности в жестоком мире русской журналистики. Один из литературных пролетариев, а именно Григорий Бла-госветлов, даже подвел под «Русское слово» теоретическую базу.
Будущий хозяин журнала в конце 1850-х жил в Париже и зарабатывал литературным трудом. В письме от 26 апреля 1859 г. к другу В.П. Попову он утверждал: литератор, если он в то же время помещик или чиновник, «всегда будет дрянь»; журнал Кушелева-Без-бородко мог освободить хотя бы нескольких писателей «от каторжной работы на Краевского или Панаева» и тем помочь всей русской литературе. «Это много значит у нас; это страшно много значит для тех, которые хотят прожить десять лет лишних и трудом литератора обеспечить себе дневной кусок хлеба. Рассуди об этом и увидишь, что это первый вопрос нашего успеха, нашей цивилизации», — писал он35.
В письме от 1 мая 1859 г. Якову Полонскому он полнее развернул свою теорию: «До тех пор, пока Белинские будут умирать с голоду или от чахотки, жертвуя своими силами благороднейшей деятельности, до тех пор, пока звание писателя, ради насущной крошки хлеба, мы будем грязнить званием чиновника или канцелярского писаря, до тех пор, пока самый честный труд не получит достойной гарантии в общественном] мнении и будет зависеть от
34 Лицей князя Безбородко. СПб., 1859. В первом издании часть подписей авторов пропущена — мы их восстановили по второму изданию: Гимназия высших наук и лицей князя Безбородко (в Нежине). СПб., 1881.
35 Лемке М.К. Политические процессы в России 1860-х гг.: по архивным документам. М.; Пг., 1923. С. 621-622.
merci разных литературных гуртовщиков, — истинный писатель невозможен. <...> В десять лет, он (журнал) мог воспитать целое поколение деятелей новых и неизвестных у нас доселе, — он мог воспитать его очень просто, — обеспечив труд заслуженным вознаграждением и избавив от необходимости толкаться в дверь генерала покровителя или киснуть за канцелярским столом»36.
Для этого «заслуженное вознаграждение» должно быть на уровне гонораров авторов первой величины, считал Благосветлов. «Когда я сказал графу, в прошлом году, в вашем присутствии, что честный сотрудник не возьмет за печатный лист более 70 р. сер. и менее 50, — я сказал правду, и сказал не в свою пользу, а ради многих и многих других. Идеализировать эти вопросы, по-видимому, столь прозаические и немножко грязные, могут только те, которые владеют душами или собранными тысячами с душ; но кто хочет трудиться на этом неблагодарном поле, не имея за пазухою копейки, тому очень честно позволено замолвить в свою пользу несколько слов и потребовать должной оценки за свою работу»37.
Конечно, Благосветлов описывал чистую утопию, но на тот момент, похоже, искренне верил в ее осуществимость. Важным фактором успеха он считал участие Полонского, который был бы идеальным помощником графа в деле создания «благотворительного» журнала благодаря честности, чистоте стремлений, «уважению к литературе» и «художественному такту»38. Гораздо сложнее отношения со вторым редактором «Русского слова» сложились у петербургских пролетариев пера и чернильницы. Они, наоборот, считали, что художественная политика Полонского ставит крест на их будущем, и их опасения были отнюдь не безосновательны.
На страже хорошего вкуса
«Если ты недоволен мною, как соредактором — то знай, едва ли кто-либо так горячо принимал к сердцу все, что касается до Русского слова — что никто столько не испортил крови в этом деле как я», — писал Кушелеву в мае 1859 г. Полонский39 и вряд ли кривил душой. Поэт со всей серьезностью взялся за дело — не только по причине природной ответственности, но и по семейным обстоятельствам: в июне 1858 г. он женился на дочери старосты русской церкви в Париже Е.В. Устюжской, и ему как никогда был необхо-
36 Благосветлов Г.Е., Полонский Я.П., Кушелев-Безбородко Г.А. Письма и документы // Звенья. Т. 1. М., 1932. С. 330.
37 Там же. С. 331.
38 Там же.
39 Там же. С. 313.
дим стабильный доход. К слову, семейное счастье его было недолгим — супруга умерла в 1860 г., а полугодовалый сын опередил ее на несколько месяцев.
Полонский приступил к обязанностям соредактора журнала весной 1858 г., и первым делом объявил бой «литературным приживальщикам». «Граф вполне сознался, наконец, что для журнала еще ничего не сделано, что окружали его не литераторы, а литературная тля, что из числа приобретенных им рукописей, более трех третей — дрянь никуда не годная, — возмущался Полонский в письме Л.П. Шелгуновой. — Нынче получено было письмо от Моллера, в котором он присылает список статей, им приобретенных по отъезде графа за границу. Боже ты мой! Каких-каких имен я там не встретил! — И Судьбина, и какого-то Кемнева, и какого-то Шемшева и даже Огаркова — и почтеннейшего Толбина (нам с Михайловым весьма известного) — одним словом, целую мириаду совершенно неизвестных мне поэтов и литераторов, и всем им уже выдано из графской конторы 2,268 р. 20 к.» Полонский добился, чтобы граф отдал распоряжение не выдавать деньги из конторы до их возвращения в Петербург40.
Поэт воспринял в штыки даже Мея, с которым когда-то приятельствовал. «Песню про княгиню Ульяну Вяземскую» он назвал «стихотворной нелепостью, что... совестно даже думать, что эту песню произвел на свет человек даровитый». Его «Псковитянку» Полонский не читал, но его возмутил гонорар: «Она куплена за 1,553 р., т.е. граф приказал выдавать Мею по 50 к. за стих, подразумевая мелкие лирические стихотворения, а Мей за каждую строчку своей драмы взял по 50 к., разумеется, пользуясь его отсутствием», — был уверен Полонский41.
Надо отдать должное Кушелеву — он сделал наредкость удачный выбор. Для реализации его грандиозных планов Полонский был идеальным кандидатом: честный, исполнительный, с хорошим литературным вкусом, он был на короткой ноге с крупнейшими писателями. Что же до «литературной тли», им его деятельность не сулила ничего хорошего — Полонский не хотел заниматься благотворительностью, а хотел делать качественный журнал. А это значит — никаких маргиналов в «Русском слове». Полностью перекрыть доступ к журналу всему кружку было не в его власти — в нем печатались и Мей, и Кроль, и Моллер и многие другие, — но большую часть отсечь ему удалось.
40 Русская земля. 1904. 3 янв. № 3.
41 Там же.
Однако заманить на их место уважаемых авторов так и не получилось. Даже связей Полонского не хватало, чтобы переломить скепсис литературных тузов, которые с радостью издавали свои сочинения на деньги скандально известного графа, но не хотели марать имя участием в его журнале. Гончаров писал Дружинину 22 июля 1858 г.: Кушелев «предложил мне 10 тысяч руб. за роман, чтоб я позволил ему напечатать у него в журнале и отдельно для раздачи подписчикам следующего года. Но я, конечно, от этого уклонился: что за журнал будет, как он пойдет и проч. До сих пор всё это довольно карикатурно. Один порядочный человек там — это Полонский, он редактор, а кто еще — никто до сих пор ничего не знает»42.
Благодаря усилиям поэта на страницах «Русского слова» появились произведения М.Л. Михайлова, А.А. Фета, Марко Вовчка, В.Г. Венедиктова, А.А. Потехина, П.Л. Лаврова; печатал он и свои стихотворения и прозу. Полонскому почти удалось затащить в журнал И.С. Тургенева43. Даже после ухода Полонского писатель собирался держать свое слово — его участие было обещано в объявлении журнала о планах на 1860 г. В июне 1860 г. он еще планировал написать в «Русское слово» статью «Кольцов и Бёрнс», оправдываясь перед Е.М. Феоктистовым тем, что она «была обещана журналу — а не личности Хмельницкого»44. Так или иначе, ничего за его авторством в «Русском слове» не появилось.
Кушелев, однако, усердия Полонского не оценил. Летом, уже после ухода поэта с поста второго редактора, он заявил Михайлову: Полонский будто бы «не старался своим влиянием быть полезным» «Русскому слову»45. Что означает одно — не сведущий в подковерных играх, поэт вчистую проиграл мастерам более искусным. Мемуаристы и, вслед за ними, исследователи назначают главным интриганом, подсидевшим Полонского, Аполлона Григорьева, что лишь частично соответствует действительности. Да, критик с самого начала замыслил присвоить журнал и хотя бы в куцей форме воссоздать в «Русском слове» «Москвитянина» времен «молодой редакции», о чем он откровенно писал в своих письмах46. Но за расположение
42 Письма к А.В. Дружинину. М., 1948. С. 79.
43 Ср. Полонский — Фету, 2 ноября 1858 г.: «Хоть он (Тургенев. — Н.К.) и не благоволит — т.е. предубежден против нашего издания — но лично ко мне расположен — за что я чувствую к нему нечто вроде благодарности» (Литературное наследство. Т. 103. А.А. Фет и его литературное окружение. В 2 кн. Кн. 1. М., 2008. С. 598).
44 Тургенев и круг «Современника». Неизданные материалы. 1847-1861. М.; Л., 1930.С. 160.
45 Благосветлов Г.Е. и др. Указ. соч. С. 322.
46 Григорьев А.А. Указ. соч. С. 199-200.
графа боролись многие «околожурнальные» личности, например, заведующий конторой «Русского слова» М.В. Букин — о нем неодобрительно отзывались и Полонский, и Григорьев. Но, прежде всего, стоит назвать «приживальщика» Егора Моллера.
Согласно составленной Кушелевым в феврале 1859 г. «Инструкции», редакция «Русского слова» состояла из главного редактора/ издателя (сам граф), второго редактора (Полонского), который ведет большую часть работы по изданию, и помощника главреда (Григорьева), ответственного за отделы критики и библиографии. Кроме того, была еще ставка постоянного сотрудника, ответственного за хронику «Общественная жизнь в Петербурге»47. Ее занял Моллер, который, как и Григорьев, был неподотчетен Полонскому.
30 мая 1859 г. перед отъездом за границу граф предложил на время своего отсутствия ввести в редакцию третье лицо, которое при полном «сообщничестве» с двумя другими соредакторами взяло бы на себя «чисто ученую часть журнала как в первом отделе, так и в смеси». Метил ли на это место Моллер — неизвестно; граф писал, что лицо «вовсе еще не выбрано»48. Полонский ответил в июне резким письмом, что «редакция не есть министерство, где у каждого департамента есть свой начальник, подчиненный министру», и предложил назначить редактора с единоличной властью.
«Несмотря на множество превосходных статей, нами теперь помещаемых, журнал наш до сих пор не сказал ясного и положительного в тех отделах, которые более всего определяют его характер и его направление; в критике был непроходимый туман, а в фельетонах — отсутствие жизни — ума, и полное незнание того, что нужно нашей публике, в особенности провинциальной», — настаивал Полонский49.
Внутриредакционный конфликт достиг кульминации как раз в июне, когда номер вышел с большим опозданием. «Этот месяц — лучшая для меня и для тебя практика, — писал поэт Кушелеву. — Типография не знает, кого слушаться, статей накопляется до 50 листов. Одно приказывают выкинуть — является другое, будто бы по твоему приказанию. Так, Моллер, который до 8 числа этого месяца еще и не думал о доставлении в типографию Петербургской хроники, поручил печатать статью свою о Гумбольдте. О, творец небесный! О Гумбольдте пишет Моллер! — Сам Гераклит, вечно плачущий, расхохотался бы от такой штуки.»50
47 Благосветлов Г.Е. и др. Указ. соч. С. 307-312.
48 Там же. С. 315-317.
49 Там же. С. 318-319.
50 Там же. С. 319-321.
В черновике записки Полонский был еще более резок: «Ты, избравши таких разнокалиберных соредакторов, как я, Григорьев и Моллер, запряг в экипаж лошадь, медведя и рысь. Будь ты хоть первый кучер в мире, на такой тройке далеко не уедешь... Был ли у меня Моллер хоть один раз, прочел ли он мне хоть один фельетон — нет, увидевши, что я нуль в твоей редакции, он посылает свои фельетоны прямо в типографию. Что же может быть нелепее такой редакции»51.
И Полонский в конце месяца покидает журнал. Об этом он объявил публично в «Санкт-Петербургских ведомостях», поспешив заодно снять с себя всю ответственность — поэт заявил, что его «редакторская деятельность при «Русском слове» далеко не имела той самостоятельности, при которой есть возможность иметь влияние на выбор сотрудников, на фельетон, на критику, на рецензию книг и проч.». Стало быть, «журнал ничего не теряет» с его уходом52. Как мы уже писали, окружение Кушелева с легкостью убедило графа в том же мнении.
* * *
Если Григорьев с треском порвал с журналом, попутно прикарманив несколько чужих гонораров, то Полонский некоторое время продолжил на особых основаниях печататься в «Русском слове». Благосветлов, возглавив издание, быстро излечился от былого идеализма, но сохранил с поэтом прекрасные отношения и, как видно из письма 3 октября 1860 г., первое время даже спрашивал его совета по вопросам публикации стихотворений53. Буквально через несколько лет Д.И. Писарев, которого именно Полонский посоветовал Благосветлову54, на этих же страницах обзовет борца с «литературной тлей» «микроскопическим поэтиком».
Какое-то время граф Григорий Кушелев-Безбородко будет активно участвовать в жизни «литературного сословия» — напишет записку о цензурной реформе, в составе делегации с Краевским и Громеко будет ходатайствовать об арестованном Михайлове перед министром народного просвещения, — однако после приостановления «Русского слова» в 1862 г. охладеет к литературе и передаст права на издание Благосветлову. Последним аккордом его карьеры как писателя станет двухтомник сочинений «Очерки, рассказы и путевые заметки», изданный в 1868 г. уже под своим именем, а не
51 Цит. по: Тхоржевский С.С. Указ соч. С. 279.
52 Санкт-Петербургские ведомости. 1859. 4 авг. № 167. В газете опечатка — «В. Полонский» вместо «Я. Полонский».
53 ИРЛИ. № 11916. Л. 11-12.
54 Там же.
под псевдонимом Грицко Григоренко. Кружок «приживальщиков» к тому времени распадется, а его участники обратятся за помощью в Литфонд — но не Кроль, который, судя по бумагам, на туманных основаниях получал жалование из конторы графа минимум до 1865 г.55
Для мемуаристов кушелевские «приживальщики» казались чудным анахронизмом. Е.А. Штакеншнейдер писала, что те составляют «как бы двор» графа56, П.Д. Боборыкин прямо сравнил их попойки с крепостными временами, когда «баре. держали прихлебателей и напаивали их»57. Да и сам «благотворительный» журнал, если вдуматься, отсылал к XVIII в., когда литература прямо зависела от благосклонности меценатов и монарха58. В XIX в. писатель уже зависел от капризов рынка. И пусть далеко не каждый автор мог им соответствовать, теперь на подмогу мог прийти Литературный фонд (Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым). В том, что истории «Русского слова» и Литфонда так переплетаются, есть своя ирония. Оба появились в 1859 г., но если журнал вряд ли вообще существовал в своем благотворительном качестве, фонд смог дожить до 1917 г.
Список литературы
1. Варустин Л.Э. Журнал «Русское слово». 1859-1866. Л., 1966.
2. Козьмин Б.П. Г.Е. Благосветлов и «Русское слово» // Современник. Кн. 1. 1922.
3. Кузнецов Ф.Ф. Круг Д.И. Писарева. М., 1990.
4. Прохоров Г.Р. Начало «Русского слова» и Г.Е. Благосветлов // Звенья. Т. 1. М., 1932.
5. Трепалина М.И. А.А. Фет и Я.П. Полонский в журнале «Русское слово» (на материале переписки Фета и Полонского 1850-х гг.) // А.А. Фет и русская литература: Материалы Всерос. науч. конф. «XV Фетовские чтения» (Курск-Орел, 1-5 июля 2000 г.). Курск, 2000.
Поступила в редакцию 11 мая 2016 г.
55 РГАДА. Ф. 1377. Оп. 1. Ед. хр. 400. Л. 104-107.
56 Штакеншнейдер Е.А. Указ. соч. С. 238.
57 Боборыкин П.Д. Указ. соч. С. 280.
58 См.: Гриц Т.С., Тренин В.В., Никитин М.М. Словесность и коммерция (Книжная лавка А.Ф. Смирдина). М., 2001. С. 72-94.