CC BY
160
Жизнь памятника в городе
И.Г.Лежава
В последнее время словосочетание «памятник архитектуры» стало понятием юридическим. Это понятно. Только так можно бороться с полным безразличием или сознательным уничтожением ценнейшего слоя российской архитектуры. Кроме государственных органов охраны, тысячи энтузиастов героически противостоят варварскому сносу. Помню, как при строительстве гостиницы «Россия» Михаил Кудрявцев с товарищами ночевал на остатках Китайгородской стены, спасая ее от разрушения. И спас! Такие энтузиасты есть и в наши дни.
Итак, мы уяснили, что отдельные здания и фрагменты городской среды прошлого следует сохранять. Они несут на себе неповторимую печать ушедших эпох, делают среду обитания более сложной. Кроме того, наличие подобных построек формирует в городах историческую перспективу их развития, причем не книжную и не иллюстративную, а зримую и осязаемую. Но в сложнейших условиях современного городского строительства такого рода рассуждения не решают сотен проблем, связанных со сносом и сохранением архитектурных памятников.
Наши города стремительно меняются, и контролировать снос становится все сложнее. Раньше преобразования шли медленно, и тяжеловесные принципы охраны памятников были уместны. Сегодня строят и сносят быстро. За жизнь одного поколения окружающая нас застройка может несколько раз трансформироваться до неузнаваемости. В этих условиях недостаточно просто защищать памятники. Следует срочно найти пути их интеграции в современную жизнь. Этому и посвящена статья.
Новое и старое. Тысячелетиями старые здания сносились и на их месте строились новые. Сносились без сожаления. Новое было желательнее старого. Если бы это не происходило, не существовало бы современных городов. Сейчас мы активно стали спасать памятники прошедших эпох. Но следует задать себе вопрос: как относиться к тому, что мы сегодня строим? Ведь город, в котором мы живем, и то, что появляется на наших улицах, рано или поздно станут историей, тоже станут «ушедшими и неповторимыми». Значит ли это, что надо все построенное сохранять? Не можем же мы превратить все города в музеи. Остановить снос и новое строительство - значит закрыть дорогу будущим шедеврам. Чаще всего мы слышим рассуждения об «удачных» и «неудачных» постройках. Однако то, что сегодня кажется удачным, завтра может стать отвратительным. И наоборот. Если мы попытаемся в этом разобраться, то встретимся с серией парадоксов.
Какие современные строения следует объявить памятниками и сохранить для потомства? Может быть, те, что отмечены
премиями? Но этот принцип далеко не всегда работает. Так, Дом политического просвещения, построенный на Трубной площади в 1970-е годы, был премирован. Однако в начале XXI века сооружение показалось настолько примитивным и неуместным, что его снесли. Вместе с тем в 1929 году на Всемирной выставке в Барселоне был построен маленький павильон Германии по проекту Миса ван дер Роэ. После закрытия выставки он был признан малоценным и снесен. Спустя полстолетия его объявили одним из наиболее значимых архитектурных сооружений ХХ века и воссоздали.
Сегодня огромное число памятников в России, особенно в провинции, находятся в плачевном состоянии. Чтобы изменить ситуацию, нужна поддержка властей
Так выглядела московская улица в конце XIX века. Как бы мы ни старались воссоздать такую улицу, с домами, дворами, каретными сараями и дворниками, сделать ее жизнеспособной мы, к сожалению, не сможем
При определении будущих памятников не спасает и мнение экспертов. Время сильнее экспертизы. Что говорили парижские деятели культуры по поводу Эйфелевой башни? Все были за ее снос. Даже Виктор Гюго требовал немедленно уничтожить эту «железную уродину». Теперь это памятник номер один в Европе. Или дом Ипатьевых, который снес в Екатеринбурге, а затем восстановил как памятник эпохи один и тот же «эксперт» - Борис Ельцин! А каким шедевром казался иофановский Дворец Советов. Ради него снесли храм Христа Спасителя. Снесли не просто так, спросили экспертов. Эксперты проголосовали за снос. Один из них профессор, историк архитектуры А.Бунин до конца своих дней называл храм «купеческой золоченой чернильницей». А потом его же ученики храм имитировали. Так разве эксперты скажут, что надо сохранять как памятник эпохи? И вообще, о какой эпохе идет речь? А сейчас разве не эпоха?
Окружающие нас города стремительно меняются, и новое быстро становится старым. Есть в Москве места, на которых за последние сто лет четырежды менялась застройка. Стояла небольшая усадьба. Потом произошла революция и усадьба сгорела. С переводом столицы в Москву обострилась жилищная проблема, и в городе появились бараки. В пятидесятые бараки снесли и построили пятиэтажки. В девяностые снесли пятиэтажки и возвели 16-этажные жилые дома. Что же надо было сохранить? Многие скажут, что сохранить надо было усадьбу. Но через 10 лет, возможно, назовут пятиэтажки, а через 40 - многоэтажки. Стали же памятниками купеческие особняки начала ХХ века, которые до восьмидесятых годов воспринимались как символ спекулятивного скоробогатства.
Может быть, в красоте здания залог его сохранности. Но понятие красоты очень переменчиво. В послереволюционные годы отрицалась красота дореволюционных построек. Лидировал конструктивизм. Позже строения конструктивизма стали казаться примитивными, и в 1940 - 1950-е годы на них стали навешивать ордерные красоты. Это называлось «обогащение фасадов». Побеждал пролетарский классицизм. Не успело культурное сообщество к этому привыкнуть, как в пятидесятые классицизму объявили бой и стал преобладать «голый практицизм». Странно, но подобные повороты вполне принимались архитектурным сообществом, и каждый порождал свои шедевры. Так, дом Гинзбурга - Мелиниса на Новинском бульваре стал символом конструктивизма, дом Жолтовского на Смоленской - «неоренессанса», а девятый квартал в Черемушках - строительного минимализма. И это за каких-то пятьдесят лет. И каждый раз менялось отношение к памятникам предыдущих эпох, что очень больно по ним ударяло. Это не удивительно. Во всем мире непрерывно меняются отношения к их ценности.
Жизнь памятника в городе - процесс непредсказуемый. Так как же формируется представление о ценности сооружения? Заметим, что не всегда выделяется нечто исторически ценное. Как, например, относиться к симпатичному дворцу в Ливадии или к баварскому замку Нойшванштайн Людвига II? Этот
замок под Мюнхеном - не лучшая подделка под Средневековье - набит сомнительными интерьерами, но очень эффектно выглядит среди великолепного горного пейзажа. Слава его растет! Не сомневаюсь, что станет памятником. А московский Исторический музей и Дума уже стали, хотя еще полвека назад их и архитектурой-то не считали. Сначала собирались сносить и строить Наркомтяжпром. Позже критиковали за сомнительные псевдорусские архитектурные детали. Но в конце прошлого века все же превратили в символ русского архитектурного стиля.
Вопросы множатся. В наши дни снесли ужасную гостиницу «Россия». Но ее собрат по архитектурному образу - так называемый Белый дом, безусловно, собирается стать памятником. А как быть с нашествием пятиэтажек в шестидесятые годы. Это была великая социальная революция. Тысячи людей переселились из сырых подвалов в отдельные квартиры. Даже сейчас эта утопающая в зелени низкоэтажная застройка вполне гуманна. Разве ее не следует реставрировать и сохранять, как это делают в Германии? Но мы пятиэтажки сносим. Доходный дом в арбатских переулках волнует больше. А как быть с изящными элитными домами, недавно построенными на Остоженке? Назначить памятниками? Но тогда Новинский пассаж тоже может стать к середине XXI века памятником. Нет! А почему?
Но если профессионалы затрудняются ответить на подобные вопросы, то что говорить об инвесторах, которые интересуются только квадратными метрами. Парадокс в том, что метры, которые они строят, могут стать «памятниками эпохи». Мы же стараемся сохранить «средовые» здания, построенные в XIX веке по дешевке, на жидких фундаментах такими же «инвесторами». Разве жилые кварталы, построенные сегодня, не могут стать «средовыми» завтра. Тем более что город адаптирует почти все, что в нем строится. Вчера казалось ужасным. Завтра может стать памятником! Вот так
Умирающая пятиэтажная застройка. На просторах России таких сотни. Представляется, что при грамотной реконструкции и озеленении они могли бы стать вполне приемлемыми для жизни
Новинский бульвар в Москве. Видны чудом сохранившиеся особняки и высотное здание. Это признанные памятники архитектуры. Через несколько лет Новинский пассаж тоже может стать памятником
Москва. Типичный средовой дом конца XIX века. Фундаменты просели, перекрытия сгнили. Требуется существенная перестройка, поскольку в подобном виде дом использовать нельзя. Что делать? Сносить или заменить похожим новоделом?
Школьная улица в Москве. Неужели реставраторы, с трудом отстоявшие улицу от сноса, представляли ее после реставрации именно такой?
время все расставляет по своим местам. Время слишком быстро меняется. Насколько быстро? Один из братьев Райт -Орвил, впервые взлетевший в небо, в конце жизни мог летать на реактивных истребителях!
Поколения. Каждое поколение что-то строит, что-то сносит. Но следует понять, что «новые люди» воспринимают окружающий мир таким, каким они его застали. То, что было до них, - это миф, а их мир осязаем и конкретен. С возрастом именно его стремятся сохранить. Рядом с молодежью живут люди иных поколений, и для них дорог иной мир, и иные объекты они стремятся увековечить в памятниках. Конечно, существуют «абсолютные» памятники - те, ценность которых никто - ни люди, ни специалисты не оспаривают, то есть памятники, узаконенные и принятые социумом. Но таких мало. В остальных случаях в этом процессе господствует субъективизм.
Москва гордится воссозданием Школьной улицы. Я был там недавно. Улица заставлена черными полированными автомобилями. На их фоне воссозданная архитектура выглядит очень жалко (похоже выглядит «ленинская улица» в Ульяновске). И не случайно. Для новых поколений это вроде забавных скелетов динозавров в палеонтологическом музее. Далеко не все современники понимают музейное воссоздание. Не ровен час изменится охранное законодательство, и многие богатые владельцы «роверов» с большим удовольствием надстроят этажи и выроют подвалы в своих домах. Разве это удивительно? У них представление об удобной жизни совершенно иное, чем у людей сто лет назад, и уповать на их «понимание исторического контекста» - маниловщина.
Еще раз о восприятии прошлого разными поколениями. В начале шестидесятых прорубили сквозь милые мне арбатские переулки Новый Арбат. Я помню и скорблю об утрате Собачьей площадки, о неказистых особнячках, о красивых доходных домах, о большом дровяном складе на углу Арбатского переулка и о 69-й школе, в которой учился. Но для постройки этой школы в 1930-е годы снесли целый квартал. А каждый доходный дом стоял на месте особняков с садами.
^ш
Собачья площадка. Место для Москвы было очень значимым, и снос площадки стал символом варварских преобразований на Арбате
И о них, снесенных в 1890-х, тоже кто-то скорбел. Мало того, для постройки тех милых особнячков тоже что-то сносили. И так далее, вглубь веков.
С момента постройки Нового Арбата выросло два поколения, для которых то, что есть, - данность! Если мы начнем сносить Новый Арбат, для них это будет травмой! И так всегда и везде. Дело в том, что желание остановить «прекрасное мгновение» и собственное старение имманентно присуще людям. Возможно, борьба за охрану культурного наследия в большой степени сродни именно этому. Тогда наша проблема не столько архитектурная,
сколько психологическая, и лежит она в русле социальной психологии, но так ее почему-то никто не рассматривает.
Изменение восприятия окружающего мира хорошо видно на примере старого Арбата. Арбатов было несколько. Помню людей, скорбевших об исчезновении конных экипажей, а позже - о снятии с него трамвая. Это был Арбат Рыбакова («Дети Арбата») и кинотеатра «Арс». Помню, как улица стала правительственной трассой, как по ней мчались черные «паккарды». Помню, на углу Плотникова переулка засверкал огнями новый советский дом с магазином «Диета», постро-
Карта арбатских переулков конца XIX века. В 1960-е годы сквозь вязь арбатских переулков «пробьют» Новый Арбат. Видна утерянная треугольная Собачья площадка
Пробивка Нового Арбата в сторону моста и Кутузовского проспекта. Особняки слева тоже были снесены
Новый Арбат - результат мощного сноса старомосковской застройки. Однако если сейчас, по прошествии полувека, его начнут сносить, многих это расстроит
енный на месте «средовых» арбатских домиков. Это был уже Арбат Окуджавы. Помню, как он стал транспортным дублером Нового Арбата, оставаясь великой торговой улицей. Троллейбус №2 «пронзал» его от Можайского шоссе до центра и далее к выставке (ВДНХ). В девяностые он превратился в пешеходную улицу (авторы А.Гутнов и З.Харитонова). Как возмущались старожилы новыми фонарями и замощением. Это был уже Арбат Цоя, брейк-данса, шапок-ушанок и торговли символами советской эпохи. Сейчас это улица бутиков, кафе, ресторанов, уличных портретистов и прогуливающихся иностранных туристов. Но выросло целое поколение, которое любит именно этот Арбат. Для них естественны снос «Кинотеатра юного зрителя», наличие разудалых ресторанов на углу Арбатского переулка и постройка огромного дома напротив «Праги». Так что считать «арбатским комплексом»? И что такое «тот» Арбат?
Конечно, на Арбате снесенные дома можно восстановить. Но «того» Арбата никогда не будет. Архитектура его средненькая. Арбат помнят не столько по сооружениям, сколько как «среду обитания». Это силуэт домов на фоне неба, одежда прохожих, огни кинотеатров, вывески магазинов, киоски, трамваи, троллейбусы и проносящиеся автомобили - все то, что восстановить невозможно, как невозможно вернуть ушедшую жизнь.
Так как надо поступить? Продолжить преобразования, сохранить современную улицу, восстановить «сводный» образ Арбата или сохранить памятники, а все остальное снести? Последний сценарий самый страшный. Снести, конечно, можно. Но узаконенных памятников архитектуры на Арбате немного. Предположим, все, кроме памятников, снесут. Естественно, на их местах появятся новые строения. Как тогда будут выглядеть дом Пушкина, дом с рыцарем или ресторан «Прага», затерявшиеся среди пузатеньких многоэтажек. Российские города переполнены «спасениями» подобного рода.
Многие воображают, что защита памятников - дело само собой разумеющееся. Но это разумение только для нашего
поколения. Европейская и русская культура сравнительно недавно обрела трепетное отношение к памятникам. Сколько палат, дворцов и особняков было снесено и многократно перестроено в Европе. Сколько пострадало древних русских церквей, сколько их фресок записано и уничтожено в XIX веке. С каким упорством в России «обновляли», обшивая досками, великолепные северные церкви на Онеге и в Карелии. Посмотрите фотографии тех лет.
Разное отношение к памятникам прошлого происходит не только из-за возрастных различий людей одной культуры. Люди иных культур тоже по-разному относятся к памятникам истории. В обеих Америках и в Австралии желание охранять появилось лишь в предыдущем поколении. В азиатских
Малый Каковинский переулок. Слева дом, построенный в начале ХХ века. На заднем плане «Лотте Плаза». Пример изменения облика старой Москвы в связи с вторжением новой архитектуры
Реставрированный особняк на углу переулка Каменная Слободка на фоне стеклянной «Лотте Плаза». Пример полного изменения масштаба среды, хотя формально особняк сохранен
Арбат. Угол Плотникова переулка. Бывший магазин «Диета» построен в 1940-е годы. Сейчас к нему привыкли, но в свое время он резко изменил масштаб улицы и старожилы его не принимали
Новый дом напротив ресторана «Прага» полностью сбивает масштаб улицы
странах до сих пор с легкостью расстаются со средовои застройкой. Даже в Китае трущобный Шанхай на наших глазах безжалостно сметается с лица земли. Теперь это лес небоскребов. Оставлены лишь безусловные памятники. В Сингапуре, правда, с большими добавлениями воссоздали старый квартал, но это редкость.
В наши дни для восстановления древних фресок храмов маленького государства Мустанг с трудом были допущены европейские реставраторы. Народ пытался их выгнать. Они привыкли к тому, что очередное поколение всегда обновляет старые изображения. Обновленный божественный образ столетиями считался дороже старого. Так что? Все новое плохо, а все старое хорошо? Но это же не так! А как?
Памятник. Зададим, казалось бы, простой вопрос: а что такое памятник? Что значит его сохранить, что мы ждем от юридически установленного памятника или средового объекта? Фасадной похожести или чего-то еще? Возьмем типичный московский особняк. Конечно, при реставрации фасад можно сделать похожим. Но строительные материалы будут другие! В каретных сараях не будет карет, лошадей, сена, овса. Интерьеры дома будут без ночных горшков, свечей, керосиновых ламп и дровяных печей. В залах и даже спальнях поставят телевизоры. На письменных столах появятся компьютеры. Ванные, кухни полностью преобразятся. И так далее. Можно,
конечно, по старым образцам точно восстановить не только особняки, но целые улицы. Затем поселить там нанятых артистов, изображающих «старую жизнь», как это делают англичане. Но это не может стать методикой сохранения многих тысяч архитектурных памятников. Сохраненные объекты никогда не будут воссозданием прошлого, а всего лишь напоминанием о нем.
Нам до сих пор приходится резко делить постройки на памятники и все остальное. Ясно, что одинокий памятник -это музейный артефакт на плюшевой подушечке. Его-то мы с невероятным трудом и сохраняем. Но рядом совершенно законно вырастают многоэтажки, принижая спасенное достояние. Мы уже говорили об этом на примере Арбата. Тезис «стройте, что хотите, только памятники не трогайте» очень опасен. Рядом с Кремлем появилась гостиница «Россия» -уродина, многие годы «унижавшая» Кремль. К сожалению, прошлая жизнь остается в наших городах не целостными культурными пластами, а случайными артефактами.
Все сказанное не означает, что памятники не следует сохранять. Памятники - это не только напоминание о прошлом. Это объекты, устремленные в будущее. Любой узаконенный памятник, признанный историками и населением, есть элемент архитектуры будущего, как, например, русские кремли, московские Провиантские склады, Дом Пашкова и Новодевичий монастырь. Петербург будущего украсят Дворцовая площадь, Адмиралтейство, Петропавловская крепость и множество иных объектов. Парадокс в том, что памятники - наше будущее, а неудачная «стекляшка» в Хамовниках - прошлое.
Вернемся, однако, к памятникам. Что делать с недо-разрушенными памятниками? Говорят, их надо консервировать в том виде, в каком мы их застали. Но если честно, это же уродливые обрубки. Возможно, историкам они вполне годятся, но я мечтаю увидеть Парфенон, покрытый «варварскими» раскрасками, а не белый, омытый дождем мраморный скелет. Или, например, великие египетские
Шеньчжень. На первом плане типичная для этих мест среда старого города, обреченная под напором наступающих небоскребов
На месте серого безликого прямоугольника гостиницы «Россия», многие годы нарушавшей Кремлевский ансамбль, существовало переплетение улиц старого Зарядья
пирамиды. Та груда пыльных камней, которую сейчас показывают туристам, ничего общего не имеет с первичным их великолепием. Они сверкали на солнце полированными гранями. Вечерние лучи отражались от золотых надверший. Великолепные гранитные дороги тянулись к Нилу. В стороне от них, в направлении пирамиды Джосера и пирамид в Медуме, строились комплексы более мелких захоронений с изящными белыми островерхими пирамидками. К сожалению, их разобрали «на камни» в последующие эпохи. Все вместе являло собой удивительное зрелище. Чтобы представить себе эту территорию, надо ее восстановить. Только тогда мы поймем, как выглядел Египет времен фараонов и что значили для них комплексы пирамид!
Насколько я понимаю, мнение охранителей таково, что воссоздание шедевров мировой архитектуры в ближайшее время не предвидится. Такая позиция понятна. Никто не хочет брать на себя ответственность перед будущим. Синдром Эванса, очень спорно восстановившего Кносский дворец, витает в воздухе. Кроме того, многие считают памятник не объектом любования, а полигоном для исследований. Рядом с памятником и под ним могут находиться многометровые археологические слои, что создает огромные сложности при любом воссоздании. Но вспомним подземелья пирамиды Лувра с остатками фундаментов и сотни подобных многоэтажных раскопов, открытых публике. Технически совместить исследовательскую зону и зону показа вполне возможно, были бы желание и деньги.
Хотелось бы знать, собираемся ли мы вообще восстанавливать великие памятники. А если собираемся, то нужно не жалеть средств на воссоздания, проекты, макеты и любые изображения, приближающие нас к первичному образу. Пусть не вполне идентично. Пусть не все сразу. Пусть в результате жестоких дискуссий. Но надо готовиться к возвращению памятника к полноценной жизни, а не к вечному любованию руинами.
Любование руинами не так безобидно, как кажется. Обломки, которые нам показывают как памятники, будут популярны до тех пор, пока в развлекательных комплексах, повсеместно появляющихся при каждом крупном городе, не начнут строить этакие архитектурные музеи восковых фигур в виде крепостей, пирамид, храмов и амфитеатров. Уже сейчас их начинают наполнять муляжи шедевров. В Лас-Вегасе появляются фрагменты псевдо-Парижа, псевдо-Венеции или псевдо-Каира. Особенно много подобных «этнопарков» в Азии. И они необычайно популярны. Мы говорим «великие сооружения», «великая культура», показывая раскопанные обломки, но когда в пустынях Мохаве, Наниб, Такла-Макан или в Каракумах появятся воссозданные копии сверкающих пирамид с дорогами, идущими к нижним храмами, и с причалами для погребальных кораблей, будут ли тогда популярны песчаные предместья Каира? Запомним, что миллиарды людей не воспринимают «подлинность» как качество. Им достаточно похожей формы. Но такая «похожесть» ужасает. Тот, кто видел
в этнопарках «воссозданную» Красную площадь и особенно храм Василия Блаженного, меня поймет.
Даже Голливуду надоела нерешительность историков, и там строят для своих фильмов целые города, смело изображая любую эпоху. Миллиарды людей уверены в их подлинности. Все менее образованный мир начинает верить показанному. Когда толстый Обеликс в исполнении Жерара Депардье разбрасывает фрагменты римских строений на глазах миллиардов людей, это не так смешно, как кажется. Это же гибель того, ради чего мы так бережно консервируем древности! Это крах всех историко-культурных подходов. Историкам надо любым способом брать ситуацию под контроль и бороться с кичевыми фантазиями.
Еще раз напомню, что мир изменился. Сто лет назад информация об архитектуре доходила до людей через лубочные повести, рассказы и редкие раскрашенные картинки в книжках. Затем появились фотография, кино, Интернет, 3d-технологии. Теперь воссоздать прошлое не так сложно, как раньше. И не только на бумаге. Появилась возможность быстро и дешево возводить строения любой формы. Так, в башнях Кельнского собора есть вставные детали из пластмассы. Этим методом, например, можно «достраивать» любой памятник и в любой момент сменить или разрушить надстройку. Уверен, что в подобном воссоздании будет больше исторической правды, чем в осклизлых (потому что консервируемые руины заливают жидким стеклом) «консервациях». Может, реставраторам пора этим воспользоваться или хотя бы об этом задуматься.
Ансамбли. Сочетание городских сооружений в России называется «ансамблем». Ансамбли бывают разные. Одни создаются преднамеренно, как, например, Версаль. Бывают и выращенные ансамбли, как площадь Святого Марка в Венеции. Но есть и еще более необычные. Большинство кварталов, застроенных пятиэтажками, проектировалось современниками как некие ансамбли. Например, в хрущевские времена так работал архитектор Яков Белопольский. Но сейчас никому
Лас-Вегас. Отель «Луксор», имитирующий египетскую пирамиду для привлечения непривередливых туристов
и в голову не придет рассматривать подобные творения в качестве ансамблей. Получились этакие «непризнанные ансамбли». Но, может быть, нам удастся при реконструкции вскрыть их ансамблевые свойства и районы безликой застройки обретут новое лицо.
Вместе с тем многие русские исторические города, которые никогда не строились по ансамблевым принципам, сейчас стали восприниматься нами таковыми. Появилась тенденция при реставрации приблизить их к «ансамблевому» состоянию, примеры которого дают Суздаль, Переславль-Залесский, Ростов Великий, Торжок и многие другие старорусские города.
Подчас с давно признанными ансамблями происходят удивительные вещи. Известно, что мощный прямоугольник Парфенона на Акрополе афиняне возвели в ранг государственного символа. Казалось, навсегда! Но в XIX веке мода изменилась. В 1813 году появился проект Карла Шинкеля по превращению афинского Акрополя в новый по тем временам комплекс. К счастью, не случилось. Парижане пошли еще дальше. В 1850 - 1860-е годы префект департамента Сена -Жорж Осман разрушил средневековый «Париж д'Артаньяна» и заменил его новостройкой. И эта новостройка стала памятником! А если бы Шинкель Акрополь перестроил? Мы бы восхищались или ужасались?
Видимо, в то время идея перестройки великих ансамблей прошлого витала в воздухе. В России еще до Шинкеля, в 1770-е годы, Василий Баженов создал гениальный проект замены Кремля классицистическим ансамблем. Поныне существует гигантский макет нового Кремля. Этакая вторая, зримая кремлевская реальность. В Европе ничего подобного нет. Если бы перестройка Кремля состоялась, был бы это эпохальный памятник градостроительного искусства или диверсия масонов1. Я-то не сомневаюсь, что это был бы ансамбль №1 в России. Хотя, конечно, Кремль такой участи не заслуживает. Парадокс!
Вообще с главным русским ансамблем, Московским Кремлем, происходили интересные метаморфозы. Вот что известный хулитель российских порядков времен Николая I маркиз де Кюстин2, посетивший Москву в 1839 году, говорил о Кремле: «К несчастию, теперь строят в Кремле новый дворец, чтобы сделать более удобным старое жилище императора. Но спросили ли себя, не испортит ли это улучшение, единственный в мире ensemble старинных зданий священной крепости? Настоящее жилище государя тесно, я согласен, но чтобы устранить этот недостаток, покушаться на самыя почтенныя здания старого национального святилища: это профанация. На месте императора я скорее подвесил бы новый дворец в воздухе, чем сломал бы хоть один камень древних стен Кремля». И далее: «Ожидая, что двор получит лучшие помещения, включают в черту новых дворцовых построек небольшую церковь Спаса на Бору. Это чтимое святилище самое древнее
Проект перестройки Кремля в новый классицистический ансамбль. КонецXVIIIвека. Архитектор В.Баженов
Фрагмент модели нового Кремлевского дворца по проекту В.Баженова. КонецXVIIIвека
1 Считается, что Баженов был масон.
2 Цит. по: Николаевская эпоха. Воспоминания французского путешественника маркиза де Кюстина. М., 1910. С. 86.
Фрагмент интерьера модели нового Кремлевского дворца по проекту В. Баженова. Конец XVIII века
в Кремле. Думаю, оно исчезнет за прекрасными, гладкими, белыми стенами...» (хорошо еще, что маркиз не увидел более ранние кремлевские новации Василия Баженова).
Дворец не воспарил в небеса, а к 1850 году под руководством К.А.Тона был построен. Здание, не отличавшееся красотой, стало памятником. Немало его славе содействовали изображение на брежневской сторублевой купюре и современное, дорогостоящее воссоздание интерьера. Справедливости ради следует отметить, что уничтоженный «сталинский» интерьер дворца тоже был очень важным памятником нашей коммунистической эпохи.
Кстати о Сталине. Существует легенда, что вождь после победоносной войны вызвал к себе московских архитекторов и предложил им облицевать стены Кремля гранитом. Гранит остался от гитлеровцев, которые привезли его под Москву, чтобы соорудить свой памятник победы. Перепуганные зодчие молчали. Говорят, что только А.В.Власов скромно заметил, что подобный акт, конечно, возвеличит кремлевский ансамбль, но тот потеряет свою историческую значимость. Вождь подумал и согласился.
В 1960-е годы, продолжив традицию Николая I, в Кремль буквально вторгся советский Дворец съездов. Но что интересно. Миллионы людей не мыслят без него интерьер Кремля. Елки, съезды, спектакли и концерты сделали его очень значимым объектом, а «пилонада» дворца на фоне кремлевской башни стала одним из кремлевских символов. Это же прямой путь в памятники! Значит, не красота, не историческая ценность и даже не воля вождя правит бал. А что?!
Не менее интересно изучать коллизии с площадью Святого Марка в Венеции. Известно, что строительство в исторической зоне памятника считается варварством. Но меня все же волновал вопрос - можно ли на площади Святого Марка построить еще одно здание, а если нельзя, то почему? Мне отвечают, что, конечно, нельзя. Но Наполеон портик построил. И ничего, живет. Мало того, башня Компанилла, лет 100 на-
Дворец съездов, вторгшийся в стены Кремля, стал новым кремлевским символом
3Говорят, что сам Жолтовский, рисовавший башню, при этом присутствовал.
зад упавшая на площадь и разбившаяся вдребезги3, сейчас воссозданный объект! И лифта там первоначально не предполагалось. Следовательно, в одном из самых значимых для любого зодчего месте мы находим и новодел, и воссоздание. Мало того, площадь Святого Марка появилась не единовременно, как, например, Версаль. Это выращенный объект. Появился же недавно на Пьяцетте, правда временно, памятник Казанове работы Шемякина. А раз так, то, может быть, этот ансамбль стоит и дальше выращивать. Конечно, это шутка, но в ней заключен очень важный вопрос, касающийся роли памятника в городской среде.
В Москве существует еще один уникальный ансамбль. Страна социалистического будущего ВДНХ. Как к ней относиться? Мы начали осознавать историческую ценность сталинского метрополитена и московских высоток, хотя при Хрущеве их ругали за «украшательство». Но как относиться к ВДНХ? Многие считают, что это мусор, который следует снести, расчистив место для жилых кварталов. Но это же уникальный памятник архитектуры эпохи социализма. В пятидесятые он представлял собой уникальный ансамбль мирового класса.
Венеция. Площадь Святого Марка. Даже такой великий памятник подвергается изменениям
Венеция. Массивный памятник Казанове работы скульптора М.Шемякина располагался на набережной перед Дворцом дожей
Некоторые уже начинают оплакивать павильоны советских республик, золотых танцовщиц, могучих быков, колхозниц из смальты с пшеничными снопами и удивительные фонтаны. В шестидесятые украшения павильонов заменили примитивными штамповками, в те годы модными и никому сейчас не нужными. Надо ли восстановить былую красоту? Хотелось бы. Но эту несчастную выставку пытаются то снести, то достраивать, то перестраивать, то восстановить, то предлагают оставить нетронутой до лучших времен. Что победит?
Ансамбли - это нечто признанное профессионалами. Но есть еще фрагменты городской среды, которые можно определить как комплексы. С ними тоже происходят чудеса. Знаменитую сталинскую гостиницу «Москва» (ее изображение красовалось на этикетке лучшей советской экспортной водки) лужковские знатоки снесли и построили вновь в виде некоего упрощенного передела. А гостиницу «Россия» - шедевр хрущевских времен - снесли за ненадобностью, и никто не заметил. Это были не просто исторически значимые здания, а значительные градостроительные комплексы, влиявшие на облик столицы. Что это за явления? Комментарии историков очень малочисленны и расплывчаты.
Многие убеждены, что историко-художественные проблемы должны превалировать над проблемами социальными. Но не следует забывать, что отношение к памятникам зависит от уровня жизни. Если простой человек недоедает и живет в тесноте без элементарных удобств, ему не до памятников. Помню середину пятидесятых. На Смоленской площади уничтожали квартал перед сверкающей белизной высоткой МИДа. Там сейчас треугольный садик, транспортные развязки, гостиницы, жилые дома и магазины. Люди плакали от счастья, расставаясь с гниющей клоакой, набитой криминалом. Они с нетерпением ждали переселения в новые пятиэтажки. Если бы кто осмелился тогда защищать сносимые постройки, его бы разорвали на части. Уникальные особняки там, конечно,
были, но никто их не замечал. В Москве таких было еще немало. Как только народ стал жить лучше, он тут же пожалел о снесенных постройках. Это проблема не охраны памятников, а социальной психологии.
Интересно, что сносимый тогда квартал в основном состоял из разваливающихся двухэтажных домов. Первый этаж кирпичный, а второй из гниющих срубов, обшитых досками. Небольшие дворы были забиты мелкими сараями, а земля покрыта грязными опилками. В каждом таком доме жило несколько семей (даже в сыром подвале). На весь дом была одна раковина на кухне и один туалет. Таких домов в городе были тысячи. Например, ими была застроена вся зона от Плющихи до Миусов. Вообще население вне Садового кольца жило в подобных домах. Квартирные коммуналки с коридорами, заставленными шкафами и велосипедами, воспринимались тогда как жилище аристократов. Именно такой массовый двухэтажный морфотип застройки был когда-то основным во множестве русских городов. В волжских они кое-где сохранились. Этот морфотип неказист, не эффектен и, видимо, поэтому стремительно исчезает. Тогда что же мы охраняем - историю или только симпатичные особняки?
Преобразования. В начале XXI века такие значимые здания, как московский Манеж, Большой театр, «Детский мир» и петербургский Главный штаб, подверглись существенному преобразованию и благодаря удачной перестройке интерьеров обрели новую жизнь. Так, в левом крыле Главного штаба вместо грязных дворов появились великолепные залы Эрмитажа (проект «Студии 44», руководитель О.Явейн). Разве они не могут стать в будущем архитектурными памятниками?
Изменения в московском Манеже (автор его преобразований, как и «Детского мира», П.Андреев) более спорны. Но следует учесть, что более трети времени своего существования конногвардейские функции он не исполнял и как манеж не использовался. Да и само слово «манеж» давно изменило
Начало старого Арбата. Фото конца тридцатых годов. Справа старый криминальный квартал, снесенный после строительства МИДа
Седьмой Ростовский переулок в Москве. Слева типичный деревянный дом застройки вне Садового кольца. Дореволюционный снимок. К 1960-м годам такие дома практически по всей Москве снесли
свое значение. Теперь это «выставочный зал». Появился даже Малый Манеж. Так, может быть, его внутреннее преобразование оправданно? Роль же фасада в городской среде осталась прежней.
Значительному вмешательству, степень которого удивляет, подвергся и Большой театр. Но памятником является не только строение театра, но и всемирная слава его труппы. Преобразования помогут ей не потерять эту славу. Кроме того, Москва за столетие стала гигантским мегаполисом. Нагрузка на театр увеличилась, и хорошо, что на этажах стало просторнее. Уверен, что через полстолетия именно эту театральную конфигурацию новое поколение будет яростно защищать от неизбежных перестроек.
«Детский мир». Помню, как его строили, уничтожая сре-довую застройку. Многие протестовали. Теперь некоторые историки сожалеют о старых интерьерах магазина. Сожалеют и пожилые люди, вспоминая, как мило они в очередях покупали школьную форму. Но мои правнуки в восторге! Это
Санкт-Петербург. Левое крыло Главного штаба превращено в филиал Эрмитажа. Вместо грязных дворов великолепные залы музея — это потеря или приобретение?
Манеж. Внутренние преобразования здания после пожара вызывают серьезные нарекания, кроме того, его роль в городском контексте кардинально изменилась
их магазин XXI века, а что тут было раньше - им неважно. Но когда в конце века его будут перестраивать, они возмутятся. Где правда?
Понимаю спорность высказанных суждений. Но в ворчливых отрицаниях мало проку. Необходимо опубликовать разбор всего комплекса вопросов, связанных с реконструкцией значимых зданий. Хотелось бы услышать не мнения узких специалистов и не отчет о проделанной ими работе, а обобщенную рекомендацию, касающуюся стратегии реализации столь разных подходов: торгового, театрального, музейного, строительного, градостроительного, реставрационного, реконструктивного и социального. Ведь подобные реконструкции будут множиться. Крупные преобразования в зоне, прилегающей к Музею изобразительных искусств им. Пушкина, не за горами!
Пирамида Лувра - интереснейший пример музейных преобразований. Я помню серый вытоптанный газон между двумя корпусами Лувра и тесный музейный вестибюль. Французы
«Детский мир». Фасад магазина сохранен, но это современный универмаг
Большой театр. Реконструкция сильно изменила его интерьеры: удобная двойная сцена, новые репетиционные залы, просторные вестибюли и новые подъезды
не побоялись поставить между этими корпусами совершенно новое стеклянное здание, окруженное водными плоскостями. Под землей открылись субструкции старого Лувра и появился огромный вестибюль, который взял на себя сотни функций, не свойственных структуре дворцовых помещений. Сейчас резкий контраст новой архитектуры и старых анфилад создает серию новых пластических ощущений. Получается, что на одной и той же территории в одно и то же время можно, спасая старый памятник, допустить новострой. Но самое интересное, что пирамиду Лувра тоже могут объявить памятником, поскольку подземный вестибюль стал символом современного подхода к реконструктивным мероприятиям. Так что это? Приобретение или варварское вторжение. Если вторжение, то как надо было поступить?
Двигаемся дальше. Виолле-ле-Дюк. Франция. Середина XIX века. Архитектор вел восстановительные работы на крупнейших готических постройках. На королевской часовне Сен-Шапель, на соборе Парижской Богоматери, на Амьенском соборе и на аббатстве Мон-Сан-Мишель. Затем он взялся за восстановление укреплений города Каркасона, оплота альбигонской ереси. Весь ХХ век Виолле-ле-Дюка непрерывно ругали за фантазийные, псевдоисторические добавления к этим постройкам. Сейчас перечисленные объекты - гордость Франции. Посмотреть на них приезжают со всего мира. Как к этому относиться?
Обратите внимание - деятельность Виолле-ле-Дюка пришлась на середину XIX века. За прошедшие годы его «вос-
Санкт-Петербург. Левое крыло Главного штаба. Фрагмент одной из лестниц нового музея
становления» должны были перейти в разряд памятников. В России в этот период многие памятники только появились, а некоторые достраивались и перестраивались. На Дворцовой площади в Петербурге, например, к 1830 году на базе старых построек был возведен Главный штаб. Андреян Захаров полностью изменил Адмиралтейство, построенное Петром, и получил великолепное новое его здание. В Москве Бовэ построил Манеж и в очередной раз перестраивал Большой
Париж. Собор Парижской Богоматери. Горгульи, добавленные Виолле ле Дюком в XIX веке, стали одним из символов Парижа
Париж. Подземное пространство между двумя корпусами Лувра - образец решения современных музейных пространств
театр. После пожара Кавос вообще построил новое его здание. Почему доделки Виолле-ле-Дюка порицаются как своевольный новодел, а перестройки Захарова нет? Значит ли это, что в разных странах «историческое» время течет по-разному? Судя по всему, так оно и есть. Сколько же лет должно пройти, чтобы в нашей стране перестроенные здания вошли в ранг памятников?
Помню, много лет назад меня поразила картина восстановления небольшого римского храма в армянской крепости Гарни. Было жарко. Полуголые бородатые люди, как тысячу лет назад, выбивали простыми инструментами утраченные детали, отлично понимая, что куда надо ставить. Сейчас это популярный туристический объект. Но историки недовольны. Новодел! А если бы каменщики восстановили этот храм 2000 лет назад теми же инструментами и из того же камня, то что - это бы был безусловно памятник? Так сколько лет должно пройти от воссоздания? А как же японские храмы, которые обновляют, как только вырастают новые, подходящие для замены деревья?
Городские топонимы теснейшим образом связаны с архитектурой. Мы многократно что-то переименовываем, а что-то оставляем. Логику в этом процессе уловить невозможно. Станция метро «Охотный Ряд» побывала и под именем Кагановича, и называлась проспектом Маркса, пока снова не стала Охотным Рядом. Станция «Александровский сад» именовалась и Коминтерновской, и Калининской. В то же время станция «Войковская», несмотря на протесты жителей, не переименовывается. Таких несуразиц множество. Так, в Москве есть станция метро «Добрынинская». Важная кольцевая и узловая станция. Многие думают, что она названа в честь русского богатыря. Но Добрынин - это двадцатилетний революционер, погибший в 1917 году в московских уличных боях через месяц после октябрьского переворота. Раньше станция называлась «Серпуховская», что логично, поскольку площадь до сих пор носит это имя. У наземного вестибюля стоит стела с бюстом
Армения. Крепость Гарни. Современное воссоздание римского храма
молодого человека, рвущегося в бой. Написано, что это Добрынин. Но это не Добрынин, а мой знакомый скульптор Геннадий Распопов. Искать подлинный образ было хлопотно, и он вылепил себя! Так и осталось.
Множество улиц и площадей имеют странные исторические наслоения. Например, в Москве есть площадь Пречистенские Ворота. На ее территории сначала снесли Алексеевский монастырь и построили храм Христа Спасителя, потом его снесли и начали строить Дворец Советов. Дворец не достроили, а его металлические субструкции во время войны срезали и употребили на противотанковые ежи. Потом на этом месте соорудили огромный бассейн «Москва». Бассейн разрушили и снова «воссоздали» храм Христа Спасителя. И все практически за жизнь одного поколения!
Но и это не все. На площади существует станция метро «Кропоткинская». Верхний ее вестибюль выполнен в виде арочных ворот. Но это не Пречистенские Ворота, как многие думают, а проход на Гоголевский бульвар. Внизу красивая станция метро своими светлыми пятиконечными надвер-шиями колонн никак не похожа на бородатого анархиста Кропоткина. Она создавалась архитектором А. Душкиным как аванвестибюль Дворца Советов. Но новый храм Христа Спасителя, господствующий над площадью, не имеет никакого отношения ни к анархисту, ни к Дворцу Советов, ни к Гоголю. Мало этого. На площади есть памятник. Поскольку несколько десятилетий она звалась Кропоткинской, многие думают, что это Кропоткин, но это почему-то Энгельс! Как поступить? Ясно, что можно вернуть станции старое название - «Дворец Советов». Можно, наоборот, площадь и станцию метро еще раз переименовать и поставить вместо Энгельса фигуру святого. Можно снести наземный вестибюль метро, построенный на месте церкви, и восстановить Пречистенские Ворота. Но, может, лучше сохранить все как есть? Это же интереснейшие исторические переплетения, отпечаток путаной нашей истории ХХ века. Как быть? Теоретическое молчание!
Есть еще одна проблема, о которой нельзя умолчать. Россия была страной аграрной. Остались тысячи помещичьих усадеб. Они в ужасном состоянии. Энтузиасты по мере сил что-то спасают. Но важен не только сам памятник, но и среда, в которой он находится. Усадьба Архангельское с окружающими ее просторами является памятником. Это ясно. Но не так давно и традиционные крестьянские усадьбы тоже стали представлять значительный интерес. Их стали свозить в некие этнографические «резервации». Но разве окружающие их пахотные земли и луга не есть их неотъемлемая часть? Разве сама традиционная система землепользования не памятник эпохи? Так что предпринять? Сейчас Москва распространяется на новые земли. Надо ли включить в свод памятников старые деревни с их окружением? А русские дачи? Это уникальное явление мирового масштаба. Разве через 50 лет они не станут символами нашей эпохи? Разве они хуже средового домика в городе? Но если это все сохранять, то и строить будет
негде. Как же быть? Ждать, когда государство разбогатеет? Но тогда и охранять будет нечего.
Воссоздание. Любой архитектурный памятник несет в себе несколько функций. В нем как хранителе социальных, эстетических и строительных традиций ушедших эпох ценна подлинность всех деталей постройки. Но он еще своим присутствием и необычным видом обогащает пластику городской застройки. Это не одно и то же. Во втором случае возможен и новодел, и даже имитация. Охранители памятников эти слова не любят. Но почему? Ведь в каждом спасенном памятнике есть эти элементы. Без них не обойтись в современном градостроительстве.
Разве не следует любым способом воссоздавать взорванные храмы Поволжья или многоглавый деревянный храм в Вытегре? А разве не уместно было бы воссоздать в Москве Меншикову башню, церковь на пересечении улиц Кузнецкий Мост и Лубянка или церковь в 7-м Ростовском переулке на высоком речном берегу. А Петергоф, а Иверские ворота и Казанский собор на Красной площади не следовало воссоздавать? А храм Христа Спасителя? Это же скорее новодел, чем воссоздание. Так как же быть с новоделом? Использовать или нет?
Воскрешали не только здания, но и целые города. Центр Варшавы во время войны был взорван до основания. К 1960-м годам его воссоздали по фотографиям, по открыткам, по воспоминаниям жителей и, наконец, по полотнам Каналетто. Потом восстановили и стертый с лица земли Королевский замок. Тщательно воссоздали и Гданьск. Прошло полстолетия, и эти городские центры живут активной жизнью. Многие жители и не подозревают, что на этом месте были развалины. Новодел это, имитация или воссоздание - народу нет разницы. А как считают специалисты? Может ли это служить образцом для будущих подражаний?
В наших городах все чаще появляются странные здания, имитирующие старину. Но некоторые из них вполне удачно вписываются в городской контекст. Так, дом, построенный по проекту Ю.Бархина на Садовом кольце у въезда в новоарбатский тоннель, напоминает нечто неоренессансное. Построен он недавно, но вполне вошел в структуру улицы. Еще пример. На Пречистенке есть пристройка к угловому дому №2. По виду - средовой дом конца XIX века, но построен он всего несколько лет назад. Дальше стоит дом №18. Выглядит, как купеческий особняк. Построен тоже недавно на месте советской доски почета передовиков района. Таких примеров много. На Кузнецком Мосту дом №17 по проекту А.Воронцова - новодел, который в несколько улучшенном виде имитирует то, что здесь было раньше. Недалеко дом №11 - галерея Союза художников. Судьба его еще интересней. В семидесятые стоявший здесь дом снесли и заменили неким «летящим» образцом конструктивизма. Но в девяностые на его месте имитировали дом, стоявший ранее. Это примеры событий на небольших клочках Москвы. А сколько таких клочков по России! Например, в Казани только что построили улицу в
«немецком» стиле XIX века. Построенное нравится! Что тогда сохранять? Если так пойдет и дальше, то через несколько лет отличить новое от старого будет невозможно. Как к этому относиться? Хорошо это или плохо?
Москва. Дом №2 на улице Воздвиженка — новодел или имитация средового московского дома конца XIX века?
Москва. Воздвиженка, 18. Недавняя имитация особняка XIX века — варварское вторжение или уместное «средовое» добавление?
Кузнецкий Мост, 17. Удачное подражание строениям, стоявшим на этом месте с конца XIX века
Москва. Квартал на углу Трубной и Неглинной. Сейчас Неглинная Плаза. Характерный пример московского преобразования. Там стоял углом длинный трехэтажный дом, в прошлом жилой. Лестницы разрушены. Стропила сгнили. Под-
Кузнецкий Мост. До 1960-х годов здесь стояло похожее здание. Его снесли, построили современное, но в 1990-е годы имитировали здание 1896 года
Казань. Современный жилой дом. Зданиями подобной очень популярной архитектуры застроена целая улица
валы затоплены. Кирпич рассыпается. Дом местами просел, и культурный слой нарос сантиметров на 90. Памятником он не являлся, но для старой московской городской среды был весьма характерен. Споры о его судьбе шли довольно долго. Заказчик не понимал, как такую рухлядь можно сохранить, и добился разрешения заменить старые фасады. Историки возражали. В конце концов, дом подняли до прежней отметки и воссоздали его первоначальную архитектуру. Таким образом, город сохранил старомосковский масштаб среды, а заказчик получил требуемые квадратные метры. Но историки до сих пор скорбят об утрате средового объекта. Кто прав и что делать в подобных ситуациях?
Для того, чтобы грамотно восстанавливать памятники, нужна специализированная промышленность. В Польше при реконструкции Варшавы появилась целая отрасль строительства, обслуживающая реставрационные работы. Нам тоже необходима подобная отрасль. Памятников, нуждающихся в реставрации, у нас великое множество. Надо бороться за создание такой отрасли! Только кирпичом и штукатуркой победить невозможно.
Последнее время исследователи из Британского музея работают над применением цвета в античном искусстве. Выяснилось, что великая цивилизация «белого античного искусства» была совсем не белой. Раскрашено было все -скульптуры, храмы и даже богатые жилые дома (смотрите помпейские фрески). Согласитесь, не просто представить себе раскрашенную Венеру Милосскую или Нику Самофра-кийкую. И еще неизвестно, чем любовались древние греки во время Панафинейских шествий - изяществом пропорций Парфенона или раскрашенными, возможно, на египетский или критский манер фигурами его фронтонов и метоп, ставшими прообразом современных комиксов. Барельефы в Риме на колонне Траяна, иллюстрирующие битву легионов императора с даками, тоже были раскрашены подобно цветной киноленте. Видимо, скоро могут измениться наши представления о красоте европейского искусства и цветастость, считавшаяся многие годы дурным тоном, станет желанной. Не повлечет ли
Угол Трубной площади и Неглинной улицы. Неглинная Плаза — характерный пример московского преобразования
Виноградовские бани на втором Вражском переулке в Москве. Фрагмент заброшенной и незаметно разрушающейся старомосковской застройки
это за собой трансформацию наших отношений к памятникам архитектуры? Тогда и цветной храм Василия Блаженного, который злобный маркиз де Кюстин назвал «вазой с фруктами», может стать объектом для современных подражаний.
Проблемы, представленные в статье, не просто набор парадоксов. Они постоянно возникают в строительной практике. Застройщики ломают памятники не только потому, что жадные и некультурные, но и потому, что многозначные и расплывчатые правила обхождения с архитектурным наследием порождают вседозволенность. Истеричная и малоэффективная битва за сохранение наследия, которую мы сейчас наблюдаем, должна уступить место строго регламентированной, логичной и многогранной доктрине, учитывающей все виды городской застройки. Правила должны быть понятны любому инвестору, городскому чиновнику, менеджеру и юристу. Без этого мы не спасем строительную культуру прошлого от уничтожения и не построим достой ную архите ктуру будуще го. Доктрину охраны памятн и ков необходимо сделать более многогранной. Нельзя проводить резкую грань между охраной и новым строительством. Для города это неразрывный процесс. Формирование городского интерьера должно стать единым и неделимым. При этом будут появляться новые сооружения, воссоздания, имитации, реставрации и новодел. Надо уяснить, что впредь так будет всегда и везде.
Многие поднятые в статье вопросы, конечно, находятся в поле зрения специалистов. Иногда их обсуждают в прессе. Но есть важнейшие, на которые еще ответов нет. Надо искать эти ответы, даже если чиновники этому противодействуют. Чиновники меняются, а памятники остаются. Правила охраны требуют не только совершенно другого уровня регламентации и юридического осмысления, но и широчайшего профессионального обсуждения. Необходимы профессиональные публикации, телевизионные передачи и сайты в Интернете. Доктрина охраны памятников должна быть иной, более агрессивной! Это же не просто полемика. Это фронт, на котором решается судьба нашей культуры. При этом надо избегать мелочных конфронтаций внутри клана охранителей. Надо всегда выступать единым фронтом! Только так мы победим!
Да, это трудно. Да, затратно! Но иного пути нет. Безвольная отговорка типа «извините, так сложилось» должна исчезнуть. Мы живем в XXI веке, окружающий нас мир иной, и возможности у него иные. Например, мы собираемся разработать космические станции для маневрирования среди колец Сатурна. Неужели вопросы взаимодействия старого и нового сложнее?
Литература
1. Николаевская эпоха. Воспоминания французского путешественника маркиза де Кюстина. М., 1910.
2. Явейн О. Эрмитаж. Новый музей в Главном штабе. XXI век. L.: Thames&Hudson Ltd, 2014.
3. National Geographic. Россия. Апрель, 2015.
4. Britannica. Encyclopedia of art. Encyclopedia Britannica inc. 2005.
5. История русского искусства. Т. 8 (Кн. 1,2); Т. 9. М.: Издательство Академии наук СССР, 1964.
6. Всеобщая история архитектуры. Институт истории и теории архитектуры. М., 1949.
Literatura
1. Nikolaevskaja epoha. Vospominanija francuzskogo puteshestvennika markiza de Kjustina. M., 1910.
2. Yavejn O. Ermitazh. Novyj muzej v Glavnom shtabe. XXI vek. L.: Thames&Hudson Ltd, 2014.
3. National Geographic. Rossija. Aprel, 2015.
5. Istorija russkogo iskusstva. T. 8 (Kn. 1,2); T. 9. M.: Izdatelstvo Akademii nauk SSSR, 1964.
6. Vseobshhaja istorija arhitektury. Institut istorii i teorii arhitektury. M., 1949.
The Life of a Monument in the City.
By I.G. Lezhava
In article on an example of Moscow and many foreign cities, the problem of life of architectural monuments in cities, as interactions of shape of cities old and new in the conditions of prompt change, and repeated transformation of building sometimes during life of one generation is considered. The question, what such a monument what its preservation and a reconstruction means and what is expected from a monument and environmental object is considered? These objects carry the cultural-historical information necessary for creation of the interesting, informative and educational environment of a city in the future. The question of a pulling down, preservation and a reconstruction of similar objects, (ensembles, private residences, museums or even city areas) is not only architecturally-historical, but also socially-psychological as for each generation there was a unique environment. In the present, objects will not manage to be recreated in accuracy as technologies of building, materials, people and requirements to life have changed. For this point in question permission creation is necessary for strictly regulated, logical, many-sided and clear all doctrines of protection of the monuments considering all kinds of city building, professional opinion, modern technologies of building and restoration methods, public opinion. Are required consecration of these problems and the information, and also deep professional the analysis. This point in question not simply polemic is a front on which the destiny of our culture dares.
Ключевые слова: архитектурно-градостроительные памятники, средовой объект, трансформация городской среды, реконструкция и реставрация памятников.
Keywords: architecturally-town-planning monuments, environmental object, transformation of the city environment, reconstruction and restoration of monuments.
