CC BY
8УДК 882-31 Семин В. 06
A.Н. Горбанева
«Женя и Валентина» В. Семина как исторический роман
Дагестанский государственный университет; gorbaneva69@mail.ru
В статье выявляются черты исторического романа о недавнем прошлом в произведении
B.Н. Семина «Женя и Валентина».
Ключевые слова: исторический роман и колорит, герои предвоенного времени, В.Н. Семин.
«Сейчас я работаю над романом, довольно большим для меня. Я ведь до сих пор был автором рассказов и повестей. А многоплановый роман пишу в первый раз» [1, с. 225], - сообщал В.Н. Семин в письме к Б.Я. Камерштейн от 3 января 1970 года.
Речь шла о романе «Женя и Валентина», первая часть которого позднее была опубликована в журнале «Новый мир» в 1972 году (№ 11-12), причем из романа, по словам автора, «треть текста выбросили [1, с. 284]. В 1974 году роман в том же виде вышел отдельным изданием в Ростовском книжном издательстве. Позже часть выброшенного текста была воспроизведена в публикации журнала «Литературное обозрение» [2, с. 101-112], а еще позднее, в 1989 году, вышло первое и пока единственное полное издание романа [3].
Первая часть романа оказалась и последней. Дальнейшую работу над «Женей и Валентиной» прервал новый замысел, который властно захватил писателя и потребовал для своего воплощения напряжения всех творческих, духовных и физических сил. В начале 70-х годов В. Семин приступил к работе над повестью, которая в процессе созидания и переработок (по требованию цензуры и новой редакции «Нового мира») переросла масштабы первоначального замысла и обрела форму романа. Роман этот -«Нагрудный знак 0ST», опубликованный в 1976 г. в журнале «Дружба народов», - стал «главной книгой» в творчестве В.Н. Семина. Его продолжением явился роман «Плотина», работу над которым прервала смерть писателя от разрыва сердца в мае 1978 г. Впервые главы этого незавершенного романа были напечатаны в журнале «Дружба народов» в 1981 г.
Таким образом, 70-е годы в литературной деятельности В.Н. Семина прошли в основном под знаком романа. Другие жанры - рассказы «На реке» (1970), «В гостях у теток» (1972) и «Эй!» (1977), большой очерк «Строится жизнь» (1972) и литературно-критические рецензии - занимают в творчестве писателя этих лет сравнительно скромное место (имеются в виду рецензии опубликованные, а не внутренние, предназначенные для редакции журнала «Новый мир» и лишь частично увидевшие свет в посмертных публикациях).
Роман «Женя и Валентина» был задуман (и осуществился в завершенной первой части) как роман многоплановый и широкого эпического дыхания, которое ощущается с первых страниц произведения в самом его ритме - неторопливом и аналитически подробном, в самой структуре его, в чередовании сцен и картин из жизни разных слоев общества и различных производственных сфер, в способах и приемах временной организации произведения и художественного «сцепления» сцен, в объективной манере повествования от автора (а не от лица героя-рассказчика, как это было в повестях).
Действие романа начинается в первый день войны и заканчивается появлением на улицах города немецких войск. Временные границы здесь примерно те же и город тот же, что и в повести «Ласточка-звездочка» (1963), но главные действующие лица другие. Вскользь упоминавшийся в повести о военном детстве двоюродный брат героя Женя занял место в центре композиции (и напротив - Анатолий, близкий по возрасту, биографии и душевным качествам Сергею Рязанову, отошел на второй план). «Виталий Николаевич не раз говорил о том, что ему хочется написать историю души человека, начало взрослой жизни которого пришлось на предвоенные годы. Собственно, это была постоянная семинская тема - «тяжкий путь познания». Ясность Жениного взгляда на мир вначале - от его здоровой натуры, от любви к нему окружающих, от неведения. Спустя десятилетия Женя, по замыслу, должен был придти к мудрости, оплатив ее высокой ценой усилий, потерь, «сознанием вины» [4, с. 100]. Другие главные герои романа - журналист Слатин, строитель Григорьян, рабочая Валентина - люди того же поколения, что и Женя, и каждый из них должен был пройти свой путь познания в довоенную и военную пору.
Первая же фраза романа: «В воскресенье, 22 июня 1941 года рано утром Валентина собралась к своим на окраину», - звучит как удар судьбы, о которой еще не ведают герои романа, но которая войдет в жизнь каждого из них и круто изменит ее.
День 22 июня - композиционный узел первых пяти глав романа. В каждой из них повествуется о том, как и при каких обстоятельствах встретили этот роковой день Валентина и ее окраинная родня (гл. 1), инженер Сурен Григорьян и сотрудник областной газеты Слатин (гл. 4 и 5), слесарь-инструментальщик Женя (гл. 4) и его родные (гл. 5). Схожесть исходной сюжетной ситуации оттеняет своеобразие тех социальных и производственных «срезов», которые изображаются в каждой главе: быта и нравов большой семьи, живущей на окраине города; обстановки и атмосферы большого завода, его различных цехов и служб; напряженной работы редакционного коллектива областной газеты; уклада жизни большой рабочей семьи.
Все это описано в романе со свойственными Семину-прозаику точностью и тщательностью, что дало критике основание говорить о том, что в своей новой книге «В. Семин по-прежнему выступает как бытописатель»: «...о настойчивом и последовательном интересе писателя к быту говорят первые же страницы новой вещи... Семин необыкновенно чуток к подробностям, критика отмечала это, характеризуя предыдущие его вещи. В новом романе внимание к детали, характеризующей героя или целую картину жизни, ее уклад, стало всеобъемлющим» [5, с. 213, 215].
Вместе с тем взгляд на роман В. Семина как на явление «бытовой литературы» слишком узок и не дает адекватного понимания его жанровой специфики и нового качества прозы писателя, явленного в нем.
В отличие от всех других произведений В. Семина роман «Женя и Валентина» задумывался и писался как роман исторический, - и это обстоятельство определяет тот угол зрения, под которым необходимо рассматривать все главные элементы его идейно-художественной структуры. Такой замысел подразумевал эпический подход к материалу, историческую, социально-психологическую, бытовую полноту изображения. Последняя была частью общего замысла и подчинялась ему: эпический и исторический подход выразился в многоплановой структуре романа, в объективном и обстоятельном стиле повествования от лица «всевидящего» автора, отдаленного от изображаемых событий ощутимой временной дистанцией, в разнообразных приемах и средствах воссоздания исторического колорита эпохи.
В тех же первых пяти главах романа и быт и люди даны в историческом освещении.
Время, в котором живут герои романа, историческое не только потому, что связано с днем 22 июня 1941 года (Слатин сохраняет номер газеты за этот день - «исторический номер»), но и потому, что оно дано в романе как момент истории, который, с одной стороны, связан с недавним и далеким прошлым, а с другой - устремлен в будущее, в те годы, из которых смотрит на него повествователь («через двадцать лет после войны»).
Образ времени в его исторической конкретности создается в романе совокупностью художественных приемов и средств и не в последнюю очередь - через детали и подробности быта («То было время столовых, судков - специальных кастрюлек, в которых холостяки или работающие на производстве хозяйки носили обеды домой» [6, с. 65]), одежды («Они пошли за мужчинами в своих платьях с круглыми вырезами на груди, с рукавами на резинках - фонариком... в платочках в синий горошек, или, как тогда говорили, в копеечку» [6, с. 15]), еды и блюд, «сами названия которых давно звучат по-старинному» [6, с. 7]), и т. д. и т. п. В том же ряду находятся и замечания, что «литейный цех был оборудован по последнему слову тогдашней техники», что по радио «вещание шло тогда с большими перерывами, чем сейчас», что у Антонины Николаевны «было в два раза больше работы, чем у нынешних хозяек, у которых есть холодильники», что Валентина была подвижная, немодного по тем временам высокого, почти в уровень с Женей роста», что героине «очень хотелось быть женой инженера, как тогда говорили - итеэровца» и т. д. и т. п.
Лицо времени - живое и исторически меняющееся - воплощается в романе через историю вещей, через изображение - краткое, но создающее ощущение движения, течения времени - разных поколений семьи Жени и Валентины. У каждого из поколений не только своя судьба, но и свой отсчет времени: для Антонины Николаевны и Ефима такой точкой отсчета было «мирное время» - так пожилые люди называли то, что было до четырнадцатого года» [6, с. 56], для поколения Жени и Валентины - революция, которая провела твердый рубеж между тем, что было до и после нее, и дала молодому поколению четкий критерий оценки всего дореволюционного как «старорежимного».
Главные герои романа - Женя и Валентина, Слатин и Григорьян - ощущают себя живущими в конкретных координатах своего времени и своей эпохи. Они горды своей причастностью к ним и своей заряженностью их пафосом.
«Он был еще молод, и бешеный темп был ему по силам, и весь новый мир казался ему молодым, бессмертным, а старики были подозрительны потому, что они были оттуда, из другого мира [6, с. 55], - говорится в романе о мироощущении Слатина. И это не индивидуальная черта молодого журналиста, а черты поколения. «Женя был молод, и жизнь все прибывала в нем. Это ощущение прибывающей жизни было очень сильно. И было оно как бы не только его собственным, а историческим. Женины сверстники, которые росли вместе с молодым государством, очень хорошо бы поняли его» [6, с. 126].
Для молодых и передовых рабочих Жени и Валентины старики так же подозрительны, как и для газетчика Слатина, и подозрительны по той же причине. Индивидуально постоянно раздраженная и нетерпимая Валентина и спокойный и терпеливый Женя мало похожи друг на друга, но типологически, как люди одного поколения, имеют много общего. Если для Валентины добрая и мягкая, стремящаяся любыми способами сохранить мир в семье Антонина Николаевна - «старорежимный человек» и ее вежливость и доброта - «старорежимная вежливость и доброта», то и в глазах Жени
«слишком хороший характер, такой, как у матери, тоже мог быть оттуда, из дореволюционной эпохи», а «дурные характеры», такие как у его отца Ефима, «были для него тоже чем-то оттуда, где все у всех не складывалось. Из той, дореволюционной эпохи» [6, с. 64].
Дореволюционная эпоха в глазах Жени и его сверстников - «это как раз то время, когда ни у кого не складывалось... До революции и должно было не складываться. Все. У всех. В историческом масштабе» [6, с. 63]. Современность переживалась как эпоха невиданных по своим масштабам перемен и возможностей, главным ее содержанием было строительство нового мира. «Страна строилась, изменялась. Перемены, строительство были поэзией революции. Мир, темный до семнадцатого года, до всеобуча, открывался заново... Казалось, все можно построить и перестроить: и завод, и собственный организм, и вообще человеческое общество» [6, с. 61].
Участие в этом историческом деянии дает Слатину и другим молодым героям романа радостное ощущение того, что они чувствуют «время, ритм эпохи».
Все главные персонажи романа представлены в нем как герои этого времени. Оптимизм - вплоть до веры в бессмертие молодого мира и в возможность «всеобщего научного бессмертия», молодой энтузиазм и «горение на работе» (будь то редакция газеты, заводской цех или строительная площадка), отталкивание от домашнего быта -таковы запечатленные в романе черты поколения, начало взрослой жизни которого пришлось на довоенные годы, а зрелость - на период великой войны и великих испытаний.
Если иметь в виду только эти черты молодого поколения, то ощущения и самооценки героев не противоречат их авторской оценке. Вместе с тем в молодых героях есть и другие, не замеченные ими, но открытые авторскому (и читательскому) взгляду приметы поколения.
Время в романе В. Семина наиболее ярко «просвечивает» через характеры действующих лиц, через их психологию, содержание и манеру мышления, через то, о чем и как герои говорят и о чем они проговариваются или молчат.
«Старики подозрительны», их характеры - и «дурные» и «слишком хорошие» -выводятся молодыми героями из особенностей дореволюционной эпохи. А как объяснить дурные черты характера той же Валентины, которая своей постоянной раздражительностью и готовностью к ссорам ближе всего стоит к своему свекру Ефиму? Для себя Женя объясняет эти черты по-другому и не только иначе объясняет, но и оправдывает ссылкой на время. «...Время, наверное, сейчас было такое. И то беспокойство, которое Валентина вносила в семью, ту требовательность, с которой она обращалась к нему, Женя считал выражением времени. Валентина была передовой женщиной, и Женя этим гордился» [6, с. 120].
Действительно, Валентина является героиней своего времени и в этом - в нетерпимости к мягкости и доброте, которые кажутся ей «той самой опасной в наше время интеллигентской бесхребетностью, против которой всех предупреждали газеты» [6, с. 6]. «Домработница» в ее устах самое ненавистное слово. В романе никто не возражает «передовой женщине» - настолько ее взгляды в духе времени, но ущербность и ложность жизненной установки Валентины раскрывается путем сопоставления семейного уклада и лада в доме «домработницы» Антонины Николаевны с тем, как строит свои взаимоотношения с мужем и воспитывает сына женщина-общественница. Сопоставление оказывается противопоставлением.
Доминанта характера Валентины - ее раздражительность - в контексте романа воспринимается тоже как черта не просто индивидуальная, а показательная для изображаемого времени.
Дух раздражения - разного накала, по разным поводам и без видимых поводов -владеет и другими персонажами, такими как казак Гришка с его «ненавидящими глазами», нелюдимый и желчный Ефим, которого раздражают «новые порядки», «холостякующий» и молодящийся Семен Николаевич, который любит цитировать за семейным столом сталинские слова типа: «Жить стало лучше, жить стало веселее, товарищи!» и приходит в раздражение по самым ничтожным поводам, сотрудники областной газеты и т. д.
Даже о Слатине, наиболее близком автору по своим взглядам и устремлениям герое, в романе сказано: «Слатина никак нельзя было назвать терпимым человеком. Он был раздражительным борцом за справедливость - так это можно было бы сформулировать» [6, с. 57].
Дух раздражения и нетерпимости, которым охвачены герои романа, - это тоже историческая черта времени, характеризующая другой лик его.
В романе, причем романе историческом, первая часть которого посвящена в основном предвоенной эпохе, писатель не мог пройти мимо явлений, которые ассоциировались с 1934-м (год убийства Кирова и начала массового террора), 1937-м и другими годами. Для романа, написанного в сумеречное время подавления демократических тенденций и надежд, порожденных XX съездом, и тихой реставрации сталинизма, об этой стороне изображаемой эпохи сказано достаточно много и достаточно внятно даже с учетом «изъятий» из текста, произведенных цензурой и новой редакцией «Нового мира».
Арест отца Слатина, старого революционера, в 1934 году, атмосфера страха и всеобщей подозрительности в последующие годы («А потом, сам знаешь, время пришло: вроде бояться нечего, всю жизнь честно работал, а ночью думаешь - черт его знает, может, что и не так» [3, с. 56]), борьба с вредителями всюду и везде: и в газете, и на заводе, и в банке, «каленое железо», о котором каждый день писали газеты, как мера наказания и устрашения, «но и мера нравственности, которую многие принимали сознательно», жалобы и доносы на мнимых вредителей и шпиономания как явления будничные - все эти и другие эпизоды и детали передают атмосферу эпохи, самый воздух которой окрашен в цвета раздражительности, нетерпимости и злобы. И еще, конечно, бдительности: Валентина говорит Гришке: «Ольгу жалко, а то написала бы куда надо» и упрекает себя за то, что «была еще недостаточно решительной и бдительной». Своеобразным символом времени предстает в романе вахтер, работой которого была бдительность.
С наибольшей силой эта сгущенная атмосфера страха, подозрительности и злобы воссоздавалась в главах и фрагментах романа, которые были выброшены по требованию цензуры. В частности - в эпизоде с иероглифами китайского профессора-коммуниста, которые оказались случайно перевернутыми в процессе неоднократной переверстки газеты. «... В обком позвонили - в любом городе есть люди, которые читают газету пристрастнее, чем корректоры, выписывают все ошибки и сообщают об этих ошибках куда следует. Звонивший не называл себя, но потребовал, чтобы его соединили с первым секретарем по делу государственной важности. Ему дали приемную, и он сказал: «Посмотрите, как в сегодняшней газете напечатано приветствие китайского товарища! Вредители свили гнездо в партийной газете! Это настоящая диверсия!» [7, с. 84]. После еще одного звонка - секретаря обкома редактору («Вот я читаю в твоей
газете замечательные слова: «идиотская болезнь - потеря бдительности») - в редакции последовал моральный террор на собрании, оргвыводы в виде изгнания с работы и тому подобные обычные вещи. На общем фоне подозрительности и страха, когда по городу время от времени прокатывается паника на почве шпионо- и вредителемании, когда бдительность и «проверка снизу» вменяются в обязанности всех и каждого, эпизод этот воспринимается как нечто обыденное, а реакция на него - как вполне предсказуемая, едва ли не автоматическая.
Выразительно передан механический характер озлобления в портрете руководителя областного отделения писательского союза, человека со звучной двойной фамилией Волович-Соколенко. «Больной, с подрагивающей челюстью, часто ложащийся в больницу, он поражал Слатина своими манерами. Сидя на стуле, покуривая, он посмеивался и пошучивал, а выйдя на трибуну, сразу же начинал с самых верхних нот ненависти, разоблачения и осуждения. Ни одного слова в обычной, нормальной интонации. Как будто полутонов он и не знает. Осуждал он и московских уже разоблаченных писателей, и своих местных» [7, с. 128].
Атмосфера и реалии сурового времени ощутимо проступают в романе в злобном крике Гришки («Они всех моих друзей загнали, куда Макар телят не гонял, а я на них работать буду?!»), в репликах Надежды Пахомовны («Знаешь, как людям эти доносы надоели?») и Сурена Григорьяна («Многих строителей тогда посадили. А какое ж вредительство - просто малограмотность»), в рассказе об аресте Ларисиного отца, о котором даже бдительная Валентина «не думала, что он враг народа» [7, с. 29, 62, 230].
С большим мастерством воссоздана в романе (гл. 6 и 7) переменчивая обстановка и атмосфера первых пяти месяцев войны: здесь и надежда на скорую победу, и все растущее недоумение по поводу отступления наших войск, героический труд для фронта в условиях голода и холода и возникновение - по мере приближения фронта к городу -явлений «невероятных» и «необычных», знаменующих начало разрыва ранее устойчивых жизненных норм и связей (эпизоды столкновения летчика и милиционера, появления на улицах города неодетого сумасшедшего с ножом, взрыва завода, - эпизоды, совершенно не понятые критикой в их подлинной художественной функции и расцененные как «неоправданные жанровые сценки» [5, с. 214]).
В романе «Женя и Валентина» проза В. Семина приобрела новое качество по крайней мере в двух отношениях. Она раскрыла в авторе возможности эпического писателя, которому по силам создание многопланового, масштабного и исторического по духу и методу художественного исследования романа, типологически восходящего к традициям «Войны и мира» (уроки Льва Толстого как автора исторического романа-эпопеи ощущаются на разных уровнях романа Виталия Семина, начиная от фигуры «всевидящего» автора-повествователя и кончая восходящим к толстовской эпопее приемам «сцепления» сцен во времени и пространстве типа: «В то же самое время, когда Валентина собиралась домой, Женя ехал на завод» и т. п.).
Наряду с эпическим потенциалом проза писателя обогатилась в романе «Женя и Валентина» в плане психологического анализа. Аналитическое начало, свойственное предшествующим произведениям писателя в жанрах рассказа и повести, получило в романе новое развитие, приобрело новые формы художественного выражения.
Семь глав, составившие первую часть романа, представляют собой развернутую экспозицию. Действие романа только начинается, и для его главных героев все еще впереди. Движение сюжета разворачивается медленно, поэтому в романе сравнительно мало действий и поступков действующих лиц, мало диалогов повествовательного и драматургического типа и монологов, раскрывающих внутренний мир героев (за ис-
ключением разве рассказов о себе инженера Сурена Григорьяна во второй главе и журналиста Виктора Курочкина - в исключенных из первых публикаций фрагментах романа). На первый план в романе вышли авторские аналитические характеристики действующих лиц.
В первую очередь благодаря им, их точности и выразительности образы романа приобрели художественную поликровность и объемность, стали живыми и осязаемыми.
Литература
1. Семин В. Что истинно в литературе. - М., 1987.
2. Семин В. Женя и Валентина: неопубликованные главы из романа / вступ. слово и публ. В.Г. Семиной-Кононыхиной) // Литературное обозрение. - 1987. - № 3.
3. Семин В. Женя и Валентина / сост. В.Н. Семина-Кононыхина. - М., 1989.
4. Семина-Кононыхина В.Н. Тяжкий путь познания // Литературное обозрение. -1987. - № 33.
5. Тевекелян Д. О некоторых возможностях бытовой литературы // Москва. - 1973. -№ 7.
6. Семин В.Н. Женя и Валентина: Кн. 1. - Ростов н/Д, 1974.
7. Семин В. Женя и Валентина. - М., 1989.
Поступила в редакцию 30 марта 2013 г.
UDK 882-31 Semin В. 06
V.Semin's "Eugene and Valentine" as a historical novel
A.N. Gorbanyova Dagestan State University; gorbaneva69@mail.ru
The paper reveals the features of the historical novel about the recent past in V.N. Semin's novel «Eugene and Valentine».
Keywords: historical novel and specifics, the characters of the prewar period, V.N. Semin.
Received March 30, 2013
