CC BY
36
Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 2015. №3
КРИТИКА И БИБЛИОГРАФИЯ
Недзвецкий В. А. Шестнадцать шедевров русской литературы. М.: Издательство Московского университета, 2014. 336 с.
22 декабря 2014 г. ушел из жизни замечательный ученый, профессор Московского университета, автор более 300 научных работ по русской литературе и пяти опубликованных учебных курсов Валентин Александрович Недзвецкий. Не только для родных и близких людей, но и для научного сообщества, столь нестабильного сегодня, это большая утрата. Почти всю жизнь Валентин Александрович, недаром называемый коллегами «рыцарем от науки», посвятил изучению нашей классики и в особенности русского романа XIX в., ее главного жанра.
Ему по большей части посвящена и последняя книга В. А. Недзвецко-го «Шестнадцать шедевров русской литературы». Это издание опубликовано в помощь учащимся лицеев и гимназий при подготовке к выпускному экзамену по литературе. По форме являя собой сборник статей, содержательно книга охватывает литературу позапрошлого столетия в ее высших созданиях, а также несколько современных произведений, авторы которых, по убеждению исследователя, унаследовали традиции русской классики. О них и идет речь в первой статье книги.
Классический роман XIX в. показан в рассуждениях В. А. Недзвецко-го в контрасте с так называемым периферийным романом, общий жанровый пафос которого, с точки зрения ученого, состоит в изображении проблем «текущей русской жизни» (с. 16). Классический роман, напротив того, самобытен, и не только по своим формам, но и по содержанию. Не уходя от решения злободневных задач современности, такие писатели, как И. С. Тургенев, И. А. Гончаров, Ф. М. Достоевский, Л. Н. Толстой, преломляют их через «бытийные основы, драмы и чаяния человека и человечества» (с. 17). Этот ракурс воззрения на русский роман позволил В. А. Недзвецкому назвать его романом по преимуществу «онтологическим и эсхатологическим» (там же).
Среди предпосылок его появления были как всесторонняя образованность писателей-классиков и их исключительное эстетическое чутье, так и богатство русского языка. В отношении романов второй половины XIX в. особую роль сыграл изменившийся взгляд человека на мир и на самого себя. Как проницательно замечает В. А. Недзвецкий, в пореформенной России он из «верноподанного» царя и частицы того или иного сословия превратился в «атомизированную единицу» (с. 19) социума, минуя ту промежуточную ступень, которую стремились восполнить в своем творчестве художники слова. Ее суть заключалась в рождении цельных и гармонических личностей, которые «хотели для себя, своих соотечественников и людей всей Земли ни меньше, ни больше как "социальной гармонии" и "всемирного счастья"» (с. 22).
Людьми личностного склада показаны заглавные герои романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин». Как пишет В. А. Недзвецкий во второй статье своей книги, Онегин ориентирован его создателем не на определенную идеологию времени, а в общем на новый «век», что дает основание для именования героя «современным человеком» (с. 37). Татьяна Ларина так же, как и Онегин, открыта веяниям нового времени, и именно это проясняет ее интерес к «молодому повесе». Помимо типа героев, в романе Пушкина видоизменяется и предмет изображения. Игнорируя сферу общественную, поэт сосредотачивается на частной жизни, что кардинально отличает роман в стихах от всех его прозаических предшественников. Нетрадиционен в «Евгении Онегине» и характер романного действия, выводящего на первый план «в целом обыкновенные события» (с. 46).
Но и на этом, констатирует В. А. Недзвецкий, новаторство Пушкина не заканчивается. В «Евгении Онегине» в результате слияния стиха торжественного и простого сформировалась новая поэтичность, открывшая красоту в прозаических реалиях пушкинского времени. Кроме того, ученый фиксирует разноречие, вошедшее в роман «через <...> двуголосую речь повествователя» (с. 62), а также постулирует «травестийное снижение» (с. 67) в первой главе «Евгения Онегина» поэмы Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда». Все эти открытия, сделанные Пушкиным, с позиции автора книги, могли родиться только в рамках поэзии, куда более развитой в конце 1820-х годов, чем художественная проза.
В романе онтологическом, каким стал «Евгений Онегин», личность всегда представлена в своих наиболее узнаваемых чертах. Перенесение внимания писателя с частного индивида на универсальный тип способствует концентрации вокруг такого героя явлений не бытового, а бытийного характера. Как убедительно доказывает в третьей статье В. А. Недзвецкий, эта мысль
справедлива и для стихотворения М. Ю. Лермонтова «Смерть поэта». В нем поэт говорит не об одном Пушкине, «а о целом разряде ("породе") творческих людей <...>, каждый из которых его человеческими качествами и в особенности жизненным уделом оказывался родственным лермонтовскому Поэту» (с. 76). Еще одна важная параллель, роднящая Лермонтова с автором «Евгения Онегина», касается главной причины несчастливой судьбы их героев. С точки зрения В. А. Недзвецкого, в гибели Поэта, как и в драматическом исходе отношений Онегина и Татьяны Лариной, виновна «объективная надличностная закономерность» (с. 42), или Судьба, жестокость которой обусловлена господствующим порядком вещей в николаевской России.
Есть и другие основания для сравнения творчества двух поэтов. В «Смерти поэта» Лермонтов поднимает как будто бы ту же проблему, что поставлена в пушкинском стихотворении «Поэт и толпа». В обоих произведениях творцу искусства противостоит бездуховный народ, не принимающий самоценности поэзии, однако в лермонтовском стихотворении тема противостояния двух непримиримых сил углубляется и раскрывается трагически: толпа «посягнула и на святое святых Поэта — его любовь и достоинство» (с. 80), сделав его таким образом «невольником чести».
Противоборство Поэта с судьбой, по мысли В. А. Недзвецкого, сближает его и с самим автором стихотворения, а также с персонажами лермонтовского «Героя нашего времени», которому посвящена следующая статья рецензируемой книги. Драматизм, восходящий к названному противоборству, образует «единую жанровую тенденцию» (с. 98) произведения, что не позволяет именовать книгу циклом малых форм. Этому отвечает и ее «глубокое эпическое звучание и значение» (с. 93), и типичность персонажей, которая проявляется в их внутренней сложности и двойственности. Объективизации новой эпохи в романе способствует «лирическая одушевленность повествовательного строя "книги"» (с. 95), необходимая для создания «многоголосого и диалогизированного слова (речи), адекватного аналогичному, внутренне противоречивому характеру героев» (с. 96).
Сочетая в «Герое нашего времени» эпос и лирику, Лермонтов тем не менее в качестве доминирующего его начала выбирает драму. Как показывает В. А. Недзвецкий, драматургическим тенденциям в романе удовлетворяет множество обстоятельств: общая динамичность повествования, которая достигается за счет лаконичности описаний, а также активного взаимодействия персонажей; сгущенность действия, стремящегося «"к стяжению и притягиванию" всех его линий, сил и направлений» (с. 104); соответствие пяти повестей, входящих в произведение, пя-
ти актам традиционной драмы и др. Драматургическая основа «Героя нашего времени» не мешает, однако, стать ему романом, что объясняется, с позиции ученого, прозаизацией самой действительности.
В трех следующих статьях В. А. Недзвецкий анализирует «концеп-тосферу» творчества И. С. Тургенева, главными компонентами которой выступают понятия «любовь», «природа» и «мироздание» (с. 152). Реализуясь в конкретных ситуациях произведений писателя (в частности, в повести «Ася» и романе «Отцы и дети», разбираемых подробно), они являют собой источник внутренних терзаний его рефлексирующих героев. По мнению исследователя, их причина кроется в неудовлетворенности развитой личности конечностью своего телесного существования. Устранить оппозицию между вечным и конечным должна любовь, однако она, как и сам человек, обречена на умирание. Герои, потерявшие веру в счастье, вынуждены выбирать иной, гораздо более тяжелый путь — «служение долгу» (с. 126).
Природа, образующая второй концепт художественного мира Тургенева, по В. А. Недзвецкому, безучастна к страданиям его героев (и самого писателя-атеиста). Не принимая в свое лоно максималистов, она оберегает непритязательных в желаниях соотечественников Тургенева. Их образные аналоги, в отличие от Н.Н. (« Ася»), Базарова, Петра Кирсанова, не вступают в конфликт и с мирозданием, таким же вечным и потому несоразмерным с человеком.
Ценно замечание В. А. Недзвецкого, которым итожатся размышления о Тургеневе. Несмотря на безысходность положения героев романиста, в целом его творчество не производит гнетущего впечатления, и причина этому — «непреходящее элегическое обаяние <...> счастливых для героев писателя мгновений любви, слияний с природой и Космосом» (с. 167).
В статье о главных персонажах романа И. А. Гончарова «Обломов» В. А. Недзвецкий исследует их архетипные и мифопоэтические прообразы. Общенациональную сторону образа Ильи Ильича, например, помогает увидеть сравнение с такими персонажами русского фольклора, как Иванушка-дурачок, Емеля-дурак, Еруслан Лазаревич, Илья Муромец. Более широкая всечеловеческая грань Обломова, по мнению ученого, создается в результате его сравнения с литературными героями (Гамлет У Шекспира, Дон Кихот Сервантеса), историческими и легендарными лицами (вавилонский царь Бальтазар, еврейский полководец Иисус Навин, древнегреческие философы Диоген и Платон) и с мифологическими персонажами (пророк Илия, святой Иоанн, Иисус Христос).
Многогранны, по мысли В. А. Недзвецкого, и другие образы романа Гончарова. Так, ученый находит сходство Ольги Ильинской с героиней либретто оперы «Норма», пушкинской Татьяной Лариной, шекспировской Офелией, Беатриче Данте Алигьери, а также с Корделией, богиней Дианой, Пигмалионом, Психеей и др. В Ольге угадывается и та святость, которая сближает ее с Богочеловеком. В качестве положительного персонажа, по В. А. Недзвецкому, Андрея Штольца целесообразнее всего сравнивать с «гончаровским же Иваном Тушиным, тургеневским Василием Соломиным, лесковским Лукою Маслянниковым ("Некуда", 1864)» (с. 197). Христианские параллели образа Штольца, найденные исследователем (среди них апостол Андрей, Христос в известной сцене с грешницей), придают и этому герою оттенок сакральности.
Если Гончаров не любил углубляться в своих романах в сферу собственно социальную, то Н. А. Некрасов, о котором идет речь в следующей статье, ее культивировал. Однако не в той вульгарной форме, которую поощряли будущие соцреалисты, сознательно отказавшиеся от традиционных канонов искусства в своих произведениях. Цель В. А. Недзвецкого — как раз опровергнуть подобные подозрения в отношении Некрасова. Разбирая стихотворение «Поэт и гражданин», ученый заявляет о преемственности пушкинской литературной традиции, глубоко отличной от таковой у поэтов-просветителей. Оставив за поэзией право на место в художественном творчестве, Некрасов, однако, наполнил его «социально-этическим пафосом» (с. 206), необходимым народу, и тем самым его обновил.
Рассуждая об общественной функции некрасовских стихов, В. А. Не-дзвецкий фиксирует и другое их новаторство, а именно наполнение лирики голосом масс, реформировавшим и ее язык. Задуманный в таком ключе «Поэт и гражданин» должен был совместить в себе две тенденции, «этико-практическую» и «духовно-эстетическую» (с. 212), которые в финале произведения уступили бы третьей, их синтезирующей и рождающей нового Поэта-Гражданина. Надежды автора на его скорое появление, однако, не оправдались. Россия так и не разразилась крестьянской революцией, и потому финальная нота «Поэта и гражданина» оказалась минорной.
Иной взгляд на искусство, с позиции В. А. Недзвецкого, предлагает в своем творчестве и в теоретических трудах Н. Г. Чернышевский. Рецепция художественных установок писателя рассматривается в книге сквозь призму исторического времени. Заостряя внимание на главном романе Чернышевского «Что делать?», ученый отмечает резкие скачки в его читательском восприятии. В 1860-1870-х годах произведение оценивалось двояко: в то время как радикально настроенная молодежь восхищалась романом, ведущие русские писатели его решительно не принимали. По мне-
нию исследователя, художников слова прежде всего смущала «риторическая <...> природа» (с. 228) «Что делать?», выражавшаяся в замене поэтической идеи «отвлеченной, понятийно-логической мыслью» (с. 224). Популярности в СССР роман Чернышевского обязан своими радикально-революционными началами, забвению в последние двадцать четыре года — тем же. Но все же, говорит В. А. Недзвецкий, и сейчас находятся почитатели «Что делать?», в котором «впервые и положительно решены многие из <.> онтологических проблем человечества» (с. 228).
Более ценный вклад в развитие литературы, по словам ученого, внесла магистерская диссертация Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности». Она «не без основания утверждает искусство как одну из сил самой практической человеческой действительности в ее стремлении к своей гуманизации и гармонизации» (с. 231). Эта концепция, уверен В. А. Недзвецкий, утверждает за Чернышевским право называться новатором от эстетики.
В отличие от Чернышевского Ф. М. Достоевский не возлагал больших надежд на «одни разум, науку и реализм» (с. 228). Иронизируя над утопичными взглядами автора «Что делать?», писатель одновременно выражал беспокойство за будущее русского народа. В статье о главных романах писателя В. А. Недзвецкий приводит его цитату из подготовительных материалов к роману «Подросток», в которой утверждается, что в России нет гражданского общества. Разрушающие страну отвлеченные идеи были изжиты в романах Достоевского их адептами, которым пришлось пройти ради этого тяжелейший «крестный путь» (с. 268). Исследователь убежден: вместе с «заблудшими» героями на эту мучительную, но в итоге исцеляющую душу тропу встают и читатели романного «пятикнижия», что позволяет именовать Достоевского не просто человеком огромного таланта, но и «художником-мессией» (с. 271).
Обозначая весомый вклад романиста в культуру нашей страны, В. А. Не-дзвецкий пишет о жанровой новизне его вершинных творений и выделяет в качестве их фундаментального свойства «начало мистериальное», а сами сочинения называет «романизированными мистериями» (с. 257). Основными признаками такого жанра становятся «прямая встреча» литературного героя «с Богом или Богочеловеком как следствие неколебимой веры в Них или, напротив, — непосредственного вызова Им, вплоть до посягательства на Них» и «одухотворенность-подчиненность внешней формы, восходящей к противоречиям реальной действительности, форме внутренней, предопределенной драматизмом самоопределения человека в Боге» (там же).
Творчеству Достоевского отведена еще одна статья — о «праве на личность и ее тайну» (с. 233) в романе «Бедные люди». По В. А. Недзвецко-
му, в основе мировоззрения писателя лежало собственно христианское понимание современника, согласно которому каждый человек — «это особый, замкнутый мир» (с. 240), не исчерпывающийся одними внешними условиями жизни. Достоевский, ведомый этой идеей, написал произведение о самом социально детерминированном типе русской литературы — «маленьком человеке» — и намеренно лишил его моральной зависимости от своего бедственного положения. Основная забота главного персонажа «Бедных людей» Макара Девушкина, по мнению ученого, заключается в поддержании своей «амбиции» (с. 245) или «индивидуальной неповторимости» (с. 246). Если это ему не удается, герой тяжело страдает, ощущая себя «ветошкой», т. е. человеком, оскорбленным в его достоинстве.
«Неисчерпаемым» (с. 250) предстает под пером Достоевского и другой «маленький человек» — герой повести «Слабое сердце» Вася Шумков. В качестве параллели к ней В. А. Недзвецкий указывает на рассказ Я. П. Буткова «Сто рублей», который повествует о бедном чиновнике, выигравшем в лотерею сто рублей и от неожиданного счастья сошедшем с ума. Безумцем становится и герой Достоевского, чего логическим путем объяснить невозможно. По мысли ученого, внешняя немотивированность помешательства Шумкова красноречиво указывает на его душевную сложность, которую в «маленьком человеке» до автора «Слабого сердца» никто не хотел замечать.
Другой вариант этого литературного типа предложил А. П. Чехов в рассказе «Смерть чиновника». Сопоставляя его с Акакием Акакиевичем Башмачки-ным из «Шинели» Гоголя и с Макаром Девушкиным Достоевского, В. А. Не-дзвецкий детально разбирает произошедшую с «маленьким человеком» перемену. Как и в случае с героем « Бедных людей», чеховский Червяков побуждаем не внешними, а внутренними, «психологическими» (с. 274), мотивами. Однако если Девушкин дорожит своим человеческим достоинством и мучается его попранием, то Иван Дмитрич, напротив, стремится быть униженным. Еще одно необычное обстоятельство, выделенное В. А. Недзвецким: боязливый чеховский экзекутор из жертвы превращается в угнетателя высокопоставленного лица. Его преследование, однако, не ведет к желаемому выговору. Ге -нерал Брызжалов отказывается понять священную «идею чиновничества», ради которой «исполнитель от природы» (с. 280) Червяков всегда жил, — и чиновник умирает.
Три заключительные статьи сборника посвящены произведениям современной отечественной литературы: повести «Привычное дело», книге «Воспитание по доктору Споку» В. И. Белова и романам А. П. Потемкина, в числе которых отдельного рассмотрения заслужил «Русский пациент».
Ярким образцом «деревенской прозы», принесшим Василию Белову широкую известность, стала повесть «Привычное дело». Одна из проблем, в ней поднимаемых, касается непростых отношений народа и российского государства. Усвоившие многовековые крестьянские устои колхозники так же, как и их многострадальные предки, не получают поддержки от правительства, хотя имеют на это полное право. Как показывает В. А. Недзвец-кий, выносить жизненные тяготы земледельцу помогает, во-первых, чувство долга, «составляющее сердцевину его нравственности» (с. 284), и, во-вторых, «традиционная в своей основе крестьянская семья» (с. 285).
Вопрос о семейных ценностях углублен в цикле Белова «Воспитание по доктору Споку». Их символом, с точки зрения исследователя, выступает деревенский дом, воплощающий самобытную культуру крестьянской семьи, «которую можно обновлять, но нельзя безнаказанно до "основания" разрушить или заменить культурой инонациональной, а тем более абстрактной, национально безликой» (с. 287). Эту важную истину постигает герой книги Константин Зорин, когда воочию видит фальшь и развращенность современной городской жизни. По мысли В. А. Недзвецкого, критика Белова здесь направлена на искаженные представления «прогрессивного» общества о супружестве и, в частности, о месте женщины в нем. В свете убеждений писателя ученый анализирует несчастливую судьбу оторвавшихся от родной почвы Татьяны (рассказчицы «Моей жизни») и жены Зорина Антонины.
Как и В. Белов, Александр Потемкин исследует в своем творчестве влияние современной жизни на духовное состояние наших соотечественников. Стремление разрешить «антропологический кризис» (с. 326) роднит писателя с классическим русским романом XIX в. По убеждению В. А. Недзвецкого, в трактовке «самой природы человека» (там же) Потемкину ближе всего двойственные герои Достоевского, мечущиеся между Богом и Дьяволом и нередко выбирающие «заветы» последнего. Растущее безразличие россиян к разного рода нравственным уродливостям — ведущий мотив, полемически осмысляемый Потемкиным-художником.
Общественные язвы, по мнению В. А. Недзвецкого, составляют основу романа «Русский пациент». Живописуя их как нечто обыденное, Потемкин акцентирует высокую степень нравственного распада России XXI столетия. Центральные персонажи произведения, Андрей и Антон Пузырьковы, репрезентируют две наши главные болезни — привычки унижать и быть униженными. Их корень сами герои видят в крепостном праве, научившем народ не только беспрекословно подчиняться власть имущим, в свою очередь поверившим в свое всесилие, но и получать от этого моральное удовольствие.
По воле судьбы ставшая последней исследовательской работой В. А. Недзвецкого рецензируемая книга представляется нам достойным завершением многолетней и необычайно плодотворной научной деятельности этого даровитейшего из ученых.
А. Ю. Шедловская
Сведения об авторе: Шедловская Анастасия Юрьевна, аспирант кафедры истории русской литературы филол. ф-та МГУ имени М. В. Ломоносова. E-mail: 790757@gmail.com
