CC BY
34
обобщение Абсолютом. При этом он, по сути, совершает то самое абстрагирование, которое в истории всегда приводило к отвлечённому характеру "начала". Ведь в интуиции своей личности человек обнаруживает конкретное,"развернутое" всеединство, в то время как указанное обобщение приводит к абстрактному "всеединству вообще", также содержащему "всё", но в форме, в которой это "всё" уже утратило свой конкретный жизненный характер, стало абстракцией "всего"» (Евлампиев И. И. История русской метафизики в Х1Х-ХХ веках. Ч. 1. С. 221).
19 Цит. по: Лосев А. Владимир Соловьёв и его время. С. 216.
20 Соловьёв В. С. Чтения о Богочеловечестве. С. 50. 21Соловьёв В. С. Чтения о Богочеловечестве. С. 52. 22 Соловьёв В. С. Чтения о Богочеловечестве. С. 56.
Рассматривается очерк «Женский вопрос» из «Воскресных писем» В.С. Соловьёва в контексте русской литературной традиции и в сопоставлении со статьёй Вяч.Иванова «О достоинстве женщины». Вместо своего обычного принижения женского начала Соловьёв связывает разрешение женского вопроса с воскресением вечной христианской истины как истины всеединства и всецелости. Выявляются ренессансно-метакультурные основания этой истины и их связь с соловьёвским пониманием исторического назначения России.
The article is devoted to the essay called "The Woman Issue" from V. S. Solovyov's «Sunday Letters» in the context of the Russian literary tradition and comparing it with the V. Ivanov's article «On the Woman Gignity». Instead of the usual disparagement of the feminine, Solovyov connected the decision of the woman issue with the revival of the eternal Christian truth as the truth of all-unity. The renaissance and cultural basis of this truth is emphasized as well as their linkage with the Solovyov's understanding of the Russian historical purpose.
Ключевые слова: женский вопрос, роль женщины в духовной жизни, вечная истина христианства и её исторически изменчивое восприятие, ренессансная метакультура.
Key words: : the woman issue, the woman's role in the spiritual life, the eternal truth of Christianity and its historically changeable perception, Renaissance metaculture.
Одним из итогов творчества Вл. Соловьёва являются «Воскресные письма», опубликованные в газете «Русь» в 1897-1898 гг. В этих письмах философ обращается к ряду серьёзных жизненных вопросов, с которыми «мы готовимся перейти в ХХ век». «Серьёзными» Соловьёв называет те вопросы, за которыми стоят какие-либо происшедшие в жизни или сознании перемены, и потому невозможно их традиционное разрешение, они требуют новых подходов, новых решений. Ярчайшим примером такого «серьёзного вопроса» на рубеже XIX-XX веков был женский вопрос, которому мыслитель посвящает один из наиболее концептуальных очерков. Именно в этом очерке даётся ёмкая ха-
УДК 316.346.2-055.2:27-1 ББК 60.542.21:86.372
ЖЕНСКИЙ ВОПРОС В «ВОСКРЕСНЫХ ПИСЬМАХ» ВЛ. СОЛОВЬЁВА И РЕНЕССАНСНАЯ МЕТАКУЛЬТУРА
рактеристика современной переходной эпохи: «старые формы жизненных начал исчерпаны и истощены и требуется переход к новым идейным зачатиям»1. Именно в этом очерке Соловьёв разделяет вечную истину христианства и её исторически-изменчивое восприятие. Данный очерк является подлинным итогом русской литературы XIX века, в которой женский образ неотделим от поисков национального идеала жизни целостной и преображённой.
Обычно исследователи обвиняют Соловьёва в принижении женского начала, о чём писали ещё мыслители Серебряного века. В частности, С.М. Соловьёв: «Женщина для Соловьева - не высшее духовно-нравственное существо, не символ вечной Софии, как была Беатриче для Данте, а существо низшее, материальное, двойственное.., бессознательное», которое можно любить только любовью нисходящей и необходимо спасать от низших сил. В работе «Смысл любви» «вся духовно-нравственная сила полагается в мужчине. Идея женщины как духовно-нравственного существа, возвышающего до себя мужчину, эта идея, завещанная нам Пушкиным и Тургеневым, совсем отсутствует у Вл. Соловьева»2. Или говорят о «крайне двойственном отношении его к женственному началу: с одной стороны, он способен видеть в смертной, земной женщине воплощение вечной божественной Софии, тем самым возводя её на недосягаемую высоту, на которой не может удержаться существо конечное и тварное; отсюда и все те мучительные любовные коллизии, которые всю жизнь сопровождали Вл. Соловьёва. Но, с другой стороны, женщина отождествляется им с Софией падшей, т.е. существом бессознательным, которое не способно своими силами преодолеть злого начала в себе, поскольку стоит как бы по ту сторону добра и зла»3. И у самого Соловьёва (как отмечал С.Н. Булгаков, «земную любовь он ощущал для себя... как падение или измену»4) немало иронии и скепсиса в адрес женщин. То в его стихах Мадонна превращается в Матрёну. То это «бедный друг», опутанный «земной паутиною», поэт не верит «ни словам твоим, ни чувствам, ни глазам»5. В трактате «София» Соловьёв формулирует своё мистическое кредо: «Поскольку совершенный мужчина вообще выше совершенной женщины, избранники человечества не могут найти предмет своей восходящей любви среди женщин и вынуждены любить богиню»6.
В очерке «Женский вопрос» Соловьёв, наоборот, видит в женщине великую духовно-нравственную силу и действительно подводит итог поискам своего XIX столетия. «Множество женщин и девиц перестали удовлетворяться семей-ною жизнью и утратили способность сидеть спокойно дома, занимаясь домашними делами. Овладевшее ими душевное беспокойство выражается нередко жалким и комичным образом, но оно существует и растёт»7. Этого мало, современную женщину перестаёт удовлетворять её традиционное назначение. Но чего хотят эти женщины в своём смутном «душевном беспокойстве» «совершенно не ясно для них самих». Соловьёв не иронизирует, подобно О. Шпенглеру, по поводу «ибсеновского брака» современной свободной женщины, жаждущей понимания. Стремясь прояснить эти смутные душевные порывы, Соловьёв ставит в центр современной исторической жизни именно женщину.
Роль женщины в духовной жизни, по Соловьёву, подобна её физиологической роли - вынашивать новую жизнь. Обладая двумя противоположными
свойствами, женщина способна совмещать консерватизм с изменчивостью. Именно это качество и возвышает женское начало в современном мире. «В эпохи, когда жизненные идеи, некогда выношенные, рождённые и воспитанные женщинами, ещё владеют человечеством и дают смысл его существованию, ещё нужны для него, - женщины.проявляют прежде всего общественный консерватизм, а свою «жажду новизны» удовлетворяют лишь частным образом»8. Современная эпоха иная: «старые формы жизненного начала исчерпаны и истощены, и требуется переход к новым идейным зачатиям». В такие переходные, или кризисные, эпохи «женщины если не раньше, то сильнее и решительнее мужчин испытывают недовольство традиционными рамками жизни и стремятся выйти из них навстречу новому, грядущему»9.
Русская литература XIX века дала немало примеров подобного женского недовольства традиционными рамками жизни: Катерина в «Грозе» и Лариса в «Бесприданнице» А.Н. Островского, Анна Каренина Л. Толстого, Настасья Филипповна Ф.М. Достоевского, Вера в «Обрыве» А.И. Гончарова (романе, который содержит апофеоз русской женщины как «венца творения» и сочетает могучее женское начало с образом России), тургеневские девушки. Лишнему человеку, современному герою, слабому, раздвоенному, безвольному, противостоит женский характер - цельная натура: тургеневская девушка - воплощение в миру высших христианских принципов (нравственный идеализм, чистота, способность к самопожертвованию) с ее стремлением «пойти куда-нибудь далеко, на молитву, на трудный подвиг» («Ася») или загадочная, роковая женщина, своевольная натура, «вся - огонь, вся - страсть, вся - противоречие» («Клара Милич»), с жаждой свободы вместо жажды жертвы, воплощение самой природы, судьбы, тайных сил жизни. Это женское недовольство традиционными рамками жизни и порождает важнейшую тему отечественной литературы -тему возвышающей вечной женственности10. Причём это недовольство и смутное душевное беспокойство нарастают в литературе XIX века. Если пушкинская Татьяна, олицетворяя вечные устои бытия, противостоит беспочвенному герою с его пародийным беспокойством, то для писателей пореформенной России женский образ воплощает могучее и неостановимое движение жизни. Женские образы, доминирующие в гончаровской «трилогии», воплощают таинственное течение реки-жизни, ее наивысшую полноту, Вечно Женственное начало, влекущее вверх, к пробуждению души, и угасание душевных сил в неподвижном укладе жизни, возвращающем героя в вечный круговорот Матери-Земли. В «Обрыве» писатель размышляет о ветхом человеке, живущем родовой жизнью, и новом человеке, способном к индивидуальному выбору, сознательному решению. Таковым является человек христианской традиции, воплощённый прежде всего в цельной женской натуре, чьей духовной силой держится мир. Потому русский усадебный роман и создаёт возвышенную галерею женских образов, хранительниц в миру христианских начал.
Это недовольство и неясность душевных стремлений порождают увлечение ложными идеями. Власть семи бесов искушает современную женщину, по Соловьёву, - «бес "свободной любви" бес политической агитации, бес обожествлённого естествознания, бес внешнего "опрощения" бес обязательного без-
брачия, бес "экономического материализма" бес эстетического декадентства». Причём мужская душа более во власти этих бесов, чем женская, и более легко идёт ложными путями: «все эти бесы могут обманывать и мучить, но действительного удовлетворения дать они не могут - и женской душе ещё менее, чем мужской». Истинное удовлетворение, по Соловьёву, даёт только единая вечная истина христианства. Но «внутреннее восприятие вечной истины человеком перерастает те или другие временные формы своего проявления и действия»11. Таким образом, Соловьёв разделяет вечную истину христианства и её исторически-изменчивое восприятие, пытаясь в этом разделении совместить консерватизм с изменчивостью. В этом различении он поступает как эстетик. Недаром эстетика должна была по замыслу мыслителя завершать его философскую систему всеединства. Религиозная истина сближается с онтологией художественного произведения, восприятие которого исторически изменчиво. Единое слово истины не может устареть, но устаревает наше разумение его. «Новый образ понимания, усвоения и осуществления вечного слова истины всегда возможен и ныне становится необходимым»12.
Как исихастская традиция разделяет апофатическую сущность божественного абсолюта и пронизывающие мир божественные энергии, так Соловьёв различает вечную истину христианства и её исторически изменчивое понимание. Причём явным признаком потребности в новом осмыслении христианской истины является для Соловьёва «смятение женской души». «Разрешение женского вопроса, как и всех других серьёзных вопросов, - в понятном, осмысленном и оживотворённом христианстве», т.е. в новом восприятии вечной истины. «Женщины первые поднялись навстречу воскресшему Христу. Смысл нынешнего женского движения, по избавлении от семи бесов, приготовить новых жён-мироносиц для предстоящего воскресения всего христианства»13. Таким образом, воскресить вечную христианскую истину под силу только женской душе, органически совмещающей консерватизм с изменчивостью, жаждущей жизни целостной. Женский образ наделяется сотериологическим смыслом. Отсюда становится понятным, почему Соловьёв актуализирует гностический миф о Софии, которая является ему в виде прекрасной женщины.
В «Воскресных письмах» Соловьёв формулирует своё определение вечной истины христианства - это «истина соединения противоположностей через воплощение Божественного в человеческом, небесного в земном, духовного в материальном...Ереси сводились и сводятся к упразднению богочелове-ческого, небесно-земного, духовно-материального всеединства и всецелости»14. Для философа всеединства вопрос не стоит «небо или земля?», а стоит в их сочетании. С точки зрения этой вечной христианской истины всеединства и всецелости Соловьёв рассматривает все современные серьёзные вопросы. В частности, восточный вопрос. «Односторонне неподвижному Востоку» и «одностороннему движению Запада» он хотел бы противопоставить мировую силу, которая могла бы «истинным соединением соединить в исторической жизни Божеское начало с человеческим, благочестие с образованностью, религию с гуманизмом, истину Востока с истиною Запада»15. Только эта полная истина могла бы отвечать историческому назначению России.
В своём понимании вечной христианской истины как истины всеединства и всецелости Соловьёв выступает как основоположник новой эпохи отечественной культуры - религиозно-духовного ренессанса Серебряного века, эпохи, имеющей ренессансно-метакультурную основу. На исходе Нового времени Россия переживает свой собственный ренессанс, подобно европейским странам, выходящим из средних веков замыслом возрождения. История идёт от ренессанса к ренессансу. Контуры этой ренессансной метакультуры наиболее явственно воссоздаёт в своих работах В.В. Бибихин. Семи названным Соловьёвым бесам, или ложным путям современного человека, можно противопоставить важнейшие принципы ренессансной метакультуры.
Ренессанс, подчёркивает В.В. Бибихин, воплощает «суть истории, которая была и остаётся порывом к возвращению». «Дело мира - это всегда возрождение, восстановление, восстание, возвращение полноты, апокатастасис»16. История является ренессансной в своём существе. «У каждого смысла будет свой праздник возрождения», как утверждал М.М. Бахтин17. Так, для Соловьёва вечная истина существует, но устаревает её историческое восприятие, и потому необходимо возвращение к началу, к исходной истине. Вяч. Иванов выделял в современной культуре «сокровенное движение, влекущее нас к первоистокам жизни. Будет эпоха великого, радостного, все постигающего возврата», «предчувствия и предвестия» которого составляли для него ядро Серебряного века18. Это историческое движение к началу, к вечной, исходной истине, которое ощущали в современности Соловьёв и другие мыслители Серебряного века, противостоит «концу истории». Конец истории - это и есть забвение вечной исходной истины. Апокалиптическое видение конца и порождало ренессансное движение к исходным началам.
И в эпоху классического итальянского Возрождения, и в эпоху религиозно-духовного ренессанса Серебряного века за всеми идеями нового религиозного сознания, церковно-реформаторскими замыслами, проектами объединения вероисповеданий, сочетанием религиозности и свободы были поиски обновлённого, живого и действенного христианства.
Возвращение полноты порождает ренессансную культуру символических сближений, способную связать всё со всем, спаять весь мир в одно живое целое. Ренессансный человек заворожён тайной бытия, он ощущает женственность мира. Если итальянские гуманисты размышляли о достоинстве человека, на рубеже XIX-ХХ веков, в эпоху женского вопроса космисты отечественного духовного ренессанса Серебряного века размышляли - вслед за Соловьёвым -о достоинстве женщины, о её историческом призвании. «О достоинстве женщины» - так называется работа Вяч. Иванова, опубликованная в сборнике «По звёздам» (СПб., 1909). Женщина для Иванова - «бессознательная хранительница сверхличной, природной тайны», воплощение «Души Земли-Матери, тёмной и вещей». Наделённая всемирным чувствованием, силами инстинкта и ясновидения, это «вещунья коренных, изначальных тайн бытия». Доисторическое существование человека начинается с возвышения женщины. «В переживаемую нами эпоху мы застаём женщину в начальных стадиях нового возвы-шения»19. С женщиной Иванов связывает цельность характера, большую смелость, любовь к свободе. Женщина - хранительница «древнейших и священ-
ных потенций человеческого духа». Все свои надежды на воскресение вечной христианской истины и Соловьёв, и его продолжатели связывали с возвышением женского начала в современной жизни. «Человечество ждёт её слова. Оно не может не быть религиозным и пророчественным»20. Вечная истина христианства как истина полноты, целости и всеединства наиболее открыта женской душе с её всемирным чувствованием. Вечная христианская истина содержит для Иванова «брак Логоса и Души Мира»21. Новая вера, земная и небесная одновременно, которую искали романтики и русские писатели XIX века, тождественна с глубочайшими основаниями христианства. В ренессансной поэтической философии Данте и Петрарки, Новалиса и Гёте, Достоевского, Соловьёва и Блока мир обретает светлый облик с прекрасными женственными очертаниями.
Восприятие мира как дружественного целого порождает философию любви, которая увенчивает философию всеединства Соловьёва. Расширяется горизонт человека и круг его любви. О небесной любви к земле писали и Лермонтов, и Достоевский.
Софийный универсализм порождает единство поэзии и философии, философии и искусства. Возвышается ценность искусства. Художественно-эстетическое восприятие связывается с сущностью бытия, ибо Премудрость - «художница всего» (Кн. Премудр. Сол.7, 21). Жажда полноты порождает способность ренессансного человека в его внутренней свободе вмещать в себя противоположные чувства, примирять полярности. Происходит невиданное расширение кругозора культуры.
Все теургические искания Соловьёва и его продолжателей были призваны преодолеть «новое грехопадение» и средневековой культуры, разделившей человеческое и божественное, земное и небесное, и новоевропейской культуры с её рационализмом и индивидуализмом («распылением человека на уединённые атомы»22). Атомизму и разорванности современного сознания Соловьёв противопоставил поиск «целостного мировоззрения», «новый высший син-тез»23. С точки зрения этого синтеза философ и рассматривал все современные серьёзные вопросы. Только эта полная истина могла бы наиболее полно устроить русский мир, по Соловьёву. Развивая эту мысль Соловьёва, В.В. Биби-хин утверждает, что «при всех наших срывах мы принадлежим Ренессансу как историческому начинанию»24. Отечественная мысль рубежа XIX - ХХ веков, осознавая свою близость к универсалистским замыслам европейского Возрождения и романтизма, формулируя интуиции русских писателей XIX века, сочетала эти поиски полноты с исконными православными чаяниями преображения и Нового Иерусалима. «Россию устроит только мир», мир как «согласие целого», мир, который говорит языком поэзии и философии. Самая «человеческая речь возможна только потому, что есть целое, собирающее всё в себе»25. Потому русские мыслители и возвышали женское начало, верили в русскую женщину как важнейший источник «воскресения христианства», ибо в своём иконическом, или софийном, существе она как воплощение Мировой Души изначально наделена всемирным чувствованием.
Примечания
1 Соловьёв В.С. Воскресные письма. XIII. Женский вопрос // Соловьёв В.С. Собр. соч. В 10 т. Т. 10. СПБ., 1911 - 1913. С. 42.
2 Соловьёв С.М. Идея церкви в поэзии Вл. Соловьёва (1913) // Соловьёв С. Богословские и критические очерки. М., 1916. С. 161.
3 Гайденко П.П. Вл. Соловьёв и философия Серебряного века. М., 2001. С. 398.
4 Булгаков С.Н. Стихотворения Вл. Соловьёва // Булгаков С.Н. Тихие думы. М., 1996. С. 69.
5 Соловьёв Вл. Стихотворения и шуточные пьесы. Л.: Сов. писатель, 1974. С. 154, 79, 94, 95.
6 Соловьёв В.С. София // Соловьёв В.С. Полн. сбор. соч. и писем. В 20 т. Т. 2. М., 2000. С. 71.
7 Соловьёв В.С. Воскресные письма. XIII. Женский вопрос // Указ. соч. С. 41.
8 Там же.
9 Там же. С. 42.
10 См.: Кантор В.К. «Вечно женственное» и русская культура // Октябрь. 2003. № 11. С. 155-176.
11 Соловьёв В.С. Воскресные письма. XIII. Женский вопрос // Указ. соч. С. 42.
12 Там же.
13 Там же.
14 Соловьёв В.С. Воскресные письма. X. Небо или земля? // Там же. С. 32-33.
15 Соловьёв В.С. Воскресные письма. XIV. Восточный вопрос // Там же. С. 45.
16 Бибихин В.В. Новый ренессанс. М., 1998. С. 37, 44.
17 Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 373.
18 Иванов Вяч. Родное и вселенское. М., 1994. С. 133.
19 Иванов Вяч. О достоинстве женщины // Иванов В.И. По звёздам. Борозды и межи. М., 2007 С.265.
20 Там же. С. 267, 269.
21 Иванов Вяч. Древний ужас // Там же. С. 278.
22 Иванов Вяч. О Новалисе // Там же. С. 546-547.
23 Булгаков С. Что даёт современному сознанию философия Вл. Соловьёва // Вопр. философии и психологии. 1903. № 1.С. 53. № 2. С. 165.
24 Бибихин В.В. Язык философии. М., 2002. С. 395.
25 Там же. С. 392-393, 396.
