CC BY
472
ББК 83.3 (2 Рос=Рус) 1 YAK 821.161.1.09
Н.А. МАКАРИЧЕВА
N.A. MAKARICHEVA
ЖЕНСКИЕ ОБРАЗЫ В ТВОРЧЕСТВЕ ДОСТОЕВСКОГО: ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ЧЕРТЫ И «ОЧЕРТАНИЯ» ТИПОВ
IMAGES OF WOMEN IN DOSTOEVSKY'S CREATION: TYPOLOGICAL FEATURES AND «LINES» OF TYPES
В статье рассматривается проблема типологизации женских образов в творчестве Ф.М. Достоевского. Автором анализируются уже имеющиеся и предлагаются новые критерии для выделения типов женских характеров в творчестве русского писателя.
The article deals with the problem of typology in F.M. Dostoevsky's creativity is considered female images. By the author are analyzed already available and new criteria for the characteristic of types of female characters in creativity of the Russian writer are offered.
Ключевые слова: типология, женские образы, стиль художественного произведения, герой-идеолог.
Key words: typology, female images, style of a work of art, the hero-ideologist.
Попытки систематизировать женские образы в произведениях Достоевского были предприняты ещё критиками XIX столетия после появления первых произведений писателя в печати. В последующее время проблема типологизации не утрачивает актуальности, к ней ещё не раз обращаются исследователи творчества великого писателя [см.: 4; 11; 13]. И критериев для типологизации женских образов, и типов за историю достоевсковедения было предложено достаточно много. Но, как правило, основных женских типов исследователи выделяют три: кроткие, юродивые и инфернальные (или: смиренные, юродивые и гордые) [3]. На первый взгляд, типология стройная, строгая, охватывает все женские образы в произведениях Достоевского. Чётко обозначены доминантные черты каждого типа: смирение, юродство, гордость. Однако те черты, которые являются основой для разграничения женских типов (кротость, гордость и юродство), не только разграничивают типы характеров, но и объединяют очень разных по темпераменту и социальному статусу героинь Ф.М. Достоевского.
Например, многие женские образы отмечены чертами юродства, хотя собственно юродивых у Достоевского не так много: Лизавета Смердящая и Марья Тимофеевна Лебядкина.
Однако Соня Мармеладова в глазах Раскольникова - тоже юродивая, причем он объясняет это состояние особенностью её религиозных переживаний. Показателен эпизод, когда Раскольников принуждает Соню читать Евангелие и с интересом наблюдает возрастающее у неё нервное напряжение. «Ну так и есть!», <...> Вот и объяснение исхода!» - решал он про себя, с жадным любопытством рассматривая её. Наконец ему удалось найти подходящее, то есть сообразное с его собственными мыслями определение: «Юродивая! Юродивая! - твердил он про себя» [5, т. 6, с. 248]. Чертами юродства отмечена и Лизавета, сводная сестра старухи-процентщицы и крестная сестра Сони.
Юродствует и воспринимается окружающими как юродивая гордая Настасья Филипповна. Именно так Мышкин определяет её экзальтированное поведение, нарушающее все нормы и приличия. Ведь «активная сторона юродства заключается в обя-
занности «ругаться миру», то есть жить в миру, среди людей, обличая пороки и грехи сильных и слабых и не обращая внимания на общественные приличия. Более того, презрение к общественным приличиям составляет нечто вроде привилегии и непременного условия юродства, причём юродивый не считается с условиями места и времени, «ругаясь миру» даже в божьем храме, во время церковной службы» [9, с. 79]. Важно отметить, что истоки «обличительства» Настасьи Филипповны, в отличие, например, от Сониного негодования в ответ на теорию Раскольникова, кроются не в религиозном чувстве, а в оскорбленном женском самолюбии. Поэтому её стиль поведения хотя и должен напомнить окружающим о содеянных грехах, но, в основном, содеянных в отношении её самой. Это «упрёк» и «вызов» Тоцкому, генералу Епанчи-ну, Гане Иволгину и т.д. - тому обществу, которое допускает оскорбление женского достоинства. Поэтому в отношении Настасьи Филипповны можно говорить лишь о чертах юродства, а точнее, о «юродствовании» как об особенности эпатажного поведения.
Общим для многих женских образов является такое качество, как гордость. Гордость характерна не только для инфернальных женщин, но и для кротких героинь. Оскорблённая женская гордость заставляет проститутку Лизу вернуть деньги подпольному парадоксалисту, а это сложнее, чем бросить сто тысяч в огонь Настасье Филипповне, у которой всё-таки есть больший жизненный выбор. Гордость знакома тихой Софье Долгорукой. Например, Версилов, рассказывая Аркадию о жизни с его матерью, вспоминает очень интимные моменты в их двадцатилетней совместной жизни с Софьей. Один из эпизодов раскрывает важные психологические подробности в их любовных отношениях: «В то время я уже давно перестал ласкать её. Мне удалось подойти очень тихо, на цыпочках, и вдруг обнять и поцеловать её <...>. Она вскочила - и никогда не забуду этого восторга, этого счастья в лице её, и вдруг это все сменилось быстрой краской, и глаза её сверкнули. Знаешь ли, что я прочёл в этом сверкнувшем взгляде? «Милостыню ты мне подал! - вот что!» Она истерически зарыдала.» [5, т. 13, с. 382].
Гордость - одна из главных черт Кроткой (из одноимённой повести). «Ну, гордая! Я, дескать, сам люблю горденьких... Гордые особенно хороши, когда.ну, когда уж не сомневаешься в своём над ними могуществе, а?» [5, т. 19, с. 126], - так размышляет о ней муж-ростовщик. Гордость - это вообще одна из часто встречающихся черт героев и героинь униженных, оскорблённых, нищих (Нелли, Катерина Ивановна Мар-меладова и т.д.).
Не только юродство и гордость «стирают» типологические границы между разными женскими характерами. Ещё одна черта - истеричность - окрашивает почти все образы и тоже объединяет их. Соня во время разговоров с Раскольниковым почти все время на грани нервного срыва, у неё часто проскальзывают истерические нотки, она заламывает руки и порой, наверное, хотела бы разрыдаться. Катерина Ивановна Мармеладова - всегда в более или менее сильном нервном возбуждении или в истерическом припадке. Истерики случаются у Софьи Андреевны (гражданской жены Вер-силова), у Катерины Ивановны («Братья Карамазовы»). Почти всегда истерикой заканчиваются эпизоды с Настасьей Филипповной. Истерику может «сыграть» и Гру-шенька. Разновидность женской нервной болезни - кликушество - черта кроткой Софьи, жены Фёдора Павловича Карамазова. Многочисленные истерические припадки, отдельные истерические реплики или возгласы создают атмосферу постоянного душевного напряжения, характеризующую творчество писателя. Не случайно у Достоевского истеричность окрашивает не только женские, но и мужские образы. Причём Ренате Лахманн, например, отмечает, что «эквивалентом женской истерии у героев-мужчин является эпилепсия» [8, с. 151].
При этом нервозность героев и героинь Достоевского связана не только с проблемой психологического раскрытия характера, но и с проблемой стиля. «Словарь истерии, бешенства, лихорадки, экстаза, нервозности, который мы обнаруживаем на страницах произведений Достоевского, выглядит в этом смысле не чем иным, как средством усиления экспрессивной выразительности в описаниях странностей поведения, настроения, чувств, мыслей и поступков. Этому «сопутствует появление стилистических черт, которые, по М.М. Бахтину, принадлежат к «карнавальному способу письма» [8, с. 156].
Стоит отметить и ещё одну объединяющую особенность женских образов у Ф.М. Достоевского: не только гордые, но и многие смиренные героини способны на настоящий бунт. Соня, не имея, конечно, столь отточенного в интеллектуальных упражнениях ума, как у Раскольникова, смеет ему возражать: «Это человек-то вошь!». Бунтует против навязываемых ей отношений Кроткая, не желая изменять себе и своим представлениям о нормальной жизни и любви. Одна из глав повести так и называется: «Кроткая бунтует». После выговора мужа о том, как надо вести кассу ссуд, «она вдруг вскочила, вдруг вся затряслась и - что бы вы думали - вдруг затопала на меня ногами; это был зверь, это был припадок <...>. Она захохотала мне в лицо и вышла из квартиры.
Дело в том, что выходить из квартиры она не имела права. Без меня никуда, таков был уговор ещё в невестах» [5, т. 19, с. 133].
Достоевский раскрывает перед читателями, что в любой женщине, даже самой смиренной, есть внутренняя сила, стержень, помогающие выстоять в самых трудных жизненных обстоятельствах и сохранить в душе идеал. Не случайно В.Я. Кир-потин называл Соню Мармеладову носительницей народной нравственности [7]. И такой взгляд Достоевского на характер русской женщины связывает его творчество с традициями изображения женского характера в русской литературе в целом. Ведь такие качества, как доброта, искренность, кротость, душевная чистота, способность на глубокое чувство, заботу, милосердие, самоотверженность, нравственность и истинная вера, присущи наиболее ярким героиням русской классики (Татьяне Лариной, Маше Троекуровой, Лизе Калитиной, Наташе Ростовой и т.д.). Однако у Достоевского кроткие героини, отвечающие представлению об идеале, как это ни парадоксально, чаще всего «падшие» женщины. Исследователи не однажды обращали внимание на эту черту творчества и пытались найти этому объяснение с разных точек зрения: религии, психоанализа и т.д.1
Но главное, что объединяет героинь, относящихся к разным типам, - почти все они одинаково несчастны и не могут состояться как женщины. Конечно, не последнюю роль играют социальные условия, обстоятельства жизни, среда. Трудно найти в русской литературе образ счастливой любовницы или содержанки2, и невозможно -счастливой проститутки. И конечно, очень многое зависит от традиций, норм во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, которые определяются национальной культурой. «Даже для самой кроткой женщины милостыня в любви - оскорбление. Но в русском просторечии глаголы «любить» и «жалеть» нередко синонимичны. В понимании Достоевского, мужчине нужна не только страсть, но и жалость женщины; точнее, они должны соединяться: таково его личное, глубоко интимное ощущение любви, обусловленное его судьбой и его болезнью. Грушенька в «Карамазовых» горда и зла, но, все же, она «подала луковку», и в её душу проникает жалость к Мите» [12, с. 133]. Р.Г. Назиров подчеркнул в отношении Достоевского то, что, наверное, было характерно испокон веков для русской культуры в целом. Так, Г. Гачев высказывает аналогичное мнение: «В русском народе говорят «жалеть» - в смысле «любить»; любовные песни называют «страдания» (знаменитые «Саратовские страдания»); в отношении женщины к мужчине преобладает материнское чувство: пригреть горемыку, непутёвого. Русская женщина уступает мужчине не только по огненному влечению пола, сколько из гуманности, по состраданию души: не жару, сексуальной пылкости не в силах она противиться - но наплыву нежности и сочувствия» [1, с. 25].
'См. например, работу : Нейфельд, И. Достоевский. Психоаналитический очерк под ред. проф. З. Фрейда [Текст] // Зигмунд Фрейд, психоанализ и русская мысль / Фрейд З. - М. : Республика, 1994. - 384 с. Немецкий исследователь, анализируя комплекс Эдипа, который, по его мнению, многое определил в личности и в творчестве русского писателя, отмечал: «.можно предположить, что инфантильно отсталый невротик рассматривает брачную жизнь отца как распутство <....>. Что Достоевский действительно воспринимал отношения родителей как разврат, доказывается тем, что большая часть его женских типов, хотя бы они изображали его мать, как Соня в «Преступлении и наказании», Наташа в «Униженных и оскорблённых, героиня «Бедных людей», мать Аркадия Макаровича в «Подростке», - все они проституированные или падшие женщины» (с. 63) // Зигмунд Фрейд, психоанализ и русская мысль. - М. : Республика, 1994. - С. 52-91.
2Пожалуй, впечатление счастливой и состоявшейся женщины, жены, матери производит только Дуня в «Станционном смотрителе» А.С. Пушкина, хотя её статус до конца не определён, а характер психологически не раскрыт. Другие героини-любовницы в литературе счастливы очень непродолжительно.
Достоевский в этом «очень русский» писатель. Там, где его героини начинают проявлять материнскую заботу, испытывать жалость к избраннику, к мужчине рядом с ними, возникает союз более или менее долговременный: Софья Андреевна и Верси-лов двадцать лет вместе; Соня идёт за Раскольниковым в Сибирь и перед ними - перспектива совместной жизни на много лет вперёд; Грушенька остаётся с Митей и готова следовать за ним и в Америку, и на каторгу; Степан Трофимович Верховенский много лет «приживается» около Варвары Петровны, которая с какой-то материнской суровостью и ревностью заботится о нем; Ставрогин как за последнюю соломинку цепляется за Дашу. Психологи, психоаналитики, мыслители и литературоведы предлагают свои объяснения такому психологическому типу взаимоотношений. Так, например, Г. Гачев отмечает, что «по мере становления романа Достоевского ясно проследимо исчезновение образа матери» [2, с. 112], а В.В. Иванов, развивая эту мысль, пишет, что в произведениях писателя идёт «процесс замещения земных матерей главных героев их земными возлюбленными» [6, с. 67].
Однако принятие ролей «мать-ребёнок» в женско-мужских отношениях должно быть обоюдным. Иначе гармония не достигается, а отношения на основе полового влечения между мужчиной и женщиной в произведениях Достоевского практически никогда не бываю удачными. Мужчина должен принять отношение женщины, как матери, позволить ей врождённым нравственным чувством, своей женской душой определять их жизнь: «Разве могут её убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Её чувства, её стремления, по крайней мере.» [5, т. 6, с. 422], - к такому решению приходит Раскольников. Об этом же говорит Версилов Аркадию, когда раскрывает секрет многолетней молчаливой жизни с его матерью.
Возможно, это обусловлено особым типом героя в произведениях писателя -героя-идеолога, основная доминанта которого - жизнь внутренняя, интеллектуальная. По своей природе это герои-одиночки, замкнутые на себе и своей идее. Не случайно Мережковский назвал Достоевского «ясновидцем духа», а Толстого - «ясновидцем плоти». Может быть, поэтому женщине (именно как женщине) рядом с таким мужчиной почти никогда нет места, его сексуальная энергия сублимирована. Рядом с таким героем должна измениться сама женщина, и вариант «матери» наиболее соответствует типу героя Достоевского. Но не все герои-идеологи, гордые и одинокие, хотят или могут принять такие отношения, позволить «пожалеть» себя, «пригреть горемыку» (подпольный Парадоксалист - Лиза, Ростовщик - Кроткая, Став-рогин - Даша). И в таком случае происходит разрыв отношений, трагедия, которая может закончиться гибелью героя или героини.
И, возможно, этот критерий - способность на материнскую любовь к ближнему, -один из важнейших и в типологизации женских характеров, и в понимании их индивидуальности. Ведь все три типа героинь у Достоевского так или иначе соотносятся с народным и христианским идеалом женщины, основная черта которых - материнская любовь. И как ни парадоксально, у Достоевского даже образы юродивых героинь связаны с мотивом материнства, что невозможно в канонической агиографической литературе («постоянно беременна» Лизавета, сестра старухи-процентщицы, грезит ребёночком Мария Тимофеевна Лебядкина, рожает ребёнка Лизавета Смердящая, Соня Мармеладова заботится о детях Катерины Ивановны.) [10].
Там, где в женщине неразвиты материнские чувства, нет способности к самопожертвованию и всепрощению - возникает экзальтированный образ роковой оставленной/несостоявшейся любовницы: Катерины Ивановны Верховцевой, Настасьи Филипповны Барашковой и т.д.). Г. Гачев отмечал, что «через всю русскую литературу проходит высокая поэзия неосуществлённой любви» [1, с. 21]. Но у Достоевского эта неосуществлённая любовь отнюдь не всегда высока и не всегда прекрасна, она изображается в корчах оскорблённой женственности, припадках истерии, вывертах униженного женского естества, мстительности, истязающей саму женщину и всех вокруг.
Но, возможно, именно неосуществлённая любовь», «невозможные женщины» и нереальные сочетания («барин и поломоечка», страстная Настасья Филипповна - «ангел» Мышкин; Фёдор Павлович - юродивая.) и рождают особое напряжение, которое характеризует стиль Достоевского. Это не просто любовные страсти, кипящие в романе, но это - роман страстей душевных и духовных, интеллектуальных и идеологических.
Литература
1. Гачев, Г.Д. Русский эрос [Текст] / Г.Д. Гачев. - М. : Эксмо, Алгоритм, 2004. - 640 с.
2. Гачев, Г.Д. Национальные образы мира [Текст] / Г.Д. Гачев. - М. : Сов. Писатель, 1988. - 479 с.
3. Гизетти, А. Гордые язычницы [Текст] // Творческий путь Достоевского / А. Гизетти ; под ред. Н.Л. Бродского. - Л. : Сеятель, 1924. - С. 186-197.
4. Добролюбов, Н.А. «Забитые люди» [Текст] / Н.А. Добролюбов // Русские классики : Избранные литературно-критические статьи : И.А. Гончаров, Ф.М. Достоевский,
A.Н. Островский, М.Е. Салтыков-Щедрин, И.С. Тургенев. - М. : Наука. - С. 301-346.
5. Достоевский, Ф.М. ПСС [Текст] : в 30 т. / Ф.М. Достоевский. - Л. : Наука, 1972-1990. (В тексте вторая и третья цифры указывают том и страницу).
6. Иванов, В.В. Сакральный Достоевский [Текст] / В.В. Иванов. - Петрозаводск : Изд-во ПетрГУ, 2008. - 520 с.
7. Кирпотин, В.Я. Разочарование и крушение Родиона Раскольникова [Текст] /
B.Я. Кирпотин. - М. : Советский писатель, 1974. - 456 с.
8. Лахманн, Р. Истерический дискурс Достоевского [Текст] / Р. Лахманн // Русская литература и медицина : Тело, предписания, соц. практика : сборник статей / под ред. К. Богданова, Ю. Мурашова и др. - М. : Нов. изд-во, 2006. - С. 148-168.
9. Лихачев, Д.С. Смех в Древней Руси [Текст] / Д.С. Лихачев, А.М. Панченко, Н.В. По-нырко. - Л. : Наука, 1984. - 294 с.
10. Макаричев, Ф.В. «Юродство и юродивые в творчестве Ф.М. Достоевского» [Текст] / Ф.В. Макаричев // Проблемы истории, филологии, культуры. - М. ; Магнитогорск : Издание МаГУ, 2003. - С. 58-65.
11. Михайловский, Н.К. «Жестокий талант» [Текст] // Н.К. Михайловский. Литературно-критические статьи / Н.К. Михайловский. - М. : Гослитиздат, 1957. - С. 181-263.
12. Назиров, Р.Г. Жесты милосердия в произведениях Достоевского [Текст] / Р.Г. На-зиров. Русская классическая литература : сравнительно-исторический подход. Исследования разных лет [Текст] : сборник статей / Р.Г. Назиров. - Уфа : РИО БашГУ, 2005. - С. 125-133.
13. Переверзев, В.Ф. «Творчество Достоевского» [Текст] / В.Ф. Переверзев. - М. : Сов. писатель, 1982. - 512 с.
