CC BY
48
References
1. Kachanov D.G., Shesterina A.M. Ponyatie sportivnogo televizionnogo diskursa. Vestnik Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Filologiya. Zhurnalistika. 2015; № 2: 97 - 99.
2. Mangutova V.R. Yazykovye sredstva vyrazheniya agressivnosti v anglijskom sportivnom diskurse. Izvestiya Samarskogo nauchnogo centra RAN. 2009; T. 11, № 4 (6): 1572 - 1576.
3. Berendeev M.V. «Obraz» kak 'epistemologicheskaya kategoriya v diskursivnyh praktikah. METOD: Moskovskij ezhegodnik trudov iz obschestvovedcheskih disciplin. 2012; № 3: 131 - 137.
4. Sidorskaya I.V. «Obraz» ili «imidzh» strany: chto reprezentiruyut SMI. Aktual'nye problemy issledovaniya kommunikacionnyh aspekiov PR-deyatel'nosti i zhurnalistiki. Pskov: Pskovskij gosudarstvennyj universitet, 2015: 64 - 83.
5. St-Pierre: Bisping's British Empire is crumbling around him. BT Sport. Available at: https://www.youtube.com/watch?v=YBP9UhCpA_Q
6. UFC 218: Holloway vs Aldo 2 - Extended Preview. UFC - Ultimate Fighting Championship. Available at: https://www.youtube.com/watch?v=vXmCBdKfuyE
7. UFC 235: Jones vs Smith Press Conference. UFC - Ultimate Fighting Championship. Available at: https://www.youtube.com/watch?v=fknc3m3gmGY
8. UFC 246 Weigh-Ins: Conor McGregor vs. Donald 'Cowboy' Cerrone. ESPN. Available at: https://www.youtube.com/watch?v=hz3RZqBWHg4
9. UFC's McGregor And Diaz Talk Trash And Money. CNBC. Available at: https://www.youtube.com/watch?v=S6wn99sp4Tc
10. Mayweather vs. McGregor: New York Press Conference. SHOWTIME. Available at: https://www.youtube.com/watch?v=ktUGNEyW7To
11. Full Wilder vs Fury 2 press conference and face offs. BT Sport. Available at: https://www.youtube.com/watch?v=_me6xGSW11Y
12. UFC 196 Pre-fight Press Conference. UFC - Ultimate Fighting Championship. Available at: https://www.youtube.com/watch?v=5Qq6mMVR1ng
13. UFC 230: Israel Adesanya Octagon Interview. UFC - Ultimate Fighting Championship. Available at: https://www.youtube.com/watch?v=rxlNlZPKM2c
Статья поступила в редакцию 21.09.20
УДК 811
Alieva F.A., Cand. of Sciences (Philology), Head of Department of Folklore, G. Tsadasa Institute of Language, Literature and Art, Dagestan Federal Research Centre of Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
Mukhamedova F.Kh., Doctor of Sciences (Philology), Chief Researcher, G. Tsadasa Institute of Language, Literature and Art, Dagestan Federal Research Centre of Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: [email protected]
GENRES OF ORAL PROSE IN THE FOLKLORE OF KUBACHI VILLAGE: PLOTS, MOTIVES, IMAGES. The traditional folklore of Kubachi village in Dakha-daevsky District of the Republic of Dagestan is an integral part of spiritual culture of the Dargin people as its ethnic component. Kubachin folklore is characterized by the richness and variety of folklore genres typical not only for the Dargins, but also for other peoples of Dagestan. The historical development of people, their worldview, everyday life, psychology, customs, rituals, moral and ethical ideas found a vivid artistic embodiment in the oral and poetic works of Kubachi people. From this point of view, Kubachi folklore attracts special attention of researchers as art of the people, which has a great cognitive and artistic and aesthetic value, including material that characterizes the ethnospecific features of the folklore of its people, which is the scientific significance and relevance of the study of this problem. The task of this article is to characterize the genre diversity of oral folk prose of Kubachi folklore, to identify the most significant features of genres, their ideological, thematic and artistic richness, plot, image system, and to show their ethnospecific originality.
Key words: folklore of Kubachi people, prose genres, stories, traditions, legends, jokes, proverbs, oral histories, ethnospecific.
Ф.А. Алиева, канд. филол. наук, зав. отделом фольклора Института языка, литературы и искусства имени Г. Цадасы Дагестанского федерального исследовательского центра Российской академии наук, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
Ф.Х. Мухамедова, д-р филол. наук, гл. науч. сотр. Института языка, литературы и искусства имени Г. Цадасы Дагестанского федерального исследовательского центра Российской академии наук, г. Махачкала, E-mail: [email protected]
ЖАНРЫ УСТНОЙ ПРОЗЫ В ФОЛЬКЛОРЕ СЕЛЕНИЯ КУБАЧИ: СЮЖЕТЫ, МОТИВЫ, ОБРАЗЫ
Традиционный фольклор селения Кубачи Дахадаевского района Республики Дагестан является неотъемлемой этнической составляющей духовной культуры даргинского народа. Фольклор кубачинцев характеризуется богатством и многообразием фольклорных жанров, типичных не только для даргинцев, но и для других народов Дагестана. В устно-поэтическом творчестве кубачинцев нашли яркое художественное воплощение историческое развитие народа, его мировоззрение, быт, психология, обычаи, обряды, морально-этические и нравственные представления. С этой точки зрения фольклор кубачинцев привлекает особое внимание исследователей как искусство народа, имеющее большое познавательное и художественно-эстетическое значение, в том числе и как материал, характеризующий этноспецифические особенности фольклора своего народа, в чем и заключается научная значимость и актуальность исследования данной проблемы. Цель данной статьи - охарактеризовать жанровое многообразие устной народной прозы кубачинского фольклора, выявить наиболее существенные признаки жанров, их идейно-тематическое и художественное богатство, сюжетику, систему образов, а также показать их этноспецифическое своеобразие.
Ключевые слова: фольклор кубачинцев, прозаические жанры, сказки, предания, легенды, анекдоты, притчи, устные рассказы, этноспеци-фика.
В жанровом разнообразии традиционного фольклора кубачинцев определенно выделяются жанры устной прозы, которые характеризуются многовековой историей развития, сложившимися традициями. К ним относятся: сказочный эпос, включающий сказки о животных, волшебные и бытовые сказки; предания и легенды мифологического и исторического содержания; а также малые прозаические жанры - анекдоты, притчи, устные рассказы. Подобное деление прозаических жанров характерно и для фольклора других народов Дагестана, но вместе с тем каждая жанровая разновидность устной прозы в фольклоре кубачинцев отличается собственными идейно-композиционными, художественными и стилистическими особенностями, системой образов и изобразительно-выразительных средств.
Кубачинский фольклор, в том числе и жанры устной прозы, в основном исследован в трудах Ф.О. Абакаровой [1], Ф.А. Абакаровой и Ф.А. Алиевой [2]. Прозаические жанры фольклора кубачинцев публиковались в различных изданиях - в фольклорных сборниках на даргинском и русском языках - З. Абдуллаева
и С. Гасановой [3], Ф.А. Алиевой и З. Магомедова [4], Ф.А. Алиевой [5], в коллективном сборнике [6], а также в трудах историков и известных ученых-этнографов [7 - 10] и др.
Богат и разнообразен сказочный эпос кубачинцев. В нем выделяются общераспространенные у всех народов Дагестана следующие разновидности сказок: сказки о животных, волшебные сказки, бытовые сказки. Среди сказок о животных наибольшее распространение получили такие как «Бабушкины орехи», «Волк, лиса и куропатка», «Три козленка», «Лисица и лев», «Лисица и волк», «Абаба и волк» и мн. др.
В репертуаре сказок о животных выделяются сюжеты, содержащие как древние архаические мотивы, так и мотивы позднего происхождения, в своеобразной художественной форме отражающие социальные противоречия действительности. Так, сюжет о благодарном звере (записала Ф.А. Алиева в 1968 году от М. Ниналаловой в селении Кубачи Дахадаевского района) - один из архаических сюжетов, известных как в кубачинском фольклоре, так и у других наро-
дов Дагестана. В нем рассказывается о женщине, которая пошла в лес, шла, шла и дошла до озера Бибикан шаг1е (вымышленное озеро). Устав с дороги, она присела отдохнуть, тут к ней подходит медведь и со стоном протягивает лапу. Увидев в его лапе занозу женщина со словами: «Бедный, хороший, почему ты так стонешь?» - заботливо ее вытащила. Обрадовался медведь и повел её в свое жилье; он щедро одарил ее тем, что было в доме, и проводил в обратный путь.
По всей вероятности, данный сюжет отражает отголоски тотемных представлений, связанных с культом медведя, его почитанием, и относится больше к «мифам-быличкам» (термин Е.М. Мелетинского). В нем отсутствуют какие-либо сказочные элементы - зачины, кульминация, повторы, троекратность действий и т.д.
Характерно, что более поздний вариант этого сюжета, записанного нами в 1989 году от А. Магомедова в селении Кубачи, обнаруживает тенденцию его переосмысления в тип иного повествования, близкого к сказочному Так, в новом варианте текста элементы архаики, можно сказать, выпали, а сам сюжет получил следующее развитие: рассказывают, что жила-была женщина, как-то она пошла в лес за хворостом и не смогла найти дорогу назад. Долго она плутала по лесу. Уже стемнело, и испуганная женщина, дрожа от страха, присела у дерева. Вдруг в кустах ей послышались шорох и рычание. Оглянувшись, она увидела медведя. Медведь подошел к ней, молча её обнюхал и пошел вперед, как бы показывая ей дорогу. Она в страхе последовала за ним. Он шел впереди, а она за ним. Так они вышли из леса, и тут медведь неожиданно исчез. Женщина пришла к себе домой и рассказала мужу о встрече с медведем, о том, как он вывел её из леса и привел к дому. С тех пор благодарные супруги выносили и раскладывали у ворот дома еду для медведя, он каждый раз приходил и съедал это. Вскоре медведь настолько освоился и привык к ним, что уже не убегал в лес, он так и остался жить у них во дворе.
Рассказ этот по смыслу уже совершенно отличается от предыдущего: если в первом случае благодарный зверь одарил свою спасительницу, то во втором -ситуация уже иная: сами люди, проявив к нему благодарность, приютили его, кормили и фактически его приручили. В этом сюжете элементы фантастики превалируют над реальностью: люди с медведем общаются, разговаривают, медведь понимает их язык, поселяется в их доме и т.д.
Данный сюжет - один из вариантов, иллюстрирующих трансформацию сказки о животных архаического содержания с привнесением в сюжетную канву элементов домысла, фантастики.
В фольклоре кубачинцев бытуют сказки о животных, в основе которых лежат мотивы брачных отношений между человеком и животным, но в процессе длительного исторического развития общества они постепенно утрачивают свои архаические черты, обрастая новыми мотивами более позднего периода.
Среди сказок о животных здесь наибольшее распространение получили сказки о лисе, волке, медведе, коне; из птиц - сказки об орле, петухе, куропатке, вороне или просто о птичке. Сюжеты их, как правило, построены на мотивах встречи - либо человека с животными и птицами, либо животных между собой. В ряде сказок мотив встречи человека с животным миром либо с птицами изображается в условном художественном плане. Таковы сюжеты сказок «Заяц и лев», «Лисица и лев», «Волк, лиса и куропатка», «Лисица и волк», «Воробей и Талхан», «Сказка о воробье» и др. [5, с. 19, 21, 23, 30, 34, 26]. Эти сюжеты, можно сказать, утратили свое первоначальное мифологическое звучание и в настоящее время перешли в репертуар детей. Для них характерен кумулятивный принцип построения, ритмичность, усиление игрового элемента, введение примет реалий, которые проявляются в конкретизации местности, имен персонажей, а также и локализации действий.
Волшебная сказка в фольклоре кубачинцев богата и разнообразна по тематике, содержанию, сюжетному составу, по композиционным и стилевым особенностям. Она прошла длительный путь своего исторического развития - от древнейшей структуры, основанной на архаических мотивах, до классических жанровых образований, что обусловило и разнообразие ее сюжетного состава.
К волшебной сказке относятся не только повествования с архаическими элементами, отражающие древнейшие формы борьбы героя с фантастическими персонажами (драконами, аждахами, дэвами и т.д.), которые олицетворяют темные и враждебные народу силы природы, но и сказки эпохи феодализма, построенные на социальных конфликтах - о борьбе героев против классовых врагов - царей, ханов и т. д.
В составе сюжетов волшебных сказок кубачинцев встречаются сказки о борьбе героя с фантастическими персонажами - «Джигит и аждаха», «Храбрый юноша», «Жестокий хан и юноша» [5, с. 40, 45, 63]; сказки на общеизвестный сюжет «О мачехе и падчерице», «Неродная дочь», «Мачеха - ведьма», «Сиротка», «Две сестры» [3, с. 65, 68, 72, 78], «Ахсидат и Вахсидат», «О младшем брате», «Три брата», «Одноглазый», «Три сына царя»; о хитрости и коварстве царей, ханов, падишахов; сказки на мотив чудесных превращений - оборотничества: «Смелый парень и чудесная коза», «Волшебное яйцо», «Шах-Аббас - мастер золотых дел» [5, с. 35, 38, 54] и мн. др. В сказках подобного типа много условностей
и фантазии, некой фантасмагории, оправданной, однако, всем историческим развитием общества [11, с. 46].
Названные типы сюжетов имеют всеобщее распространение не только в фольклоре кубачинцев, но и других народов Дагестана. Вместе с тем при наличии общих со сказками других народов черт они характеризуются собственной национальной спецификой, своими характерными жанровыми признаками. Так, типична для этого ряда сказка «Волшебное яйцо» (записала Ф.А. Алиева в 1967 году от Б. Акаевой в селении Кубачи), сюжет которой характеризуется сложной композицией, переплетением социальных мотивов с чудесными, фантастическими.
Сказка начинается с простого, обыденного: жил один бедный пастух. Как-то он пас коров и увидел на дереве красивую птицу - Ихликан (у кубачинцев - волшебная сказочная птица). Он забрал эту птицу и её яйцо и принес домой. Птицу оставил у себя дома, а яйцо понес продавать на базар. Подошел к нему один покупатель и предложил за это яйцо весь свой товар из лавки. Пастух отдал ему яйцо, забрал весь его товар и довольный вернулся домой к жене. Он рассказал ей, что птица Ихликан приносит волшебные яйца, поэтому её надо беречь. Но у жены был любовник, который заставил её зарезать птицу, сварить плов и положить её сверху. Она так и сделала. Но тут пришли оба её сына, увидев плов, они съели его; один сын съел голову птицы, другой - сердце.
Далее с этого момента следует ряд приключений: сыновья, которые съели птицу, убежали из дома и попали в один город, где в это время умер старый падишах и жители выбирали нового. Запустив птицу Гулух (волшебная птица у кубачинцев), они должны были выбрать падишаха - на чью голову сядет Гулух.
Трижды запускали они птицу, и все три раза она садилась на голову старшего сына пастуха. Но нукеры падишаха не желали избирать какого-то нищего, они заключили его в тюрьму и вновь запустили птицу Гулух. Гулух летала, летала и села на крышу тюрьмы. Делать нечего, нукерам пришлось сдержать свое слово и избрать его падишахом. Оставив в этом городе старшего брата, младший отправился в дорогу, чтобы найти и свое счастье.
В одном красивом городе он остановился на ночлег у старушки, от которой узнал, что их падишах выдает замуж свою дочь за того, кто сможет без страха залезть на семиэтажную башню. Он без труда добрался до дочери падишаха, но она перед ним поставила свои условия: «Героя испытывают трижды». У нее тоже была своя волшебная птица Ихликан. Дождавшись, пока парень уснет, она вытащила птицу из золотой клетки, вырвала из ее груди сердце и съела его. Утром она сказала парню: «Попробуй снова залезть на эту башню!» Он задумался, не зная, как же это сделать, и пошел домой. По дороге ему встретились три брата, которые делили наследство отца. Ловко перехитрив спорящих между собой братьев, заполучив летящий ковер, герой сел на него и прилетел к дочери падишаха, которая поставила новое условие: она достанется тому, кто совершит героический поступок. Но увидев, как парень влетел на ковре прямо к ней в окно, дочь падишаха дала согласие стать его женой.
В этом сюжете также переплетены фантастика с реальностью, вымысел - с действительностью. В сказке действуют персонажи из реальной действительности - пастух, его жена, её любовник, торговец, присутствует также мотив младшего брата с поиском и добыванием невесты и связанные с ними приключения, т.е. сюжетно-композиционная канва сказки, выйдя за рамки типично волшебного повествования, оказалась «доступной» для введения в нее реальных персонажей и их последующих действий. Такой тип повествования характеризуется М.А. Унгвицкой как волшебно-бытовые сказки, созданные посредством контаминации сюжетов [12, с. 40].
Мы столь подробно привели данный текст, т.к. он очень показательный для сказочной традиции кубачинцев, иллюстрирует тенденцию к смешению и переплетению фантастических элементов с реальностью.
В сказочном эпосе кубачинцев в большом количестве выделяются и бытовые сказки. Сюжетно-тематический состав бытовых сказок в фольклоре кубачинцев необычайно разнообразен: сюда вошли как общеизвестные для многих других народов Дагестана сказки-загадки, сказки о дураках и шутах, о ловких проделках, об одурачивании представителей имущих классов - то есть как сказки на тему социальных конфликтов, так и семейно-бытовые - о муже и жене, о судьбе, о глупых и неверных женах, о жадности, о муже в роли хозяйки и мн. др. Каждый из приведенных типов сюжетов характеризуется своими сюжетно-композиционными, идейно-художественными и стилистическими особенностями. Так, в основе ряда сказок на тему о социальных конфликтах лежат сюжетные перипетии, отражающие местную этноспецифику. В таких сказках часто фигурирует юмористический персонаж Чалтук, бытующий в фольклоре кубачинцев. Нередко к его имени, как бы в насмешку над ним, присоединяется ироническое «хан». У кубачинцев бытует немало сюжетов с участием этого персонажа: «Чалтук-хан и воры», «Проделки Чалтук-хана», «О том, как «Чалтук-хан женился», «Чалтук-хан и падишах» и мн. др. Комическое в них, по выражению В.Я. Гусева, «достигает высшей фазы своего развития» [13, с. 307].
Во всех названных текстах Чалтук-хан ловкостью, хитростью либо обманом одурачивает богатеев, насмехается над ними, выставляя их в неприглядном свете. Так, сказка «Падишах и Чалтук-хан» [5, с. 111] построена на мотиве загадывания и отгадывания, характерном для социально-бытовых сказок. В ней говорится о падишахе, который за малейшую провинность жестоко наказывал своих подчиненных: так, вызвав к себе одного из них, он потребовал от него ответить на его вопросы: «Сколько звезд на небе?» «Где середина земли?» «О чем я думаю?» - в противном случае он грозился его казнить. Расстроился визирь, не зная, что ответить падишаху и пошел за советом к Чалтук-хану. Тот его успокоил, сказав, что поможет ему. Переодевшись в визиря, Чалтук-хан пришел к падишаху и сказал, что готов с ответами: «Звезд на небе 77777...», - ответил он. - Середина Земли - там, где ты стоишь, а думаешь ты о том, что перед тобой стоит твой визирь, а на самом деле - это я, простой мельник Чалтук-хан». Так, Чалтук-хан своими ответами смог обескуражить падишаха, который понял, что его перехитрили.
Предания и легенды у кубачинцев - очень интересный, емкий и содержательный жанр, в котором нашли отражение многие вопросы, связанные с историей края, конкретными историческими событиями и фактами, с происхождением села, воинами с соседними селами и т.д. Многие предания и легенды тесно связаны с древнейшими воззрениями и представлениями народа, придающими им «свой яркий национальный колорит» [10, с. 33].
Материал преданий и легенд, зафиксированный выдающимся этнографом Е.М. Шиллингом и опубликованный им в его уникальной книге «Кубачинцы и их культура: историко-этнографический очерк» [7], во многом позволяет осветить эти вопросы, показать этноспецифическое своеобразие преданий и легенд ку-бачинцев, раскрыть многие стороны их материальной и духовной культуры. Так, особый интерес представляет предание, повествующее о том, что в селении Ку-бачи есть место со старыми могилами, носящее название «Кала-ку» («Кала-къу», т.е. «редиски посевной участок»). Согласно этому преданию в могилах погребено 40 богатырей (батирте), погибших во время стычки с жителями селения Калако-рейш. Спор произошел из-за владения пастбищем на склоне горы Лямцла-бяй. По распоряжению чине (общественного управления кубачинцев) убитых в ту ночь до восхода солнца тайно похоронили на этом месте при танцах под звуки барабана и зурны, стараясь скрыть печальные события, и на могилах посадили редьку, отчего эта местность и поныне называется «Кала-къу». Кайтагский князь (уцмий), к которому враждующие стороны якобы обратились за решением конфликта, присудил отдать Лямцля-бяй за кровь селению Кубачи, пояснив, что кубачин-ские женщины в одну ночь вдвойне возместят эту потерю - убито 40, а зачнут 80 [7, с. 13].
По другому варианту этой легенды, на окраине селения существовала башня богатырей («батирла ци»). Башня была резиденцией 40 батирте. Они оберегали аул от посягательств извне, охраняли его жителей. Число 40 было всегда неизменным. В содержании батирте участвовал весь аул, который благодаря их мужеству никем не был покорен и сохранил свою независимость [1, с. 10]. Это же предание известно и в другом варианте, также записанном Е.М. Шиллингом: некий богатырь пришел однажды ночью в дом к своей матери. Старуха сидела у очага и пекла хлеб. Вошедший был закутан с ног до головы. Он молча приблизился к огню, чтобы взять уголь. Женщина при свете огня по протянутой руке узнала своего сына и заговорила с ним. Это не осталось незамеченным. На следующий же день из башни матери была принесена отрубленная рука её сына. Так сын и мать поплатились за нарушение запрета, за непослушание [10, с. 18].
Как гласит другая легенда, Кубачи вначале занимали в Кайтаге «несчастливую землю». Однажды пропал «принадлежащий обществу красный бык». Его нашли на горе, соответствующей нынешнему местоположению селения. То же повторилось на второй день и на третий. Люди решили, что место, куда уходит бык, должно быть «счастливым» и переселились [7, с. 28].
Среди преданий и легенд кубачинцев тематически различаются сюжеты, посвященные нашествию Надир-шаха и захвату им кайтагских селений. Как известно, Кайтаг часто бывал ареной нашествий Надир-шаха. В одном из таких преданий повествуется о том, что войска Надир-шаха расположились к югу от аула, за горой Цицила (местность в окрестностях Кубачи), откуда было видно укрепленное селение. Из-за непогоды персы не могли двинуться с места в течение сорока дней, хотя и стреляли по аулу, но пули не достигали селения. Между тем кубачинцы, пользуясь туманом и дождем, приблизились к персидскому лагерю. В результате Надир-шах потерял столько воинов, что ему пришлось уйти [2, с. 184].
Библиографический список
В кубачинском фольклоре в большом количестве бытуют малые прозаические жанры - анекдоты, притчи, устные рассказы. Анекдоты - это самый живучий жанр устного народного творчества. Сжатость, краткость, оперативность - эти и другие признаки жанра позволяют анекдотам быстро реагировать на те или иные события действительности, противоречащие нормам здравого смысла. В фольклоре кубачинцев бытуют в основном анекдоты бытового содержания на темы: о нерадивой хозяйке, глупой, плохой, неверной жене, о жадных и скупых людях, лентяях и бездельниках, простаках и дураках. Множество анекдотов высмеивают жадность и скупость мужа и жены, в народе популярны и сюжеты на мотивы «муж в роли жены», «неумелая хозяйка, у которой все валится из рук», особенно часто высмеивается ленивая жена, которая не любит заниматься хозяйством и т.д. Таковы анекдоты: «Друзья - кунаки», «Каша с маслом», «Кубачинец и чихри-нец», «Как гость теленка родил», «В гостях», «Скупая женщина», «Не волнуйся, дорогая», «Гуси-бедняги» [5, с. 136 - 139, 141, 144, 149, 150].
В анекдотах кубачинцев часто фигурируют такие юмористические персонажи, как Чалтук-хан, Тамбал, Захра Ахмед, Малла Ситта (Молла Насреддин) и др. Попадая в комические ситуации, они проявляют ловкость, находчивость, изворотливость, умение выйти из любого затруднительного положения, дать остроумный ответ. Многие из вышеназванных анекдотов имеют общедагестанский характер, но при этом характеризуются своими национально-специфическими особенностями, приметами. В них указывается конкретная местность, где происходят те или иные события, упоминаются известные в народе реальные лица, имена.
Притчи, устные рассказы в фольклоре кубачинцев по своим жанровым особенностям и характерным признакам близки к анекдотам. Они также отличаются краткостью и лаконичностью композиции. Но если в анекдоте акцент делается на юмористическом осмеянии какой-либо ситуации, явления или черты характера, то основу притчи составляет дидактическая направленность, назидание, наставление, поучение. Так, в известной притче «Кубачинец и чихри-нец» рассказывается о том, как чихринец украл у кубачинца корову, зарезал её, мясо высушил, а шкуру расстелил на пол, положил на неё матрас и уложил свою мать, как будто она больная. Пришел к нему в гости кубачинец и поинтересовался, что с матерью, но, увидев торчащий из-под матраса хвост своей коровы, он обо всем догадался и сказал: «Ты правильно сделал, что уложил больную мать на шкуру только что зарезанной коровы и хорошо сделал, что оставил её хвост!» Понял чихринец, что кубачинец обо всем догадался, и сам признался во всем [2, с. 215].
Притчи нередко изображают женщин глупых, неумелых, часто они жадны и ленивы. В одной из притч говорится, что на годекане (место досуга мужской части населения села) один мужчина хвастал: «Сейчас приду домой, и у моей Рейганат будут уже готовы яичные чуду, она их лучше всех готовит, не верите, можете пойти вместе со мной и поесть!». Пошли с ним мужчины к нему домой, видят - никаких чуду нет, а лежит одна яичная скорлупа. «Жена, где твои чуду?» -спрашивает муж. - «Мне так понравились яички, что я их просто так съела», - отвечает жена. С досады муж поколотил ее. (Записала Ф.А. Алиева в 1990 году от П. Алиевой в селении Кубачи).
Устные рассказы в фольклоре кубачинцев - малоисследованная область, между тем этот жанр устной прозы представляет большую значимость как материал, иллюстрирующий взаимосвязи как с малыми прозаическими жанрами ку-бачинского фольклора - анекдотом, притчей, так и со сказкой, преданием, легендой. Можно привести ряд сюжетов, в которых прослеживается переплетение их жанровых признаков с преданиями, легендами, сказками, анекдотами. Это такие рассказы, как «Друзья-кунаки» «Ацци и его жена», «Халва Сарабике», «Скупая женщина», «Почему вам так весело» [5, с. 136, 131, 141, 149, 152]. Таким образом, устные рассказы в фольклоре кубачинцев выявляют картину необычайной подвижности, неустойчивости жанровых границ. Бытуя в общем фольклорном фонде с другими жанрами фольклора, они испытывают их влияние, подвергаются взаимодействию и взаимосвязям.
Итак, жанры устной прозы в фольклоре селения Кубачи представляют несомненный интерес как произведения, отражающие общенародные явления, которые всей системой образов тесно связаны со своей этнической средой. Являясь частью как общедаргинской, так и общедагестанской духовной культуры, фольклор кубачинцев и, в частности, произведения прозаических жанров иллюстрируют идейно-эстетическое и художественное богатство, яркость и выразительность образов, а также окрашенность их своеобразным местным колоритом, локальным налетом, ставшим неотъемлемым элементом национальной художественной традиции кубачинского народа.
1. Абакарова Ф.О. Кубачинский фольклор: этнолокальные особенности. Махачкала, 1996.
2. Абакарова Ф.О., Алиева Ф.А. Очерки устно-поэтического творчества даргинцев. Махачкала: Издательство типографии ДНЦ РАН, 1999.
3. Абдуллаев З., Гасанова С. Даргала халкьла хабурти - Даргинские народные сказки. Махачкала, 1959.
4. Алиева Ф.А., Магомедов З.А. Даргинские народные сказки. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1989.
5. Алиева Ф.А. Даргинские народные сказки. Новые варианты известных сюжетов. Махачкала: ООО «Деловой мир», 2006.
6. Сатира и юмор народов Дагестана. Составители Х.М. Халилов, А.А. Ахлаков и др. Махачкала, 1976.
7. Шиллинг Е.М. Кубачинцы и их культура. Историко-этнографические этюды. Москва, 1949.
8. Магомедов РМ. Дагестан. Исторические этюды. Махачкала: Дагкнигоиздат, 1975; Выпуск 2.
9. Алиев Б.Г. Предания, памятники и исторические зарисовки о Дагестане. Махачкала, 1968.
10. Предания и легенды народов Дагестана. Публикация Б.Г Алиева. Общественный строй союзов сельских общин Дагестана в XVIII - нач. XIX в. Махачкала, 1981: 146 - 166.
11. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. Ленинград, 1946.
12. Унгвицкая М.А. Хакасская бытовая сказка. Абакан, 1966.
13. Гусев В.Е. Эстетика фольклора. Москва, 1967.
References
1. Abakarova F.O. Kubachinskij fol'klor: 'etnolokal'nye osobennosti. Mahachkala, 1996.
2. Abakarova F.O., Alieva F.A. Ocherki ustno-po'eticheskogo tvorchestva dargincev. Mahachkala: Izdatel'stvo tipografii DNC RAN, 1999.
3. Abdullaev Z., Gasanova S. Dargala halk'la haburti- Darginskie narodnye skazki. Mahachkala, 1959.
4. Alieva F.A., Magomedov Z.A. Darginskie narodnye skazki. Mahachkala: Dagknigoizdat, 1989.
5. Alieva F.A. Darginskie narodnye skazki. Novye varianty izvestnyh syuzhetov. Mahachkala: OOO «Delovoj mir», 2006.
6. Satira iyumor narodov Dagestana. Sostaviteli H.M. Halilov, A.A. Ahlakov i dr. Mahachkala, 1976.
7. Shilling E.M. Kubachincy iih kul'tura. Istoriko-'etnograficheskie 'etyudy. Moskva, 1949.
8. Magomedov R.M. Dagestan. Istoricheskie 'etyudy. Mahachkala: Dagknigoizdat, 1975; Vypusk 2.
9. Aliev B.G. Predaniya, pamyatnikiiistoricheskiezarisovkioDagestane. Mahachkala, 1968.
10. Predaniya i legendy narodov Dagestana. Publikaciya B.G. Alieva. Obschestvennyj stroj soyuzov sel'skih obschin Dagestana v XVIII - nach. XIX v. Mahachkala, 1981: 146 - 166.
11. Propp V.Ya. Istoricheskie korni volshebnoj skazki. Leningrad, 1946.
12. Ungvickaya M.A. Hakasskaya bytovaya skazka. Abakan, 1966.
13. Gusev V.E. 'Estetika fol'klora. Moskva, 1967.
Статья поступила в редакцию 29.09.20
УДК 811.581
Bachurin V.V., teacher, Department of Foreign Languages and Intercultural Communications, Ural State University of Railway Transport (Yekaterinburg, Russia),
E-mail: [email protected]
MODELING OF THE BASIS FOR THE FORMATION OF CHINESE COMPUTER-RELATED TERMINOLOGICAL COMPOUND WORDS USING PROPOSITION-AL ANALYSIS. The article discusses the study of cognitive mechanisms of formation of Chinese computer terminology by the method of identifying the structure of propositional relations between interacting elements of terminological compound words. The definition and analysis of potentially universal propositional structures at word level, formed on the basis of a set of arguments and predicates, and possessing a cognitive-semantic status, provides an in-depth understanding of derivation processes and is an important component of modern linguistic research, both at home and abroad, including research dedicated to Chinese word formation. The paper describes the propositional models derived from the analysis of Chinese computer terms, and also determines the role of propositions in the study of other cognitive models of word formation. An increase in the role of supercategory qualitative processes involved in the formation of a proposition (metaphorization, metonymization) following the growth of complexity of the conceptual structure of compound words is revealed.
Key words: derivation, Chinese language, computer terminology, compound words, conceptual metaphor and metonymy, propositional relationships.
В.В. Бачурин, преп., Уральский государственный университет путей сообщения, г. Екатеринбург,
E-mail: [email protected]
МОДЕЛИРОВАНИЕ ОСНОВ ФОРМИРОВАНИЯ КИТАЙСКИХ КОМПЬЮТЕРНЫХ ТЕРМИНОВ-КОМПОЗИТОВ С ИСПОЛЬЗОВАНИЕМ ПРОПОЗИЦИОНАЛЬНОГО АНАЛИЗА
Статья посвящена изучению когнитивных механизмов формирования китайской компьютерной терминологии методом выявления структуры пропозициональных отношений между взаимодействующими элементами термина-композита. Определение и анализ потенциально универсальных пропозициональных структур на уровне слова, формируемых на основе набора аргументов и предикатов и обладающих когнитивно-семантическим статусом, дает углубленное понимание процессов деривации и является важной составляющей современных лингвистических исследований, как отечественных, так и зарубежных, включая исследования, посвященные китайскому словообразованию. В работе приводится описание пропозициональных моделей, выводимых из анализа китайских компьютерных терминов, а также определяется роль пропозиции при изучении других когнитивных моделей словообразования. Выявлено возрастание роли надкатегориальных качественных процессов, участвующих в формировании пропозиции (метафоризации, метонимизации), по мере усложнения концептуальной структуры композита.
Ключевые слова: деривация, китайский язык, компьютерная терминология, композиты, концептуальные метафора и метонимия, пропозициональные отношения.
Одним из актуальных направлений современных когнитивных исследований в лингвистике является анализ специфики формирования новых слов с использованием словообразовательного моделирования как инструмента выявления интеграции концептов на уровне слова. Результаты анализа могут быть использованы с целью выявления глубинных процессов функционирования языковой системы. Богатый и показательный языковой материал для настоящих исследований предоставляют сложные слова, дериваты, относящиеся к терминологии науки и техники, в том числе такой ключевой отрасли, как информационные технологии.
В китайском языке терминология ИТ представлена преимущественно композитами, из которых лишь небольшая часть возникла в результате самобытного словообразования, и которые не являются структурными кальками, продуктом развития полисемии под влиянием английского языка или фонетического заимствования. Выявление структуры и особенностей формирования пропозициональных отношений между компонентами таких самобытных (креативных)
терминов-композитов, которые, согласно В. И. Горелову, могут классифицироваться как «этимологические кальки» [1, с. 148], а также терминов, лишь частично возникших на основе семантического заимствования (полукалек, гибридов), углубляет понимание когнитивных механизмов словообразования современного китайского языка.
Важным методологическим инструментом моделирования словообразовательных процессов в настоящее время становится исследование связей между взаимодействующими элементами с точки зрения пропозициональных отношений.
С.В. Балакин указывает на важнейшую роль пропозиции как наиболее универсальной единицы человеческого сознания, отображающей взаимодействия субъектов и объектов окружающего мира, в организации нормального и адекватного процесса функционирования и развития языковой системы, а также на то, что пропозиция «находит своё отражение на различных по своему масштабу уровнях языковых единиц» [2, с. 90]. Исследователь отмечает, что категория
