CC BY
118
литературной нормы и необходимости освобождения ее от рутины в форме самопародии. И наконец, осознание автором нетождественности литературной норме, относительности любой жанровой нормы и необходимости их поэтико-смыслового синтеза в поле своего авторского «я».
Список литературы
1. Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979.
2. Корман Б. О. Итоги и перспективы изучения проблемы автора // Корман Б.О. Избр. труды. Теория литературы. - Ижевск, 2006. - С. 99-109.
3. Лихачев Д. С. Избранные работы: в 3 т. - Л.: Худож. лит., 1987.
О. В. Мамуркина
Жанровые особенности ориентальной путевой прозы второй половины XVIII века
В статье анализируются особенности взаимодействия литератур в контексте русско-турецких войн второй половины XVIII века. На материале текстов путевых заметок П. А. Левашова, Ф. Ефремова, Х. Неопатрасского, В. Баранщикова рассматривается специфика художественной организации текстов с главенствующим документальным началом.
Ключевые слова: литература XVIII века, ориентализм, нарратив, жанр путешествия.
«Европейской мысли традиционно присуще отношение к Востоку как к "Иному". И какие бы изменения ни происходили в формах и интенсивности материального и духовного взаимодействия между Востоком и Западом, понятие «образ Востока» по-прежнему задает некую универсальную схему, вбирающую в себя всякое новое содержание и придающую ему вполне определенный смысл» [6, с. 44], в связи с чем художественная практика освоения мира, основанная на рецепции культурного опыта различных стран и народов, с неизменностью оказывается одной из наиболее продуктивных на разных этапах развития общества. Обусловленные этим фактом проблемы взаимосвязей и взаимодействия литератур достаточно подробно изучены в работах В. М. Жирмунского, Д. С. Лихачева, Н. И. Конрада, И. С. Брагинского, Г. И. Ломидзе, М. П. Алекссева, И. О. Шайтанова, Р. Ф. Юсуфова, А. Д. Гаджиева, Э. У. Саида, В. Н. Кубачевой, Б. Л. Рифтина, П. А. Гринцера, Н. И. Никулина. Исследователями неоднократно от-
15
мечалось, что среди множества идейно-эстетических систем особое место принадлежит культуре Востока, оказывающей перманентное влияние на другие системы. Феномен ориентализма как практики использования мотивов и стилистических приемов восточного искусства, а также истории, сюжетов восточного быта в культурах европейского типа, достаточно подробно является предметом осмысления для ученых разных предметных сфер, в том числе и литературоведения (труды А. Н. Веселовского, К. Г. Менгес, Я. С. Лурье, Ю. М. Лотмана, В. Н. Топорова, С. Л. Каганович, Ю. Н. Завадовского, Вяч. Вс. Иванова, П. И. Тартаковского, В. Н. Кубачевой, Е. П. Челышева, П. А. Грязневича, Г. Д. Гачева). В результате многолетних исследований были обоснованы как тезис о диалоге культур, так и ценность межкультурного взаимодействия.
Показательно, что взаимодействие русской культуры и культур Востока Э. Бенвенист определил «как весьма сложный комплекс представлений, организованных в кодекс отношений и ценностей: традиций, религии, законов, политики, этики, искусства - всего того, чем человек, где бы он ни родился, пропитан до самых глубин своего сознания и что направляет его поведение во всех формах деятельности» [3, с. 31].
Очевидно, что указанный комплекс отношений логически организован по принципу «свое - чужое», и совокупность сопоставлений в рамках указанной парадигмы приводит к активному эстетическому обогащению русской литературы через обращение к восточным художественным традициям, которое актуализировалось в середине XVIII столетия и абсолютизировалось в эпоху романтизма XIX века. При этом следует учитывать, что заявленная дихотомия является жанрообразующим признаком путешествия, художественнодокументальные разновидности которого в литературе второй половины XIX века до сих пор не подвергались пристальному анализу.
Ряд текстов восточных путевых дневников и записок был опубликован в сборнике «Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II» в 1995 году. Как отмечает Т. В. Мальцева, «восточные путевые дневники и записки, большое количество которых появилось в период <...> русско-турецких войн» [9, с. 8] 1768-1774 гг. и 1787-1792 гг., отражают специфику отношений между государствами того периода. В силу того, что турецкие войска терпели поражение за поражением, «многие русские путешественники или должностные лица, оказавшиеся в то время на Востоке, подвергались тяжелым испытаниям и даже гонениям. Об этих событиях остались свидетельства современ-
16
ников» [9, с. 8], в числе которых записки Павла Артемьевича Левашова, Филиппа Ефремова, Хрисанфа Неопатрасского, а также стоящие несколько особняком «Нещастные приключения Василия Баранщикова». В свете неослабевающего интереса литературоведов к рецепции ориенталистики в русской литературе, изучения вопросов определения границ художественного и документального в пространстве словесности, а также недостаточной изученностью указанных текстов, представляется целесообразным рассмотреть специфику трансплантации ориенталистики в текст разножанровых произведений с «главенствующим документальным началом» [10]. Необходим также анализ способов накопления различных форм художественности, среди которых дескриптивные особенности поэтики (пейзаж, портрет), нарративная организация текста (дискретность повествования, циклизация событийного ряда, совпадения образов автора и нарратора различных уровней, перволичное или третьеличное повествование), специфика хронотопа.
Итак, в эпоху больших социальных потрясений, к числу которых относятся и русско-турецкие войны второй половины XVIII века, наиболее актуальной формой фиксации и осмысления событий становятся документальные тексты, составленные очевидцами событий. Исследователями неоднократно отмечается, что именно в XVIII столетии взаимодействие художественных и документальных нарративов происходило необычайно интенсивно. При анализе особенностей поэтики данных следует учитывать, что «небеллетристические жанры никогда не имели строгих границ, отделяющих их от художественной литературы, и никогда не были полностью свободны от элементов воображения. По отношению к ним понятие «документальности» в его прямом смысле не вполне применимо. Имманентно присущая этим жанрам документальность существует здесь как установка (поэтому даже фантазия в подобном контексте чаще всего имитирует достоверность), конкретная же ее реализация может быть лишь частичной и сочетаться с вымыслом. С одной стороны, такая проза опирается на факт и документ, придерживается хронологической последовательности событий, стремится к непосредственному отображению реальности, объективности, изобразительности и рационализму. С другой стороны, она содержит моменты субъективизма и образности, заключающиеся в неизбежном проявлении авторской позиции, в попытках анализа происходящего и восполнения недостатка точно, научного знания воображением» [11, с. 9-10].
17
В настоящей статье анализируются художественные особенности следующих текстов.
1. Записки Павла Артемьевича Левашова: «Плен и страдание россиян у турков, или Обстоятельное описание бедственных приключений, претерпенных им в Царь-граде по объявлении войны и при войске, за которым влачили их в своих походах; с приобщением дневных записок о воинских их действиях в прошедшую войну и многих странных, редких и любопытных путешествий». В Санкт-Петербурге, 1790, а также «Цареградские письма о древних и нынешних турках и о состоянии войск, о Цареграде и всех окрестностях оного, о Султанском Серале или Хареме, о обхождении Порты с послами и Посланниками иностранными, о любовных ухищрениях турков и турчанок, о нравах и образе жизни их, о Дарданеллах, проливах и проч.; о Царедворцах, о Султанах и их важных делах от самого начала монархии и поныне, с обстоятельным известием о славных Каст-риотовых подвигах; о державе их; о различных народах, порабощенных игу их и о их вере, языке и проч.; о Греческих патриархах и избрании их; о гражданских, духовных и воинских чинах и о многих иных любопытных предметах». Санкт-Петербург, 1789. Указанные сочинения - часть мемуаров П. А. Левашова («Краткое историческое описание некоторых занятных приключений, случившихся в Турции с начала сей войны 1768 года сентября 25-го 1771 года октября по 1 -е»), до сих пор полностью не опубликованных и хранящихся в рукописном отделе РНБ.
2. «Странствование Филиппа Ефремова, российского унтер-офицера, который ныне прапорщиком, девятилетнее странствование и приключения в Бухарии, Хиве, Персии и Индии и возвращение оттуда, чрез Англию в Россию, писанное им самим в Санкт-Петербурге 1784 года» издавалось трижды. Первое издание было осуществлено «без ведома и согласия автора», второе подготовлено самим автором и издано как «Странствование надворного советника Ефремова в Бу-харии, Хиве, Персии и Индии и возвращение оттуда через Англию и Россию», третье («Странствование надворного советника Ефремова в Киргизской степи, Бухарии, Хиве, Персии, Тибете и Индии и возвращение оттуда через Англию и Россию») осуществил биограф Ф. Ефремова П. С. Кондырев.
3. «Объяснения Греческого Митрополита Хрисанфа Неопатрас-ского, бывшего в Турции, Персии, Армении, Бухарии, Хиве и в Индии, представленные в 1795 году Генерал-Фельдцейхмейстеру Князю Платону Александровичу Зубову: о плодородии, богатстве, народона-
18
селении тамошних стран и о возможности покорения их, при успехах Российских в Персии войск под предводительством Генерала Графа Валериана Александровича Зубова» частично опубликованы в сборнике Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II.
4. «Нещастные приключения Василья Баранщикова, мещанина Нижнего Новгорода, в трех частях света: в Америке, Азии и Европе с 1780 по 1787 г.».
Четыре перечисленных текста объединены общностью тематики (вольные или невольные путешествия по Востоку в последнюю четверть XVIII века), наличием адресата (имплицитного - «Плен и страдание...» П. А. Левашова, «Странствование» Ф. Ефремова, «Нещастные приключения» В. Баранщикова, или эксплицитного (Милостивый государь мой!) «Царьградские письма» П. А. Левашова, (Сиятельный Граф! Милостивый Государь и благодетель!) «Объяснения» Хрисанфа Неопатрасского), мотивом пути, являющимся композиционным стержнем повествования.
Дескриптивные особенности указанных текстов реализованы в особенностях пейзажных и портретных описаний. При этом пейзажные (или, как справедливо отмечает Т. В. Мальцева, натурные), представлены как совокупность природных реалий: топонимических деталей, описаний различных природных катаклизмов. Природа еще не выполняет всей совокупности художественных функций, однако четко сориентирована на формирование хронотопа. Реальное пространство документального текста, организованное перемещением автора, трансформируется в условное социальное пространство, в котором географические названия являются определенными логическими доминантами и работают на раскрытие этнографической специфики: «В Санкто-Томасе растут еще плоды, называемые кокосовые орехи, кои известны в Санкт-Петербурге, да и всем почти россиянам: на каждый день производили всем солдатам по одному ореху, они весьма вкусны, дерево их высоко и очень крепко, высотою как наша большая сосна и растет на полях; жители сего острова собирают с него орехи. Там водятся обезьяны, кои научены и воды в домы носить; с маленьким сосудцем кокосовых орехов посылают на колодцы их, и они исправляют весьма верно свою должность.» [2, с. 111].
Время в текстах записок, несмотря на наличие определенных хронологических примет (даты в заголовочных комплексах и текстах) также является условным: авторы заметок хотели быть социально полезными, поэтому в записках, главным образом, описывалась социальная сторона жизни людей в тех странах, где оказывались
19
путешественники: политическое устройство, религия, культура. Всё это создавало дихотомию конкретного и вневременного, и за каждым упоминанием обнаруживается тяга к типизации и всеобщности. Портретные описания сводятся к дескрипции особенностей национальной одежды, которые зачастую являются единственными элементами характеристики и типического обобщения, а иногда - приемом индивидуализации: «Госпожа сия была вся унизана жемчугами и разными цветными каменьями, в горностаевой шубе, покрытой индейскою парчею, имела глаза большие, брови черные, длинные и широкие, волосы черные же, заплетенные во множество кос, ресницы весьма густо насурмленные, ногти крашеные, собою дородна и бела и по виду казалась быть лет около сорока...» [8, с. 63].
Нарративная организация указанных текстов также инвариантна. Как правило, события, являющиеся организующим ядром нарратива, достаточно произвольно компилируются друг с другом, соотносясь большей частью благодаря организующей их авторской инстанции, которая, в свою очередь, ориентирована на мотив пути и маршрут как его формальное воплощение. Отсюда жанровая специфика записок. Являясь формой фиксации путешествия, рассматриваемые тексты в той или иной степени соответствуют жанровому канону, принципы которого были генерализированы и сформулированы В. А. Шачковой: жанровая свобода, структурированная фабула, активная структурообразующая роль автора-путешественника, высокая степень документальности, определенная доля вымысла, публицистичность авторской позиции, подвижность жанровой структуры, синтез фактического и субъективного, маршрут как тематический и структурный стержень, идиостиль [13, с. 11]. Для записок характерен дискретно-аналистический характер наррации, циклизация событийного ряда (идея повторяемости как основа типизации), а также равноправное перволичное (записки П. А. Левашова, Хрисанфа Неопатрасского) и третьеличное повествование (записки Ф. Ефремова, В. Баранщикова) при совпадении повествующих инстанций конкретного, абстрактного автора и нарратора различных уровней. Следует также отметить, что при любой форме авторской организации наррации пишущие находят способ выражения авторской оценки (прилагательные с оценочным значением, цитирование, пунктуация, оценочные конструкции). Кроме того, документальность фиксации материала не означает отсутствие отбора («Намерен я предложить о особых во время продолжения оной достойных примечания случаях и происшествиях» [7, 13]. Выбирая из всех проявлений повседневности события, то есть различные
20
формы изменения состояния, нарушения условной границы, авторы стремятся от документальности как способа точной фиксации жизни перейти к сочленению разнопорядковых явлений в некую формулу универсума, выработать повествовательные приемы, формы, обобщать и типизировать, знакомя читателей как с конкретноисторическим проявлением реальности, так и с ее универсальными типическими формулами. Таким образом, поэтика ориентальной путевой прозы определяется совокупностью факторов и особенностей, в числе которых принцип «внутренних контактов», классифицированных Д. Дюришиным [1, с. 47]; следование схеме «от частного к общему»: от интереса к конкретным проявлениям <...> к постижению концептуального единства, скрытого за этими проявлениями, т.е. к конструированию системы [1, с. 48]; общность тематики (путешествия по Востоку); натурные описания как организующие элементами топоса, условность которого обусловлена «социальностью пейзажа»; темпоральная локализация, создающая дихотомию конкретного и вневременного; отсутствие развернутых портретных описаний (последние сводятся к этнокультурной дескрипции особенностей национальной одежды и носят условный характер); организация наррации мотивом пути и образом автора-повествователя по дискретно-анналистическому принципу; циклизация событийного ряда; соответствие формирующемуся жанровому канону; последовательный отбор значимых событий объективной реальности с целью их обобщения и генерализации.
Подводя итог вышесказанному, отметим, что практика обращения к ориентальной тематике, рассказ об истории и обычаях Востока, демонстрирует непреходящий интерес авторов к освоению общечеловеческого и специфического, комплекса традиций и законов, в которых носителям русского менталитета существовать было и сложно, и опасно, но всегда интересно и увлекательно.
Список литературы
1. Алексеев П. В. Мусульманский Восток в русской литературе: проблемы исследования // Мир науки, культуры, образования. - 2009. - № 6. - С. 45-49.
2. Баранщиков В. Нещастные приключения Василья Баранщикова, мещанина Нижнего Новгорода, в трех частях света: в Америке, Азии и Европе с 1780 по 1787 г // Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. - М.: Восточная литература РАН; Школа-Пресс, 1995. - [Электронный ресурс]: http://www.vostlit.info/T exts/rus8/Baransikov/frametext.htm
3. Бенвенист Э. Общая лингвистика / пер. с франц.; под ред., с вступ. статьей и коммент. Ю. С. Степанова. - М., 1974.
21
4. Гаджиев А. Д. оглы. Восток в русской литературе первой половины XIX века: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. - Тбилиси, 1981.
5. Ефремов Ф. Странствование Филиппа Ефремова, российского унтер-офицера, который ныне прапорщиком, девятилетнее странствование и приключения в Бухарии, Хиве, Персии и Индии и возвращение оттуда, чрез Англию в Россию, писанное им самим в Санкт-Петербурге 1784 года // Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. - М.: Восточная литература РАН; Школа-Пресс, 1995. -[Электронный ресурс]: http://www.vostlit.info/T exts/ras8/Efremov/frametext1 .htm
6. Иконникова Н. Восток и Запад. Проблемы межкультурного взаимодействия и понимания (реферативный обзор) // Восток в современных культурологических интерпретациях // Культура и искусство в современном мире: состояние и тенденции развития. Обзорная информация. - М., 1989. - Вып. 2. -C. 44-65.
7. Левашов П. А. Плен и страдание россиян у турков, или Обстоятельное
описание бедственных приключений, претерпенных им в Царь-граде по объявлении войны и при войске, за которым влачили их в своих походах; с приобщением дневных записок о воинских их действиях в прошедшую войну и многих странных, редких и любопытных путешествий». В Санкт-Петербурге, 1790 // Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. - М.: Восточная литература РАН; Школа-Пресс, 1995. - [Электронный ресурс]:
http://www.vostlit.info/Texts/rus8/Lewaschow/frametext1.htm
8. Левашов П. А. Цареградские письма о древних и нынешних турках и о состоянии войск, о Цареграде и всех окрестностях оного, о Султанском Серале или Хареме, о обхождении Порты с послами и Посланниками иностранными, о любовных ухищрениях турков и турчанок, о нравах и образе жизни их, о Дарданеллах, проливах и проч.; о Царедворцах, о Султанах и их важных делах от самого начала монархии и поныне, с обстоятельным известием о славных Кастриотовых подвигах; о державе их; о различных народах, порабощенных игу их и о их вере, языке и проч.; о Греческих патриархах и избрании их; о гражданских, духовных и воинских чинах и о многих иных любопытных предметах». Санкт-Петербург, 1789 // Путешествия по Востоку в эпоху Екатерины II. - М.: Восточная литература РАН; Школа-Пресс, 1995. - [Электронный ресурс]: http://www.vostlit.info/Texts/rus8/Lewaschow/text21.phtml?id=813; http://www.vostlit.info/Texts/rus8/Lewaschow/text22.phtml?id=814
9. Мальцева Т. В. Изображение природы в русской документальной прозе второй половины XVIII века // Природа в художественном слове. Идеи и стиль. -СПб.: ЛГУ имени А. С. Пушкина, 2008. - С. 7-30.
10. Местергази Е. Г. Документальное начало в литературе XX века: монография. - М: Флинта: Наука, 2006.
11. Стеценко Е. А. История, написанная в пути...: (Записки и книги путешествий в американской литературе XVII-XIX вв.). - М.: ИМЛИ: Наследие, 1999.
12. Фурманова В. П. Межкультурная коммуникация и художественная литература (На материале преподавания иностранных языков) // М.М. Бахтин и
22
гуманитарное мышление на пороге XXI века: Тезисы докладов III саранских международных Бахтинских чтений: в 2 ч. - Саранск, 1995. - Ч. 1. - С. 61-67.
13. Шачкова В. А. Путешествие как жанр художественной литературы: вопросы теории // Вестник Нижегородского государственного университета имени Н.И.Лобачевского. - Н. Новгород: Изд-во ННГУ им. Н. И. Лобачевского. - 2008. - № 3. - С. 277-282.
Е. А. Кучина
Молитвы в лирике А. С. Пушкина
В статье в свете православного типа духовности как доминанты в отечественной культуре рассматривается лирика А. С. Пушкина; анализируется поэтическая молитва и отмечается устремленность к духовно-аскетическому мироосмыслению в молитвенной лирике поэта.
Ключевые слова: поэтическая молитва, аскетическая традиция, молитвенные темы, поэтика молитвы, духовно-аскетическое мироосмысление.
Русская литература неразрывно связана с духом Священного Писания и святоотеческого предания. Если в советское время этот контекст осмысления был под запретом, то к 80-90-ым годам ХХ века литературоведение смогло вернуться к осознанию глубинной связи русской словесности с православием. И. А. Есаулов поставил вопрос о самой необходимости рассмотрения русской словесности в свете православного типа духовности как доминанты в отечественной культуре [1]. Так, за последние два десятилетия это направление в филологии стало авторитетным и вошло в академическую науку (И. А. Есаулов, В. А. Котельников, В. С. Непомнящий, В. В. Лепахин, Ю. В. Лебедев, Т. А. Кошемчук, Г. В. Мосалёва и др.).
Русская лирика XIX века дает изобилие вариантов молитвенной лирики. Поэтические молитвы русской лирики органичны в контексте традиции (Ф. Н. Глинка «Молитва души», 1823; Н. М. Языков «Молитва», 1825; М. Ю. Лермонтов «Молитва», 1829; В. К. Кюхельбекер «Молитва», 1830; А. А. Григорьев «Молитва», 1843 и «Молитва», 1845 и т. д.). В основе жанра молитвенной лирики «лежит не стилизация молитвословия, а такой акт религиозно-языкового творчества, который включает в себя момент реального богообщения и богопознания» [3, с. 161]. В истоках нравственного, эстетического, духовного сознания русских поэтов лежит православное слово, слово молитвы, опыт безусловно усвоенной православной традиции. «В
23
