CC BY
60
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
УДК 821.131.1:82-313.2
А. В. Голубцова
ЖАНРОВОЕ СВОЕОБРАЗИЕ «ИТАЛЬЯНСКОГО КАПРИЧЧО» ЭДОАРДО САНГВИНЕТИ
Рассматриваются жанровые особенности неоавангардного романа «Итальянское каприччо» писателя и критика Э. Сангвинети. Цель исследования - выявить основные структурные особенности романа и показать, что данный текст представляет собой экспериментальное «онейрическое» жанровое образование, позволяющее фикционалистски реконструировать «недостающее звено» в эволюции художественных форм от мифа и сказки к роману. Роман Э. Сангвинети состоит из относительно самостоятельных эпизодов, объединенных общей темой, и воспроизводит, с одной стороны, структуру сновидения, с другой - психоаналитическое исследование в юнгианском духе, отражающее так называемый «процесс индивидуации» (устранение внутреннего конфликта и восстановление психической целостности героя романа). «Итальянское каприччо» соотносится с общими для авангарда тенденциями: ориентацией на поэтику «изобретения», ценностным акцентированием «открытости» и многозначности текста, стремлением к деконструкции и переосмыслению жанровых моделей и культурных кодов, тоской по архаике и интересом к долитературным формам бытования художественного слова. «Онейрическая фабула» - особая жанровая форма, вбирающая в себя фрагменты различных языков культуры - позволяет автору и читателю заново открыть архаические истоки современной литературы.
Ключевые слова: неоавангард, сюрреализм, мифология, юнгианская аналитическая психология, метод свободных ассоциаций, невроз, онейрический бред, открытое произведение, реконструкция филогенеза романа, онейрическая фабула.
A. V. Golubtsova
Genre Originality of Edoardo Sanguineti’s “Capriccio Italiano”
Genre features of the neo-avant-garde novel “Capriccio Italiano” by writer and critic E. Sanguineti are observed. The main goal of the research is to analyze the main structural features of the novel and to demonstrate that the text represents an experimental “oneiric” genre structure, which allows reconstructing a “missing link” in the evolution of narrative forms from myth and fable to novel fictionally. The novel by E. Sanguineti consists of relatively individual chapters, united by general topic and reproduces, on the one hand, dream structure and, on the other hand, Jungian psychoanalytic study, which reflect so called “individuation process” (resolution of the inner conflict and restoration of the psychic wholeness of the character). “Capriccio Italiano” is associated with the common avant-garde’s tendencies: pursuing the poetics of “invention”, axiological accentuation on the “openness” and polysemy of the text, continuous attempts of reconsideration and deconstruction of the genre models and cultural codes, longing for the archaic and interest in preliterary narrative forms. “Oneiric discourse” is a special genre form which includes fragments of different languages of culture and allows the author and the reader to rediscover the archaic roots of modern literature.
Key words: neo-avant-garde, surrealism, myth, Jungian analytic psychology, free association method, neurosis, oneiric delirium, the “open work”, reconstruction of phylogenesis of the novel, oneiric discourse.
ГОЛУБЦОВА Анастасия Викторовна - с. н. с. Института GOLUBTSOVA Anastasiya Viktorovna - Senior Scientific
мировой литературы им. А. М. Горького Российской акаде- Researcher of the Institute of the World Literature named мии наук. after A. M. Gorky, Russian Academy of Sciences.
Email: [email protected] Email: [email protected]
Введение
Эдоардо Сангвинети (Генуя, 1930 - Генуя,
2010 г.) - писатель, журналист, переводчик, критик, литературовед и сценарист; организатор и ярчайший представитель неоавангардной «Группы 63». Был одним из самых влиятельных интеллектуалов Италии второй половины XX - начала XXI вв. Его первый роман «Итальянское каприччо» («Сарпссю ПаИаио», 1963 г.) признается одним из образцов экспериментальной прозы, оказавшим влияние на ее развитие и последующее теоретическое осмысление [1, р. 12361237]. Структурная специфика романа соотносится с общими для авангарда тенденциями: деконструкцией и переосмыслением жанровых моделей и культурных кодов, с одной стороны, и тоской по архаике, дорационалистическому сознанию, «мифическому времени первотворения» [2, с. 162], с другой.
Данная статья - первый в отечественной науке опыт исследования жанровых особенностей прозы Э. Сангвинети. Зарубежные филологи и критики неоднократно обращались к творчеству данного писателя и отмечали онейрический характер дискурса «Итальянского каприччо» (сборник «Неоавангард» [3], труды Э. Баккарани [4], М. Корти [5], А. Азора Розы [6], Дж. Манакорды [7] и др.), однако ни один из авторов не рассматривает подробно структуру онейрической фабулы как особого жанра, изобретенного Э. Сангвинети. В настоящей работе мы ставим своей целью выявить основные структурные особенности романа «Итальянское каприччо» и показать, что данный текст представляет собой экспериментальное «онейрическое» жанровое образование, позволяющее «реконструировать» переходный этап в развитии художественных форм от мифа и сказки к роману.
«Итальянское каприччо» в пространстве культуры
Роман «Итальянское каприччо» строится в парадигме «открытого» текста, открытость и предельная многозначность текстов, свобода их интерпретации входили в систему важнейших художественных принципов неоавангарда, заявленных уже в первой антологии экспериментальной поэзии «Новейшие» (1961 г.) [8]. В контексте неоавангардных дискуссий родилась и программная для гуманитарного дискурса второй половины ХХ в. книга У Эко «Открытое произведение» (1962 г.), где понятие открытости рассматривалось как основополагающее для современной культуры.
Открытая читательской интерпретации целостность первого романа Э. Сангвинети выстраивается в рамках общей темы - кризиса в отношениях между героем и его женой и примирением в связи с рождением третьего ребенка. Структурные особенности указывают на связь данного произведения с музыкой, а именно с жанром каприччо, об этой связи
свидетельствует и заглавие. «Итальянское каприччо» построено по принципу музыкальной пьесы, которая предполагает свободную игру фантазии, импровизацию, причудливую смену тем и настроений. В XVII в. композитор и музыкальный теоретик Михаэль Преториус в трактате «Устройство музыки» писал: «Каприччо, или импровизированная фантазия: когда некто принимается исполнять фугу по собственному настроению, но задерживается на ней лишь на короткое время и вскоре переходит к другой фуге, какая придет ему на ум... Допускается столько отступлений, добавлений, сокращений и поворотов, сколько пожелает исполнитель» [9, S. 21]. Текст «Итальянского каприччо» также состоит из множества резко сменяющих друг друга тем (в музыковедческом смысле): термин «сюжетная линия» к роману
Э. Сангвинети практически не применим, поскольку сюжет «Итальянского каприччо» весьма схематичен и напоминает скорее некий общий вектор, который определяет направление развития повествования, но не последовательность эпизодов.
Повествование в романе ведется от первого лица, и некоторые совпадения в жизни героя романа и самого Э. Сангвинети указывают на определенную степень автобиографичности текста. Однако линейность бытового сюжета постоянно нарушается: сюжетная линия дробится на мелкие фрагменты и прерывается посторонними эпизодами -воспоминаниями и снами, которые связаны с семейной темой так же опосредованно, как реальное сновидение связано с событиями повседневной жизни
человека. Общая логика возможных смыслов романа задается в первой главе, где в «свернутом»
виде присутствуют трудно вычленимые мотивы-мифологемы, которые являются исходными точками для развертывания определенных повествовательных единств. Первый и основной мотив - мотив супружеской измены - становится почвой для дальнейшего развития темы отношений героя и его жены. Музыкальные, живописные и театральные мотивы (режиссер, вешающий на стену картину под звуки музыки) указывают на искусственность,
«театральность» художественного мира романа и одновременно отсылают к концепции К. Г. Юнга об архетипических образах как «действующих лицах» бессознательной внутрипсихической «драмы» [10]. Юнгианскую тему странствия в глубинах бессознательного поддерживают мотивы озера, путешествия в лодке и затерянности в тумане. К юнгианскому ассоциативному ряду принадлежит и мифологема ладьи Харона: путешествие в бессознательное - это спуск в подземное царство, символическая смерть, открывающая возможность возрождения. Наконец, возникающий здесь же мотив нашествия марсиан, связанный с популярным фильмом Дона Сигела
«Вторжение похитителей тел» («Invasion of the Body Snatchers», 1956 г.), служит отражением массовых увлечений и страхов, символом влияния общества и массовой культуры на психику современного человека.
Концепция «Итальянского каприччо» отчасти перекликается с пониманием современной литературы в целом, предложенным О. Пасом в эссе «Перевернутое время». Латиноамериканский автор рассматривает современную литературу (в первую очередь, роман) как сложное единство противоборствующих начал
- исторического и вневременного (архетипического,
выраженного «языком снов, символов, метафор») [11, с. 393]. При этом произведение как плод критического разума изначально содержит в себе «страстное отрицание современности» и критику рационального начала: отсюда характерная для
авангарда (и неоавангарда) тяга к естественности, первозданности, попытке восстановить архаический первоязык («слово-первооснову» [11, с. 396]) и исследовать глубинные структуры личности. Не исключено, что именно этой общекультурной тоской по архетипическому «золотому веку», «ностальгией по истокам» (М. Элиаде) объясняется интерес Э. Сангвинети (и других неоавангардных авторов) к юнгианской аналитической психологии.
В художественном мире «Итальянского каприччо» все эпизоды романа представляются равно ирреальными, и главной силой, объединяющей текст в подвижную целостность, оказывается особая онейрическая атмосфера (которой, следуя логике «открытого» произведения, должен проникнуться читатель). Общее ощущение ирреальности происходящего подчеркивается тем, что многочисленные герои повествования обозначены лишь начальными буквами их имен или ярлыками-характеристиками (например, «черный пояс»), что усиливает ощущение театральности и поддерживает восприятие текста как внутрипсихической драмы с архетипами бессознательного в качестве действующих лиц. По имени названы только сам герой (Эдоардо) и его жена Лучана (также в реальности звали жену самого Э. Сангвинети), из чего следует, что Эдоардо и его жена являются главными героями произведения и выглядят как относительно стабильные «центры притяжения», вокруг которых разворачивается действие романа. В то же время все остальные персонажи приобретают призрачный, «смазанный» характер, путаются и смешиваются между собой, как во сне. На онейрическую атмосферу текста недвусмысленно указывает и эпиграф, который, помимо посвящения, включает в себя латинскую цитату из «Сатирикона» Петрония: «vitrea fracta et somniorum interpretamenta»
- «битое стекло и толкование снов» (в этих словах содержится и указание на фрагментарность текста, раздробленного на множество глав-осколков, и
известная доля самоиронии, поскольку в оригинале данная фраза употреблена в ироническом контексте как обозначение пустой болтовни).
Напрямую обращаясь к материалу сновидений, Э. Сангвинети явно апеллирует к опыту сюрреализма. Автор высоко оценивает значение сюрреализма в истории литературы и, в первую очередь, авангарда: в одном из своих эссе он называет сюрреализм «призраком, который по праву преследует каждое позднейшее направление авангарда и тревожит его сон» [12, с. 134]. В своем первом романе Э. Сангвинети реализует тот же принцип, который провозглашает в «Манифесте сюрреализма» А. Бретон: «В будущем сон и реальность ... сольются в некую абсолютную реальность, в сюрреальность» [13, с. 48]. Реальность «Итальянского каприччо» -это именно сюрреальность, игра сна и яви, где рассказ о действительных событиях незаметно превращается в фантастические картины, которые сновидение извлекает из глубин подсознания героя. В мире романа действуют законы сновидения
- временные планы смещаются, пространство становится пластичным и текучим, герои претерпевают самые невероятные метаморфозы: «Я ощипываю ее. И она снова превращается в женщину... Теперь она наполовину женщина, наполовину курица... Но у нее уже не то лицо, которое было раньше, то есть лицо, которое у нее было, когда она вся была женщиной, то есть монахиней, а совсем другое лицо... “Эй, - говорю я ей, - смотри, у тебя лицо моей жены”» [14, p. 107-110]. Онейри-ческий характер текста поддерживает и необычный способ изложения событий — подробное описание предметов и действий, замедляющее темп повествования и моделирующее вязкую атмосферу сна. Обилие деталей, вместо того чтобы придать описанию яркость и реалистичность, парадоксальным образом затемняет и размывает его. Возникающий в результате эффект «остранения» деавтоматизирует восприятие описаний, и читатель вынужден прилагать сознательные усилия, чтобы представить себе происходящее.
Заметим, что общее состояние героя напоминает т. н. «онейрический бред» - грезоподобное помрачение сознания с наплывом фантастических представлений [15, с. 198-202]. Действительно, повествование в романе построено именно по этому принципу, причем герой активно участвует во всех описанных в романе сценах, переживая их как вполне реальные, то есть сны как бы подменяют собой действительность. Остраняющий взгляд
рассказчика превращает бредовую реальность
«Итальянского каприччо» в статичное описание,
каждая сцена кажется разложенной на ряд неподвижных кадров, как комикс или кинопленка, и весь роман целиком, благодаря своей статичности,
превращается в причудливый сюрреалистско-
дадаистский коллаж в духе Э. Бажа (E. Baj,
1924-2003 гг.) - одного из ведущих представителей неоавангардной живописи Италии, близкого кругу «Группы 63». Не случайно в романе так часто упоминается художник Б. и его работы, а герои выступают в качестве его моделей и коллажно «удваиваются» в пространстве его картин: «А теперь там, на картине Б., появилась и моя жена со своим огромным животом, и мы все на нее смотрим... Моя голова, она почти сливается с животом моей жены, и я сейчас такой косоглазый, там, на картине» [14, p. 106-107].
Мифотворческий потенциал «Итальянского
каприччо»
Роман Э. Сангвинети можно рассматривать как своеобразный психологический эксперимент. Кажущееся беспорядочным чередование реальности и сновидений, когда случайная фраза или вскользь упомянутая деталь определяет следующий поворот повествования, моделирует метод свободных ассоциаций, применяющийся в психоанализе при исследовании бессознательного. Впрочем, этот психологический эксперимент утрачивает свою серьезность и приобретает игровой характер: в
тексте романа открыто выражается ироническое
отношение к психоаналитическим методам [14]. Э. Сангвинети фактически включается в полемику между З. Фрейдом и К. Г. Юнгом, касающуюся роли снов в исследовании бессознательного и
возможности замены метода свободных ассоциаций анализом сновидений.
Интерес Э. Сангвинети к аналитической пси-
хологии проявился уже в его первых поэтических опытах, включенных в сборник «Новейшие»: в своих ранних стихотворениях автор активно использует выделенные Юнгом символы бессознательного, а в сносках и комментариях приводит прямые отсылки к юнгианским концепциям. Первый роман Э. Сангвинети можно рассматривать как своеобразную попытку психоаналитического исследования:
через сновидения автор обнажает содержание подсознания своего героя, демонстрируя механизм функционирования бессознательного. В работе «Идеология и язык» автор поясняет, что роман «Итальянское каприччо» описывает «путь души к лесной хижине, принимающей в сновидении тот или иной облик, со спуском в ад, разговором с тенями, инициацией через секс и смерть» [12, p. 112] -процесс индивидуации в терминологии Юнга.
Юнгианская призма поясняет, что герой «Итальянского каприччо» страдает от невроза, вызванного внутренней психической разобщенностью, отъединенностью сознания (эго) от бессознательного: он не способен вступить в здоровые и плодотворные
отношения с Тенью («темной стороной» своей личности) и Анимой («женской» частью собственной психики). Закономерным итогом этого внутреннего разлада является страх перед Тенью и конфликт с Анимой (отражением которого становятся сложные отношения героя с женой), и, как следствие, невроз. Однако болезнь в тексте не названа своим именем: мы улавливаем этот бессознательный внутренний конфликт опосредованно, интуитивно. В плане содержания на наличие психической патологии указывают многочисленные сцены погони, измен, увечий, постоянно возникающее чувство тревоги и страха. В формальном плане знаками патологичности психического мира героя служат слова, прямо не указывающие на ситуацию болезни или безумия, но подразумевающие некое отклонение от нормы: storto (искривленный), intontito (ошалевший), strabico (косоглазый) и т. д. Только когда герой вступает на путь воссоединения с Анимой, к нему приходит ощущение вновь обретаемого здоровья («Я чувствовал, ... что полностью исцеляюсь» [14, p. 81]), косвенно свидетельствующее о наличии болезни, которая требовала лечения. И, наконец, слова героя в финале романа - «non siamo gia’ piu’ nervosi» -«вот мы уже не нервничаем» [14, p. 119] также намекает на предшествующий этому состоянию невроз.
В своем «исследовании» бессознательного Э. Сангвинети обращается к психологии сновидений. Многочисленные параллели между сновидением и психическим заболеванием позволяют использовать сны как эффективный инструмент для изучения структуры и истоков психотических и невротических расстройств, в первую очередь потому, что сновидения открывают исследователю доступ в бессознательное. В «Итальянском каприччо», в соответствии с юнгианскими концепциями, герой постепенно избавляется от мучительной психической разобщенности: под предводительством Анимы, предстающей в его сновидениях в образе жены, любовницы, монахини и т. д., он плывет на лодке по озеру, погружается в горячий источник, спускается в подвал дома, в подземную пещеру и в могилу. Спуск под землю и погружение в воду символизирует нисхождение в глубины бессознательного и в лоно хтонической матери-земли. Так, в LXXII главе Анима-любовница приводит героя в пещеру, где бьет горячий источник: «Почему бы тебе не искупаться здесь, - говорит Р. и сильно толкает меня... И я погружаюсь все глубже и увлекаю за собой Р., в глубину, все ниже и ниже» [14, с. 77-78]. За погружением, символизирующим возвращение в материнское лоно и смерть героя, следует возрождение и новый этап развития, более тесное и осознанное взаимодействие со своей Анимой. На пути духовного развития герой сталкивается и со своей Тенью -
пугающим безымянным персонажем, которого он называет «черный пояс». Герою удается не только ускользнуть от преследований Тени, но и осознанно принять существование темной стороны своей личности. Таким образом, герой проходит ряд инициаций, результатом которых становится излечение невроза - разрешение внутреннего конфликта, примирение и воссоединение со своей Анимой, на этот раз предстающей в облике супруги. Младенец, рождающийся в финале романа, служит символом этого нового состояния психики, примирения
противоположностей, «целостности, охватывающей глубинные начала Природы» [16, с. 108].
Однако в своем романе Э. Сангвинети не просто
воссоздает путь развития индивидуальной души:
обнажение содержания бессознательного, которое сохраняет в себе следы древней истории человечества, открывает путь для нового мифотворчества. «Итальянское каприччо» можно рассматривать
как обобщенную модель архетипической драмы,
воссозданный с помощью современного языка архаический миф, в котором герой, подобно Энею, спускающемуся в Аид, отправляется в опасное странствие по глубинам подсознания и выходит наружу обновленным и очищенным. Впрочем, в психике героя присутствует не только архаический, но и «современный» компонент: в его воспоминаниях и сновидениях сохраняются следы его личных увлечений и фактов биографии, отголоски популярных мелодий и кинофильмов. В известном смысле этот текст - «срез» эпохи, в искаженной, но узнаваемой форме описывающий жизнь типичного европейского интеллектуала середины ХХ в.
Серьезность замысла «Итальянского каприччо» особым образом соотносится с отчетливостью игровых интенций, связанных с ролью, которая отводится его читателю. Читатель здесь выступает отнюдь не как пассивный наблюдатель: он принимает активное участие в построении и структурировании текста. Поскольку за хаотичным расположением глав романа просматривается изначальная (музыкальная) общность тем, объединяющих разнородные эпизоды в единое целое, читатель, несмотря на фрагментарность и запутанность повествования, неизбежно пытается восстановить целостность и связность текста и определить правильную последовательность глав, буквально собрав текст по кусочкам. «Итальянское каприччо» представляет собой своеобразную головоломку-пазл, с той лишь разницей, что здесь едва ли возможно получить однозначную целостную картину: текст
романа с трудом поддается сугубо рациональному осмыслению по причине принципиальной неупорядо-чиваемости работы бессознательного. Но в замысел автора входит и пробуждение читательского подсознательного, способного «схватить» целостность
послания романа на ином уровне: общая онейрическая атмосфера «Итальянского каприччо» настраивает читателя на исцеляющее странствие по глубинам подсознания. Иронический элемент повествования, нарочитая нелепость описываемых сцен и игровое взаимодействие текста и читателя не мешает восприятию романа как мифотворческого произведения. Несерьезность и игровой тон, как в свое время отмечал Й. Хейзинга, как нельзя лучше соответствуют самой сущности мифа: «... И поэзия, и миф устремляются в область игры. Но это вовсе не значит - в область более низкую. Возможно и такое, что миф - играючи - возносится до высот, куда за ним не в состоянии последовать разум» [17, с. 185]. Таким образом, причудливость и нелепость галлюцинаторных образов «Итальянского каприччо» приобретает черты мистического откровения, безумие и мудрость в рамках мифа сливаются воедино.
В эссе «Идеология и язык» Э. Сангвинети, говоря о кризисе традиционных нарративных моделей, замечал, что в современном обществе, где «сфера существования мифа ограничена библиотеками историков религии, а сказка низведена до полулегального положения в устной традиции» [12, р. 110], роман неизбежно скатывается в «плоский и банальный» натуралистический мимесис. Единственным способом выхода из этого кризиса представляется возрождение мифа, которое оказывается возможным только при обращении к бессознательному, в первую очередь через сновидение. Э. Сангвинети рассматривает «Итальянское каприччо» как пример «онейрической фабулы», благодаря которой «современный человек может... повторить в обратном порядке филогенез романа, переходя от сна к сказке и от сказки к мифу» [12, р. 110]. В 1930-е гг. о генетической укорененности романа в мифе писал Х. Л. Борхес. Автор выделял два типа причинно-следственных связей, способных определять развитие романного повествования: естественный, претендующий на реалистичность «результат бесконечного множества случайностей» [19, с. 87-89], и магический, основывающийся на тайных, но незыблемых симпатических связях между вещами. Х. Л. Борхес отвергал возможность построения художественного текста на основе естественных связей и утверждал, что в современном повествовании должен править магический принцип.
Э. Сангвинети распространяет сформулированный Х. Л. Борхесом закон на пространство сновидения, утверждая, что писатель, который в современной ситуации пытается «рассказать осмысленную историю, одновременно истинную и ложную», вынужден прибегнуть к сновидению как к «единственной еще оставшейся нам фабуле, .. которая действительно является одновременно истинной и ложной» [12, р. 110].
Заключение
Итак, «онейрическая фабула», это новая повествовательная форма, «изобретение» (invenzione) наследника сюрреализма Э. Сангвинети, по-своему вписывается в парадигму «инвенционных смыслов авангарда», подразумевающих специфическую дополнительность реального и вымышленного [19]. Это своего рода метажанр, способный вобрать в свою структуру фрагменты различных языков художественной культуры (как уже указывалось, в тексте романа особой смыслообразующей функцией наделяются языки театра, живописи и музыки), как и фрагменты различных родов и жанров словесного искусства. Но одновременно онейрическая фабула, способная восстановить для современного человека «филогенез» романа, мыслится и как промежуточное звено в эволюционной цепочке. Современный писатель -создатель онейрической фабулы - фикционалистски заполняет некую лакуну, существующую в становлении художественных форм, открывая тем самым для современного читателя возможность восхождения к истокам бытования слова, тождественного вхождению в культуру как континуум, где нет разрыва между архаикой и современностью.
Л и т е р а т у р а
1. Luperini, R. La scrittura e l’interpretazione: storia e antologia della letteratura ltaliana nel quadro della civilta europea: [In 6 vol]. Vol. 6: Dall’ Ermetismo al Postmoderno (dal 1925 ai giorni nostri). Pt. 2. / R. Luperini, P. Cataldi, L. Marchiani. - Palermo: Palumbo, 2004. - P. 910-1513
2. Кофман А. Ф. Примитивистская составляющая авангардизма // Авангард в культуре ХХ века. В 2 кн. Кн. 1. -М.: ИМЛИ РАН, 2010. - С. 157-228
3. Neoavanguardia: Italian Experimental Literature and Arts in the 60s. / Ed. by M. Moroni, P. Chirumbolo, L. Somigli. -Toronto: University of Toronto Press, 2010. - 319 p.
4. Baccarani Е. La poesia nel labirinto. Razionalismo e istanza antiletteraria nell’opera e nella cultura di Edoardo Sanguineti / E. Baccarani. Bologna: Soc. Ed. Il Mulino, 2002. -340 p.
5. Corti M. Il viaggio testuale: Le ideologie e le strutture semiotiche / M. Corti. Torino: Einaudi, 1978. - 302 p.
6. Cultura e societа del Novecento: Antologia della letteratura italiana / A. Asor Rosa, A. Abruzzese. Firenze: La Nuova Italia, 1981. - 855 p.
7. Manacorda G. Storia della letteratura italiana contemporanea, 1940-1965. Roma: Editori Riuniti, 1967. - 411 p.
8. I Novissimi. Poesie per gli anni ‘60/a cura di A. Giuliani.
- Torino: Einaudi. - 1965. - 233 p.
9. Praetorius M. Syntagma musicum. In 3 Bd. Bd. 3: Termini musici. Facs. - Nachdruck: Wolfenbuttel, 1619. - Kassel: Barenreiter, 1958. - 160 S.
10. Jung C. G. Archetypes of the collective unconscious // The collected works of C. G. Jung: [In 19 vol.]. Vol. 9: The archetypes and the collective unconscious. Pt. 1 / C. G. Jung; Transl. by R. F. C. Hull. - London: Routledge, 1991. - Р. 3-41
11. Пас О. Перевернутое время // Пас О. Освящение мига: Поэзия. Философская эссеистика - СПб.: Симпозиум, 2000. - 410 с.
12. Sanguineti E. Ideologia e linguaggio. - Milano: Feltrinelli, 1970. - 137 p.
13. Называть вещи своими именами. Программные выступления мастеров западноевропейской литературы XX века - М.: Прогресс, 1986. - 640 с.
14. Sanguineti E. Capriccio italiano // Smorfie: Romanzi e racconti. - Milano: Feltrinelli, 2007. - Р 5-119
15. Морозов Г. В., Шуйский Н. Г. Введение в клиническую психиатрию (пропедевтика в психиатрии). - Нижний Новгород: Изд-во НМГА, 1998. - 426 с.
16. Юнг К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов. - Киев: Государственная библиотека Украины для юношества, 1996. -382 с.
17. Хёйзинга Й. Человек играющий: Опыт определения игрового элемента культуры. - СПб, 2011. - 416 с.
18. Борхес Х. Л. Повествовательное искусство и магия // Сочинения в 3 томах. Т. 1: Эссе и новеллы. - М.: Полярис, 1997. - 606 с.
19. Надъярных М. Ф. Инвенционные смыслы авангарда // Искусствознание. - М.: ГИИ, 2009. - № 3-4. - С. 478-498.
R e f e r e n c e s
1. Luperini. R. La scrittura e l’interpretazione: storia e antologia della letteratura ltaliana nel quadro della civilta europea: [In 6 vol.]. Vol.6: Dall' Ermetismo al Postmoderno (dal 1925 ai giorni nostri). Pt. 2 / R. Luperit81 P. Cataldi, L. Marchiani. - Palermo: Palumbo, 2004. - P. 910-1513
2. Kofman A. F. Primitivistskaja sostavljajuschiaja avangardizma // Avangard v kulture XX veka. V 2 t. T. 1. -Moskva: IMLI RAN, 2010. - S. 157-228
3. Neoavanguardia: Italian Experimental Literature and Arts in the 60s. / Ed. by M. Moroni, P. Chirumbolo, L. Somigli. -Toronto: University of Toronto Press, 2010. - 319 p.
4. Baccarani Е. La poesia nel labirinto. Razionalismo e istanza antiletteraria nell'opera e nella cultura di Edoardo Sanguineti / E. Baccarani. Bologna: Soc. Ed. Il Mulino, 2002.
- 340 p.
5. Corti M. Il viaggio testuale: Le ideologie e le strutture semiotiche / M. Corti. Torino: Einaudi, 1978. - 302 p.
6. Cultura e societа del Novecento: Antologia della letteratura italiana / A. Asor Rosa, A. Abruzzese. Firenze: La Nuova Italia, 1981. - 855 p.
7. Manacorda G. Storia della letteratura italiana contemporanea, 1940-1965. Roma: Editori Riuniti, 1967. - 411 p.
8. Novissimi I. Poesie per gli anni '60/a cura di A. Giuliani. - Torino: Einaudi. - 1965. - 233 p.
9. Praetorius M. Syntagma musicum. In 3 Bd. Bd. 3: Termini musici. Facs. - Nachdruck: Wolfenbuttel, 1619. -Kassel: Barenreiter, 1958. - 160 S.
10. Jung C. G. Archetypes of the collective unconscious // The collected works of C. G. Jung: [In 19 vol.]. Vol. 9: The archetypes and the collective unconscious. Pt.1/ C. G. Jung; Transl. by R. F. C. Hull. - London: Routledge, 1991. - P. 3-41
11. Paz O. Perevernutoje vremja // Paz O. Osvjaschenie miga: Poeziia. Filosofskaia esseistica - SPb: 2000. - 410 s.
12. Sanguineti E. Ideologia e linguaggio. - Milano: Feltrinelli, 1970. - 137 p.
13. Nazyvat veschi svoimi imenami. Programmnye vystuplenija masterov zapadnojevropejskoi literatury XX veka / Sost. L. Andreev. - Moskva: Progress, 1986. - 640 c.
14. Sanguineti E. Capriccio italiano // Smorfie: Romanzi e
racconti. - Milano: Feltrinelli, 2007. - P. 5-119
15. Morozov G. V., Shujskij N. G. Vvedenie v klinicheskuju psikhiatriju (propedevtika v psikhiatriji). - Nizhnij Novgorod: Izdatelstvo NMGA, 1998. - 426 s.
16. Jung K. G. Dusha i mif. Shest arkhetipov. - Kiev: Gosudarstvennaja biblioteka Ukrainy dlja junoshestva, 1996. -382 s.
17. Huizinga J. Chelovek igrajuschij: Opyt opredeleniya igrovogo elementa kultury. - SPb., 2011. - 416 s.
18. Borges J. L. Povestvovatelnoje iskusstvo i magija // Povestvovatelnoje iskusstvo i magija // Sochinenija v 3 tomakh. T. 1: Esse i novelly. - M.: Poljaris, 1997. - 606 s.
19. Nadyarnykh M. F. Inventsionnye smysly avangarda // Iskusstvoznanije. - M.: GII, 2009. - № 3-4. - S. 478-498.
