CC BY
48
ФИЛОЛОГИЯ
О.С. СТРЕЛКОВА, аспирант кафедры русской литературы филологического факультета Курского государственного университета
Тел. 344898,89045255927; farysa@rambler.ru
ЖАНР РАССКАЗА О ЧУДЕСАХ НА СТРАНИЦАХ КУРСКОЙ ДУХОВНОЙ ПЕРИОДИКИ XIX -
Произведения в жанре рассказов о чудесах занимает существенное место среди общего объёма материалов «Курских Епархиальных ведомостей». Статья основана на анализе художественных особенностей таких текстов. Изучение рассказов о божественных чудесах будет способствовать построению целостной системы представлений о духовной жизни народа и всестороннему осмыслению такого явления культурной жизни России, как духовная литературная традиция.
Ключевые слова: рассказ, духовная проза, провинциальная периодика, духовенство, епархиальные ведомости.
Среди прозаических текстов, публикуемых «Курскими епархиальными ведомостями», особое место занимают небольшие рассказы с установкой на достоверность и нравственным итогом. Как правило, это рассказы о чудесах, чудесном спасении, исцелении, силе молитвы, обретении веры и т.п. Большая часть таких произведений -репринты из других региональных (реже столичных) духовных изданий.
Подобные публикации трудно отнести к литературному жанру: во-первых, они не конституируют себя как художественный текст, а во-вторых, многие из них представляют собой кальку с устного рассказа.
Устные рассказы о божественных чудесах, зафиксированные в духовной периодике - культурный феномен, рожденный в прихрамовой среде и практически не привлекавшийся к научно-исследовательскому анализу. Причина этого в том, что достоверный рассказ о христианском чуде - явление, стоящее вне привычной классификации, и вместе с тем в силу свой идеологической направленности, обращенное к достаточно ограниченному кругу читателей, объединенных принадлежностью к среде проповедников и верующих. Тем не менее, это каноническое произведение, принадлежащее христианской культуре, генетически связанное с народной несказочной прозой и традициями древнерусской литературы. Духовной периодикой зафиксирован факт существования и активного бытования таких произведений.
Несмотря на устное происхождение рассказов о божественном чуде, следует понимать, что любые фиксации устного текста «не в состоянии полностью соответствовать оригиналу». При передаче устного текста в письменной традиции «происходят содержательные, формальные и функциональные изменения - в зависимости от того, о каком историческом периоде и о какой области культуры идет речь» [7, с. 71]. Поэтому диахронические отношения устного и письменного текстов необходимо рассматривать в аспекте включения устного текста в систему публицистических жанров с учетом прагматических задач издания.
Характерные для организации таких текстов формулы: «перескажу вам услышанное», «об этом многие говорили» и т.д., следует рассматривать, как прием «сообщения о сообщении», который призван способствовать эффекту повышения степени
НАЧААА XX вв,
© О.С. Стрелкова
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
объективности. Публицистическая направленность свидетельств о «божественных чудесах» заключалась в следующих аспектах: это стремление духовной периодики утвердить в сознании читателя мысль о том, что бытие Божье имеет реальное подтверждение и этот факт противостоял нигилистическим настроениям, бытующим в обществе. Помимо этого, для духовной периодики второй половины XIX в. публикация подобных рассказов была чрезвычайно значимой в свете противостояния апокрифическим повествованиям, народному духовному стиху, рассказам, созданным в сектантской среде и т.д.
С помощью «рассказов о чудесах», тиражируемых духовной периодикой, церковь настаивает на фактографическом, подтвержденном многочисленными свидетелями, содержании данных материалов, дистанцируясь, вместе с тем, от апокрифического творчества «калик перехожих», странников и странниц.
Обращаясь к жанровым особенностям рассказов о божественном чуде, следует отнести их к произведениям устно-письменной традиции. Рассказы о христианских чудесах представляют собой безавторское повествование - в газетных публикациях содержится указание не на автора, а на того, кто предоставил, «услышал» рассказ, который, в свою очередь, ссылается на собственно «рассказчика». В некоторых случаях публикация в периодической печати представляла собой не что иное, как фиксацию устного текста, которая сопровождалась указанием на то, от кого и где был услышан рассказ. Например: «В 1866 году, на другой год по окончании курса семинарии, мне пришлось быть в Святогорске, Харьковской губернии» («Из дневника приходского священника» КЕВ, 1891, № 26). Такая «маркировка» текста принципиально важна именно для публикаций в периодике, ибо служит подтверждением достоверности материала. Семантическим ядром этого жанра является установка на достоверность, реальность происшедшего события. Отсюда такие жанровые признаки, как указание места и времени события, точный перечень его участников, с именами и фамилиями, и т.д. В качестве доказательства достоверности изложенного могут вводится сноски: «Упоминаемый здесь Владыка есть Преосвященный Симеон, Епископ Минский и Туровский, которому и посвящается сей рассказ» («Пчёлы» КЕВ, 1896, № 39).
Характерен приём «сообщения о сообщении»: «В Севастополе живет на покое генерал С. Ив. П-ков, с которым я прошлым летом нередко беседовал. В одну из наших бесед маститый воин рассказал мне следующее событие из своей жизни» («Милостыня» КЕВ, 1891, № 28).
Основная идейная функция жанра - «утверждение морально-этических норм христианства или идеи, возникшей под влиянием воодушевленного отношения к вере» [9, с. 287], убеждение адресатов в реальности божественного бытия. Как правило, «риторический уровень организации текста есть структурная экспликация прагматики этого текста», что характерно для устного народного рассказа [2, с. 77], и, зачастую, установка на достоверность изложенных событий осуществляется посредством риторических элементов: вводных слов и предложений, интонации, частиц, повторов.
В рассказах о божественном чуде часто создается детализированный фон происходящего, призванный подтвердить реальность случившегося. «С высокой и почти отвесной скалы открывался великолепный вид. У подножия скалы приютилась обитель, она видна была, как на ладони. За обителью, в нескольких саженях от нея, струился голубой Донец; за ним тянется обширный хвойный лес; а там дальше, выделяясь из темно-зеленой массы хвойных игл, белеют в разные стороны церкви, сверкая в небесном своде, как дальния звездочки. Чудная местность!» («Из дневника приходского священника» КЕВ, 1891, № 26). Картиной не только детализируется фон повествования, но и создается психологический эффект. «Созерцая её с высоты скалы, душу объемлют сладостныя мысли и чувства: чувствуешь себя как бы освобожденным от тягот мирской жизни, возвышаешься и паришь над всеми ея низменностями». В способе создания образа, как пейзажного, так и портретного, присутствует так называемая «ико-низация», которая свойственна духовной литературе в целом, это некая попытка говорить о религиозных предметах литературным языком.
Во многих публикациях, в целях большей убедительности, сохраняется, передается ситуация рассказывания истории о божественном чуде. Это, как правило, ситуация «коммуникативного коридора» (термин С.Б. Адоньевой), когда случайные собеседники делятся информацией, которую считают нужным передать другим людям в момент
ФИЛОЛОГИЯ
откровенности, возникшей в процессе диалога со случайными людьми.
В рассказах о чудесах зачастую имеет место прямая цитация, которая как «тип создания текста демонстрирует не только полное сохранение традиционного представления, но и полную веру в него. <...> В тексте не содержится оценка, отсутствует также рациональная мотивировка» [8, с. 218].
Безавторское повествование призвано сместить внимание читателя от повествователя к тому, чьи слова он транслирует. Такая анонимная трансляция сводит к минимуму ощущение посредника, и читатель, получая данную информацию, может реализовать её дальше по принципу того же «ком -муникативного коридора». Это обстоятельство также свидетельствует о жанровой близости данных текстов к произведениям устного творчества. Оперируя терминологией С. С. Аверинцева, можно было бы отнести эту духовную прозу к «дореф-лективному традиционализму», который тем и характерен, что литература на этой стадии не кон -ституирует себя как литературу. «Действие риторического принципа в них, хотя никоим образом не исключено, однако непоследовательно и необязательно. Они могли дольше всего удерживать признаки предыдущей, дорефлективной стадии; они послужили для подспудного вызревания и накапливания возможностей следующей, уже не традиционалистской стадии» [1, с. 113].
Доминирует очень распространённый в христианской литературе сюжет обращения грешника на праведный путь. Собственно рассказы о чудесах не открывают ничего нового, они традиционны и даже стереотипны, однако цель их не в том, чтобы расширить горизонты, они призваны утвердить в сознании читателя мысль о том, что бытие Божье имеет подтверждение здесь и сейчас в наше время, что свидетели «чудес» живут среди нас. В беллетризованных рассказах о чудесах, зафиксированных провинциальной духовной периодикой, имеет место безоговорочная вера в излагаемое толкование жизненных событий и в этом проявляется несомненное сходство с фольклором.
Божие вмешательство представлено в ключе народного понимания, что обнаруживает близость рассказов о чудесах в духовной периодике к фольклорной не сказочной прозе. Например, рассказ «Из дневника сельского священника» (КЕВ, 1890, № 24) - повествование о Божьей каре, кото -рая обрушилась на богатого крестьянина после его
отказа быть церковным сторожем, сославшись на крайнюю занятость. После этого пожар в одну ночь превратил его из самого зажиточного человека в селе в бедняка, в результате погорелец раскаялся. Произведение демонстрирует, что божья кара не вымысел, она может настигнуть каждого. Это зафиксировано в наше время, здесь и сейчас, неким «сельским священником», который традиционно остался анонимен. Авторская позиция в данном случае предельно близка к народному толкованию божьей воли. Возмездие, изображенное в рассказе, отражает собственно народное, наивное представление о Боге, как о некой персонифицированной грозной силе, способной вредить, мстить за малейшее и случайное оскорбление.
В целом, можно говорить о том, что публикации КЕВ о чудесах, явлении божьей воли и чудодейственных исцелениях отразили один из интереснейших аспектов духовной, религиозной культуры второй половины XIX в. В рассказах о чудесах, опубликованных в КЕВ (как и во всей духовной периодике того времени), отразились процессы взаимовлияния устной культуры определенной среды, опирающейся на народную традицию в целом, и собственно религиозной культуры.
«Устная традиция сообщения о христианском чуде послужила толчком для создания собственно литературных произведений, активно использующих приемы устного рассказа, но ориентированных на другой способ подачи информации. Кроме того, литературное произведение, основываясь на сюжете о чудесном явлении, задается принципиально другой целью: не только рассказать о чуде, но внушить читателю назидательную идею» [5, с. 27].
В художественном оформлении данных произведений активно используются приемы устных рассказов о божественных чудесах, в частности, в них создается атмосфера непосредственной сопричастности к чуду, воспроизводится эффект неожиданности и очевидности случившегося, дается установка на достоверность и т.д. Однако, это произведения совершенно другого жанра, на что указывают и их авторы, которые замечают: «решил написать об интересном и поучительном случае». Показательно, что в данных рассказах, несмотря на их «неустное» происхождение, также прослеживается апокрифическая традиция толкования чудесного явления.
К собственно литературным произведениям можно отнести, так называемые, «приходские пре-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
дания». Такие сочинения получили распространение в XIX веке. «Сельские церковно-приходские летописи, авторами-составителями которых были приходские священнослужители, отражали известные священникам-летописцам сведения по истории прихода и обыденную жизнь приходской округи второй половины XIX - начала XX века. Надо отметить, что сведения по истории (особенно первоначальной) прихода часто носили легендарный характер, ибо основывались, прежде всего, на местных преданиях» [4]. Фундаментальное исследование по данной теме представляет книга В.К.Со-коловой «Русские исторические предания» (1970). Это первая работа, в которой обстоятельно рассмотрены сюжеты, познавательная, идейная и ху -дожественная ценность преданий, обобщено то, что сделано в их изучении.
«Приходское предание», опубликованное «Кур -скими епархиальными ведомостями» в № 30-32 1894 года, представляет собой жизнеописание блаженного Иакова, и несомненно, наследует традициям житийной литературе древней Руси. Даются ссылки на записи достоверных событий: смотритель Новочеркасского духовного училища иеромонах Иннокентий (1853 г.), 1863 г., записки при Бол-ховицкой церкви. Таким образом, присутствует отсылка к другим авторитетным источникам, формула «пересказа со слов», характерная для рассказов о божественных чудесах, в «Приходском предании» трансформируется - перед нами худо -жественно обработанное сочинение, с опорой на исторические факты. Но по сути, это тот же приём «маркировки» текста, подтверждающий достоверность материала.
Текст имеет черты топонимического предания, т.е. произведения устной народной прозы в кото -ром разъясняется происхождение названий географических объектов. «А уж какая красота Божья эти горы и сказать нельзя! Белыя, чис-тыя, стоят, словно бы снегом посыпаны. Внизу Донец плывёт; за Донцом - луг широкий зелёный; озёрца малые, лески по местам синеют... Тут же и город; с давних пор зовётся Белгородом: улицы чистыя да широкия, храмы Бо-жия благолепные, крестами на солнышке сияют. - Да, славная сторонка наш Белгородский край! Всего, всего тут вдоволь... И всё от Господа!» Название отчасти объяснено за счёт ассоциативного ряда «белый», «чистый», «благолепный».
Из приведённого фрагмента можно заключить, что в отличие от топонимических преданий фольклора, где доминирует познавательная функция и потому не важны художественно-изобразительные средства, приходское предание отличает именно тяготение к выразительности и красоте слова.
Тема Белгородской земли осмысляется на уровне общероссийской значимости: «В древнее время на том месте, где теперь наша Белго-родщина, была голая степь: и был тут край русскаго царства. По этой степи бродили татары и грабили места и города, которые были ближе к краю русского царства: Рыльск, Курск, Путивль и др.», но «с тех пор, как устроили Белгород, стало татарам опасно нападать на Русь...». От панорамы Белгородской земли и краткого экскурса в историю, автор приходит к необходимости поведать о жизни блаженного Якова, поскольку «осталась, однако, и живёт до сих пор какая-то грубость в народе». Мало ходят в церковь, ссорятся, бранятся. А между тем есть человек, на которого следует ровняться - блаженный Яков. Проблематика произведения раскрывается в словах: «Наш мир и тишина в земле нашей; нужды и скудости большой нет; ссориться нам как будто и не из-за чего! А между тем, ежели правду говорить, так и ныне грешим мы не мало: ссор и обид довольно, а черных и бранных слов и того больше! Отчего бы это?...»
Рассматривая «Приходское предание» с точки зрения художественной формы: детали предметной выразительности, композиционные и стилистические, необходимо отметить, что сюжета как такового в произведении нет - перед нами связанное только риторическим намерением автора последовательность фактов. Композиция образа центральной фигуры повествования - блаженного Якова - строится на его портретной характеристике и демонстрации его поступков, вполне возможно хроникально не упорядоченных, во всяком случае, на это нет прямого указания. Автор «Приходского предания» не ставит цель очертить какую-то цепь поступков блаженного и тем самым доказать его богоизбранность. Факт богоизбранности Якова не вызывает у ни малейшего сомнения. Персонаж каноничен: «Был он человек простой, скорее бедный, чем богатый, учен был не очень много, а между тем прожил жизнь свою как дай Бог всякому. Он ничего не имел; но когда надо было помочь ближнему у него оказы-
ФИЛОЛОГИЯ
Ейсш
валось больше средств, чем у иных богачей, потому что он помогал охотно и от всего своего горячего сердца. Он жил как нищий, не имел ни крова, ни пристанища, и одевался в рубище; однако не только не роптал, но был счастливее самых счастливых и всю жизнь свою, делом и словом прославлял Господа. Он был слаб, как дитя; но тем сильнее любил Бога, как Отца, а соседей и ближних как родных братьев. Он не был учён; но мог бы всякого поучить (и поучал) исполнению воли Божьей». Уточняется его происхождение, но единственно для того, чтобы усилить эффект достоверности излагаемого: «Лет полтораста тому назад жили в селе, что возле Белгорода супруги Максим Данилович и Ксения Максимовна, однодворцы. Были они хозяева хорошие и жили состоятельно. ... домик стоял как раз ввиду церкви». И было у них трое сыновей. Яков был средний. Точно указывается дата смерти Якова: «1-го октября 1788го года Иаков мирно скончался, имея от роду всего тридцать лет». «Указания на место, время и участников действия организуют общий универсум рассказа для говорящего и слушателя. Они подготавливают почву для реализации установок текста. Чем точнее указания на время и место, тем “ длиннее” связь между коммуникантами» [3].
В «Приходском предании» тесно сплетены мотивы устного народного творчества и традиции христианских рассказов о чудесах. С одной стороны скрупулезная точность, указания места, имён и дат, а с другой стороны почти сказочная интонация, изобилие символов и намёков («домик. ввиду церкви», трое сыновей и т.д.). Портрет - основной способ создания образа блаженного. В начале мы видим Якова ребёнком: «славный это был мальчик! Лицом красив, телом строен, глазки ясные, говорить начнёт - так бы его и слушал. А уж сколько тих, скромен и вежлив -того и сказать нельзя».
«Только стал мальчик подрастать - стали примечать, что с ним твориться что-то особенное». Обратим внимание, автор говорит «особенное», а не «странное» или «непонятное». Портрет Якова на иконе в церкви: «Это изображение представляет наглядно всю внешнюю и внутреннюю жизнь Иакова он изображен здесь человеком средних лет, с лицем, какое бывает у самых строгих постников - измождённым суровой жизнью, постом, бдением и непрестан-
ной молитвою. Волосы его длинные; видно, что он никогда их не стриг за всё время своего подвига. Глаза его, глубоко ввалившиеся, смотрят на богомольца и посетителя с особым выражением постоянной кротости. На плечах его - обыкновенная холстинная рубаха, обвязанная поясом: это всё, что у него было собственного за всю его недолгую жизнь. В общем от изображения Иакова как бы веет добродушием, смирением и кротостью, добродетелями, особенно усвоенными юродивым». Портретная характеристика является основным средством создания образа, через портрет раскрывается внутренняя, глубинная суть. Причины, побудившие мальчика всецело обратиться к духовному, полностью отрицая земное, так и не раскрыты. Нет никаких предпосылок к его богоизбранности, эти причины неисповедимы и автор даже не пытается их анализировать. Просто констатируется, что «сделался он молчалив выше меры; от сверстников начал сторониться; в пище, питье и одежде начал наблюдать скудость и убожество. После стал совсем уходить из села.». В тексте присутствует единственное указание на причину перемен, произошедших с мальчиком, и звучит оно скорее, как авторская догадка, нежели достоверный факт, - желание самого Якова, его добрая воля. «Он не был болен ни телесною, ни душевною болезнию. Он только казался безумным, потому что по собственной воле сделался юродивым Христа ради дабы тем легче и удобнее было ему наставлять ближних своих на пути закона Божия, с которого они легко сбивались». Смысловая нагрузка этого элемента заключается в том, что если святым стал один из нас, каждый может, следуя его примеру, возвыситься духовно и стать, по меньше мере, ближе к Богу. Черты, дополняющие облик главного героя, и доказывающие его святость: «Возле него лесной птицы -не перечесть», «питался он по большей части ягодами и корешками, которые особенно искусно умел находить в лесу и поле». Таким образом, выстраивается аналогия со словами Нагорной проповеди: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш Небесный питает их». (Матф.6:26).
Далее автор рассказывает о том, что было свойственно для Якова, характеризует его через поступки, как, например: просил милостыню в богатых домах, отдавал её «в избу, где была нужда»
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
и быстро убегал; любимым занятием блаженного было пение псалмов, автор подчёркивает ревностное отношение Якова к молитвенным собраниям в храме, и то, как он плакал над плохими свечами, и то, как молился и как горевал по поводу прерванной обедни. Всё это призвано укрепить в читателе уверенность, что перед нами действительно «божий» человек, хотя никаких «чудес» в повествовании пока не упоминается. Перед нами просто человек, который «от всей души и всем помышлением любил Бога и Его святой закон».
В произведении есть элементы конфликта, ког -да повествуется о поступках Якова. Автор отмечает, что помимо всего прочего Якову дано творить чудеса и предвидеть будущее, доказательство тому некоторые случаи из жизни юродивого. «В конце лета или в начале осени 1780 года» некий вор замыслил украсть сено. Яков заградил собою путь. Похититель бил Якова кнутом, но тот не отступил. В результате вор раскаялся и «поклонившись ему и собравшемуся миру, сам рассказал о своём преступлении». Однажды Яков остался в горящей избе, но огонь не тронул дом, сгорела только крыша. «Тогда все поняли, что Иакову, не смотря на кажущееся мало-разумие, известно будущее». Автор называет это даром «прозорливости» - вводя это понятие, он абстрагирует читателя от суеверного, возможно, языческого понимания предвидения будущего . То есть Яков не предсказывает будущее, не гадает - он предвидит, прозревает через своё пребывание в Боге. Очевидно, что для достижения большего художественного эффекта, лексический уровень «Приходского предания» детально проработан.
В характеристике Якова звучит мысль, что юродивый умел видеть величие Божье в красоте родной природы. Это принципиально важный тезис, который связывает воедино первые части повествования, посвящённые Белгородской земле, с жизнью святого и, тем самым, обеспечивает целостность повествования. От рассказов о божественных чудесах приходское предание в первую очередь отличает именно установка на «мифологизацию» (термин И.Е. Ивановой [5]) или ико-низацию малой родины, что является знаковым явлением для провинциальной духовной периодики XIX века. Причём, если для произведений ду-
ховной прозы XIX в. неким «сакральным локу-сом» было нечто существенно удалённое (например, Константинополь в «Сказании...» инока Пар-фения), то в «Приходском предании» иконизиру-ется именно Белгород. Образ родного города приобретает символическое значение. «Освоение города и вообще жизненного пространства по образно-символическим уровням есть «икониза-ция» мира, имеющая первообразом для архитектуры Горний Град, столь же центральный для архитектуры, как изображение Пантократора для живописи» [6, с. 50].
Часть посвящённая «чудесам», которые творил Яков звучит очень сухо и проходит как-то вскользь. Говорится, что после молитвы на могиле юродивого вернулось зрение крестьянину А.М. Сюсареву, рассудок и язык возвращён крестьянину А. Хотенко. Автор не прибегает к детализации или пафосу, ограничиваясь простой констатацией факта. Также упомянается, что «Иаков и после своей блаженной кончины в сновидениях является верующим для того, чтобы твёрже насадить в них семена веры и надежды на Бога». Таким образом, происходит смещение внимания от собственно «чуда» в его понимании в рассказах о чудесах к произведению, в центре которого - личность - в данном случае святого.
Нравственный итог «Приходского предания» звучит в духе жанров красноречия: «Господь воздвиг нам для подражания в добродетели и укреплении в любви взаимной и в уповании постоянном людей, подобных юродивому Иакову. Ещё ли не бесконечны к нам щедроты Гос-подни? Ещё ли рука его не отверзта для нас? Ещё ли лице его к нам - не по делам нашим, но по его великой милости?»
Региональная духовная периодика зафиксировала бытование произведений направленных на формирование представлений о достоверности бытия Божия. Рассказы о божественных чудесах и произведения в жанре приходского предания генетически связанны с традициями фольклорной не сказочной прозы, но представленные в курской духовной периодике XIX века, они включались в систему идеологических и публицистических задач издания. Свойства художественности таких текстов позволяют говорить об их близости к произведениям духовной прозы XIX в.
ФИЛОЛОГИЯ
ІЙСШ
Библиографический список:
1. Аверинцев С.С. Историческая подвижность категории жанра: опыт периодизации // Историческая поэтика. Итоги и перспективы изучения. - М.: Наука, 1986. - С. 104-116.
2. Адоньева С.Б. Этнография севернорусских причитаний // Бюллетень фонетического фонда русского языка. Приложение № 7: Обрядовая поэзия Русского Севера: плачи. Санкт-Петербург - Бохум, 1998. С. 63-85.
3. Веселова И. С. О степенях достоверности фольклорного рассказа. // Русский фольклор в современных записях [электронный источник]. URL: http://www.folk.ru/Research/veselova_dostovernost.php (дата обращения: 04.02.2011)
4. Добренький С.И. Церковно-приходские летописи второй половины XIX - начала XX века. // БГ-Знание.Ру [электронный ресурс] URL: http://bg-znanie.ru/article.php?nid=31673 (дата обращения 23.01.2011)
5. Иванова И.Е. Фольклор в системе журналистских жанров: мифосмыслы и мифотворчество (по материалам провинциальной - тверской - периодики XIX в.). Автореферат дис. ... докт. филолог. наук. - Тверь, 2006. 46 с.
6. Игумен Александр (Федоров). Образно-символическая система композиции древнерусского города. - СПб., 1999. - 210 с.
7. Неклюдов С.Ю. Самобытность и универсальность в народной культуре (к постановке проблемы) // Геопанорама русской культуры: Провинция и ее локальные тексты. Отв. ред. Л.О. Зайонц. Сост. В.В. Абашев, А.Ф. Белоусов, Т.В. Цивьян. - М.: Языки славянской культуры, 2004. - 124 с.
8. Овчинникова О.В. Что нам стоит дом построить: Традиционная крестьянская культура как основа построения современных русских популярных текстов и культурной практики. - Tampere, 1998. - С. 218.
9. Соколова В.К. Русские исторические предания. - М.: Наука, 1970. - 346 с.
STRELKOVA O.S.
SHORT STORIES ABOUT MIRACLES IN “THE KURSK DIOCESAN GAZETTE»
Works in the genre of short stories about miracles take a significant place among the total amount of material «The Kursk Diocesan Gazette». The article is based on an analysis of specific such texts. The study short stories about Christian miracles will contribute to building a coherent system of ideas about the spiritual life of Russian province and comprehensive understanding the phenomenon of cultural life in Russia as spiritual literary tradition.
Key words: short stories about miracles, Christian prose, clergy, provincial periodicals, diocesan gazette.
