CC BY
123
УДК 944. 044
Ж. ФУШЕ И РЕВОЛЮЦИОННЫЙ ТЕРРОР В ЛИОНЕ (ОСЕНЬ 1793 - ВЕСНА 1794 гг.)
Роленков А.Г.
Статья посвящена миссии комиссаров Конвента Ж.-М. Колло-дЭрбуа и Ж. Фуше в Лионе. Главное внимание уделено политике революционного террора в Лионе, проводившийся Колло-дЭрбуа и Фуше с ноября 1793 г. по апрель 1794 г. Ключевые слова: комиссар, Конвент, Лион, террор, трибунал, революционная армия, Якобинский клуб
J. FOUCHE AND A REVOLUTIONARY TERROR IN LYON (AUTUMN 1793 - SPRING 1794)
Rolenkov A.G.
The article is devoted to the mission of Convention commissioners J.-M. Collot d'Herbois and J. Fouche in Lyon. The main attention is paid to the policy of revolutionary terror in Lyon, held call d'Herbois and Fouche from November 1793 to April 1794. Keywords: Commissioner, Convent, Lyon, terror, tribunal, revolutionary army, Jacobin Club
Период с 31 мая - 2 июня 1793 г. по 27 июля 1794 г. (9 термидора II г.) стал самым драматичным в истории Французской революции конца XVIII в. На эти 14 месяцев приходится время террора - преследования и уничтожения врагов молодой Французской республики и революции. После 4-5 сентября 1793 г. террор постепенно превратился в политическую систему, управляли которой Комитеты общественного спасения и общей безопасности. В провинции главными проводниками политики Конвента, в том числе и террористической, являлись представители народа в миссии - комиссары. Некоторые из них были направлены в очаги восстаний: Тулон, Марсель, Бордо, Вандею. Лион, входивший в этот список, с октября 1793 г. переименованный в Освобожденный город (Ville-Affranchie), стал местом, где революционный террор принял широкий размах. События лионского террора прочно ассоциируются с именами Ж.-М. Колло-д'Эрбуа и Ж. Фуше. Первый - член Комитета общественного спасения и один из лидеров революционного правительства, а второй - непримиримый борец с контрреволюцией и религией во II году Республики.
Решение об отправке Колло-д Эрбуа и Фуше Конвент принял 9 брюмера II г. (30 октября 1793 г.). Представители народа получили самые широкие полномочия для «выполнения декретов и принятие всех мер общественного спасения». Фуше, будучи в Невере, выразил свои чувства, по поводу нового назначения, в письме Конвенту от 3 ноября 1793 г.: «Вы поручаете мне трудные задачи в Вилль-Аффранши, я с мужеством принимаю эту миссию; у меня нет больше тех самых сил, но мое
сердце по-прежнему обладает той же энергией» [9, p.519]. Колло-д'Эрбуа 29 оутябпя в Якобинском клубе эмоционально обратился к товарищам: «Завтра я уезжаю и уверяю, что когда вернусь, скажу вам, Юг очищен, что там останутся патриоты или я умру в Лионе» [16, p.487]. 13 брюмера (3 ноября) г. Колло-д'Эрбуа прибыл в Лион, а 17 брюмера (7 ноября) к нему присоединился Фуше.
Из Лиона Колло-д'Эрбуа делился впечатлением о ситуации в городе с Комитетом общественного спасения. Он подчеркивал, город захвачен, но «не обращен в новую веру». Санкюлотов - «естественных друзей свободы, здесь отчетливо еще не видно», «военная комиссия слишком часто судит тех, против кого она не нашла никаких доказательств», «общественный дух никакой и всегда готов повернуться против Революции» [21, p.287].
Однако Колло и Фуше приехали не на пустое место. Кутон, их предшественник, создал судебные органы для наказания мятежников. Репрессивные функции поделили две комиссии. Комиссия народного правосудия разбирала гражданские и уголовные правонарушения. Помогала ей Военная комиссия, занимавшаяся непосредственно преступлениями участников восстания, ее суду подлежали военнопленные, офицеры, солдаты и те, кого захватили с оружием в руках.
Находясь в Лионе, комиссары решили поднять дух местных санкюлотов, воздав должное памяти Шалье, лидера лионских якобинцев, казненного властями восставшего города 17 июля 1793 г. По приезду Фуше, 10 ноября был организован пышный народный праздник. «Религиозно собранные республиканцами» останки
Шалье пронесли по городу к месту его казни. Комиссары не без гордости отмечали: «Все сердца наполнились молчаливой болью, но она была прервана повторившимися тысячу раз возгласами: Месть! Месть!» [10,p. 171]. Вместе с патриотизмом, манифестация носила яркий антирелигиозный характер, революционные активисты крушили символы католицизма, попадавшиеся на их пути. По улицам провели осла с епископской митрой на голове и привязанными к хвосту Евангелием, Библией и крестом. Один из участников праздника язвительно отмечал: «Красивейшим персонажем на празднестве был осел в папской сбруе и с митрой на голове» [2, с.141]. Все собранные предметы религиозного культа под радостные крики, песни и танцы сожгли на центральной площади Лиона.
В свою очередь, народные представители обратились к собравшимся. Колло-д'Эрбуа назвал Шалье «самым добродетельным из людей», пообещав: «Маны Шалье! Клянемся Республикой, мы отомстим!» [18, p. 126-127]. Взявший слово Фуше превзошел коллегу в жесткости формулировок, сказав: «Кровь злодеев (убийц Шалье - А.Р.) - это единственная святая вода, которая может успокоить твоих, справедливо рассерженных, манов!...Да, кровь аристократов послужит тебе фимиамом!» [18, р.126]. Сакцентировав внимание на Шалье и его смерти, проконсулы старались поднять революционный дух и разжечь страсти. Террору придавалась дополнительная легитимность в виде акта народной мести. Праздник прошел, и народные избранники уделили внимание главной цели - выполнению декрета Конвента от 12 октября, о наказании мятежного Лиона.
Созданный Кутоном репрессивный аппарат не работал в полную силу, казни носили единичный характер, вызывая недовольство парижских и лионских радикалов. Военная судебная комиссия Лиона (Commission de justice militaire de Lyon) действовала с 21 вандемьера по 8 фримера II г. (12 октября - 28 ноября 1793 г.). За это время ей вынесено 102 смертных приговора, из которых в действие привели 98. По приезду Колло-д'Эрбуа и Фуше ее деятельность заметно активизировалась, об этом говорят цифры. С 12 октября по 11 ноября на смерть было осуждено 26 человек, в то время, как за оставшиеся 17 дней она вынесла 76 аналогичных приговоров, почти в три раза больше [29, р.479-480]. Военная комиссия насчитывала 5 судей и 6 заместителей. Сначала ее возглав-
лял командующий 1-ым Ардешским батальоном Массе, позднее, капитан 4-ой дивизии национальной жандармерии Гранмэзон.
Комиссия народного правосудия Лиона (Commission de justice populaire de Lyon) работала с 10 брюмера по 11 фримера II г. (31 октября - 1 декабря 1793 г.). В этот период она вынесла 113 смертных приговоров, которые все привели в исполнение [29, р.481-483]. После 11 октября Комиссию разделили на две секции: одна судила в Лионе, а другая - в Фе-ре, городке в 50 км. западнее Лиона. С 1 фримера (21 ноября) Комиссия стала называться Революционный трибунал. Возглавлял трибунал известный на юге революционный активист, эбертист и атеист Антуан Дорфей. На момент создания, Комиссия народного правосудия включала 7 человек. Председатель Дор-фей - комиссар народных представителей в Роанне, Шамбон - комиссар в департаменте Соны и Луары, Рулльон - учитель коллежа в Клермон-Ферране, Кузен - администратор департамента Ардеш и Домаль - секретарь представителей народа, скорее всего парижанин. Общественный обвинитель Мерль был из Бур-жа (департамент Эн), Гатье был секретарем [20, р.3]. Обращает на себя внимание то, что все судьи, в том числе председатель и общественный обвинитель, не лионцы или «друзья Шалье». Это говорило о нежелании Кутона превращать Комиссию в карательный орган, с помощью которого лионские радикалы начали бы сводить личные и политические счеты.
Административными функциями с 10 октября занимался муниципалитет во главе с мэром Бертраном, соратником Шалье. Серьезной силой являлись революционные комитеты, которых в Лионе насчитывалось 32, на их плечи выпадали административные, хозяйственные и полицейские функции. В связи со спецификой формирования комитетов они оказывались прибежищем для разного рода радикалов и служили главной опорой местным эбертистам и «друзьям Шалье». Дополнял секции Центральный клуб, давний оплот сторонников Шалье. Делами департамента занималась департаментская директория во главе с Пеллетье. Пост прокурора-синдика департамента Роны получил ультра-революционер Ашар.
Каждый из этих органов управления пытался сосредоточить влияние в своих руках, осложняя комиссарам выполнение их миссии. Почти весь ноябрь ушел у Фуше и Колло на
консолидацию власти, дабы оградить ее не только и не столько от контрреволюционеров, сколько от слишком рьяных секционных активистов и революционных комитетов. Созданные в марте 1793 г. комитеты осенью того же года стали все больше доставлять головной боли Конвенту и правительственным комитетам. Объяснялось это их возраставшим радикализмом, желанием влиять на политическую ситуацию. В тоже время репутация комитетов была достаточно сомнительной. Исполняя полицейские функции, они зачастую допускали «эксцессы»: грабежи при обысках, незаконные конфискации и аресты, злоупотребления правом выдачи свидетельств о гражданской благонадежности и т.п. Субъективные мотивы в их работе часто играли ведущую роль по отношению к политике. В Лионе ситуация была не лучше. Колло-дЭрбуа в письме Робеспьеру от 3 фримера (23 ноября) II г. говорил: «Личная месть разрывает установленные революционные комитеты до такой степени, что они слепы в отношении общественной мести» [21, р.667].
В столь сложном положении резкие действия со стороны Колло или Фуше могли вызвать неудовольствие лионских «патриотов», необходимо было действовать осторожно. Комиссары заняли выжидательную позицию: «Мы удалили от нас всех личностей, поскольку мы не имеем времени на сантименты, которые им нужно оказывать» [10, р.626]. В дом, где расположились комиссары, доступ получали только граждане, обладавшие удостоверением о цивизме. Напрямую общаться с народными представителями имели право власти города, члены народного общества. Держались представители народа подчеркнуто сурово, создавая образ лишенных эмоций служителей Республики: «Убежденные, что нет невиновных в этом подлом городе кроме тех, кто был угнетен или заключен в оковы убийцами народа, мы не доверяем слезам раскаяния...» [10, р.626].
Давало о себе знать недоверие проконсулов к городу в целом. Казалось, вчерашние инсургенты могли в любой момент взяться за оружие и опять начать борьбу против Республики. Условия для поиска врагов народа и подозрительных создавали стоявшие по границам Франции войска коалиции, Вандейская война на западе, восстания крупных городов. Развивала и распространяла теорию заговора пресса,
напрямую подстрекавшая людей к активным действиям. В условиях жестокой реальности у многих французов формировалось ощущение пребывания в осажденной крепости, когда простой торговец мерещился агентом Питта или Кобурга.
Постепенно Фуше и Колло-дЭрбуа начинали переходить от слов к делу. Для начала они создали Временную комиссию республиканского надзора (Commission temporaire de surveillance républicaine) во главе с парижанином Ж.-Б. Марино. Будучи человеком «больше распущенным чем жестоким» [19, p.787], он вскоре лишился поста по распоряжению Кол-ло-дЭрбуа, нажив в его лице опасного врага, что и привело Марино на эшафот летом 1794 г. Временная комиссия - детище проконсулов, состояла из парижских якобинцев, приехавших с Колло и людей Фуше из Аллье и Ньевра. Одна ее часть заседала в Лионе, а другая разъезжала по департаменту и контролировала местные власти. Дублируя в некоторой степени функции муниципалитета и революционных комитетов, состоя из лояльных проконсулам людей, она явилась серьезным противовесом Центральному клубу и секциям, вызывая с их стороны негативную реакцию.
16 ноября (26 брюмера) Временная комиссия выпустила инструкцию-обращение к властям Коммюн-Аффранши и департамента Роны. Она отличалась резкостью слога и бескомпромиссностью формулировок: «Всё допустимо для тех, кто действует в направлении революции», «Аристократия буржуазии, будь она жива, произвела в скором времени финансовую аристократию, а это привело бы к дворянской аристократии и т.д.» [30, р.111-112]. Судьба участников восстания была решена категорично: «Необходимо, чтобы все, кто прямо или косвенно, внес вклад в восстание, сложили свою голову на эшафоте». При вынесении приговора «ни возраст, ни пол, ни родственные связи не должны вас сдерживать». На богачей необходимо наложить пропорциональный их доходам налог, любой излишек подлежал конфискации, т.к. нарушал «права народа». Наряду буржуазией, врагами объявлялись церковники: «Священники - единственные источники несчастий Франции» [30, р. 112-114]. В заключении комиссия предложила лионским властям недвусмысленный выбор: «Помогите нам сокрушить их (врагов революции - А.Р.) мощными ударами или вы испытаете их первыми»
[30, p.114]. Лионским революционерам давали понять: отныне все подчинено представителям народа и их агентам. Они будут наносить и контролировать те самые «мощные удары». Эту инструкцию можно считать манифестом политики комиссаров.
Помимо переименования Лиона и наказания участников восстания Конвент предписал разрушить здания, имевшие отношение к тирании или восстанию. При Кутоне эта статья декрета практически не осуществлялась. Колло-д'Эрбуа предложил радикальный метод решения вопроса - использовать мины. Об этом он писал Комитету общественного спасения 17 брюмера (7 ноября): «Мина ускорит разрушения, саперы сегодня приступили к работе. В течение двух дней здания Беллькур (площадь, где располагались дома зажиточных граждан - А.Р.) взлетят на воздух» [21, p.288]. Однако вопреки усилиям Колло и декрету Конвента Лион до сих пор существует, став одним из наиболее известных, но не единственных примеров того, как «стремление к разрушению скорее активно декларировалось, чем действительно реализовывалось» [1, а 249]. Через шесть дней, 23 брюмера, представители народа издали постановление, упорядочив процесс демонтажа городских построек. Теперь специальные инспекторы занимались распределением людей по объектам и контролировали ход работ. На секции возлагалась обязанность составления списков рабочих. Любой, кто не был внесен в списки и не имел соответствующего документа от секционных властей, отстранялся от работ.
Нередко рабочих ловили на кражах из домов, где они работали, и далеко не всегда удавалось заставить их вернуть украденное имущество. Отныне рабочим грозили наказания. Воры передавались уголовному трибуналу дистрикта и приговаривались к тюремному заключению. Любое неповиновение инспекторам или установленным властям рассматривалось как призыв к бунту и контрреволюции, наказы-ваясь смертью [15, p.63-64]. Упорядочивание работ по разрушению города было еще одним важным административным решением Колло и Фуше на пути централизации власти.
С 5 фримера (25 ноября) в Лион после просьб Колло-д Эрбуа начала прибывать революционная армия во главе с генералом Ронсе-ном. Ее приезд придавал комиссарам уверенности. Не случайно, после приезда Ронсена представители народа решили реформировать всю
систему судопроизводства. 3 фримера (23 ноября) Колло, Фуше и Альбитт объявили Лион на осадном положении. С этого дня все «вооруженные силы отныне будут используемы для защиты Республики, исполнения законов и революционных мер, согласно приказам представителей народа или установленных властей» [14, p.34].
7 фримера (27 ноября) вместо военной и гражданской комиссий создавалась Революционная из семи человек. В действительности она всегда насчитывала лишь пять человек. Ни Гранмэзон, председатель лионской военной комиссии, ни Дорфей, глава комиссии народного правосудия не получили назначения в новый орган.
Возглавил Революционную комиссию Пьер-Матье Парен (Parein). Уроженец местечка Месниль-Обри (департамент Сены и Уазы) он служил помощником одного парижского прокурора, когда 14 июля 1789 г. принял участие во взятии Бастилии. Потом Парен стал офицером в роте, сформированной из победителей Бастилии. В мае 1793 г. он комиссар Исполнительного совета в Вандейской армии, а с июля председатель военной комиссии при Ла-Рошельской армии. 2 октября 1793 г. Парен получил звание бригадного генерала Революционной армии и в этом статусе прибыл в Лион вместе с Ронсеном.
В число судей входили парижанин Коршан, Лафайе родом из окрестностей Сент-Этьенна, Брюньер и рабочий лионской шелковой фабрики Фернекс. Заседала комиссия в здании ратуши с 9 часов утра до 12 часов дня и с 7 до 9 вечера. Регламент не предусматривал ни государственного обвинителя, ни адвоката. Обвиняемый самостоятельно доказывал свою невиновность. В зал заседаний допускалась публика, в основном из числа солдат революционной армии, членов лионских секций и клубов. Процедура судопроизводства предельно упрощалась. Удостоверялась личность обвиняемого и устанавливалась профессия, его поведение во время осады Лиона и суть выдвинутого обвинения. Иногда могли последовать и другие вопросы.
Создание Революционной комиссии, по мысли проконсулов, ускоряло расправу над виновными: «Народное правосудие должно быть столь же стремительным, как и выражение его (народа - А.Г.) желания» [11, p.429]. К гильотине добавились массовые расстрелы с использованием картечи, которые Фуше и
Колло называли «молния» (foudre). С 14 фримера (4 декабря) на Лион обрушился страшный террор. Только за первые два дня приговорили к смерти 269 человек: 14 фримера (4 декабря) -60 человек и 15 фримера (5 декабря) - 209 человек. Всего комиссия работала с 14 фримера по 27 жерминаля II г. (4 декабря 1793 г. - 16 апреля 1794 г.). За почти четыре с половиной месяца она вынесла 1665 смертных приговоров: 944 человека было расстреляно, 721 отправлен на гильотину. Заочно осуждено 19 человек, 4 приговора отменено [29, р.498]. Се-дийо приводит цифру в 1664 человека [27, р.23], Генифе начитывает около 2 тыс. жертв лионского террора [6, с.213]. Это число учитывает жертвы Комиссий народного правосудия и военной, а так же тех, кто погиб в заключении.
Возникает вопрос, насколько оправдана такая жестокость Фуше, Колло-дЭрбуа и Революционной комиссии? Теорию обстоятельств, т.е. объяснение террора как ответной меры на развитие революционных событий, предложил в начале XIX в. Минье, но Кине, в сер. XIX в., подверг ее критике, которую в дальнейшем развили, дополнив фактами. В современной историографии теория обстоятельств уже не используется как главное объяснение террора [см.: 3,4,5]. Некоторые историки, в частности Генифе, решительно отвергают связь между событием и террором, в качестве ответа на него [6, с.108-116]. Несмотря на серьезную аргументацию данной позиции, с ней возможно поспорить.
Фрерон и Баррас появились в Марселе и Тулоне сразу после подавления восстаний в этих городах. Военные комиссии, работавшие в Вандее и при армиях, сражавшихся на западе, судили участников восстания по горячим следам. Общим моментом в терроре служит то, что от него в первую очередь пострадали области, выступившие против Республики: Вандея, Тулон, Марсель, Лион, Бордо. Лион пал 9 октября, а первые приговоры выносились уже 12 октября, т.е. террористические мероприятия начали осуществляться сразу, но интенсивность террора выросла в разы с приездом Фуше и Колло-дЭрбуа. В этом отношении справедливо замечание французского историка о том, что Кутон «создал репрессивную машину, оставив другим приведение в действие ее механизмов» [28, р.526]. Полное отрицание связи террора с предшествовавшими событиями не позволяет нам понять до конца все его причины.
Пытаясь скрасить гнетущее впечатление
от казней и объяснить их необходимость, Фу-ше и Колло опубликовали воззвание к лионским республиканцам. В нем воспроизводился обычный для той эпохи дискурс, через террор лежит путь к новому обществу. «Слабаки исчезнут под лучами солнца», руины монархии, порока и преступления, суеверий и ошибок, гордости и жадности послужат фундаментом нового общества. Все перечисленное необходимо смести рукой народного гнева. В идеальной Республике нет места ее врагам: «Не на прахе ли врагов народа, его убийц, всего, что есть порочного, надо основать общественную гармонию, мир и общественное блаженство?». Колло и Фуше надеялись на «энергию и мужество пройти через необозримое множество могил заговорщиков,., дабы достичь счастья нации и возрождения мира» [12, р.329].
Реальностью террора не совпадала с возвышенными речами революционеров. Мрачным и крайне жестоким было предложение комиссаров сбрасывать трупы расстрелянных в Рону, чтобы река принесла их к «стенам мерзкого Тулона», давая «жестоким и подлым англичанам» картину всемогущества народа [12, р.328]. 4 нивоза (24 декабря) Фуше отметил их совместный с Колло вклад в падение Тулона: «Мы так же, мой друг, способствовали взятию Тулона, сея ужас среди трусов, которые вошли в него, предложив их взглядам трупы тысяч сообщников». Фуше «отпраздновал» взятие этого города, отправив под картечь 213 человек [13, р.262].
Режим террора не помог избежать огласки, когда 30 фримера (20 декабря) в Конвенте зачитали петицию от лица граждан Коммюн-Аффранши. В ней не назывались конкретные имена, но все понимали - это жалоба на Фуше, Колло-дЭрбуа и Революционную комиссию. Граждане сетовали: «Война закончилась, но мы испытываем несчастья хуже, чем за всю войну». Они апеллировали к депутатам: «Законодатели, вы никогда не ставили в порядок дня эти зверства, которые не имеют примеров у варварских народов» [13, р.34].
Появление опасной петиции обеспокоило посланцев Парижа. Колло срочно покинул Лион и 1 нивоза (21 декабря) с трибуны Конвента обрушился на составителей обращения. Он не оправдывался, а нападал. Все принятые проконсулами меры объяснялись необходимость спасения Республики и патриотов. Обвинения, содержавшиеся в петиции, Колло назвал ложью, а ее авторов обвинил в том, что
«они объединяют все обломки монархии и федерализма» [13, p.98-99]. Конвент всецело поддержал Колло, приняв декрет, где одобрял все меры комиссаров в Лионе. Ни Конвент, ни комитеты не собирались брать курс на сворачивание или ограничение террора.
В тот же день Колло-д'Эрбуа под аплодисменты повторно прочитал в Якобинском клубе доклад о своей миссии. Парируя любые обвинения в жестокости, он восклицал: «Они там (в Конвенте - А.Р.) плакали, спрашивали: «Умирали ли изменники с первого раза?...» С первого раза! Контрреволюционеры! А Шалье разве умер с первого раза?! Вы осведомляетесь, сказал я Конвенту, как умерли эти люди, покрытые кровью наших братьев. Да если бы они не умерли, вы бы здесь не совещались!...» [8, а273].
Со своей стороны, Фуше вместе с Аль-биттом и Лапортом в письме из Лиона поддержали Колло, назвав содержание петиции «клеветнической иеримиадой», а ее подателей «сообщниками лионских мятежников». Подобно Колло, Фуше оправдывал репрессии: «Да, мы осмеливаемся признать, мы проливаем много нечистой крови, но это [наш] долг перед человечеством» [13, p.567].
Совместные усилия комиссаров, принесли плоды, они праздновали победу. У Фуше появился сильный защитник на самом верху в лице Колло. Любые обвинения в его адрес или Революционной комиссии автоматически превращались в обвинения против Колло-дЭрбуа - члена Комитета общественного спасения и любимца парижских санкюлотов.
Неприятным сюрпризом для Колло и Фуше стал арест Ронсена 17 декабря 1793 г. Колло-дЭрбуа мгновенно включился в защиту генерала. Интерес Колло к его судьбе понятен: обвинения Ронсена ставили под сомнения действия Колло и Фуше в Лионе. Как писал Тьер, для Колло «было крайне важно оправдать Рон-сена: этим он оправдывал себя» [8, а271]. Пользуясь властью Колло добился успеха. Он и Кордельеры добились выхода Ронсена на свободу 3 февраля.
Позиции Фуше сильно укрепились в конце декабря 1793 г. - январе 1794 г. В это время Гули - комиссар Конвента, близкий к Робеспьеру, находясь в Соне и Луаре и Эне, подверг критике действовавшего там радикала Клода Жавога. Между Жавогом и Гули разгорелся конфликт, в котором Фуше принял сторону Жавога, заявив, что Гули « выполняет в
департаменте Эн контрреволюционный и убийственный для свободы план» [22, p.77]. Через несколько дней Комитет общественного спасения отозвал Гули в Париж. В более мягкой форме Фуше критиковал отправленного к Альпийской армии комиссара Птижана, у которого «много доброй воли, но нет, ни характера, ни средств достичь успеха» [22, p.77]. Добившись его отзыва, Фуше продолжил активно вмешиваться в ситуацию в соседних департаментах и, что важно, к его советам и критике прислушивались в Париже.
Показательно, что Птижану, направленному в Аллье и Крез, предписывалось посетить Лион и ознакомиться с «инструкциями, полученными Фуше относительно департамента Аллье, где он находился долгое время». В письме говорилось, что народные представители в Лионе уже приступили к «очистке многих администраций департамента Аллье» и подчеркивалась желательность совместных действий народных представителей в этом направ-лении[22, p. 128]. Тогда же, 19 нивоза (8 января), Альбитт переводился из Лиона в Монблан и Эн, где ему также советовали согласовывать свою позицию с коллегами в Коммюн-Аффранши [22, p.127].
21 нивоза (10 января) Бийо-Варенн направил письмо в Лион, в котором Комитет и Конвент одобряли действия лионских проконсулов [22, p. 165-166]. Народное общество Лиона тоже не осталось в стороне от выражения поддержки политики лионских проконсулов [25, p.325]. Учитывая непростые отношения между лионскими и парижскими якобинцами, вероятно, заявление Народного общества - дело рук парижан - людей Колло и Фуше, пытавшихся показать тем самым наличие согласия между патриотами внутри Лиона.
Ощущая доверие со стороны Парижа, Фуше предложил организовать единую комиссию по южным департаментам для распределения между ними продовольствия. Несмотря на то, что проект Фуше не воплотился в жизнь, Революционная комиссия распространила влияние далеко за пределы департамента Роны, нередко перед ней представали обвиняемые из Эна, Аллье, Ньевра, Луары. Росту авторитета комиссии и Фуше способствовал факт того, что после отзыва Тальена, Барраса и Фрерона зимой 1794 г. он остался единственным комиссаром Конвента, кто продолжал проводить политику жестких репрессий на территории южнее
Луары. Это было во многом результатом покровительства Фуше со стороны двух наиболее радикальных членов Комитета общественного спасения - Колло-дЭрбуа и Бийо-Варенна.
В это самое время внутри Лиона не все обстояло гладко, «борьба между крайними и умеренными революционерами прикрывала борьбу местных патриотов, друзей Шалье, с чиновниками, явившимися из Парижа» [7, с.503]. Приехавшие с Колло и Фуше парижане продолжали занимать главенствующее положение, раздражая лионцев. В это время вспыхнул конфликт между революционной армией и регулярными войсками, расквартированными в Лионе. Первый имел место еще при Колло-д'Эрбуа. Марино, сообщал в Париж об этом конфликте, не скупясь на подробности: «Женщины приняли большое участие в этом деле.. .Хитрость, проституция, лионцы использовали все, чтобы настраивать линейные войска против революционной армии.» [25, р.436]. Предлогом для неудовольствия линейных войск, якобы было высокое жалованье солдат революционной армии. Вероятнее всего, причина крылась в другом, а именно, в вызывающем поведении революционной армии и привлечении, наряду с ней, регулярных войск к участию в расстрелах. Конфликт удалось разрешить мирным путем, не допустив столкновений между солдатами.
Другой причиной для обеспокоенности Фуше послужило обсуждение в феврале Конвентом действий Жавога и жалоб, приходивших на него. Дело обострилось после того, как «пылкий Жавог» выступил против Комитета общественного спасения и декрета о свободе культов, подвергнув нападкам Кутона [7, с.501-502]. Некоторые депутаты помнили протекцию, оказанную Жавогу со стороны Фуше в январе 1794 г., что могло сказаться на его репутации. На заседании Конвента 26 плювиоза (14 февраля 1794 г.) Ревершон, депутат от Со-ны и Луары, потребовал коллег выслушать трех курьеров. Один из них критиковал Жаво-га, а другой представил депутатам печальную картину положения лионских республиканцев: «Я вздрогнул и до сих пор еще дрожу, увидев республиканца со связанными за спиной руками, проходя недалеко от [места] казни. Трибунал (Революционная комиссия - А.Р.) оправдал множество аристократов» [25, р.463]. Подобных обвинений не было даже в петиции лионских граждан в декабре 1793 г. Ревершон по-
просил Комитеты общественного спасения и общей безопасности «подумать о соответствующих мерах, дабы разоблачать всех ложных патриотов». Мерлино поддержал требование Ревершона. За Революционную комиссию вступился Мерлен из Тионвиля, призвавший спокойно разобраться в деле и в случае необходимости отстранить от работы судью, вынесшего приговор, а не подвергать обструкции всю комиссию. Поддержали Мерлена Луазо и Дюбуше. Луазо призвал Конвент не поддаваться «влиянию отдельных петиций», когда «он (Конвент -А.Р.) знает, что в Коммюн-Аффранши два депутата-патриота Лапорт и Меолль» [25, р.463]. Имени Фуше не оказалось среди «депутатов-патриотов».
Незадолго до описанного выше заседания Конвента, 18 плювиоза (6 февраля) по распоряжению комиссаров прекратили приговаривать к расстрелу. 23 плювиоза (11 февраля) Фуше ограничил полномочия местных трибуналов, а с 24 плювиоза (12 февраля) объявлялась «амнистия за прошлое». Это означало прекращение арестов по обвинениям за участие в антиреспубликанском восстании. Однако это не означало прекращения террора в Лионе. Революционная комиссия по-прежнему работала, а Парен получил от Фуше, Лапорта и Меолля 3 марта временное повышение до звания дивизионного генерала.
Несмотря на критику среди отдельных депутатов, поддержку лионским проконсулам выразило революционное правительство. 28 плювиоза (16 февраля) Вуллан один из ведущих членов Комитета общей безопасности прочитал доклад, в котором одобрялись действия Революционной комиссии Лиона [25, р.494-495]. Единственно Вуллан предложил ограничить полномочия комиссии наказанием лионских контрреволюционеров. Тем самым сделав небольшую уступку тем, кого беспокоил рост влияния Лиона на ситуацию в близлежащих департаментах.
Не меньше для Фуше значили и слова поддержки, сказанные Колло-д'Эрбуа в Якобинском клубе. Он отрицал любые обвинения в адрес парижан со стороны «друзей Шалье», назвав лионских якобинцев несоответствующими «своему подлинному достоинству», предпочитающими «следовать своим частным страстям, чем присоединиться к Парижу». Обвинив их напоследок в том, что в «Обществе, где они говорят об угнетении своих друзей,
они топчут память своих братьев» [25, p.583].
Последняя цитата - намек на судьбу лионского патриота Доминика Гайяра. Друг Кол-ло-д' Эрбуа он вместе с ним отправился в Лион, но в день ареста Ронсена 17 декабря 1793 г. застрелился. Колло в Париже умело использовал смерть Гайяра для критики тех, кто осуждал крутые меры лионских проконсулов, выставляя его мучеником, посчитавшим арест Ронсена нападением на «патриотов» [8, а273]. По версии сторонников Колло и Якобинского клуба в Париже, Гайяр свел счеты с жизнью, видя падение лионских революционеров, а те отплатили ему, предав проклятию память о нем [25, p.583]. Для лионских активистов и «друзей Шалье» Гайяр - тоже мученик, но, наоборот, отчаявшийся в надежде сокрушить «ложных патриотов», пользовавшихся протекцией Фуше и притеснявших соратников Шалье.
Снять напряжение между революционерами в Лионе никак не получалось. Осложнялось положение начавшимся в марте противостоянием между Комитетами и эбертистами, поддержанными Клубом кордельеров. В этой ситуации лионские власти склонны были обвинять друг друга в «ложном патриотизме», эбертизме, надеясь тем самым устранить противную сторону. Фуше решил не дожидаться развития событий и взял инициативу в свои руки. 26 вантоза (16 марта) он упразднил 24 революционных комитета из 32, мотивируя это намерением положить конец «непрерывно продолжающейся анархии» [18, p. 145].
Падение эбертистов 21-24 марта 1794 г. Фуше всесторонне одобрил. В Конвент пришло поздравление от Фуше, Лапорта и Меолля в связи с действиями народных избранников, разоблачивших заговор «внутри Парижа, который должен был покрыть полностью страшным трауром республику, поразив разум всех удивлением и горем» [26, p. 104]. К поздравлениям присоединился отряд революционной армии, расквартированной в Лионе. Солдаты сожалели, что «находились вдали от вас (депутатов Конвента - А.Р.) и не могли защитить вас нашими телами!» [26, p. 104]. Использовав кампанию против эбертистов, Фуше решился на шаг, который вызвал обеспокоенность в Париже. 6 жерминаля (26 марта) по его приказу закрыли Народное общество, обвиненное в эбертизме. «Друзья Шалье» потерпели окончательное поражение, им оставалось только уповать на защиту Робеспьера, недовольного ли-
онским проконсулом.
Взяв курс на строительство царства добродетели, Робеспьер не находил в нем место для Фуше. Еще 21 марта в Якобинском клубе Робеспьер опять вспомнил о смерти Гай-яра. Неподкупный назвал его самоубийство «жестом отчаяния», поскольку «он предвидел зло, которое должно было обрушиться на его отечество» [17, p.7]. Политик не назвал никаких имен, ответственных за «притеснения» лионских патриотов, но все понимали, кого он имел ввиду. Момент для критики Фуше Робеспьер выбрал удачный, т.к. занятый борьбой с эбертистами, Колло-дЭрбуа не мог найти времени на поддержку Фуше, молчал и Комитет общей безопасности.
На фоне усилившийся критики, отзыв Фуше стал вопросом времени. 27 марта 1794 г. Комитет общественного спасения принял решение возвратить Фуше в Париж, заменив его уже упомянутым Ревершоном. Одновременно Комитет приказал Фуше прекратить преследования в отношении Народного общества Ком-мюн-Аффранши и местных патриотов[24, p.217]. Не удовлетворившись отзывом Фуше, 31 марта Робеспьер снова обрушился на лионские власти: «Временная комиссия (республиканского надзора - А.Р.), забывая об аристократах и контрреволюционерах, которых она должна была преследовать, открыла разбирательства против друзей Шалье» [17, p.37].
17 жерминаля (8 апреля) Фуше вернулся в Конвент после года почти непрерывных миссий. Начиналось его противостояние с Робеспьером, развязка которого наступила 9 термидора. Террор, направлявшийся до весны 1794 г. на врагов Республики, теперь обращался против самих революционеров. Робеспьер, желая «очистить» террор от злоупотреблений и перегибов, начал все больше критиковать радикальное крыло в революционном правительстве. Фуше наряду, с Баррасом, Тальеном, Фре-роном, Каррье и некоторыми другими, стал одной из главных мишеней для Робеспьера, подтолкнувшего тем самым их к активному участию в термидорианском перевороте.
Список литературы
1. Бачко Б. Как выйти из Террора? Термидор и революция. М., 2006.
2. Блан Л. История Французской революции. Т.10. СПб.,1909.
3. Блуменау С.Ф. Французский историк о механизмах террора во время Революции // Новая и новейшая история №3. М., 2006.
4. Бовыкин Д.Ю. Революционный террор во Франции XVIII века: новейшие интерпретации// Вопросы истории №6. М., 2002.
5. Генифе П. Французская революция и террор// Французский ежегодник. М., 2000.
6. Генифе П. Политика революционного террора 1789-1794. М., 2003.
7. Матьез А. Французская революция. Ростов-на-Дону, 1995.
8. Тьер Л.-А. История Французской революции. Т.2. М., 2016.
9. Archives parlementaires. Recueil complète des débats législatifs et politiques françaises. T.78. P., 1896-1901.
10. Archives parlementaires. Recueil complète des débats législatifs et politiques françaises. T.79. P., 1896-1901.
11. Archives parlementaires. Recueil complète des débats législatifs et politiques françaises. T.80. P., 1896-1901.
12. Archives parlementaires. Recueil complète des débats législatifs et politiques françaises. T.81. P., 1896-1901.
13. Archives parlementaires. Recueil complète des débats législatifs et politiques françaises. T.82. P., 1896-1901.
14. Journal de Ville Affranchie et des departements de Rhone et Loire №6.
15. Journal de Ville Affranchie et des departements de Rhone et Loire №11.
16. La société des Jacobins. T. 5. Janvier 1793 à Mars 1794: recueil de documents pour l'histoire du Club des Jacobins de Paris. P., 1895.
17. La société des Jacobins. T. 6. Janvier 1793 à Mars 1794: recueil de documents pour l'histoire du Club des Jacobins de Paris. P., 1897.
18. Madelin L. Fouché. T.1. P.,1903.
19. Nouvelle Biographie Générale, depuis les temps les plus reculés jusqu'à nos jours. T.33. P.,
1852.
20. Procès-verbaux des séances des corps municipaux de la ville de Lyon. Lyon, 1905.
21. Recueil des actes du Comité du salut public avec la correspondence officielle des représentants en mission et le registre. T.8. P., 1895.
22. Recueil des actes du Comité du salut public avec la correspondence officielle des représentants en mission et le registre. T.10. P., 1897.
23. Recueil des actes du Comité du salut public avec la correspondence officielle des représentants en mission et le registre. T.11. P., 1897.
24. Recueil des actes du Comité du salut public avec la correspondence officielle des représentants en mission et le registre. T.12. P., 1899.
25. Réimpression de lancient Moniteur. T.19. P., 1863.
26. Réimpression de lancient Moniteur. T.20. P., 1870.
27. Sèdillot R. Le coût de la Révolution française. P.,1986.
28. Sève M.-M. Sur la pratique jacobine: la mission de Couthon à Lyon// Annales historiques de la Révolution française. №254. P., 1983.
29. Tableau général des victimes & martyrs de la Révolution en Lyonnais, Forez et Beaujolais spécialement sous le Régime de la Terreur. Saint-Étienne, 1911.
30. Wallon H. Les Représentants du peuple en mission et la justice révolutionnaire dans les departments. T.3. P., 1889.
Об авторе
Роленков Альберт Геннадьевич - аспирант кафедры всеобщей истории, международных отношений и международного права, Брянский государственный университет имени академика И.Г. Петровского, rolenkovalbert@yandex.ru
