CC BY
66
УДК 801.3
Н. В. Атаманоба
«ЗЕМНОЕ» И «НЕБЕСНОЕ» В ПОЭТИЧЕСКОМ МИРОВОЗЗРЕНИИ Ф. И. ТЮТЧЕВА И А. К. ТОЛСТОГО (К ВОПРОСУ О ЗВУКОВОЙ КАРТИНЕ МИРА ХУДОЖНИКА СЛОВА)*
В статье предпринята попытка представить звуковую картину мира художника слова на примере поэтических контекстов Ф. И. Тютчева и А. К. Толстого посредством рассмотрения реализации образов звука в пространстве.
The article attempts to present the writer's sound picture of the world on the example of poetic contexts of F. I. Tyutchev and А. К. Tolstoy. The main point of analysis is spatial realization of sound images in their works.
Ключевые слова: звуковая картина мира, поэтическое мировоззрение, поэтический язык, пространство.
Keywords: sound picture of the world, poetic world outlook, poetic language, space.
В современных лингвистических исследованиях, посвященных изучению языковой картины мира человека, ведущее место отводится понятию языковой картины мира творческой личности - художника слова. При этом постулируется его исключительная роль в обогащении общей концептуальной картины мира человека и, как следствие того, преумножении сокровищницы языка и культуры. Художник, по словам Ю. Ай-хенвальда, «только усиливает и углубляет то, что свойственно всем людям» [1].
Науке о языке известны различные типы воплощения художественного мировидения. Среди них наиболее разработанными, научно обоснованными и универсальными в плане передачи авторского мировосприятия считаются зрительная, звуковая, обонятельная, осязательная, пространственная, временная картина мира [2]. Представление о звуковой картине мира, наименее исследованной, но, безусловно, важной, опирается на совокупность слуховых впечатлений, звуковых образов, создающихся на основе слухового познания бытия [3]. Под пером писателя или поэта звукообразы приобретают особую значимость: будучи чрезвычайно аффективными, многозначными, они не только насыщаются конкретной
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ в рамках регионального конкурса «Центральная Россия: прошлое, настоящее, будущее», 2011 год, проект 11-14-32001а/Ц.
© Атаманова Н. В., 2011
информацией, но и становятся важным звеном, позволяющим реконструировать совокупность мировоззренческих знаний о мире, существующих в сознании поэта и отраженных в его творениях. С помощью звукообраза можно описать мир таким, каким он представлялся поэту. Несомненно, в формировании художественной картины мира активное участие принимает лексика, составляющая индивидуальный словарь поэта, что позволяет говорить о реализации языковой картины мира в лексикографическом аспекте.
Поэзия величайших мастеров слова, Ф. И. Тютчева и А. К. Толстого, избирающих для творческого воплощения мысли темы природы, любви, пейзажные описания, является благодатным материалом для исследования звуковой картины мира. Слова-звукообозначения составляют немалую часть в поэтическом лексиконе обоих поэтов, достаточно объемном и по общему количеству словоупотреблений. Это подтверждает и уже созданный «Поэтический словарь Ф. И. Тютчева» [4], и готовящиеся конкордансы к стихотворениям А. К. Толстого, намечающие перспективу словаря поэта.
В исследованиях о Ф. И. Тютчеве принято отмечать индивидуально авторскую тенденцию в построении пространственной модели мира -движение «низ - верх» и ведущие его составляющие - антиномии: бытие - небытие, день - ночь, земля - небо, Юг - Север, Запад - Восток, человек - природа, свет - тьма, звук - беззвуч=ие и др. [5] Рассмотрим, как описывается земное и небесное пространство посредством звуковых образов в поэзии Ф. И. Тютчева и А. К. Толстого.
Тютчевское представление о земном пространстве опирается на общеязыковое истолкование земли как «планеты, земного шара, четвертой стихии, земной поверхности» [6]. Включая в себя все основные сферы мироздания ( «долины, недра гор, источники, леса» <6> [7], «и воздух, и моря, и сушу» <124>), земля воспринимается как свет, вселенная, огромный мир природы, является «благословенным началом всего». Земное пространство в поэтических контекстах А. К. Толстого более сужено - это «суша, страна, народ и занимаемое им пространство, государство, область, край, участок поверхности» [8]. Земля есть место обитания человека, созданное божеством и управляемое государем: «На земле государю великому слава!» (155) [9].
Пространство природного мира у Ф. И. Тютчева - это гармоничное пространство. Полное согласие, царящее во вселенной, находит свое выражение и в ее звуковой гармонии, умиротворенности, актуализации спокойных мелодичных звуков, отражающихся во всех ее сферах: «Так в жизни есть мгновения - / Их трудно передать, / Они самозабвения Земного благодать. / Шу-
мят верхи древесные / Высоко надо мной, / И птицы лишь небесные / Беседуют со мной...» <219>. Такую же характеристику природного мира наблюдаем и в поэтических контекстах А. К. Толстого: «И всюду звук, и всюду свет, / И всем мирам одно начало, / И ничего в природе нет, / Что бы любовью не дышало» (18).
Будучи четко структурированным образованием, земное пространство включает в себя три измерения - на земле, под землей и над землей. Земля предстает местом обитания живых существ, прежде всего человека. Как показывают контексты, у Ф. И. Тютчева это место, наименее подходящее для него. Земля здесь тощая, печальная, грустно-сиротеющая, издыхающая, растресну-тая, обгорелая и, как следствие этого, чужая, чуждая для человека, где он ощущает себя всего лишь сиротой бездомным, тенью, затерянным существом, пылью. Представление о земле в поэтическом мировосприятии А. К. Толстого выражено по-разному: земля здесь цветущая, обильная, богатая, свободная, но «порядка в ней лишь нет» (178), «земное бремя тяжело» (158), на земле - печали клики, «прах забот и горестей земных» (72). Несмотря на это человек твердо стоит на земле, упирается в нее ногами, о чем свидетельствуют следующие примеры: «Всегда как цепь к земле тянуло» (52), «Все, что к земле привязывало их» (35), «Ноги словно к земле приросли» (45), «Прибить гвоздем ко сырой земле» (89).
Оказываясь лишенным семейных связей, дружеских привязанностей, человек в поэтическом мире Ф. И. Тютчева находит себя в приобщении к природе. Звуки природы оказываются близки ему настолько, что течение собственной жизни нередко ассоциируется с журчанием ключа («Как жизни ключ, в душевной глубине / Твой взор живит и будет жить во мне...» <23>, «Лишь жизнь бессмертную ключа / Сковать всесильный хлад не может..» <93>). От природы человек может получать редкий дар, позволяющий ему «чуять-слышать воды в темной глубине земной». Однако сама природа не всегда благосклонна к человеку, она живет по своим законам, проявляя безразличие к нему («По-прежнему шумят и ропщут волны, / И дует ветр, и гонит тучи, / И звезды светят хладно-ясно / Глупец стоит - и ждет ответа!» <93>). Отличие жизни природы от человеческого существования отражается и на уровне звукосферы: в природе «невозмутимый строй во всем», «созвучье полное», в жизни человека «разлад» («Душа не то поет, что море, / И ропщет мыслящий тростник?» <272>). Если в природе «певучесть в морских волнах» и «гармония в стихийных спорах» <272>, то в окружающем человека мире ее нет, он насквозь проникнут ненавистными ему звука-
ми: «О, как пронзительны и дики, / Как ненавистны для меня / Сей шум, движенье, говор, крики / Младого пламенного дня!» <106>. Внешний мир проецируется на внутренний - находясь в центре шумной действительности, человек ощущает и внутреннюю дисгармонию: «В толпе людей, в нескромном шуме дня / Порой мой взор, движенья, чувства, речи / Твоей не смеют радоваться встрече..» <91>.
В поэтических контекстах А. К. Толстого соотношение «жизнь - звучание природы» также частотно: «Но жизнь шумит... / Как ропот струй, так шепчет сердца голос!» (98), «От грома и плеска проснулась душа, / Сродни ей шумящее море!» (82). Однако здесь нет столь негативного влияния природы на человека. Природа, скорее, безразлична к человеку, пассивна. Не природа, а человек влияет на ее ход. Гармонию он обретает в том, что подобно дуновению устремляется в его душу извне, пробуждает и поддерживает жизненные силы - радость, любовь, весна, воспоминания о минувшем: «Шумя, тростник над озером трепещет. / Косарь поет, коса звенит и блещет» (9), «Весною свежей и пахучей, / С любовью в листья сок живой / Струей подъемлется певучей» (18), «И лишь говор струи тишину прерывал, / И о прежних я грустно годах вспоминал» (1). Поэт призывает прислушиваться к звукам в душе, внимать их пенью: «Есть много звуков в сердца глубине» (98). Но, как и у Ф. И. Тютчева, это подвластно не каждому: «Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть и слышать» (37).
Звуки получают реализацию не только во внешнем, метафизическом земном пространстве, но и во внутреннем, межличностном: могут характеризовать происходящие в жизни человека события, состояния его внутреннего мира, чувство любви, приобретать социальное и философское смысловое содержание.
Чувство любви ассоциируется обычно у Ф. И. Тютчева со звуками арфы («Не арфы ль твоей мне послышался звон..» <38>), у А. К. Толстого - свирели («-... голос так дивно звучал. / Как звон отдаленной свирели» (14)). Выразителем сердечных страстей у Ф. И. Тютчева также являются стихийные явления природы - ветер («Знакомый звук нам ветр принес: / Любви последнее прости» <116>), буря («Мне сладок сей бури порывистый глас. / На ложе любви он баюкает нас» <114>).
При поэтическом воссоздании явлений социального плана Ф. И. Тютчев активно употребляет существительные-звукообозначения, выражающие сильные эмоции, страдания: шум, гам, грохот, стон, крик. Часто они сочетаются с родительным падежом слова-эмоции (крики ненависти, клич сочувствия) и имеют при себе эмоцио-
нально-экспрессивное определение (стон жалкий, одинокий; шум нескромный; вихрь буйный; вопль дикий). Например, море как символ революционного Запада характеризуется так: «... вал морской / С ревом, свистом, визгом, воем / Бьет в утес береговой...», «и бунтует, и клокочет. хлещет. свишет и ревет» <143>. В языке поэзии А. К. Толстого в силу наличия в ней песенного характера, отсутствия символичности часты бытовые звуки (звон косы, храп смотрителя, звон гуслей, шум ведер, треск камина), они нередко и передают социальное содержание: «И ковшей славянских звук / Немцам не по сердцу!» (10).
Важными характеристиками земного пространства в поэтическом идиолекте и Ф. И. Тютчева, и А. К. Толстого являются стороны света, образующие оппозитивные пары: Юг-Север, Запад-Восток. В совокупности они не столько указывают на определенное направление, сколько создают образ расширяющегося пространства, часто лишенного пространственных рамок: «Вот царства русского заветные столицы... / Но где предел ему? И где его границы - / На север, на восток, на юг и на закат?» <146>; «От юга север отделен» (47).
Югу в поэтических контекстах обоих поэтов соответствует жизнь, движение. Вероятно, поэтому он насыщен звуками. Самыми частотными оказываются здесь звуки моря, которые не только воспринимаются слухом, но и в виду духовной близости субъекту южного пространства внутренне переживаются им: «И я заслушивался пенья / Великих Средиземных волн » <130>; «Вы блещете еще прекрасней, / Еще лазурней и свежей - / И говор ваш еще согласней / Лоходит до души моей!» <130>; «Гремят слышнее водопады... / Луше легко...» (52). Звучание отдельных «представителей» южного растительного мира менее насыщено ( «лавров стройных колыханье » <157>), зато здесь много звуков, издаваемых птицами («морская птица стонет» <35>, «крик морских пернатых» <37>, «чайки кругом» (259), «средь гама птичьего и свиста» (59), «дятла стук » (59)).
Север, напротив, характеризуется как беззвучное пространство, «мертвенный покой», что находит отражение в его атрибутивной характеристике: у Ф. И. Тютчева север - чародей, безобразное сновиденье, мрачный, безлюдный, безымянный, царство вьюги, зимы, громада льдов, у А. К. Толстого - неприступная крутизна, враг веселья, седой зимы сердитый бог, ночь и снег. Полное отсутствие звуков, безмолвие наблюдается не только в мире природы, но и в жизни человека: «Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья, / Жизнь отошла... / Здесь человек лишь снится сам себе» <234>. Несмотря на это без-
жизненное пространство приковывает человека («... я прикован / К гранитной полосе твоей» <141>), увлекает к себе ( «Я вновь на Север увлечен...» <130>). Северу присущи атрибуты, близкие душе человека: здесь благоухают розы, цветущий берег невредим, весна младая веет (47).
Если оппозиция Юг-Север в поэтических системах обоих поэтов представлена как духовная субстанция, то Восток-Запад трактуется Ф. И. Тютчевым и А. К. Толстым по-разному. В контекстах Ф. И. Тютчева она получает главным образом политическое истолкование. Запад ассоциируется с враждебной силой, революцией, Восток - с идеей политического и национального возрождения мира, объединения славян, особую роль в котором должна сыграть Россия. На звуковом уровне это выражено так: аллегорическому обозначению западной стихии - скоплению негармонических, раздражающих звуков -соответствует неподвижное спокойствие, молчание России в стихотворении «Море и утес». В контекстах А. К. Толстого Восток и Запад лишаются звуковых характеристик, обозначая стороны света, символизирующие благую весть («.с запада идет / Светлое посланье» (10)), начало действия («И едва на востоке заря занялась» (289)) или его исход ( «Запад гаснет в дали бледно-розовой» (87)).
Постоянное движение «звучащей» жизни на земле передается в поэтическом идиолекте Ф. И. Тютчева и А. К. Толстого при помощи водных образов. Как позволяют судить контексты, образы водной стихии влекут поэтов. А в поэзии Ф. И. Тютчева они вообще употребляются «более чем в 1/3 части всех оригинальных стихотворений... а примерно в 1/10 части - эти образы являются центральными, так или иначе определяющими тему стихотворения» [10]. Объекты «водного мира» разнообразны. С особым благоговением относятся и Ф. И. Тютчев, и А. К. Толстой к звукам, издаваемым морской волной. Образ морской волны представлен двояко: как бурная, мятежная стихия, «пучина морская», находящаяся в постоянном движении (бунтует, клокочет, хлещет) и издающая шумные, резкие звуки ( «Беспрерывно вал морской / С ревом, свистом. визгом, воем / Бьет в утес береговой...» <143>, «По-прежнему шумят и ропщут волны...» <33>; «... море шумело» (50), «Лробится, и плещет. и брызжет волна...» (82)), и как спокойная, певучая, мелодичная ( «И баюкает их море / Тихоструйною волной» <155>, «...волн средиземных пенье» <364>; «... спокойное море» (83), «Колышется море» (22), «Как моря играющий вал»
(14)).
Находясь в постоянном движении, морская волна стремится вверх («И бунтует, и клокочет, / Хлещет, свищет и ревет, / И до звезд
допрянуть хочет. / Л о незыблемых высот» <143>; «Вздымаются волны как горы / И к тверди возносятся звездной» (103)), либо реализует особый вид кругового движения, что является «знаком полноты, насыщенности жизни» [11]: «... звучными волнами / Стихия бьет о берег свой» <46>; «Как, вздымая корабли, / Море бросится в объятья / Изнывающей земли» (58). Движение волн часто сопровождается их столкновением, нагромождением, что вызывает определенные звуковые наслоения: волны несутся. гремя и сверкая <265>; волна за волной бегут и шумят торопливо (22).
Движение морских волн порождает звуковые ассоциации, связанные с миром человека: например, ассоциируясь с подниманием и опусканием груди при дыхании (море «ходит, и дышит, и блещет» <265>, море трепетало <101>, колышется море (22)), морская волна издает легкие звуки, которые связываются в представлении со звуками, издаваемыми при дыхании человека (ср. о человеке - «грудь легко и сладко дышит» <83>). Человеческая душа и морская волна - это «два проявленья стихии одной» <192>: «Луша безмятежна, душа глубока, / Сродни ей спокойное море» (83).
В отличие от моря, другие образы, обозначающие водную массу, обычно лишены стихийности, входят в художественный мир обоих поэтов как один из элементов природного пространства. Издаваемые ими звуки менее интенсивны. Так, река у Ф. И. Тютчева поет <122>, шумит <92>, <122>, ревет <4>, у А. К. Толстого - бежит сердитей и звучней (36), льется (9), родник -шепчет в сумраке немом <227>, ручей - журчит (1), ключ - слышнее говорит <105>, журчит (59), поток - поет вольней <66>, гремит (78), ревет (50). Нередко движение мотивирует звучание: «ключ в златые реки льется» <88>, «... ключ бежит... спешит на новоселье..» <113>, «С горы бежит поток проворный..» <36>. Особой звуковой насыщенностью в тютчевских стихах отличаются звуки фонтана, который журчит <129>, поет день и ночь <174>, плещет тиховейно <245>, лепечет <129>.
Персонифицируясь, водные объекты приобретают качества человеческой речи. Они говорят («И слышит он голос. / Как ропот струи: / "Приди, мой красавец, в объятья мои!" » <199>, «Говорит. не умолкая, / И поет нагорный ключ» (48)), шепчут («Так шептал, и журчал, и бежал ручеек» (1)), зовут («Опять зовет и к делу нудит / Родную Русь твоя волна..» <343>), к ним обращается с вопросом герой («И, сумрачный, он вопрошает волны..» <33>). Издаваемые ими звуки напоминают речь: «Сладок мне твой тихий шепот, / Полный ласки и любви; / Внятен мне и буйный ропот, / Стоны вещие твои» <200>.
Постоянное движение «звучащей» жизни, общение человека с природой и себе подобными совершается на земле. Под землей - молчание, символизирующее прошлое, его следы («Минувшее не веет легкой тенью, / А под землей, как труп, лежит оно» <267>). Примечательно, что «подземное» движение и, как следствие того, наличие звуков свойственно только поэтическому восприятию Ф. И. Тютчева, в контекстах А. К. Толстого нет ни одного сочетания в земле, под землей. В земле есть редкие звуки, но они обычно недоступны человеческому слуху в силу ограниченности его разума («И мнит, что слышит струй кипенье. / Что слышит ток подземных вод. / И колыбельное их пенье. / И шумный из земли исход!» <52>).
Земля в языковой картине мира Ф. И. Тютчева и А. К. Толстого выступает локусом настоящего, преходящего и временного. Вечное же -над землей. И символом его является небо.
В пространственной модели мира, выстроенной Ф. И. Тютчевым, небо играет особую роль: мир для поэта начинается с неба, а земля появляется уже потом. Нельзя сказать, что в поэтическом мироздании А. К. Толстого небесное пространство так же превалирует над земным. Тем не менее в стихотворных текстах обоих поэтов обнаруживаем общие представления. Небесное пространство в отличие от земного всегда получает мелиоративную оценочную характеристику: у Ф. И. Тютчева небо голубое, лазурное, нетленно-чистое, беспредельное, у А. К. Толстого - ясное, прозрачное, чистое, безоблачное, полное красоты. Возможно, поэтому небо - это то, к чему стремится человек, обнаруживая в нем высшую реальность, в отличие от земной мгновенности и хрупкости бытия: «Гляжу с любовию на землю, / Но выше просится душа» (101). Однако при всем желании человека подняться в небо итог всегда один - человек слишком прижат к земле, а потому полет в беспредельное невозможен: «Жизнь, как подстреленная птица, / Подняться хочет - и не может...» <261>, «И к небу вознестись душа моя не может, / И отягченная склоняется глава» (76). В тютчевских поэтических контекстах идея небесной недосягаемости часто передается и с помощью символического образа крыльев: «Природа-мать ему дала / Лва мощных, два живых крыла - / А я здесь в поте и пыли. / Я, царь земли, прирос к земли!..» <112>, «Висят поломанные крылья...» <261>.
Неспособность человека достичь небесных высот проецируется обычно на то, что так или иначе составляет его сущность, например на объекты восприятия - звук. Звук достаточно часто употребляется в поэтическом идиолекте Ф. И. Тютчева для обозначения прекрасного, воз-
вышенного, сокровенного, а потому местом его обитания является небо. «Туда взлетая, звук немеет » <92>, т.е. не исчезает, а напротив, растворяется, усиливая существование. Как динамично движение звука вверх, так динамичен, стремителен и его обратный процесс ( «Несутся свыше звуки лир» <6>, «Сорвавшись с тучи, грянул гром» <85>). Достигнув неба, звук приобретает статичность, неподвижность (звук звучит над нами в вышине <237>, звук немеет <92>). Растворение в небесном понимается как приобщение к духовному, обретение истинного пространства, недоступного человеку: «Земного чуждые, возносят к небу взор / В огне божественных мечтаний!.. » <6>. Звук может возникать внизу, проникая в небесные высоты ( «Туда взлетая, звук немеет..» <92>), либо, наоборот, - появляться вверху («Над спящим градом, как в вершинах леса, / Проснулся чудный еженощный гул» <105>), распространяясь затем в земном пространстве и символизируя близость неба и земли, соединяя их, образуя закрытое пространство, круг.
В поэтических контекстах А. К. Толстого звук - несомненный атрибут беспредельного небесного пространства: «Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков» (37). Он часто неуловим, недоступен восприятию, возникает вверху, и все, что исходит из неба, так или иначе касается земли: желтый лист (255), птица от удара грома (109), деревья под тяжестью плодов (9).
Из всех звуков, возникающих вверху, и Ф. И. Тютчев, и А. К Толстой большее предпочтение отдают колокольному звону, созвучному душе: «Святых колоколов я слышал содроганье / В моей душевной глубине...» <87>; «И сердце радостно / Лрожит и тает, / Пока звон благостный / Не замирает» (149). Аналогичное значение имеют для поэтов птичьи голоса, пробуждающие желание приобщиться к «бессмертному», вечному небесному миру: «И оживает в нас порою, / Когда весной, над нашей головою, / Из облаков песнь жавронка звенит..» <88>; «Звонче жаворонка пенье. / Сердце полно вдохновенья, / Небо полно красоты» (62). Однако любое обращение человека к небу оказывается безответным: «И от земли до крайних звезд / Все безответен и поныне / Глас вопиющего в пустыне, / Луши отчаянной протест» <272>.
Несмотря на острое восприятие антиномии «небо - земля», Ф. И. Тютчев и А. К. Толстой сближают противоположные стихии. У Ф. И. Тютчева этой цели служит частое употребление перифраз, указывающих на родство неба и земли (бесцветный грунт небес <78>, высокая, безоблачная твердь <83>, твердь звездная <133>), у А. К. Толстого - использование синтагматичес-
ких предложно-падежных сочетаний и параллелизмов (между небом и землей (62), на земле - в небе (35), в небе - в аллеях (55)). Особую роль в этом процессе играют и элементы звукосферы. Одним из них, выполняющих роль среднего звена - медиаторов между земной поверхностью и небосводом, являются вершины деревьев и птицы. Они занимают воздушное пространство, из всех звуков которого особо отмечаются птичьи.
Семантика птичьего звучания в поэтических контекстах Ф. И. Тютчева оказывается поливалентной: звук может выступать в качестве сравнения («Как тихо веет над долиной / Далекий колокольный звон, / Как шум от стаи журавлиной..» <30>), знака-мифологемы (песнь пернатых <55>, гам лесной <36>, птичий свист <197> - признаки грозы, ее наступления или окончания), символа (крик петуха <156>, крик ворона <214> и др.). Однако символическое обозначение издаваемых птицами звуков доминирует в лирике поэта. Практически во всех контекстных употреблениях их звучание символизирует возвышенно-прекрасный и вечный мир природы. Возможно, поэтому образы птиц даются обычно на фоне неба и одновременно служат противопоставлению бессмертного небесного смертному земному: «И жаворонки в небе / Уж подняли трезвон» <118>, «Дико филин прокричал / И больному на одре / Скорый саван провещал» <65>. Голоса птиц являются неотъемлемым элементом грозы. Замолкание птичьих голосов -почти всегда признак осени: «...птиц не слышно боле...» <226>, «Но птички отпели, / Цветы отцвели...» <81>.
В поэтических контекстах А. К. Толстого семантика птичьего звучания чаще лишается конкретного символического наполнения, сохраняя лишь представление о всеобщей гармонии, вечном, прекрасном. Здесь птичьи голоса даны фрагментарно и выделяются как один из элементов пространства при пейзажной характеристике или описании быта: «Кукушка кричала вдали» (5), «В небе крик орлиных стай!» (27), «Уж ласточки. кружась, над крышей щебетали» (40) и др.
Древесное звучание в поэзии Ф. И. Тютчева и А. К. Толстого акцентируется обычно в состоянии всеобщего покоя, дремоты в природе, символизируя гармонию окружающего мира: «А в покое нерушимом / Листья веют и шуршат» <212>; «Деревья листами не двинут, / На глади прозрачной царит тишина, / Как в зеркале мир опрокинут» (83). Листья у Ф. И. Тютчева всегда шумят, т. е. издают не глухой, а громкий, но в то же время мелодичный звук: «Как мелодически шумели / Их ветви над его главой!..» <158>, «И так над вами юбилейно / Петровы липы здесь шумят...» <245>. Древесные звуки в стихах А. К. Толстого более многообразны: они издают
шорох («В шорохе листьев...» (288)), шум («В шуме листьев сухих...» (289)), хруст («Как листья хрустели на нашем пути» (291)), шепот («Тихонько шептались деревья» (5)). Их звучание нередко созвучно человеческой речи: «Тревожно ропщут их вершины. / Как совещаясь меж собой...» <197>. Часто воздух изображается как беззвучный фон. Такое его состояние активизируется ночью: «Мотылька полет незримый / Слышен в воздухе ночном» <109>. «Воздушное молчание» обычно прерывается отдельным голосом из огромного мира: «Вдруг из морских пучин исшедший крик / Смутил кругом воздушное молчанье...» <67>; «В остывшем воздухе от меркнущих селений, / Дрожа, несется звон» (102).
Итак, попытка создания звуковой картины мира художника слова на примере поэтических контекстов Ф. И. Тютчева и А. К. Толстого приводит к мысли о несомненной значимости звукового образа в раскрытии авторского мировоззрения. Реализуясь практически во всех элементах пространственной модели мира, звук связывает реальное и ирреальное, живое и неживое, внешний мир и внутренний, природу и человека. Это и позволяет говорить о нем как о ключевом элементе художественной системы обоих поэтов.
Примечания
1. Айхенвальд Ю. Тютчев. Силуэты русских писателей. М.: Республика, 1994. С. 19.
2. Бабенко Л. Г. Идеографическое описание русской лексики как способ выявления базовых категорий и ключевых концептов // Русский язык: исторические судьбы и современность. III Международный конгресс исследователей русского языка: тр. и материалы. М.: МАКС Пресс, 2007. С. 475.
3. Макарова С. А. Звуковая картина мира в поэтическом творчестве А. А. Фета (к вопросу о взаимодействии поэзии и музыки) // Язык и культура: Третья междунар. конф. Докл. Ч. 1. Киев, 1994. С. 205.
4. Голованевский А. Л. Поэтический словарь Ф. И. Тютчева. Брянск: РИО БГУ, 2009.
5. Гаспаров М. Л. Композиция пейзажа у Тютчева // Тютчевский сборник. Таллинн: Ээсти Раамат, 1990. С. 5-31; Лотман Ю. М. Поэтический мир Тютчева. Там же. С. 108-142; Тильман Ю. Д. Культурные концепты в языковой картине мира (на материале лирики Ф. И. Тютчева): дис. ... канд. филол. наук. М., 1999.
6. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т. 1. М., 2005. С. 678.
7. Тютчев Ф. И. Полное собрание стихотворений. Л.: Сов. писатель. 1987. Здесь и далее цитаты из стихотворений Ф. И. Тютчева приводятся по данному сборнику. Номер стихотворения указывается в косых скобках.
8. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Т. 1. М., 2005. С. 678.
9. Толстой А. К. Полное собрание стихотворений: в 2 т. Т. 1. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1984. Здесь и далее цитаты из стихотворений А. К. Толстого приводятся по данному сборнику. Номер стихотворения указывается в круглых скобках.
10. Козырев Б. М. Письма о Тютчеве // Литературное наследство: Ф. И. Тютчев. Т. 97: в 2 кн. Кн. 1. М.: Наука, 1988. С. 99.
11. Лотман Ю. М. Поэтический мир Тютчева // Тютчевский сборник. Статьи о жизни и творчестве Ф. И. Тютчева. Таллинн: Ээсти Раамат, 1990. С. 113.
УДК 80
Е. В. Матвеева
К ВОПРОСУ ОБ ОСОБЕННОСТЯХ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ РАЗВЕРНУТОЙ МЕТАФОРЫ В ПОЗДНИХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ Л. Н. ТОЛСТОГО
Настоящая статья посвящена исследованию метафоры в поздних произведениях Л. Н. Толстого. Развернутая метафора рассматривается как основное средство репрезентации художественного образа и как способ трансляции авторских интенций.
The article is devoted to studying the functions of metaphor in Leo Tolstoy's late works. Developed metaphor is viewed as the major means of representing literary images as well as the main device of conveying the author's intention.
Ключевые слова: идиостиль, развернутая метафора, сравнение, художественный образ, авторская интенция.
Keywords: idiostyle, developed metaphor, comparison, literary image, author's intention.
Творческое наследие Л. Н. Толстого представляет интерес для целого ряда научных дисциплин (таких, как лингвистика, литературоведение, философия, теология и др.) Оно изучено глубоко и всесторонне.
Так, например, фразеологии Л. Н. Толстого посвящены монография Ю. В. Архангельской «Фразеология в дискурсе Л. Н. Толстого»; диссертация И. А. Еременко «Фразеология писем Л. Н. Толстого»; статьи Е. Г. Багатуровой («Фразеологические единицы как внутренние факторы текстообразования в романе Л. Толстого «Воскресение»), Е. Г. Панасенко («Фразеологические единицы с модальным значением в романе «Воскресение»), Л. Б. Савенковой («Пословицы как отражение жизненной философии персонажей в драме Л. Н. Толстого «Власть тьмы»), В. М. Цап-никовой («Фразеология романа Л. Н. Толстого "Война и мир"»). Относительно хорошо по сравнению с другими областями идиостиля изучен синтаксис писателя. Хотелось бы отметить работы А. Н. Карпова «Стилистический синтаксис Льва Толстого» и Б. И. Богина «Мнимые синтаксические неточности у Л. Н. Толстого».
© Матвеева Е. В., 2011
