«ЗАВТРА УВИЖУ Я БАШНИ ЛИВУРНЫ…»: ИТАЛЬЯНСКИЕ ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ВЛАДИМИРА ВАРШАВСКОГО Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

ОБРАЗЫ МИРА

М.А. Васильева

«ЗАВТРА УВИЖУ Я БАШНИ ЛИВУРНЫ...»: ИТАЛЬЯНСКИЕ ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ ВЛАДИМИРА ВАРШАВСКОГО*

Аннотация. Статья посвящена неизвестным записным книжкам писателя Владимира Варшавского (1906-1978). Этот ценный эгодокумент дает возможность проанализировать значение Италии в судьбе писателя, а также место поэтики и метафизики странствия в его литературном наследии.

Ключевые слова: эгодокумент; неизвестные архивные материалы; итальянский текст в литературном наследии В.С. Варшавского; поэзия Е.А. Баратынского; мотивы пироскафа / парохода и странствия в творчестве младоэмигрантов.

В архиве Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына (Москва) хранится обширный архив Владимира Варшавского1. В фонде писателя находится записная книжка с надписью от руки на обложке «Итальянские записки». Текст небольшой, фрагментарный и исчерпывается одним сюжетом в судьбе Варшавского. Однако в контексте его творчества и в контексте русско-итальянских культурных связей документ представляет немалый интерес.

Владимир Сергеевич Варшавский (1906-1978) - выдающийся писатель первой волны русской эмиграции, представитель ее молодого поколения - тех, кто покинул Россию после революции 1917 г.

* Работа выполнена при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований по проекту 17-04-00126 «Русское присутствие в Италии в первой половине ХХ века».

1 Дом русского зарубежья им. А.И. Солженицына (ДРЗ). Ф. 291.

подростками или детьми. Он же - автор книги «Незамеченное поколение» (Нью-Йорк: Издательство им. Чехова, 1956), запечатлевшей историю становления молодой генерации русских изгнанников. Книга стала событием в литературной жизни русского зарубежья, родоначальником одноименного термина, который прочно вошел в историю и теорию русской литературы, и одним из самых обстоятельных исследований, посвященных феномену эмигрантства. Исключительно эмигрантским мировидением прошито все литературное наследие Владимира Варшавского. Тот же особый фокус зрения присущ и его итальянскому тексту.

Скорее путевые заметки - так было бы вернее определить жанр этих записей. Впрочем, название, зафиксированное на обложке записной книжки, принадлежит не Варшавскому, оно сделано значительно позднее рукой его вдовы Татьяны Георгиевны Варшавской. Свои путевые заметки писатель начинает вести прямо в самолете по пути из Америки в Италию 30 августа 1958 г. И хотя пишет их исключительно для себя, а не для читателя, предыстория жанра влияет на текст, припоминание традиций канонических путевых заметок дает о себе знать, выстраивая таким образом жанровый метауровень этих обрывочных записей. Само событие - первая в жизни поездка в Италию - словно обязывает Варшавского запечатлеть происходящее. Одним из ключевых мотивов итальянской записной книжки становится известное стихотворение Евгения Абрамовича Баратынского «Пироскаф» (1844), которое вспоминает Варшавский по пути в Италию.

«Завтра увижу я башни Ливурны, Завтра увижу Элизий земной!» - записывает он, летя в самолете. Цитата приходится как нельзя кстати: воздушное плавание с однодневной остановкой в Европе чем-то напоминает путь Баратынского, отправившегося на пироскафе из Марселя в Неаполь весной 1844 г. Варшавский пишет свои заметки прямо в самолете точно так же, как и Баратынский создал «Пироскаф» ночью на корабле, несущемся по Средиземному морю. Как и Евгений Баратынский, Варшавский совершал свою первую поездку в Италию - страну многолетней мечты. Очевидно, что и для Баратынского, и для Варшавского, как и для русского человека вообще, Италия была символом земного рая, идеального путешествия. Варшавский, переживший изгнание, мытарства эмигранта, катастрофу Второй мировой войны с ее тяжелыми боями и длительными переходами, немецкий плен, мог бы о себе сказать словами Евгения Бара-

тынского из того же «Пироскафа»: «Много земель я оставил за мною; / Вынес я много смятенной душою...»!

Между тем отсылающий к Баратынскому метауровень итальянских путевых заметок многомерен и неоднозначен. Обращение к стихотворению «Пироскаф» вносит трагическую ноту в путевые заметки Варшавского. Итальянское путешествие поэта не совпадает с каноническим образом полного приключений хождения в «чужие края». Странствие в Италию для Баратынского стало единственным и последним, обернувшись внезапной смертью в Неаполе 29 июня (11 июля н. ст.) 1844 г. Таким образом, подспудный диалог между итальянскими путевыми заметками Варшавского и итальянским текстом русской классической литературы обретает разные (радужный и драматичный) векторы.

Цитата из «Пироскафа» помещена в полный безрадостной саморефлексии контекст: «Да, вдруг в 50 лет стал взрослым. Хотя я знал, что все это бред, и каждый день может кончиться, и я буду опять нищим, но сегодня это имело видимость какой-то обеспеченности, солидности. Все мне было странно, словно я был самозванцем. Но я решил, что надо пользоваться, что судьба дала мне этот шанс.

"Завтра увижу я башни Ливурны, Завтра увижу Элизий земной!"

Какое вдохновение волновало Баратынского, а я сидел бесчувственно».

Сравнение не в свою пользу весьма показательно. Путевые заметки Варшавского создаются словно в обратной эмоциональной перспективе стихотворению Баратынского и становятся метафизической антитезой «Пироскафу». Как бы не был драматичен финал итальянского путешествия поэта Баратынского, его стихотворение, написанное в преддверии долгожданной встречи с Италией, полно энергии и радости. Отсюда многочисленные жизнеутверждающие образы: «пена здравья», «надежды символ», «жребий благой» и т.д. Варшавский же начинает свои заметки совершенно в другом ключе: «Странно, я чувствую, как способность моя к интеллектуальному усилию скорее возросла, я не чувствую умственной старости. Но способность к восприятию новых впечатлений, к волнению, к ощущению бездны времени и пространства исчезли.»

1 Баратынский Е.А. Пироскаф. - Режим доступа: http://www.orator.ru/stihi baratynskii_piroskaf.html

Для лирического героя «Пироскафа» путешествие в Италию - словно награда за пережитое, логический и счастливый итог богатого жизненного опыта: «много мятежных решил я вопросов, / Прежде чем руки марсельских матросов / Подняли якорь, надежды символ!»1 Варшавский, которому на момент поездки в Италию исполнилось 52 года, замечает: «Неужели мне правда 50 лет? Ведь я еще не начал даже жить. Не начал думать».

И, наконец, еще один диссонанс. Баратынский завершал Италией свое полугодовое пребывание в Европе. Ему шел 44-й год, и несмотря на то что «Пироскаф» преисполнен риторики бывалого путешественника, эта поездка за границу для поэта была первой. Однако логический зазор между биографией и текстом отчасти сглажен: перед тем, как посетить Италию, Баратынский побывал в нескольких немецких и французских городах, долго жил в Париже. Диссонансом на фоне почти героической патетики «Пироскафа» становятся путевые заметки Варшавского. Русский эмигрант, покинувший Россию в 14 лет, москвич, прошедший в 1920 г. классический для русского беженца путь: Крым, Константинополь; переезд в 1922-м в Чехословакию (сначала Моравия, затем - Прага); а в 1926-м - во Францию; пребывание во время Второй мировой войны сначала на франко-бельгийской границе, где солдат Варшавский защищал Булонскую цитадель, а затем в Померании (нынешняя Польша) в лагере для военнопленных, где писатель провел долгих пять лет; возвращение в освобожденный Париж в 1945-м и отъезд в Америку в 1951-м, - далеко не полный список стран и городов в прихотливой траектории русского эмигранта. Впереди еще будет очередной переезд в Европу: Мюнхен, Париж и маленький городок Ферней-Вольтер на франко-швейцарской границе, где в 1974 г. чета Варшавских, наконец, обзавелась своим домом и пустила корни. Вместе с тем Варшавский, типичный русский изгнанник, исколесивший полмира, по пути в Италию сделает парадоксальное умозаключение: «Странно, почему я раньше не требовал от жизни этого: путешествий, впечатлений, прекрасного».

В этом замечании отражена крайне важная составляющая эмигрантского мировоззрения, носителем которого был Владимир Варшавский. Динамичная история многочисленных передвижений русского рассеяния не имеет ничего общего с путешествием. Это

1 Баратынский Е.А. Пироскаф. - Режим доступа: http://www.orator.ru/stihi_ baratynskii_piroskaf.html

разные дискурсы. Русский эмигрант - это «человек блуждающий», изгнанник, апатрид, «лицо без гражданства». Человек мира, он живет без своего места в мире. Скитание и путешествие находятся на разных полюсах бытия. Путешествие - одно из ярчайших проявлений свободы человека, оно предпринимается по своей воле, не имеет насильственного аспекта, предполагает не только «пункт назначения», но и возвращение в родные края. Изгнание имеет очень зыбкую «точку возврата».

Этико-онтологическая проблематика «своего места» - одна из центральных в философской системе Владимира Варшавского1. «Мне было странно: наша жизнь в России занимала все место, а теперь начиналась новая, неизвестная земля»2, - напишет он в автобиографическом романе «Ожидание», вспоминая день отплытия семьи из Крыма в Константинополь3. Пароход, увозящий беженцев в «никуда», для многих русских изгнанников станет символом их судьбы и знаменитого эмигрантского «исхода» в 1920 г. Этот символ находится в иной парадигме, нежели «Пироскаф» Баратынского. Не случайно своих сверстников-эмигрантов, представителей «незамеченного поколения» Варшавский охарактеризует так: «Нам суждены были беспочвенность, отверженность, одиночество. Мы жили без обычных координат для определения своего места в мире.. .»4 Эмигрантское сознание в русской литературе выстроило отдельное направление поэтики, где самые различные средства передвижения (пароходы, поезда, автомобили, дирижабли) стали излюбленными темой и мотивом5. Но назначе-

1 См. об этом: Васильева МА. Категория места в эмигрантском сознании: Пример Владимира Варшавского // Известия Уральского федерального университета. Серия 2: Гуманитарные науки. - Екатеринбург, 2016. - Т. 18, № 4 (157). - С. 8-25.

2 Варшавский В.С. Ожидание: Проза, эссе, литературная критика / сост, предисл. Т.Н. Красавченко; сост., подгот. текста и коммент. Т.Н. Красавченко, М.А. Васильевой; послесл. и подгот. приложения М.А. Васильевой. - М.: Дом русского зарубежья им. А. Солженицына: Книжница, 2016. - С. 57.

3 См. об этом: Васильева М.А. О Владимире Сергеевиче Варшавском. Биографический очерк // Варшавский В.С. Незамеченное поколение / сост., коммент. О.А. Коростелева, М. А. Васильевой. - М.: Русский путь: Дом русского зарубежья им. А. Солженицына, 2010. - С. 405-426.

4 Варшавский В.С. Ожидание: Проза, эссе, литературная критика. - М., 2016. - 5С. 76.

5 См. об этом: Матвеева Ю. Самосознание поколения в творчестве писа-телей-младоэмигрантов. - Екатеринбург, 2008. Особенно главу «Эмблематика странствий: корабли и поезда в творчестве "сыновей" эмиграции: В. Набоков, Г. Газданов, Б. Поплавский» (с. 58-72).

ние этих «средств передвижения» весьма специфично, они все находятся словно в иллюзорном мире, вне координат. У Поплав-ского - это «Дирижабль неизвестного направления»1, у Анны При-смановой - это поезд, который несется «проездом через собственную жизнь» к своему крушению (стихотворение «Поезд»), пароход, уходящий «во тьму и в ночь» («Сирена»2), у Гайто Газда-нова - это такси, колесящее по призрачным дорогам сомнамбулического ночного Парижа (роман «Ночные дороги»3), или самолет, также обреченный на крушение, в котором гибнут главные герои (роман «Полет»4).

Парадоксально, но именно поиск «своего места» в мире вдохновил Варшавского пойти добровольцем на войну. Поиск смысла существования с риском для жизни - один из феноменов непростой судьбы писателя. Судя по его автобиографической прозе, в бою он впервые испытал «спокойное чувство укрепленно-сти моей жизни в чем-то достоверном и прочном»5.

Первое настоящее путешествие (при всей подвижности состояния человека, пускающегося в путь) также становится важнейшим свидетельством и опытом обретения своего места в жизни, или «укрепленности... в чем-то достоверном и прочном». Путешествие - яркий факт биографии, полной настоящих событий. Так совпало, что посещение Италии было непосредственно связано с намерением Варшавского жениться. В Милане его ждала невеста - Татьяна Дерюгина, отправившаяся туда в деловую поездку. Таким образом, итальянское путешествие имело для писателя поистине символическое значение. Семья для русского эмигранта в немалой степени и есть обретение родины, все той же искомой точки опоры. Об этом размышляет, например, в своих

1 Поэтический сборник Б. Поплавского «Дирижабль неизвестного направления» (1927) был издан посмертно его другом Н.Д. Татищевым (Париж, 1965).

2 Оба стихотворения вошли во вторую книгу стихов «Близнецы» (Париж, 1946).

3 Впервые: Современные записки. - Париж, 1939. - № 69; 1940. - № 70 (под заглавием «Ночная дорога»); отдельным изданием: Нью-Йорк: Издательство имени Чехова, 1952.

4 Русские записки. - Париж, 1939. - № 18-21 (публикация не была закончена). Впервые полностью: Газданов Г. Полет / First Complete Edition with an Introduction and Bibliographical Appendix by L. Dienes. - The Hague: Lexuxenhoff Publishing, 1992.

5 Варшавский В.С. Ожидание: Проза, эссе, литературная критика. - М., 2016. - С. 130.

дневниках друг Варшавского по русскому Монпарнасу и один из наиболее «отверженных» писателей русского зарубежья поэт Борис Поплавский: «Конечно, именно собираясь обзавестись семьею, русский за границей особенно чувствует необходимость ему Родины, русской среды, даже русского пейзажа, и это до физической точки»1. Путешествие Варшавского в Италию в этом контексте становится путешествием из призрачного эмигрантства в настоящую реальность. Итальянские путевые заметки последовательно фиксируют эту ментальную траекторию, поиск незыблемой почвы под ногами. По мере приближения к Италии Варшавский пишет о самых важных для себя вещах, словно намечает основные точки опоры. В этих обрывочных записях мы найдем размышления о России: «Я вдруг подумал: как много лет я любил Россию, какое значение эта любовь имела в моей жизни, может быть, самое сильное чувство в моей жизни. Ведь странно, даже идя на войну, во французской армии, я шел как русский и как бы за Россию». О будущей жене: «Я чувствую, что больше не могу существовать без С. [Снапи, или Снупик - прозвище Татьяны Варшавской]. С ней так все весело, радостно и чувство, что у меня есть место в человеческом мире и все нас любят, т.е. любят ее, но так как мы с ней соединены, любят и меня». Эти два образа в путевых заметках органично переплетаются: «Я собирался жениться. И моя невеста была самое необыкновенное, самое лучшее существо, которое я когда-либо встречал, воплощение всего, что я любил в жизни, воплощение и той России, которую я любил - Россию "Русских женщин". Как странно, что Бог послал мне вдруг, когда я уже думал, что жизнь кончилась, возможность жизни, как у всех людей. Словно кончилась моя отверженность». Делает Варшавский и крайне важные записи об Италии: «Собственно, хорошо было бы, если бы все люди были как итальянцы, никто бы не воевал, и жизнь была бы легче и веселее».

Первая часть заметок завершается с приземлением самолета в Милане. По завершении итальянского путешествия Варшавский продолжит свои путевые заметки и напишет заключение: «Две недели пронеслись как в тумане, - фиксирует он 13 августа. - Я никогда не видел за такой короткий срок столько прекрасного. Венеция, Падуя, Болонья, Флоренция, Сиена, Рим, Помпея, Пиза. Много чего я не

1 Поплавский Б. В поисках собственного достоинства. О личном счастье эмиграции. [Из дневника 1934. Париж] // Поплавский Б. Собр. соч.: в 3 т. - М., 2006. - Т. 3: Статьи. Дневники. Письма. - С. 406.

понимал раньше, мне стало понятно. И снова все время была рядом Снапи... Как жалко, что все пришло, когда я уже потерял способность воспринимать впечатления как прежде. Я как-то принимал, что я не имею на это право, не заслужил. А вот С. решила, что имею право. Она вылечит меня от малодушия, страха, беспокойства.»

Здесь мы находим еще одну антитезу «Пироскафу». Жизнерадостный динамизм стихотворения Баратынского контрастирует с трагическим финалом путешествия его автора. Вектор итальянского путешествия Варшавского диаметрально противоположен - это путь из эмигрантского небытия в жизнеутверждающую реальность.

Со временем чета Варшавских сделает поездки в Италию семейной традицией, как правило, разделяя это паломничество с блестящим знатоком итальянской культуры Владимиром Вейдле. Нередко спутником Варшавских был давний друг их семьи протоиерей Кирилл Фотиев.

О значении этого итальянского опыта, где чувство свободы, поиск своего настоящего «я» и дружба с Варшавскими неотделимы, Кирилл Фотиев напишет в одном из писем к своим друзьям: «Во Флоренции я ежедневно бывал у маленького фонтана во дворе палаццо Веккио - помните, этот маленький фонтан: алебастровый сосуд, в который плещет вода, а над ним - летящий ввысь крылатый гений, держащий в руках рыбу, из пасти которой бьет струя воды? Андреа дель Вероккио, 1470 г. Там, у этого фонтана, под сенью крылатого ангела, я с особой силой ощущал каждый раз нашу дружбу, нашу близость, думал о вас постоянно. Ибо этот крылатый гений отвергает то, что мы отвергаем, и утверждает то, что мы с вами любим. Он - светлый отдых, отдушина от всего того, что мерзко - от советской "литературы" и от тех, кто ищет в них зерна "сермяжной правды", от розовых клозетов Америки и от манеры Хрущева и Брежнева носить шляпу, от здешнего вранья и тамошнего лицемерия. И всему этому противостоит наша дружба и венчающий ее крылатый гений, ангел если не победы, то упования на победу.. .»\

1 Прот. К. Фотиев - В.С. Варшавскому. 7 декабря 1970 г. (ДРЗ.Ф. 291).