CC BY
56
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 20. ПЕДАГОГИЧЕСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ. 2010. № 1
СЛОВО МЭТРА
ЗАВЕТНЫЕ МЫСЛИ УШИНСКОГО
С.Л. Соловейчик
(Из статьи в журнале "Семья и школа". 1971. № 1)
...Вот, наверное, действительно главное — и самое общее, — что сделал Ушинский для педагогики: он вывел ее из узкоремесленных, цеховых рамок на широкий простор жизни. Для Ушинского педагогика — не набор правил обращения с воспитанником, а форма народной жизни, жизни общества. Вновь и вновь повторяет он любимую свою мысль: " ... Где нет общественного мнения о воспитании, там нет и общественного воспитания, хотя может быть множество общественных учебных заведений". У школы нет каких-то узких специальных целей, ее цель — "приблизить человека к человеческому назначению" (таким образом, цель школы и цель всего общества — одна).
Ушинский стал педагогом задолго до того, как он сам это узнал о себе, и до того, как о нем это узнали другие. Он писал о музее, о сборнике "Магазин землеведения." — о чем только не писал он в молодости в поисках заработка, но и в этих первых его статьях мы четко обнаруживаем те самые идеи, которые впоследствии станут важнейшими идеями его специально педагогических статей: Ушинский шел к педагогике от жизни, с высот общечеловеческой культуры, с высот мировой истории и стремился поднять педагогику до этого уровня высокой жизни, до этих общечеловеческих задач. Вряд ли кто-нибудь придавал больше значения педагогике, чем Ушинский, но он отчетливо сознавал: "Общественное воспитание не решает само вопросов жизни и не ведет за собой истории, но следует за ней. Не педагогика и не педагог, но сам народ и его великие люди прокладывают дорогу в будущее: воспитание только идет по этой дороге и, действуя заодно с другими общественными силами, помогает идти по ней отдельным личностям и новым поколениям"*. Здесь не умаление роли педагогики, а возвышение ее: работа воспитателей в глазах Ушинского имеет смысл лишь тогда, когда они ведут людей по "дороге в будущее", а не погрязают в трудностях надзора за детьми и спрашивания уроков.
Но что могут сделать воспитание и воспитатель? Есть ли у них сила воспитывать?
Семь лет работы с детьми (да еще два года преподавания студентам в лицее) позволяют Ушинскому, оставаясь на самых больших высотах мировой науки, видеть педагогику в ее практическом преломлении.
* Здесь и далее курсив С. Соловейчика. — Ред.
"Как бы ни были чисты и возвышенны цели воспитания, оно должно еще иметь силу, чтобы достичь этих целей..." Без этой силы "школа является декорациями, закрывающими от непосвященных пробел в общественном воспитании, подобно тем картонным деревьям, которыми закрываются пустые места на театральной сцене". Если воспитательная сила заведения растет, то "таким заведением надобно дорожить, как особенною милостью божьей: его лелеять и беречь как дорогое многоплодное растение..."
Сила воспитания. Что это такое? Откуда она берется? В чем выражается? От чего зависит? Чем поддерживается? Вопросов можно поставить десятки: признаться, мы сегодня, через сто лет после Ушин-ского, как-то позабыли об этом педагогическом явлении. "Сила воспитания", "дух школы" — понятия вроде бы эфемерные, неуловимые, неизмеряемые, о них неловко писать в отчетах, о них не говорят при оценке и сравнении школ. Ушинский не дает определений: есть такие явления (и в воспитании их больше, чем в другой какой-нибудь сфере), которые понимаешь сразу, а определить затруднительно. Может, именно поэтому в наше время, когда все, завидуя математике, стремятся к точности, к перечислению пунктов, к "вычленению" (есть такой термин в педагогике) — и остаются в тени явления неясные, неочерченные, даже если они — самые важные в живой действительности.
В чем же все-таки состоит сила воспитания?
Вот как рассуждает Ушинский. Характер человека, говорит он, слагается из двух взаимодействующих элементов: из природного и духовного, "вырабатывающегося в жизни, под влиянием воспитания и обстоятельств".
"Если мы идем против наших природных наклонностей, как ленив, неповоротлив и упрям делается наш организм! " Что же делать воспитателю, которому часто приходится идти именно против природных наклонностей ребенка, преодолевая лень, неповоротливость и упрямство его "организма"? Сегодня говорят: надо изучать эти индивидуальные особенности (то бишь "природные склонности"). Кто не слыхал об этой аксиоме — учитель должен глубоко изучать ребенка? В этом, считается, корень его, учителя, успеха.
Но Ушинский слишком хорошо знает реальную практику школьной жизни, чтобы предъявлять учителю такое невыполнимое требование. "Легко сказать воспитателю — изучайте характер ваших воспитанников, пользуйтесь их добрыми наклонностями... Такое требование может только высказываться на торжественных актах, вместе с прочими фразами, не имеющими никакого практического значения, но на деле выполнение его в общественных заведениях оказывается невозможным. Все мы очень хорошо знаем, что не всякий воспитатель — Песта-лоцци и что известная масса воспитателей требуется для ежегодно приливающих новых поколений".
Итак, требовать изучения природных наклонностей — легко, но, увы, эти требования так и остаются благими пожеланиями. Изучать детей надо, знать их физиологию и психологию — необходимо, но невозможно, невозможно в практической работе учесть тысячи мелких, но важных деталей детских характеров.
Где же выход?
Коль скоро в школе учитель не может действовать, применяясь к каждому отдельному ученику, Ушинский честно признает это, значит, и учебное заведение не должно уподобляться отдельно взятому учителю, и в училищах надо опираться на что-то такое, на что действительно можно опереться в школе, — на что-то общее.
Ушинский закладывает основы воспитания в массовой школе.
В школе, говорит он, должен быть общий дух, какая-то общая атмосфера воспитания — с тем, чтобы всякий ребенок, попадая в эту атмосферу, невольно подчинялся ей. Здесь идет речь не о муштре, не о приведении всех к общему знаменателю, а именно о влиянии общего благородного духа школы. "Воспитывается человек в молодости примером, умным, обдуманным руководством. духом семейным, духом школы и, наконец, духом того общества, в котором человеку приходится жить". Но дух этот, разумеется, не в стенах школы — он в воспитателях, учителях, администрации, он в порядках школы, в ее идеалах (если они есть), в степени воодушевления учителей, в стиле обращения с учениками, в мере требовательности, в авторитете учителей — во всем, что и создает силу воспитания.
Откуда этот дух, атмосфера, откуда берется сила воспитания? Только от личности воспитателя, считает Ушинский, и тут он непоколебим, он вновь и вновь возвращается к одной и той же мысли, высказанной впервые в ранней статье в "Современнике", касающейся истории французской эскадры в Средиземном море: "Мы учимся тремя путями: или путем опыта и собственного наблюдения — путем, ведущим к прочным, но скудным результатам, для которого жизнь человеческая слишком коротка; или нас учат другие: этим путем мы приобретаем менее, чем обыкновенно полагают; или, наконец, мы учимся, подчиняясь бессознательно влиянию сильнейших, уже образовавшихся характеров. Образование, передаваемое этим последним путем, едва ли не самым быстрым, ведет к изумительным результатам. Оно действует не на ум человека, медленно осиливающий новое, но на самый центр человеческой природы, на тот таинственный узел, которым связывается душа и тело, так что человек начинает радикально изменяться, прежде нежели сам подметит в себе эту перемену".
.Всякий раз, когда мы узнаем о какой-то прекрасной школе — мы всегда находим в ней и славного учителя. В мировой истории педагогики было много всяких опытов, но что-то не слыхать, чтобы какому-то безвольному, бесхарактерному и заурядному человеку удалось добиться блестящих результатов в воспитании. Вот это было бы дей-
ствительно переворотом в науке! Но, к счастью, такой переворот не угрожает.
Вот составные той силы, которая придает действенность воспитанию: общий дух школы и воля учителя, его убежденность, ум.
Но этого мало. Все-таки остается открытым вопрос: как воспитывать детей, не имея возможности до конца вникать во все свойства их характеров? На что должна действовать в душе ученика воспитательная сила, к какой точке должна быть она приложена?
"Есть одна только общая для всех прирожденная наклонность, на которую всегда может рассчитывать воспитание, — пишет Ушин-ский, — это то, что мы называем народностью. Как нет человека без самолюбия, так нет человека без любви к отечеству, и эта любовь дает воспитанию верный ключ к сердцу человека... Вот основание тогоубеж-дения, что воспитание, если оно не хочет быть бессильным, должно быть народным".
Кажется, нет статьи об Ушинском, в которой не приводились бы эти слова: "Воспитание, если оно не хочет быль бессильным, должно быть народным". Но не потому только Ушинский ратовал за "народность", что он был патриот, а потому, что он был педагог и не видел другой реальной возможности влиять сразу на многих учеников. И рядом с "народностью" он ставит христианскую религию и науку. Вот три "основы", опираясь на которые учитель может придать воспитанию необходимую силу. Обращение к религии не должно смутить нас: в прошлом веке (XIX в. — Ред.) почти все педагоги считали, что внерелигиозное воспитание вообще невозможно. Религия была своеобразной формой идейности, только через религию обычный человек мог приобщаться к духовным высотам своего времени.
Что же касается третьей основы воспитания, науки, то, хотя Ушинский говорил о ней в самых восторженных словах, — в оценке ее воспитывающей силы Ушинский весьма и весьма осторожен. "Наука не должна быть смешиваема с воспитанием, — писал он. — Учение само по себе становится воспитанием только тогда, когда достигает высшей области науки, входит в мир идеи и вносит эту идею через разум в сердце человека. Только на этой ученой, а не учебной ступени наука приобретает нравственную силу, и часто такую силу, что может даже исправить недостаток первоначального воспитания, дать человеку новый принцип жизни, совершенно обновить его. Но до той высоты науки добираются немногие; большинство же останавливается или на половине дороги, или в самом ее начале. Человек может знать тригонометрию, болтать на двух и даже трех языках, зазубрить исторический и географический учебник, выучиться даже отлично строчить бумаги, — и остаться человеком вполне безнравственным: наука еще и не дохнула на него..."
Это предупреждение Ушинского сегодня может быть воспринято с некоторым недовольством: наука в последние десятилетия одержала
такие победы, что стало казаться, будто она "все может", что технические знания сами по себе определяют высокую нравственность и что противоречия между знанием и нравственностью отошли в область предания. Однако на самом деле, как и прежде, как и во времена Ушинского, "технические" знания сами по себе не имеют воспитательной силы, и забывать об этом — значит выпускать из школы невоспитанных людей.
Не просто знания, а обаяние высокой науки, притягательная ее сила — вот что имеет воспитательную силу, вот что поможет ученику "полюбить идею и истину больше, чем карты и вино, и ставить духовные наслаждения выше телесных, духовные достоинства выше случайных преимуществ"...
Сведения об авторе
Соловейчик Симон Львович (1930—1996) — российский публицист, педагог и философ. Автор многих повестей и пьес для молодежи, книг по проблемам воспитания.
