CC BY
38УДК 94 «1930» (470.345) (045)
ББК 63.3 (2р—6Мо)
Т. Д. Надькин
ЗАВЕРШЕНИЕ КОЛЛЕКТИВИЗАЦИИ СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА МОРДОВИИ В ГОДЫ ВТОРОЙ ПЯТИЛЕТКИ
Ключевые слова: сельское хозяйство, крестьянство и власть, коллективизация, колхозное хозяйство, единоличное хозяйство, машинно-тракторные станции.
В статье исследуется процесс завершения коллективизации сельского хозяйства Мордовии, анализируются методы коллективизации в отдельных районах республики, рассмотрены попытки местных властей по укреплению колхозного строя в годы второй пятилетки.
T. D. Nadkin
THE END OF AGRICULTURE «COLLECTIVIZATION» OF MORDOVIA IN THE SECOND FIVE-YEARS PERIOD
Key-words: agriculture, peasantry and the power, collectivization, a collective-farm economy, an individual economy, mashinno-tractor stations.
In article process of end of collectivization of agriculture of Mordovia is investigated, collectivization methods in separate areas of republic are analyzed, attempts of local authorities on strengthening of a collective-farm system in days of the second five-years period are considered.
В начале второй пятилетки процесс дальнейшего огосударствления сельского хозяйства национальных регионов поначалу шел с большим трудом. Решив эту проблему «в основных зерновых районах (Украинская степь, Северный Кавказ,
Нижняя Волга, Заволжья Средней Волги, Крымская степь)» [10, с. 559—560], коллективизация районов, имеющих меньшее стратегическое значение, была отодвинута на более поздние сроки.
Низкие темпы колхозного строительства в Мордовии в 1933—1934 гг. (январь 1933 г. — 57,9 %, октябрь —
60,9 %, апрель 1934 г. — 62,7 %, июнь —
54,3% [19, л. 4]) вынуждали руководство усиливать давление на единоличников, значительная часть которых по отдельным районам и селам не стремилась вступать в колхозы. Например, в ноябре 1935 г. начальник УНКВД по МАССР В. М. Ванд извещал руководство области о настроениях единоличников с. Салаз-горь Торбеевского района, в котором из
873 хозяйств в колхозе состояло 300: «...единоличники в колхоз не записываются, говорят: «Помещики над крепостными издевались, в колхозе также не лучше, колхозников бьют, та же самая барщина» [19, л. 349].
19 сентября 1934 г. в постановлении ЦК ВКП (б) было указано на «ошибки» местного руководства, которые якобы «тормозили» коллективизацию в Мордовии. Так, в ходе выходов из колхозов в 1931 —1932 гг. в ряде сел Ковылкинского, Темниковского, Краснослободского, Ин-сарского, Рузаевского, Чамзинского и других районов все же произвели нарезку земли выходцам. Эти отрезки были незначительны (например, в Краснослободском районе было отрезано в трех селах всего 65 га) [17, л. 14], однако эта история получила широкую огласку.
Единоличники стали преднамеренно недосеивать полевые участки, с которых необходимо было платить огромные налоги, и на усадебной земле вели зерновое
хозяйство, ускользавшее от налогообложения и хлебопоставок. В ряде районов единоличники имели большую площадь усадебной земли, чем колхозники. Например, в Ельниковском районе на одно колхозное хозяйство падало 0,28 га усадебной земли, а на одно единоличное — 0,34 га, в Дубенском районе — соответственно 0,38 и 0,43 га, в Атяшевском районе — 0,38 и 0,42 га [12, с. 465]. Отдельные единоличные хозяйства, имевшие лошадей и занимавшиеся перевозками, стали, особенно в 1934 г., жить лучше колхозников. В Токмовском сельсовете Рыб-кинского района лошади остались в 14 единоличных хозяйствах, примерный заработок которых мог достигать нескольких тысяч рублей. Так, И. Кошелев заработал за пахоту 40 усадеб 1,2 тыс. руб., на извозе— 800 руб., за подвозку дров единоличникам 400 руб., а всего — 2,4 тыс. руб. [19, л. 94]. Это особенно тревожило руководителей, которые должны были реализовывать поставленную Сталиным в феврале 1933 г. задачу сделать всех колхозников «зажиточными» [14, с. 247]. Как признавали руководители Мордовии, денежная доходность колхозов была «исключительно низкая» [19, л. 34]. В 1934 г. без денежного дохода на один трудодень было до 39 % колхозов, с доходом от 10 до 30 коп. — 27,0 %, с доходом от 10 до 30 коп. — 24,7 %, от 30 коп. до 1 руб. — 9,3 % [19, л. 34].
Выполнение постановления ЦК ВКП (б) привело к новому витку в проведении усиленного налогообложения единоличников. Например, в Рузаевском районе в 1935 г. единоличники Стрелецкого сельсовета стали платить налог по сравнению с предыдущим годом в 10—20 раз больше, кроме того, у них была отрезана усадебная земля [13, л. 167]. Это были, как правило, многоедоцкие хозяйства (от 7 до 11 чел.) с одной лошадью и одной коровой. Например, Матявин (11 чел. в семье) платил в 1934 г. 69 руб. налога, а в 1935 г. — уже 909 руб. [13, с. 167]. С другой стороны, увеличивались льготы для колхозников по заготовкам сельскохозяйственной продукции и налоговому обложению. Нормы сдачи сельхозпродукции для колхозников из урожая 1935 г. уста-
навливались в полтора-два раза ниже, чем для единоличников. С колхозов была списана задолженность и недоимки по хлебозаготовкам, увеличен кредит на льготных условиях. Тем не менее на всем протяжении второй пятилетки количество единоличных хозяйств оставалось высоким. Например, на 1 октября 1935 г. более 64 тыс. хозяйств находилось по-прежнему вне колхозов. Однако уже после
1933 г. обеспеченность единоличников посевными площадями не соответствовала их удельному весу: в 1933 г. в колхозах находилось 82,1 % посевов, а у единоличников всего 17,9 %, в 1934 г. — соответственно
82,2 и 17,8 %, в 1935 г. — 86,5 и 13,5 %. Коллективизация в те годы составляла соответственно 60,9, 64,3 и 73,4 % [19, л. 4]. В последующем положение единоличников только ухудшалось: на 1 января 1937 г.
43,1 тыс. единоличных хозяйств, или 18 % от всего количества крестьянских хозяйств, засевали лишь 3,4 % посевной площади [12, с. 464].
В годы второй пятилетки методы коллективизации оставшихся единоличников практически не претерпели существенных изменений. В с. Старые Верхиссы Инсар-ского района вовлечение в колхозы в конце 1933 г. происходило не в порядке «массовой разъяснительной работы», а путем администрирования и угроз. Например, уполномоченный райкома и райисполкома Паршуткин лиц, отказывавшихся вступать в колхоз, вызывал в
4 часа утра в сельский совет и грозил штрафом по 400 руб. [25, л. 211]. Начальник УНКВД В. М. Ванд в октябре
1935 г. докладывал руководству области
о «фактах перегибов» в Троицком сельсовете Ковылкинского района. По показаниям Д. Орехова, к нему в июле приходили с угрозами руководители сельсовета и колхоза: «Если не запишешься в колхоз, тогда тебя посадим. Вы единоличники — поджигатели. Если запишешься, то ничего отбирать не будем, и не будешь платить налоги». Он тогда отказался, и у него отобрали все вещи, а усадьбу передали в колхоз. После же записи в колхоз ему все вернули [22, л. 321]. Подобные действия были зафиксированы и в январе-апреле 1936 г. в ходе коллективизации
в Большеигнатовском районе в с. Барах-ман, Вармазейка, Спасск и др. Массовые «перегибы линии партии» выразились в том, что председатель райисполкома, прокурор района и народный судья, приехав в с. Барахман, угрожали единоличникам судом за неуплату налогов или предлагали им вступать в колхоз. В результате из 47 хозяйств единоличников в колхоз вступили 34. В с. Протасове уполномоченный райисполкома и райкома партии коллективизировал 25 хозяйств путем отбора имущества за неуплату налогов, но если единоличник подавал заявление о вступлении в колхоз, то вещи ему возвращались [18, л. 10]. Однако прибывшая в район комиссия, в которую входили представитель прокуратуры и ЦИК МАССР, не нашла никаких нарушений. Только после приезда другой комиссии в составе уполномоченного ЦИК МАССР, начальника УРКМ УНКВД, оперуполномоченного СПО УГБ УНКВД, повторно опросившей потерпевших, факты «перегибов» подтвердились [18, л. 10].
Аналогичные факты отмечались в Вечкусском сельсовете Ичалковского района. «Руководство сельсовета и колхоза методами голого администрирования, а не широкой массовой разъяснительной работы. вовлекли в колхоз в декабре 101 хозяйство, в январе — 12 хозяйств, в феврале и марте — 2 хозяйства» [18, л. 3]. Председатель сельсовета, председатель колхоза и уполномоченный райисполкома организовали бригады в составе 7— 11 чел. «для взыскания совершенно незаконной задолженности с единоличников». Единоличникам предлагалось немедленно заплатить якобы числившуюся за ними задолженность или вступить в колхоз. Например, на единоличника Н. Данилина, у которого семья состояла из 8 чел., при этом сын служил в ВВС, платившего сельхозналог в сумме 300 руб., было дополнительно наложено 530 руб. За невыплату этой суммы у него отобрали лошадь, сломали двор, конюшню, дубовую клеть, увезли 6 возов дров [18, л. 3].
Очевидные провалы в сельском хозяйстве в 1930—1932 гг., несмотря на якобы досрочное выполнение заданий первой пятилетки, вынуждали руководство стра-
ны искать дополнительные возможности упрочения созданного колхозно-совхозного строя. Существенную роль в активизации колхозного строительства, укреплении колхозов и совхозов перед лицом еще «недобитых противосоветских и противо-колхозных элементов», повышении урожайности, улучшении качества работы должны были сыграть чрезвычайные партийные органы — политические отделы МТС, созданные на основе решений объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП (б) от 11 января
1933 г. [9, с. 730]. Они обладали правом осуществлять не только политические, но и хозяйственные функции, а наличие в их руководстве заместителя начальника по ОГПУ позволяло им эффективно исполнять роль карательных органов. Политотделы сыграли значительную роль в очищении колхозов и МТС от «чуждого элемента», по вовлечению в колхозы новых членов, по выполнению заготовительных планов. В Мордовии их формирование началось в марте-апреле 1933 г., а в
1934 г. политотделы функционировали при всех МТС и в совхозах. В 1933 г. — первой половине 1934 г. с помощью политотделов МТС было «разоблачено и выброшено из колхозов и МТС Мордовии 465 чел. антисоветского элемента», из которых 102 чел. — счетоводы, бухгалтеры и кассиры, 104 — завхозы, кладовщики и заведующие складами, 258 чел. относились к другим работникам [5, с. 127]. Как еще один репрессивный орган, действовавший, хотя и временно, в сельском хозяйстве, политотделы, конечно, выполнили свою «миссию». Однако остальные результаты их деятельности (дублирование работы районных парторганизаций, перетасовка кадров, нажим на колхозы с целью выполнения основных и встречных планов хлебозаготовок), как полагает Е. Н. Зеленин, показали всю нецелесообразность существования чрезвычайных органов в сельском хозяйстве в условиях мирного времени [3, с. 58—59.].
Только с середины 1934 г. начались постепенный рост количества колхозных хозяйств и одновременно уменьшение единоличников. К концу 1935 — началу
1936 г. колхозный сектор окончательно занял ведущее место в аграрной подсис-
теме Мордовской АССР. На 1 октября 1935 г. показатель коллективизации в целом по республике составлял 73,4 %, на 1января 1936 г. — 79,8 % [5, с. 204, 210]. Таким образом, если исходить из постановления ЦК ВКП(б) от 2 августа 1931 г., можно считать, что коллективизация в МАССР «в основном» была завершена в конце 1935 — начале 1936 г. При этом ряд районов еще числились «отстающими», среди них Лямбирский (55,6 %), Ельниковский (61,1, Зубово-Полянский (66,0), Темниковский (67,9 %) [19, л. 4]. К лету 1937 г. в 1 457 колхозах Мордовской АССР находилось 197 тыс. крестьянских хозяйств, или 82,5 % от их общего числа. В среднем на один колхоз приходилось более 120 крестьянских дворов [5, с. 204, 210].
В Чувашской АССР процесс коллективизации во второй пятилетке выглядел по состоянию на 1 января соответствующего года следующим образом: 1933 г. — 41,96 %, 1934 г. — 52,07, 1935 г. — 61,27, 1936 г. — 70,42, 1937 г. — 79,4 [7, с. 233]. В Марийской АССР (с 1936 г.) по сведениям на конец соответствующего года: 1933 г. — 57,5 %, 1934 г. — 67,8, 1935 г. — 79,6, 1936 г. — 88,0, 1937 г. —
88,1 % [30, с. 66].
Определенным рубежом после нескольких лет противостояния власти и крестьянства стали обсуждение и принятие на Втором Всесоюзном съезде кол-хозников-ударников Примерного устава сельскохозяйственной артели, утвержденного СНК СССР и ЦК ВКП (б) (февраль 1935 г.) [11]. Некоторые положения устава (например, о личном подсобном хозяйстве) должны были создать видимость «примирительного настроя партийных лидеров по отношению к крестьянству» [16, с. 140]. В то же время был подтвержден приоритет выполнения сельхозартелью обязательств перед государством по поставкам и возврату семенных ссуд, натуроплаты с МТС за проведенные работы, засыпки семенных и иных фондов, а также фактически «остаточный» принцип обеспечения колхозников произведенной ими продукцией.
В годы второй пятилетки произошли позитивные изменения в укреплении ма-
териальной базы сельского хозяйства Мордовии. Неуклонно росло количество машинно-тракторных станций: в 1932 г. их было 22, в 1933 г. — 24, в 1934 г. — 27, в 1935 г. — 28, в 1936 г. — 36, в 1937 г. — 46, в 1938—1939 гг. — 52, в 1940 г. — 52, а количество тракторов в них составило соответственно 598, 619, 866, 1 229, 1 683, 2 139, 2 578, 2 920 и 3 082 шт., комбайнов — 3 шт., 3, 18, 19, 78, 312, 569, 660 и 729 шт.; грузовых автомашин — 6, 9, 31, 49, 153, 280, 346, 370 и 367 шт. [27, л. 143]. Выросло и количество колхозов, обслуживаемых МТС: в 1933 г. их насчитывалось 653, в 1934 г. — 634, в 1935 г. — 789, в 1936 г. — 1 056, 1937 г. — 1 386 [5, с. 195]. Общая мощность тракторов в 1934 г. составляла более 11,7 тыс. л. с., в 1937 г. — почти 35 тыс. и в 1939—1940 гг. — более 60 тыс. л. с. [28, л. 37]. Необходимо отметить, что из-за уменьшения живой тягловой силы (рабочих лошадей и волов) к 1940 г. нагрузка на одну механическую силу (трактора плюс живая тягловая сила в переводе на механическую) в среднем составила 13 га, т. е. выросла по сравнению с 1928 г. почти в 1,3 раза [26, л. 168].
В целом МТС накануне войны обеспечивали сравнительно высокую механизацию полевых работ в колхозах МАССР, среди которых основной была пахота. Так, в 1937 г. весенняя пахота была механизирована на 35,9 %, а в 1940 г. — уже на 78,3 %, вспашка пара — соответственно на 75,9 и 87,6 %, подъем зяби — на 71,3 и 73,9 % [26, л. 37]. В то же время механизация посевных и уборочных работ была явно недостаточной: в 1937 г. посев яровых культур был механизирован на 28,5 %, в 1940 г. — на 49,9 %, посев озимых культур — соответственно на 22,9 и 35,8 %, уборочные работы — на 5,7 и 16,7 %. Причины заключались в недостаточной обеспеченности тракторов прицепным сельхозинвентарем и зерновыми комбайнами. Так, в 1940 г. в среднем по СССР на 100 тракторов МТС приходились 96 тракторных плугов, 60 тракторных зерновых сеялок, 35 зерновых комбайнов, а в МТС республики, по данным на 1 января 1941 г., —
82,2 тракторных плуга, 25,4 зерновых се-
ялки и 17,6 комбайна. Во многих колхозах Мордовии по-прежнему оставался достаточно высоким удельный вес применения живой силы рабочих лошадей и ручного труда. В 1940 г. в колхозах имелись 23 389 конных плугов, 1 967 культиваторов,
5 748 сеялок, 4 549 сортировок-веялок [6, с. 7—8].
С началом коллективизации изменился социальный облик села Мордовии, появились группы населения, чьи занятия были связаны с новыми профессиями в МТС и колхозах. В 1938 г. в сельском хозяйстве работали 4 955 трактористов, 617 комбайнеров, 215 механиков, 695 бригадиров тракторных бригад [6, с. 7—8]. Перепись 1939 г. зафиксировала следующие показатели: 1 691 председатель и заместителя председателя колхозов, 552 агронома,
1 254 заведующих колхозными фермами, 3 552 бригадира полевых бригад, 581 бригадир-животновод и т. д. [1, с. 405]. В деревне стал развиваться процесс дифференциации, связанный не с экономическим фактором, как до начала 1930-х гг., а с положением человека в партийно-советских структурах и «социалистическом» секторе сельского хозяйства. Бывшие единоличники, а теперь рядовые члены колхозов превратились в зависимое от власти «тяглово-податное сословие советского государства», получившее в советской исторической науке наименование «колхозное крестьянство». Его обязанностью «являлось безусловное и бескорыстное служение государству, его интересам и потребностям» [2, с. 571].
К середине 1930-х гг. после насильственной коллективизации стало улучшаться положение в животноводческой отрасли Мордовии. Так, поголовье крупного рогатого скота выросло в 1935 г. по сравнению с 1932 г. в 1,36 раза, овец и коз — в 1,43 раза, свиней — в 3,7 раза [28, л. 10, 65]. Однако неурожай 1936 г. и ухудшение обеспеченности скота кормами, его убой вызвали новое снижение численности в МАССР. ЦУНХУ Госплана СССР давало следующие итоги переписи скота на 1 февраля 1937 г.: лошадей за 1936 г. убыло на
4,1 %, крупного рогатого скота — на 12,5, свиней — на 51,7 %. Только поголовье овец и коз выросло на 5,2 % [15, с. 221].
По сравнению с предколхозным периодом значительно снизилась обеспеченность крестьянских дворов крупным рогатым скотом, свиньями и овцами. Несмотря на принимаемые меры, на 1 января 1937 г. в 21,4 % колхозных хозяйств не было никакого скота, в 34,5 % — крупного рогатого скота, в 51,0 % — коров, в 51,6 % — овец и коз, в 92,9 % — свиней [26, л. 68]. Для сравнения, в 1929 г. удельный вес хозяйств без всякого скота в Мордовии составлял чуть более 10,0 %, а без коров — 23,6 % [5, с. 116, 123].
Трудовая дисциплина в ряде колхозов оставалась на всем протяжении второй половины 1930-х гг. на относительно низком уровне. Так, с мест шел значительный поток информации о пьянстве и дебошах, «перегибах» руководящего персонала, о несправляемости с текущей работой [24, л. 53]. Очевидно, одна из причин такого отношения к работе, как и ее последствий, была большая текучка кадров. Например, к концу 1936 г. 64 % председателей колхозов имели стаж работы от одного до двух лет. По отдельным колхозам ситуация с руководителями складывалась еще более драматическая. Например, с 1929 г. в колхозе им. Горького Большеберезниковского района сменили 18председателей, в колхозе им. Калинина Дубенского района — 14, с 1930 г. в колхозе им. Ворошилова Темниковского района — 16, в колхозе «Победа» Ельников-ского района — 12 председателей [20, л. 8]. Согласно официальным данным, к концу 1937 г. 63,4 % председателей колхозов в Мордовской АССР работали в этой должности менее одного года и только 5,2 % — свыше пяти лет. Для сравнения приведем данные по Марийской АССР: соответственно 54,9 и 4,8 %, а в Чувашской АССР — 52,0 и 3,0 % [8, с. 47].
Насильственная коллективизация оказала влияние на отношение к сельскому труду вчерашних единоличников. Так, рядовые колхозники не испытывали большого желания работать за не обеспеченные ни хлебом, ни деньгами трудодни, тем более, когда к ним в некоторых колхозах было отношение, как к подневольным работникам. В Мордовской АССР средняя
выработка трудодней на одного трудоспособного члена колхоза оказалась в 1937 г. ниже, чем в среднем по РСФСР, на 24 % (в МАССР — 147 трудодней, в РСФСР — 203, в Марийской АССР — 180, в Чувашской АССР — 148 трудодней). До 50 трудодней в республике в 1937 г. выработали более 27 % колхозников (в РСФСР — 20,7 %, в Марийской АССР — 18,1 %, в Чувашской АССР — 22,6 %) [8, с. 38]. В последующие годы положение в лучшую сторону не изменилось. Очевидно, что низкое участие значительного числа колхозников и колхозниц в общественном производстве вызвало установление обязательного минимума трудодней, которые они должны были выработать. Для Мордовской АССР он был установлен в размере 80 трудодней. При этом «.трудоспособные колхозники и колхозницы, вырабатывающие в течение года ниже указанных выше норм, должны считаться выбывшими из колхоза и потерявшими права колхозника» [9, с. 944].
Несмотря на официальную пропаганду достижений колхозно-совхозного строя, следует констатировать, что годы второй пятилетки также оказались временем тяжелых испытаний для сельского населе-
ния Мордовской АО — АССР. С конца 1920-х гг. периодическое негативное воздействие природных явлений усилилось влиянием субъективных факторов, среди которых особое место занимали насильственная коллективизация, развертывание репрессивной политики, рост хлебозаготовок более чем в 2,5 раза. Для села Мордовии такое изъятие якобы «товарного» хлеба привело к существенной нехватке продуктов питания и к употреблению в пищу овса и различных суррогатов (желуди, лебеда, листья и др.), а также мяса павшего от бескормицы скота. Это привело к существенному обострению продовольственной проблемы на селе, которая в конечном счете приобрела трагические масштабы. В 1930-х гг. наиболее голодным временем явились зима 1932 — лето 1933 гг., вторая половина 1936 — лето
1937 гг. Однако по итогам работы коллективных хозяйств МАССР в 1934 и
1935 гг. в '/3 из них колхозники получили ниже средней по республике оплаты трудодней зерновыми культурами. Например, в 1934 г. в 400 колхозах на одного едока пришлось всего до 1 ц зерновых культур (в среднем по МАССР — 1,91 ц) [23, л. 13].
Библиографический список
1. Абрамов, В. К. Мордовский народ (1897—1939 гг.) / В. К. Абрамов. — Саранск : Мордов. кн. изд-во, 1996. — 412 с.
2. Бондарев, В. А. Фрагментарная модернизация постоктябрьской деревни : история преобразований в сельском хозяйстве и эволюция крестьянства в конце 20-х — начале 50-х годов ХХ века на примере зерновых районов Дона, Кубани и Ставрополья / В. А. Бондарев. — Ростов н/Д : Изд-во СКНЦВШ, 2005. — 580 с.
3. Зеленин, И. Е. Политотделы МТС — продолжение политики «чрезвычайщины» (1933—1934) / И. Е. Зеленин // Отечеств. история. — 1992. — № 6. — С. 42—61.
4. Ивашкин, С. С. Рабочий класс в борьбе за победу колхозного строя в Мордовии / С. С. Ивашкин. — Саранск : Мордов. кн. изд-во, 1957. — 144 с.
5. История советского крестьянства Мордовии. — Саранск : Мордов. кн. изд-во, 1987. — Ч. 1 : 1917—1937 гг. — 264 с.
6. История советского крестьянства Мордовии. — Саранск : Мордов. кн. изд-во, 1989. — Ч. 2. — 224 с.
7. Касимов, Е. В. Крестьянство Чувашии и политика государства по коллективизации сельского хозяйства (1917—1937 гг.) : дис. ... канд. ист. наук : 07.00.02 / Е. В. Касимов. — Чебоксары, 2004. — 270 с.
8. Колхозы во второй сталинской пятилетке : стат. сб. / под ред. И. В. Саутина. — М. ; Л. : Госпланиздат, 1939 — 141 с.
9. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898—1953). — М. : Политиздат, 1953. — Ч. 2 : 1925—1953. —1098 с.
10. Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898—1970). — М. : Политиздат, 1970. — Т. 4 : 1927—1931. — 583 с.
11. Примерный устав сельскохозяйственной артели, принятый Вторым Всесоюзным съездом колхозников-ударников и утвержденный СНК СССР и ЦК ВКП (б) 17 февраля 1935 г. — М. : Госиздат «Сельхозиздат», 1935. — 28 с.
12. Победа колхозного строя в Мордовской АССР : сб. док. и материалов. — Саранск : Мордов. кн. изд-во, 1970. — 496 с.
13. РФ ГУ НИИГН при Правительстве РМ. — И-674.
14. Сталин, И. В. Сочинения. — М. : Г осполитиздат, 1951. — Т. 13 : Июль 1930 — январь 1934. — 423 с.
15. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927—1939 г. : док. и материалы : в 5 т. / под ред. В.Данилова, Р. Маннинг. — М. : РОССПЭН, 2004. — Т. 5 : 1937—1939. Кн. 1: 1937. — 648 с.
16. Фицпатрик, Ш. Сталинские крестьяне. Социальная история Советской России в 30-е годы : деревня / Ш. Фицпатрик : пер. с англ. — М. : РОССПЭН, 2001. — 422 с.
17. ЦГА РМ. — Ф. 269-П. — Оп. 1. — Д. 745.
18. ЦГА РМ. — Ф. 269-П. — Оп. 2. — Д. 277.
19. ЦГА РМ. — Ф. 269-П. — Оп. 2. — Д. 278.
20. ЦГА РМ. — Ф. 269-П. — Оп. 2. — Д. 313.
21. ЦГА РМ. — Ф. 269-П. — Оп. 2. — Д. 475.
22. ЦГА РМ. — Ф.р-228. — Оп. 3. — Д. 2.
23. ЦГА РМ. — Ф.р-228. — Оп. 3. — Д. 3.
24. ЦГА РМ. — Ф.р-228. — Оп. 3. — Д. 18.
25. ЦГА РМ. — Ф.р-238. — Оп. 11. — Д. 155.
26. ЦГА РМ. — Ф.р-516. — Оп. 1. — Д. 388.
27. ЦГА РМ. — Ф.р-516. — Оп. 1. — Д. 619.
28. ЦГА РМ. — Ф.р-662. — Оп. 29а. — Д. 1.
29. ЦГА РМ. — Ф.р-662. — Оп. 7. — Д. 17.
30. Ялтаев, И. Ф. Завершение массовой коллективизации в Марийской автономной области (1933— 1936 гг.) / И. Ф. Ялтаев // Проблемы истории марийской деревни XX века. — Йошкар-Ола, 2001. — С. 52—69.
Поступила в редакцию 14.07.2010.
Сведения об авторе
Надькин Тимофей Дмитриевич — доктор исторических наук, профессор кафедры отечественной истории и этнологии Мордовского государственного педагогического института имени М. Е. Евсевьева (г. Саранск). Сфера научных интересов — власть и крестьянский социум Среднего Поволжья в модернизационных процессах первой половины XX в. Автор более 100 научных публикаций.
Тел.: (8342) 33-97-97
e-mail: [email protected]
