CC BY
76ИЗ МА ТЕРИАЛОВ ВСЕРОССИЙСКОЙ НА УЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ «СЛАВЯНО-РУССКАЯ АРИСТОКРАТИЯ.», ДЕКАБРЬ 2015
С.В. Алексеев
ЗАРОЖДЕНИЕ АРИСТОКРАТИИ В СЛАВЯНСКОМ ОБЩЕСТВЕ: ДРЕВНЯЯ РУСЬ И СРЕДНЕВЕКОВАЯ СЕРБИЯ
История складывания аристократии у славян довольно плохо обеспечена источниками — как письменными, так и археологическими. Имущественное расслоение и профессионализация у славян прослеживается плохо вплоть до предгосударственных веков, а то и десятилетий. Иностранные письменные источники весьма скудно освещают внутреннюю жизнь славянского общества ранее IX в. вообще, и социальную структуру в частности. На взгляд византийских авторов, как известно, у славян царили «народоправство» или даже «безвластие». Все это вело к предположениям о действительно довольно демократичном характере общественного устройства у славян, о заимствовании ими военно-политической элиты извне. Как источник чаще всего указываются германские племена, а в качестве доказательства чаще всего указывается на германское происхождение слов «князь», «витязь» и некоторых других. Стоит оговориться, однако, что слова эти были заимствованы задолго до выхода славян на большую историческую арену, из древних западногерманских языков на рубеже нашей эры.
Правда, по всей вероятности, заключалась в том, что переселения народов в Восточной Европе часто приводили к частичной утрате праславянами самостоятельности (при нашествиях германцев, кельтов, гуннов). После этого происходило естественное воссоздание общественно-«политической» системы племенного строя, включая и военную знать, — с неизбежным восприятием до того чуждых элементов. В качестве «исторического» примера уже в государственную эпоху можно привести влияние военно-политической системы Орды на русские княжества в XIII-XV вв. Это, однако, не означает, что у славян не существовало собственных вождеств и собственной военной знати. Изучение других индоевропейских народов на различных стадиях догосудар-ственного и предгосударственного общества подтверждает это. Специализация отдельных родов на военном деле и простейшем племенном администрировании восходит ко временам расселений индоевропейцев или более ранним. При любых социальных и внешних потрясениях военно-административная «каста» в первобытных индоевропейских обществах сохранялась в той или иной форме, либо воссоздавалась после временной утраты независимости.
Автор этих строк показывал механизмы такой эволюции у славян, — через имущественное расслоение, деятельность ритуальных и воинских союзов, — в прежних работах (Алексеев, 2009; Алексеев, 2015 а). Здесь хотелось бы поговорить о более позднем периоде, уже о времени складывания государственности у славян. Именно тогда первобытная воинская знать превращается в правящий слой государства, землевладельческую аристократию, в аристократию в собственном смысле слова.
Хотелось бы, конечно, в подробностях представить этот процесс на древнерусском материале. Однако Русь ключевого в этом смысле периода IX-XI вв. весьма бедна документальными источниками. Сведения летописных, житийных, законодательных памятников на интересующую нас тему отрывочны. Они скорее фиксируют результаты процесса, чем его ход. Потому и соотношение, например, племенной т.н. «земской» знати и княжеской дружины между собой, их роль в складывании русского боярства, вызывают споры ученых уже больше столетия.
Однако для исследователя древнерусских и иных славянских древностей имеется достаточно надежный сравнительный материал. В силу целого ряда географических и исторических причин культура и общество средневековой Сербии сохраняли архаический во многих отношениях облик до XIV в. Сербское общество XII — начала XIV в. (отсутствие или небольшая роль городов, сохранение родоплеменной структуры при наличии уже государства и письменности) во многих отношениях напоминает Русь X в. При этом достаточно развитая (в основном в сербском монастыре Хиландар на Афоне) повествовательная литература (см.: Алексеев, 2015б), возрастающее количество сохранившихся государственных актов (см.: Зборник, 2011; ОщановиЙ, 1929, 1934; Мопишеп1а, 1858; МладеновиЙ, 2003, 2007) позволяют представить общество Сербии гораздо подробнее. Более того, в результате османского завоевания произошло «замораживание» или даже воссоздание родоплеменного устройства, особенно в приморских сербских областях — Черногории и Герцеговине. Материалы отсюда, доступные в подробных научных записях и разработках XIX и отчасти ХХ в., хорошо дополняют данные средневековых источников.
Прежде всего, хотелось бы отметить одно существенное отличие сербского пути формирования правящего слоя от древнерусского. В Сербии вплоть до XIV в. аристократия складывалась исключительно на местной основе. Русь же, как минимум ввиду своего появления на перекрестке торговых путей (не хотелось бы касаться бессмысленной и вредной дискуссии о «норманизме»), вобрала в себя различные этнические элементы. Это не могло не отражаться на составе княжеской дружины, и, соответственно, удельном весе пришлых, не относящихся к «земской» знати в аристократическом слое молодого государства. Такую картину мы и наблюдаем в договорах Руси с Византией. Однако сербский материал свидетельствует, что иной путь не только не был закрыт, но являлся для славянского общества закономерным и естественным. Не вызывает особых сомнений, что родоплеменная знать славян в ходе формирования государств преобразовывалась в аристократию вполне прямым путем.
Сербские «благородные» (южнославянский и особенно сербский библеизм для обозначения высокородных, перешедший затем и в русский язык) являлись потомственной военной знатью. Те из них, кто служил в королевской дружине, как правило, происходили из родовитых домов на местах. На местах же, как видно из приморских материалов нового времени, знатными считались те роды, которые из поколения в поколения держали титулы и функции племенных князей и воевод. Следующий уровень, часто занимаемый боковыми и младшими членами тех же фамилий, составляли племенные дружинники, бойцы постоянно вооруженного профессионального авангарда племени (байрактары-знаменосцы в Черногории).
Очевидно, такой же «в норме» являлась ситуация и на Руси. По мере славянизации господствующего слоя, к XI в., на первый план здесь в княжеской дружине и администрации выходят явные выходцы из «земской» знати, носители громких двусоставных «княжеских» имен. Исключение могли составлять только свойственники правящей династии.
Для складывания устойчивой аристократической элиты, профессиональных воинов и управленцев на службе государства, последнему необходимо было обеспечить ее существование в новых условиях. С одной стороны, и на Руси, и в Сербии известно передоверие правителем своих функций по сбору дани и управлению своим приближенным и иным знатным людям. С другой, — происходил закономерный процесс преобразования родовой знати на местах в землевладельцев. Обязанности общин содержать «своих» воинов преобразовывались в отношения зависимости и данничества. Но последний путь был более длительным и затруднительным в силу всеобщего вооружения
общинников (в Сербии, где было возможно, сохранявшегося до нового времени) и прочности родового обычая.
Потому главным путем формирования земельных владений аристократии являлось покорение новых земель (в том числе собирание этнической территории в единое государство). Сравнение с Сербией в целом подтверждает правильность теорий, согласно которым на Руси при покорении великим князем племенных земель происходило их «окняжение». Население земель становилось тогда зависимыми от князя «смердами», власть над которыми затем могла быть передоверена приближенным князя — дружинникам, администраторам, местным сторонникам. В итоге на Руси XI в. имелось две главные категории сельского населения — «смерды» и считавшиеся всецело свободными «люди». «Смерды» были обязаны не только данью, но и воинской повинностью, а иногда и иными.
Во многом это напоминает сербскую ситуацию, где «смердам» соответствуют, однако, «влахи». «Влахи» со своей землей находились фактически в собственности главы государства, который мог их жаловать и переселять, — но при этом обладали самоуправлением, причем их вожди носили даже титул «кнезов». Изначально «влахи» были, очевидно, действительно исключительно или в основном влахами, — т.е. потомками подчиненного сербами романского населения. Однако в XIV в. это понятие распространилось на всех, кто вел «влашский», т.е. преимущественно скотоводческий образ жизни. Меры государственной власти были нацелены на то, чтобы прикрепить «влахов» к определенной территории, контролировать и использовать их в интересах государства и его элиты. При всей сербской специфике, ясно, что здесь есть отсылки к общеславянским реалиям — прежде всего, указание на изначально иноплеменное происхождение лично-зависимого населения, «смердов».
Последствия выделения воинско-земельной аристократии были сходными в Сербии и на Руси — а по большому счету везде в мире, где складывались системы «феодального» типа. С одной стороны, происходила профессионализация военного дела, постепенный уход от войны ополчений к войне дружин. При этом правящий слой поставлял как профессиональных воинов, так и профессиональных полководцев. В обеих странах известны целые династии, поставлявшие военачальников, — и не только военачальников, но и администраторов и дипломатов. Второй профессией новой элиты являлось администрирование, — комплекс навыков которого был необходим «земской» знати, сербской «властеле», для управления родовыми волостями на местах. Потому верховная государственная власть набирала из рядов «властелы» не только дружинников и воевод, но и «гражданских» управленцев для центра и мест. Впрочем, в средние века гражданская и военная власть чаще всего не разделялись, и для «благородного» гражданская служба была временных отдыхом от военной. Этими путями и складывалось боярство (в Сербии «боляре», но чаще «вельможи») — аристократия в узком смысле слова, облеченная одновременно родовитостью, богатством и властью в общегосударственном масштабе. Все достижения во внутренней, внешней и завоевательной политике средневековых государств — а они были заметны и для Руси, и для Сербии, — были бы невозможны без прямого участия и заслуг этих людей.
Но были и побочные эффекты, особенно заметные в обществе еще несвободном от первобытной архаики, каковы были ранняя Русь и Сербия практически всего средневековья. Прежде всего, аристократия, являясь потомками суверенов небольших родоплеменных «волостей», сохраняла стремление к автономии и крайнее своенравие. Новый государственный порядок мог и поколения спустя после создания государства восприниматься как результат насилия, а права главы государства — нарушающими неписаный закон и завышенными. Знать могла отказывать правителю в повиновении даже во время войны, как минимум уклоняясь от выступления в поход под его знаме-
нем. Крайней же формой неповиновения, в которой соединились представления дружинников о праве сместить несправляющегося вожака и амбиции «земской» знати, были прямые предательства, мятежи и перевороты. Обычно при этом на смену свергаемому правителю выдвигался другой представитель правящего рода, — иногда почти против собственной воли.
История средневековой Сербии пестрит подобными ситуациями. Из 9 королей и царей Сербии XШ-XIV вв. 5 захватили власть силой, 5 были свергнуты с престола, а еще один вынужденно отрекся от него. Во всех случаях «властела» служила агрессивной движущей силой перемен. Внешне это несколько отличается от истории Руси X-XI вв. в канонических представлениях. Однако если взять правителей Руси X в., то мы увидим, что из 5 трое погибли насильственной смертью, обстоятельства смерти одного (Олега) легендарны и достоверно неизвестны. При этом Игорь пал жертвой племенного мятежа, Святослав погиб в бою с печенегами, будучи фактически брошен частью дружины во главе с воеводой, а Ярополк пал жертвой известного предательства. Владимир Святой умер, подавив мятеж одного сына и столкнувшись с мятежом другого, причем мятежников поддерживало боярство, и не только местное, удельное. Опорой Святопол-ка Окаянного была княжеская резиденция Вышгород под Киевом и здешние «бояричи». Именно это своеволие высшей знати во многом обусловило последующее удельное дробление Руси и многочисленные смуты в возникших новых «великих княжествах».
Противоречивость роли аристократии в государственном строительстве, — характерная черта всех государств средневековья. Эта роль и обусловила в конце средневековья в различных государствах Европы успешное «искушение» монаршей власти абсолютизмом. Русь, несмотря на утраты времен монгольского владычества, устояла до этого времени и вступила в новый, уже не средневековый период своей истории. Сербия, несмотря на упорное сопротивление, была сломлена турками-османами, в немалой степени ввиду распада единого государства и непрекращающихся внутренних смут. Возрождение сербской государственности произошло только в новое время, а новое и оказавшееся временным объединение сербских земель — лишь в ХХ в.
БИБЛИОГРАФИЯ Алексеев С.В. Славянская Европа ^"УШ вв. М.: Вече, 2009
Алексеев С.В. Праславяне: опыт историко-культурной реконструкции. М.: Академический проект, 2015.
Алексеев С.В. Памятники сербской средневековой историографии XIII-XVII вв. Жития. Родословы. Летописи. М.: Историко-просветительское общество «Радетель», 2015. Зборник средаовековних Йириличких повела и писама Србще, Босне и Дубровника. Ка. 1. 1186—1321. Београд: Историйки институт, 2011. МладеновиЙ А. Повеле кнеза Лазара. Београд: Чигоjа Штампа, 2003 МладеновиЙ А. Повеле и писма деспота Стефана. Београд: Чигоjа Штампа, 2007 ОщановиЙ Л. Старе српске повеле и писма. Ка. 1: Дубровник и суседи аегови. Прво део. Београд; Сремски Карловци: Српска кралевска академща, 1929. ОщановиЙ Л. Старе српске повеле и писма. Ка. 1: Дубровник и суседи аегови. Други део. Београд; Сремски Карловци: Српска кралевска академща, 1934. Мопишеп1а БегЫеа. Viennae, 1858.
