Запретить нельзя разрешить: Экономический анализ институтов прогибиционизма и антипрогибицинизма Текст научной статьи по специальности «Экономика и бизнес»

ЗАПРЕТИТЬ НЕЛЬЗЯ РАЗРЕШИТЬ: ЭКОНОМИЧЕСКИЙ АНАЛИЗ ИНСТИТУТОВ ПРОГИБИЦИОНИЗМА И АНТИПРОГИБИЦИНИЗМА

Ю.В. ЛАТОВ,

кандидат экономических наук, доктор социологических наук

Академия управления МВД России

Некоторые товары и услуги могут запрещаться на уровне отдельных стран и даже на уровне мирового сообщества в целом. В статье рассматриваются причины данного явления, анализируются аргументы сторонников прогибиционизма и антипрогибиционизма, приводятся примеры легализации ранее запрещенных товаров и услуг. Предлагается изменить приоритеты финансирования правоохранительной деятельности для повышения ее эффективности.

Ключевые слова: прогибиционизм, антипрогибиционизм, запрет на производство и торговлю, «сухой закон», теневая экономика, легализация запрещенных товаров и услуг.

Коды классификатора JEL: 017, К39, К42.

Современная экономика почти всех стран мира является рыночной. Это означает, что производство регулируется, в основном, не административными действиями и законами государственных агентств, а «невидимой рукой» рынка. Ориентация производителей на удовлетворение платежеспособного спроса, как доказывали еще экономисты конца XVIII в., эффективно регулирует производство в масштабе всего общества, не требуя вмешательства государства. К началу XXI в. эта либеральная идеология продолжает оставаться доминирующей, поскольку попытки стран социалистического лагеря доказать более высокую эффективность принципов централизованного «учета и контроля» оказались неудачными.

Однако либеральный принцип «свободы торговли» в современном мире реализуется далеко не в полной степени. Практически во всех странах существуют законодательные нормы, запрещающие производство определенных видов товаров и услуг. Речь идет о запретах предоставления потребителям некоторых товаров и услуг как таковых, независимо от их качества.

1. Современная система запретов на производство отдельных товаров и услуг

Среди товаров и услуг, которые запрещались в ХХ в. в каких-либо странах, можно выделить две группы — запрещаемые только на уровне отдельных стран и запрещаемые на уровне мирового сообщества в целом.

1.1. Товары и услуги, запрещаемые на национальном уровне

К числу товаров и услуг, запрещаемых в ХХ в. на уровне отдельных национальных государств, относятся алкоголь, услуги индустрии азартных игр и аборт как медицинская услуга.

1. Алкоголь.

Во многих развитых и развивающихся странах в первой половине ХХ в. вводился «сухой закон», запрещающий торговлю спиртными напитками. Наиболее известен пример США, где действующий в 1920-1933 гг. «сухой закон» спровоцировал бурную деятельность организованной преступности. Попытки внедрить жесткие административные ограничения на торговлю спиртным в других странах (например, в Финляндии, Канаде, Индии) также заканчивались их отменой из-за неэффективности.

В России этот запрет действовал в 1914-1925 гг.; впоследствии в СССР дважды (в 1950-е и 1980-е гг.) делались попытки введения очень жестких административных ограничений на торговлю алкоголем. В настоящее время в нашей стране запрета на торговлю алкогольными напитками нет, хотя есть ряд административных ограничений (например, в ряде регионов запрещена ночная торговля спиртным).

В наши дни «сухой закон» действует только в некоторых странах ислама, например, в Объединенных Арабских Эмиратах, в Саудовской Аравии.

© Латов Ю. В., 2009

ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономичeский вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

2. Азартные игры.

В ряде стран мира в течение долгого времени действовали юридические запреты на игорный бизнес. Так, в Великобритании запрет на игорные дома, введенный еще в XVI в., отменили только в 1960-е гг. В США до 1980-х гг. азартные игры были разрешены лишь в двух штатах США, а в остальных 48 запрещены законом. Даже в 2000-е гг. азартные игры (карты, тотализатор и игровые автоматы) оставались запрещенными в двух американских штатах Гавайи и Юта. А в 2006 г. конгресс США ввел жесткие ограничения на азартные игры в Интернете.

В СССР индустрию азартных игр почти полностью ликвидировали в 1928 г.: все игорные клубы и казино были закрыты, сохранились лишь тотализаторы на ипподромах. Административный запрет в условиях командной экономики даже не потребовал специальной юридической нормы, запрещающей игорный бизнес. Только в 1988 г. в Уголовном кодексе появилась специальная статья, предусматривающая уголовный запрет на организацию азартных игр (ст. 208.1 УК СССР), но эта норма фактически не действовала, и с 1989 г. официально открываются игорные дома.

С 2006-2007 гг. в России начали усиливать ограничения (УК РФ) в сфере игорного бизнеса. В некоторых регионах (например, в Чукотском АО) организация и проведение легальных игр уже официально запрещены. С 2009 г. весь игорный бизнес в России планируется сосредоточить только в четырех специализированных зонах (Алтайском крае, Приморском крае, Калининградской области, а также в Краснодарском крае и Ростовской области), которые расположены по окраинам российского государства. На остальной территории России игорные заведения (кроме букмекерских контор и тотализаторов) прекратят свою деятельность.

3. Аборты как медицинская услуга.

И за рубежом, и в нашей стране аборты неоднократно легализовывались, запрещались и вновь легализовывались.

В США юридическое запрещение абортов завершилось к 1880-м гг. Несколько ранее, в 1869 г., британский парламент принял «Акт о преступлениях против личности», согласно которому аборт, начиная с момента зачатия, стал считаться тяжким преступлением. Легализация абортов в развитых странах Запада произошла только в 1960-1970-х гг.

В России смертная казнь за аборт была введена в 1649 г., но была отменена столетие спустя. В дореволюционной России аборты оставались юридически запрещенными, их легализация осуществилась только в СССР (закон 1920 г. «Об искусственном прерывании беременности»). Однако вскоре они вновь оказались под запретом: по закону, принятому в 1936 г., даже за принуждение женщины к прерыванию беременности полагалось тюремное заключение сроком до 2 лет. Только в 1955 г. советское правительство приняло новый закон «Об отмене запрета на аборт».

В последние десятилетия в нашей стране право женщин на аборт как медицинскую услугу имеет тенденцию скорее к расширению. Еще в декабре 1987 г. Министерство здравоохранения СССР издало приказ № 1324, разрешающий искусственное прерывание беременности до 28 недель по так называемым «социальным показаниям». А в 1996 г. Правительство РФ Постановлением № 567 сократило предельный срок прерывания беременности (до 22 недель, что соответствует нормам, установленным Всемирной организацией здравоохранения), но одновременно почти вдвое увеличило перечень социальных показаний. В то же время в 1999 г. депутаты Госдумы пытались принять проект Закона «О правовых основах биоэтики и гарантиях ее обеспечения», который запрещал бы аборты по социальным показаниям.

1.2. Товары и услуги, запрещаемые на международном уровне

К числу товаров и услуг, запрещаемых в ХХ в. на уровне мирового сообщества, относятся наркотики, услуги секс-бизнеса, услуги по оказанию эвтаназии, а также донорские органы и ткани для трансплантации.

1. Наркотики.

В настоящее время на общемировом уровне действует система запрета на торговлю наркотиками, за исключением чисто медицинской сферы их применения. Данная система окончательно сложилась в 1961 г., после принятия единой конвенции о наркотических веществах, которая позже была дополнена Венской конвенцией о психотропных веществах 1971 г. и Конвенцией о борьбе против незаконного оборота наркотических средств и психотропных веществ 1988 г. Эти международные конвенции ратифицированы соответственно 148, 131 и 101 государством (включая Россию), что позволяет говорить о едином глобальном режиме запрета наркотиков как товара.

В современной России уголовный запрет на торговлю наркотиками закрепляется рядом статей Уголовного кодекса. Помимо уголовной ответственности за производство и торговлю

наркотиками, в России действуют запреты и административного характера. Например, Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях (КоАП) предусматривает ответственность за ряд правонарушений, связанных с наркотиками.

2. Проституция и иные виды коммерческих сексуальных услуг.

Как и запрет наркотиков, запрет на развитие секс-бизнеса основан на международноправовых актах, образуя тем самым общемировую систему.

Ранее всего начало развиваться международное законодательство, запрещающее распространение порнографии. Еще в 1910 г. в Париже 15 государств заключили Международное соглашение о борьбе с распространением порнографических изданий. Однако это соглашение долгое время оставалось декларативным, поскольку в соглашении не было даже перечня противоправных действий. Парижская декларация стала основой Международной Конвенцию о пресечении обращения порнографических изданий и торговли ими, принятой в Женеве в 1923 г.

Уже после Второй мировой войны, в 1949 г., была принята Конвенция организации Объединенных Наций о пресечении торговли людьми и эксплуатации проституции, согласно которой торговля людьми считается незаконной, даже если осуществляется с их согласия. Таким образом, ООН осудила тех, кто организует проституцию как сферу бизнеса, хотя и не призывает к запрету самой проституции. Позже эта Конвенция 1949 г. была дополнена рядом других документов — Декларацией о ликвидации дискриминации в отношении женщин 1967 г., Конвенцией о ликвидации всех форм дискриминации в отношении женщин 1979 г., Протоколом о предупреждении и пресечении торговли людьми, особенно женщинами и детьми, и наказании за нее, дополняющим Конвенцию ООН против транснациональной организованной преступности 2000 г., и др.

Система международных запретов дополнялась запретами на национальном уровне. Так, в США запрет проституции завершился к 1917 г. Во Франции запрещение борделей произошло в 1946 г. В 1950-е гг., во время американской оккупации, проституция была официально запрещена в Японии, где эта профессиональная деятельность ранее считалась скорее уважаемой, чем презренной.

В современной России уголовной ответственности за саму по себе проституцию нет, но она предусмотрена за организацию проституции как бизнеса. Кроме того, к регулированию секс-бизнеса в России имеет отношение принятый в 1999 г. Федеральный закон «Об ограничениях оборота продукции, услуг и зрелищных мероприятий сексуального характера в Российской Федерации».

3. Эвтаназия как медицинская услуга.

Эвтаназия — предоставление услуг по наиболее безболезненному уходу из жизни — никогда не имела массового распространения. Видимо, это связано с тем, что нормы врачебной этики как неформальный институт, сформировавшийся еще в античную эпоху, сильно препятствуют даже бесплатной помощи врача в облегчении пациенту ухода из жизни, не говоря уже о коммерциализации этой деятельности. Всемирная медицинская ассоциация (ВМА), неоднократно рассматривая вопрос об эвтаназии, всегда находила ее недопустимой и категорически осуждала. Ее Декларация об эвтаназии 1987 г. указывает, что «эвтаназия как акт преднамеренного лишения жизни пациента, даже по просьбе самого пациента или на основании обращения с подобной просьбой его близких не этична».

Тем не менее, наряду с неформальными запретами, современном мире действуют и международные правовые акты, регулирующие право людей на жизнь и тем самым имеющие отношение к эвтаназии. К их числу относятся Всеобщая декларация прав человека 1948 г., Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 г. и ряд других нормативных правовых актов.

Современное российское законодательство устанавливает прямой запрет на осуществление эвтаназии в ст. 45 «Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан» от 22.07.1993 г.: «Медицинскому персоналу запрещается осуществление эвтаназии — удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти какими-либо действиями или средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни. Лицо, которое сознательно побуждает больного к эвтаназии и (или) осуществляет эвтаназию, несет уголовную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации». Аналогичный запрет содержит Клятва врача, текст которой официально утвержден Федеральным законом от 20.12.1999 г. «О внесении изменения в ст. 60 Основ законодательства РФ об охране здоровья граждан».

ТЕRRА ECONOMICUS ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

TERRA ECONOMICUS ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

4. Торговля органами и тканями для трансплантации.

После того как в 1970-е гг. медицина освоила технологию вживления больным новых органов и тканей (почки, глазной хрусталик, сердце и т.д.) от здоровых доноров, появился спрос на донорские органы и ткани. Операции по трансплантации органов и тканей стали новой отраслью медицинской индустрии, однако легальный рынок органов и тканей не сформировался из-за международных запретов на торговлю ими.

Ряд международных законодательных актов запрещает торговлю органами и тканями человека полностью и безоговорочно. В их числе, в частности, принятые в 1987 г. Руководящие принципы ВОЗ, регламентирующие трансплантацию органов и тканей человека, Конвенция ООН против организованной транснациональной преступности 2000 г. (см. дополняющий Протокол о предупреждении и пресечении торговли людьми, особенно женщинами и детьми, и наказании за нее, вступивший в силу в декабре 2003 г.), Дополнительный протокол к Конвенции по правам человека и биомедицине относительно трансплантации органов и тканей человеческого происхождения 2002 г. (ст. 22).

Из-за запрета на торговлю донорскими органами и тканями существующая в настоящее время система трансплантации основана на использовании органов и тканей либо умерших людей (что тоже разрешено не во всех странах и не в любых ситуациях), либо добровольных доноров (обычно родственников больного). В результате легальное предложение сильно отстает от спроса, и многие пациенты умирают, не дождавшись своей очереди на дефицитный орган.

В нашей стране законодательное регулирование использования органов и тканей для трансплантации началось только в 1990-е гг. В это время в УК Российской Федерации была предусмотрена уголовная ответственность за два вида преступления, связанных с торговлей людьми, их органами или тканями. При использовании органов у несовершеннолетних можно было использовать п. «ж», ч. 2, ст. 152 (торговля несовершеннолетними в целях изъятия у несовершеннолетнего органов или тканей для трансплантации). Федеральным законом от 08.12.2003 г. № 162-ФЗ УК РФ был дополнен ст. 127.1 (торговля людьми). Целью совершения данного преступления законодателем была определена эксплуатация человека, под которой следовало понимать «использование занятия проституцией другими лицами и иные формы сексуальной эксплуатации, рабский труд (услуги), подневольное состояние, а равно изъятие его органов или тканей».

Таким образом, обобщая опыт ХХ в., мы наблюдаем семь видов товаров и услуг, в отношении которых применялись или продолжают применяться юридические запреты и жесткие административные ограничения.

2. Запрещение «вредных» товаров и услуг как исторически преходящий институт

2.1. Запрет на производство «вредных» товаров и услуг в социально-экономической истории

В практике современной деятельности правоохранительных органов реализация запретов на производство запрещенных товаров и услуг (прежде всего на наркоторговлю и организацию секс-услуг) занимает значительную долю всех ресурсов защитников порядка. Однако насколько эффективно применение сил правоохранительных органов для реализации запретов на отдельные товары и услуги? И насколько вообще обоснованны эти запреты?

В научной литературе по экономической теории преступности и борьбы с нею (economics of crime and punishment) при анализе запретов на некоторые товары и услуги давно используется понятие «вредные блага» (bad goods). Речь идет о наркотиках, алкоголе, табаке, азартных играх, порнографии и т.д. — обо всех товарах и услугах, потребление которых одобряется самим потребителем, но отвергается обществом.

К сожалению, нацеленность криминологов и экономистов на сиюминутный контекст мешает им взглянуть на проблему шире. В частности, в литературе нет специальных исследований того, на основе каких объективных критериев можно отделить «вредные блага» от полезных. Обсуждение этой проблемы чаще всего происходит на основе стереотипов, которые настолько общеприняты, что воспринимаются как естественные аксиомы, не требующие доказательств. Однако если обратиться к истории, то окажется, что система юридических и даже этических запретов на производство и потребление «вредных благ» отнюдь не является «естественной».

Древние общества Востока и Запада вообще не знали запретов на производство и потребление каких-либо товаров и услуг. Лишь в Средние века с возникновением мировых религий появляются конфессиональные запреты. Например, в христианской Европе каноническое право запрещало такие услуги, как ростовщичество и производство абортов. В исламских странах по соображениям конфессионального благочестия было запрещено потребление алкоголя, в Московской Руси XVI—XVII вв. — «сатанинского зелья»—табака. Но в раннее Новое время, по мере обмирщения западного общества, все конфессионально обусловленные юридические запреты на потребление чего-либо вновь исчезли.

Впрочем, неформальные (моральные) запреты сохранились и даже усилились. Так, отождествление производства абортов с убийством произошло в Западной Европе в XVI в. Представление о проституции как о позорном занятии, которое губит не только тело, но и душу, окончательно укоренилось тоже под влиянием Реформации.

Однако до XIX в. юридические запреты на производство каких-либо товаров являлись в странах Запада скорее исключением, чем правилом. Либеральная идеология требовала неограниченной свободы предпринимательства, полагая, что потребитель сам, без государственного принуждения, отделит «хорошие» блага от «плохих». Можно вспомнить «опиумные войны», которые вели западные страны в 1830-е и 1850-е гг. с правительством Китая: запрет китайских чиновников на ввоз в Китай опиума воспринимался европейцами как нарушение «священных» принципов свободы торговли.

С конца XIX в. в развитых странах Запада началось неуклонное наступление прогиби-ционизма, апеллирующего уже не столько к религиозным, сколько к «общечеловеческим», светским моральным ценностям. В конце XIX в. в правовых системах европейских стран закрепились запреты на производство абортов и организацию азартных игр. В начале ХХ в. формируется национальное и международное законодательство, запрещающее наркотики: процесс, начавшийся Гаагской конвенцией 1912 г. по опиуму, завершился в 1961 г. Единой конвенцией о наркотических веществах. Некоторые страны в первой трети ХХ в. сделали попытки запретить потребление даже алкоголя (наиболее известен «сухой закон» в США — 1920-1933 гг.), но этот опыт оказался в целом неудачным.

Провал «сухого закона» не остановил развития запретительных мер. К середине ХХ в. завершился запрет коммерческой проституции. В последние десятилетия ХХ в. в число запрещенных товаров включили человеческие органы и ткани, используемые для трансплантации, а в число запрещенных услуг — коммерческую эвтаназию.

Все эти запреты создали дополнительную нагрузку на правоохранительные органы, приводя даже к формированию специальных подразделений (например, по борьбе с наркотиками).

Поскольку борьба с производством, торговлей и потреблением запрещенных товаров и услуг занимает в настоящее время большое место в деятельности правоохранительных органов, необходимо понять происхождение и обоснованность запретов.

Попробуем сформулировать критерии «вредных благ», обобщая аргументы прогибиционистов (от англ. Prohibition — запрет) — тех, кто требует запрета наркотиков, проституции, абортов, спиртных напитков и т.д.

2.2. Экономический подход к обоснованию запретов с позиций коллективистской идеологии

Первый аргумент, который обычно приводят в пользу запретов, заключается в том, что потребление «вредных благ» несет ущерб самому потребителю. Если четко сформулировать эту мысль на языке экономической науки, то подразумевается следующая цепочка умозаключений. Пусть сам потребитель в момент потребления «вредного блага» получает удовольствие. Однако на самом деле он наносит себе ущерб, поскольку скрытые, неосознанные им потери перевешивают полученные выгоды. Действительно, трудно отрицать, что потребление наркотиков и алкоголя может привести к разрушению организма и к преждевременной смерти, аборты понижают репродуктивные способности женщин, азартные игры разоряют заядлых игроков, проституция разрушает семьи и т.д.

Почему же, однако, потребитель сам не осознает вредности того, что он потребляет, и нуждается во внешнем запрете? Ведь «вредно» потреблять можно любой товар: можно заболеть от неумеренного потребления обыкновенного хлеба; можно погибнуть в пожаре, вызванном обычными спичками, и т.д. Но правовые нормы не запрещают, например, производство, торговлю и использование спичек на том основании, что, стремясь согреться у костра, можно устроить пожар. Рациональный потребитель, который является одной из базовых моделей неоклассической экономической теории (современного «основного течения» экономической науки), не нуждается во внешнем запрете чего-либо — он обладает достаточно полным знанием обо всех выгодах и издержках потребления и может сам решить, какие блага ему полезны, а какие вредны.

TERRA ECONOMICUS ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

ТЕНА ЕСОІХЮМІСиБ ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

Очевидно, концепция административного запрещения «вредных благ» основана на предположении о неполной информированности и рациональности потребителя. Это значит, что потребитель на самом деле НЕ обладает полным знанием обо всех доступных ему благах и/или он НЕ способен к точному соизмерению ожидаемых выгод и издержек. Такой подход вполне справедлив, поскольку критики неоклассической экономической теории уже несколько десятилетий убедительно доказывают неполное знание и ограниченную рациональность реальных экономических субъектов.

Однако тезис о неполном знании тоже не может служить достаточным обоснованием юридического запрета. Если люди чего-то не знают, то вместо запрета «вредного блага» было бы достаточно организовать распространение соответствующей информации о нем (как это делают, например, со спичками). Те люди, которым объективно трудно усвоить общедоступную информацию (несовершеннолетние дети, умственно неполноценные), отстранены от самостоятельного выбора любых благ и не нуждаются в специальном запрете на потребление каких-либо отдельных товаров и услуг.

Следовательно, аргумент о том, что запрет нужен самому потенциальному потребителю, основан на предположении о трудности правильного соизмерения потребителем ожидаемых выгод и издержек (неполной рациональности).

Действительно, «вредные блага» объединены одним свойством: пользу потребитель получает обычно сразу, а полные издержки несет спустя более или менее отдаленный промежуток времени.

Однако этим свойством — разделенностью во времени выгод и издержек — обладают не только «вредные блага», но и очень многие полезные. Скажем, человек, склонный к неумеренному питанию, тоже получает наслаждение во время поглощения пищи, а затем начинает страдать от расстройства желудка, от ожирения и т.д. Однако ни один законодатель не предлагал вводить нормирование потребления пищи, чтобы «спасти» граждан от переедания.

Концепция объективной вредности для потребителя, кроме того, плохо подкрепляется историческими фактами. Ведь к концу XIX в., когда усилились запреты, вред от потребления «вредных благ» был объективно ниже, чем веком раньше, когда считалось, что «все дозволено»: врачами уже накоплен обширный опыт хирургического прерывания беременности и лечения последствий общения с проститутками (сифилиса и иных венерических болезней), найдены оптимальные рецепты производства алкогольных напитков, наркотики научились использовать как лекарственные препараты и т.д. Получается парадокс: административные запреты стали создаваться именно тогда, когда вред от запрещаемых товаров сокращался.

Лучший контраргумент против тезиса о вредности некоторых благ для потребителя, который рассматривается как основание для запрета этих благ, можно найти у либеральных критиков прогибиционизма (таких, например, как знаменитый американский экономист, лауреат Нобелевской премии по экономике М. Фридмен). Они справедливо указывают, что обоснование запретов вредностью благ для самого потребителя покоится на тоталитарном недоверии к способности людей самостоятельно принимать ответственные решения1.

Это недоверие, может быть, имело основание на ранних ступенях развития человечества, когда индивид был слит с коллективом и стремился избегать самостоятельного принятия решений в ситуации неопределенности. Однако в эпоху Нового времени рождается новый тип личности — человек, который может и желает сам нести за себя максимально возможную личную ответственность. Он не нуждается в опеке общества в форме юридического запрета на потребление чего-либо; более того, такую опеку он считает вредной для себя. Такой человек может, конечно, ошибаться — скажем, хотел попробовать наркотик («расширить сознание»), но, сам того не желая, стал наркоманом. Однако право на ошибку в личном выборе неотделимо от самого права на личный выбор, которое рассматривается как неформальная базовая ценность современной западной цивилизации.

Таким образом, обоснование запрета «вредных благ» негативными последствиями для потребителя имеет некоторые основания, но их явно недостаточно. Оно не дает объяснения, почему из многих потенциально вредных в потреблении товаров и услуг запрещаются лишь некоторые.

1 «Никогда нельзя решать за самого человека, что именно для него хорошо, а что нет, — подчеркивает М. Фридмен. — Запрет на наркотики можно, по сути, сравнить с возможностью запрета обжорства. Практически все знают, что переедание вредно и в некоторых случаях может привести к летальному исходу. Таким образом, исходя из того, что мы запрещаем наркотики потому, что они вредны, мы также должны ввести запрет на излишнее потребление пищи. С таким же успехом можно запретить воздушную акробатику, мотивируя это возможностью разбиться. И почему бы нам тогда не заявить: "Нельзя заниматься горнолыжным спортом, так как это может причинить вред вашему здоровью"» [17].

2.3. Экономический подход к обоснованию запретов с позиций либеральной идеологии

Второй часто приводимый аргумент в поддержку административных запретов — это ущерб, наносимый потребителем «вредных благ» окружающим его людям. Выражаясь языком экономической науки, «вредные блага» — это товары и услуги, порождающие негативные внешние эффекты (экстерналии).

Если предыдущий аргумент основан на коллективистской идеологии (общество должно запрещать то, что вредит «истинным» нуждам потребителя), то данный аргумент апеллирует к либеральным ценностям (индивид волен делать все, пока его действия не вредят другим людям). Действительно, большая часть тяжких преступлений совершается людьми в состоянии алкогольного или наркотического опьянения; чтобы завладеть органами для трансплантации, преступники могут похищать и убивать людей; и т.д.

Этот аргумент, однако, можно подвергнуть критике двояким образом. С одной стороны, он применяется непоследовательно. С другой стороны, трудно дать объективное определение того, что считать «ущербом для окружающих».

Можно согласиться с тезисом, что, например, потребление наркотиков и криминальная торговля трансплантантами создают потенциальный вред «третьим лицам» (тем, кто не является ни продавцом, ни покупателем «вредного блага»). Но негативный внешний эффект создается и потреблением многих других, вполне легальных товаров. Так, количество жертв автокатастроф, совершенных в трезвом виде, сопоставимо с количеством жертв наркомании; однако наркобизнес вытеснен в «черную» (криминальную) теневую экономику, а автомобильная индустрия является органической частью современной легальной экономики. Еще более наглядно сопоставление современного нелегального наркобизнеса с современной легальной алкогольной индустрией: число пострадавших от правонарушителей, находившихся в состоянии алкогольного опьянения, на порядок больше числа жертв лиц, находящихся в состоянии наркотического опьянения, что отнюдь не становится поводом для запрещения алкогольного бизнеса.

Рассмотрим теперь, насколько объективно понимание вреда «третьим лицам».

Кто, например, несет невольный ущерб от того, что какому-либо лицу нравится тратить свои деньги на азартные игры или на проституток? Прогибиционист может указать на членов семьи потребителя: игрок разоряет не только себя, но и своих родных, а распутник рискует испортить здоровье как себе, так и своей супруге. Однако, с экономической точки зрения, члены семейного домохозяйства рассматриваются как один экономический субъект. Семья — это добровольный союз правоспособных людей. Решаясь на создание семьи, они должны рационально учитывать ожидаемые негативные последствия от «неправильного» поведения супруга. Поэтому экстернальных эффектов внутри домохозяйства нет, и этот аргумент просто ложен.

Особенно интересна ситуация с абортами, поскольку здесь вообще трудно определить, является ли страдающий организм (зародыш) «третьим лицом». Защитники абортов утверждают, что зародыш не является разумным существом, а потому его интересы не должны приниматься во внимание (как не считаются «третьим лицом», скажем, тараканы, от которых избавляют квартировладельцев производители специальных химикатов). Противники абортов возражают, что зародыш — не просто живое, но потенциальное разумное существо, а потому его убийство следует считать ущербом «третьим лицам». Дискуссия упирается в социальнофилософскую проблему «что такое человек?», которая пока не имеет объективного решения.

Таким образом, характеристика запрещаемых «вредных благ», как порождающих негативные внешние эффекты правомерна, но не достаточна. Этот подход не объясняет, по какому принципу из многих благ, чье потребление в той или иной степени опасно для окружающих, юридически запрещаются те, чье вредное воздействие на «третьих лиц» не самое сильное (наркотики в сравнении с алкоголем) или даже вообще сомнительное (аборты).

Итак, можно сделать вывод, что юридическое запрещение отдельных товаров и услуг не имеет строгого экономического обоснования.

2.4. Экономический подход к обоснованию запретов с позиций институциональной экономической теории

Чтобы понять причины юридического запрета «вредных благ», следует выйти за пределы современной дискуссии прогибиционистов и антипрогибиционистов, апеллирующих в основном к аргументам неоклассической экономической теории. Эта экономическая парадигма в принципе не может дать глубокого ответа на данный вопрос: неоклассики используют модель универсального на все времена homo economicus, в то время как прогибиционист-ская политика оказывается феноменом лишь западноевропейской цивилизации последних одного-двух столетий.

TERRA ECONOMICUS ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

ТЕ1ЭДА ЕС01\ЮМ!С118 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

Попробуем поискать другое, институциональное объяснение. Для этого взглянем на прогибиционизм (политику юридических и административных запретов отдельных товаров и услуг) как на социально-экономический институт, специфичный именно для капиталистического общества.

Объяснение можно найти в концепциях К. Поланьи и М. Фуко, изучавших изменение объектов и методов наказаний в западноевропейской цивилизации Нового времени. Эти ученые впервые обратили внимание на то, что капитализм, рождающийся под лозунгами экономической и политической свободы, не только отменял старые запреты (скажем, на экономическую конкуренцию, на ростовщичество, на личную зависимость), но и рождал многие новые.

Австро-американский историк-экономист К. Поланьи обратил внимание на то, как в раннекапиталистическом обществе искоренялась благотворительность в пользу бедных [9]. Если в средневековом обществе, отмечал он, помощь бедным рассматривалась как богоугодное занятие, то в новое время на бедняков начали смотреть как на отверженных, помогать которым бесполезно и даже аморально. Французский историк-культуролог М. Фуко тоже указал на формирование в Новое время современной системы запретов. В отличие от Пола-ньи, Фуко сделал акцент на изменении сексуальной культуры (см., напр.: 14, с.]): характерный для эпохи Возрождения «культ тела» сменился в европейских странах Нового времени строгим табуированием телесности, введением многочисленных запретов на проявление сексуальности.

К. Поланьи и М. Фуко рассматривали лишь отдельные аспекты прогибиционистских тенденций, относящиеся только к эпохе генезиса капитализма. Взгляд на развитие прогиби-ционизма в западных странах как на специфический институт капиталистического общества позволяет выдвинуть гипотезу о том, что следует выделить не одну, а две волны запретов.

Первая волна, описанная К. Поланьи и М. Фуко, прошла в конце ХШП — начале XIX вв. и завершилась формированием новых неформальных культурных норм, связанных с протестантской трудовой этикой и осуждающих погоню за удовольствиями. Вторая волна, прошедшая в конце XIX — начале ХХ в., перевела неформальные запреты в формальные, юридические. При этом криминализировались прежде всего те морально осуждаемые удовольствия, которые были наиболее легкодоступными для низших слоев и пользовались среди них наиболее широкой популярностью, — аборты (как последствие беспорядочного секса), азартные игры, проституция, наркотики, алкоголь.

Криминализация «вредных благ» была попыткой своего рода социальной инженерии — принудительного создания работника пуританского типа («дисциплинарного индивида», по терминологии М. Фуко), который видит смысл жизни исключительно в производительном труде и не отвлекается на «греховные удовольствия». Ведь позднее Новое время — это апогей индустриального производства, требующего дисциплинированных работников-«винтиков» (вспомним «Новые времена» Чарли Чаплина). Труд становится в высшей степени обезличенным и отчужденным. Чтобы хоть на миг вырваться из серой рутины, наемные рабочие стремились после монотонной и утомительной работы «отведать» дешевых удовольствий. Однако потребление «вредных благ» разрушало их ценность как работников. Поэтому элита начала юридически ограничивать потребительское поведение «простолюдинов», принудительно заставляя их сохранять свой человеческий капитал.

Если верна наша гипотеза о том, что криминализация «вредных благ» является экономическим институтом, основанным на неформальных ценностях, то эта запретительная система должна демонтироваться скорее по мере изменения культурных стереотипов, чем по мере снижения объективного вреда от потребления «вредных благ». Действительно, тенденция именно такова.

Когда с 1960-х гг. на Западе пуританские ценности начали сменяться гедонистическими, система административных запретов на производство и потребление «вредных» товаров и услуг тоже стала постепенно демонтироваться. Хотя в 1980-е гг. началась эпидемия СПИДа, наиболее опасная как раз для потребителей наркотиков и сексуальных наслаждений, это вовсе не остановило ни тенденции к легализации наркотиков, ни тенденции к легализации проституции. Поскольку в ближайшие десятилетия в странах западноевропейской цивилизации ожидается продолжение сдвига от пуританства к гедонизму (или, по крайней мере, толерантности), то начавшееся движение к «обществу без запретов», вероятнее всего, будет продолжаться.

Не случайно начало сдвигов в правоохранительной деятельности совпало с развертыванием НТР. Складывающемуся в конце ХХ в. постиндустриальному обществу уже не нужен работник-«винтик», чье поведение диктуется внешними запретами. Теперь производству нужен инициативный самообучающийся индивид, способный к нестандартному поведению и личной ответственности. Соответственно, прогибиционизм как экономический институт перестает быть необходимым.

Действующая в современном обществе объективная тенденция к разрушению исторически обусловленных запретов на производство «вредных благ» заставляет по-новому взглянуть на роль теневой экономики в развитии общества.

В научной литературе уже указывалось, что теневая экономика является не инородным, а вполне органическим элементом хозяйственной жизни общества, который выполняет не только деструктивные, но и конструктивные функции (см., напр.: [8]). Одной из конструктивных функций теневой экономики является институциональная инновация — создание новых «правил игры». В частности, теневая экономика создает новые рынки, разрушая устаревающие культурные стереотипы и юридические запреты, реализуемые правоохранительными органами.

Рассмотрим, как под влиянием развития теневых экономических отношений происходит постепенная легализация запрещенных товаров и услуг.

3. Завершенные процессы легализации запрещенных товаров и услуг

Анализ истории легализации ранее запрещенных товаров и услуг позволяет выделить две модели этой институциональной реформы:

❖ революционный путь, когда легализация осуществляется «скачком», одним законодатель-

ным актом (именно так осуществился демонтаж «сухого закона» в США в 1933 г.);

❖ эволюционный путь, когда легализация осуществляется «ступенчато», серией последовательных законодательных актов в течение относительно длительного промежутка времени (так происходила легализация в США индустрии азарта и абортов).

Рассмотрим оба варианта легализационных реформ.

3.1. Революционная модель легализации: отмена «сухого закона»

«Сухой закон» почти одновременно ввели в Северной Америке и Скандинавии — в странах протестантской культуры, для которой характерно обостренное (в сравнении с католицизмом и православием) неприятие «пороков».

Первый запрет на производство и потребление спиртного ввела администрация канадской провинции острова Принца Эдуарда в 1901 г. Полное запрещение алкоголя в Канаде завершилось в 1919 г., когда к запрету присоединилась провинция Квебек. Однако в Квебеке «сухой закон» продержался всего один год; дольше всего он действовал на острове Принца Эдуарда — до 1948 г.

В 1919 г. запрет на производство и продажу спиртного ввели в Финляндии. Он просуществовал в этой стране до 1932 г.

Наиболее известен опыт «сухого закона» в США. Как и в Канаде, в Америке вводили про-гибиционизм поэтапно: в 1905 г. запретили производить и потреблять алкоголь в 3 штатах, к 1916 г. от алкоголя отказались 26 штатов. С 16 января 1920 г., согласно принятой в 1919 г. 18-й поправке к Конституции США, «сухой закон» действовал уже во всей Америке.

С самого начала запрет на алкоголь не одобрялся большинством американцев, которые вовсе не собирались отказываться от его потребления. Ситуация особенно усугубилась после начала Великой депрессии в 1929 г., которая создала в Америке атмосферу постоянного стресса и тем самым усилила спрос на алкоголь.

В поисках спиртного американцы начали пить всевозможные суррогаты, включая опасные для здоровья, — от алкогольсодержащих лекарств до технического спирта. Бурно развивалась подпольная торговля спиртными напитками. Главными продавцами спиртного стали теневые дельцы, прямо или косвенно связанные с мафией. Именно в эпоху «сухого закона», благодаря сверхдоходам от бутлегерства, завершилась организационная консолидация «Коза Ностра» — организации итало-американских гангстеров, которые играли лидирующую роль в преступном мире США до конца ХХ в.

Современные исследователи рассматривают «сухой закон» как откровенно неудачную реформу. От нее сильно пострадал бюджет страны: по последним подсчетам, государство ежегодно недополучало порядка 1 млрд долл. налогов. От потребления некачественного алкоголя за 13 лет умерло более полутора тысяч человек. Полиция работала неэффективно, поскольку сверхдоходы от бутлегерства и атмосфера общественного неприятия «сухого закона» позволяли мафии легко подкупать полицейских. От жестоких наказаний чаще всего страдали не гангстеры, а мелкие виноторговцы и потребители спиртного: каждый год в США за нарушение «сухого закона» арестовывалось более 75 тыс. человек; штраф за нарушение доходил до 1 тыс. долларов, и тот, кто не мог заплатить, должен был отсидеть в тюрьме полгода [12].

ТЕ1ЭДА ЕС0\0М!СУ8 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

ТЕ1НА ЕС0\0М!СУ8 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

Отмена «сухого закона» сразу после прихода к власти в 1933 г. президента Ф.Д. Рузвельта стал в США буквально праздником. Отмена непопулярного запрета резко повысил имидж нового президента и облегчил ему последующее проведение ряда реформ по борьбе с экономическим кризисом.

Хотя ликвидация запрета на алкоголь произошла в США как общенациональная реформа, некоторые штаты сохранили «сухой закон» еще на несколько десятилетий, среди них следует назвать Оклахому Канзас (до 1948 г.), а также Миссисипи (до 1966 г.).

В европейских странах, в которых вводили запрет на торговлю и потребление алкоголя, отмена этого запрета также происходила на общенациональном уровне как одноразовый акт.

Революционная модель отмены запрета на «вредные блага», как при «сухом законе» в США, представляется в целом нетипичной. Эта модель стала возможной в силу довольно специфических обстоятельств: пуританская инициатива правящей элиты не нашла отклика у подавляющего большинства граждан, поэтому юридическая норма проводилась в жизнь без морального одобрения.

Все другие «вредные блага» осуждаются «простыми людьми» гораздо сильнее. Поэтому при их легализации наблюдается обратная тенденция: либеральная элита постепенно убеждает консервативных граждан примириться с расширением границ дозволенного, в результате чего отмена запрета происходит поэтапно, эволюционным путем.

3.2. Эволюционная модель легализации: легализация индустрии азарта и абортов

Для анализа эволюционной модели легализации тоже лучше всего подходит опыт США, поскольку он наиболее детально освещен в литературе. Речь идет о легализации индустрии азартных игр и коммерческих услуг по производству абортов.

И азартные игры, и аборты были запрещены в Америке во второй половине XIX в. Спустя столетие началось обратное, легализационное движение.

Частые скандалы в связи с мошенничеством игроков и викторианская мораль привели тому, что к 1900-м гг. в США запрещались все формы азартных игр. В результате возникло огромное количество подпольных заведений, некоторые из которых начали легализовы-ваться уже в 1930-е гг.

В эпоху Великой депрессии началась повсеместная легализация азартных игр, поскольку она представлялась властям как один из способов возрождения разрушенной экономики. Например, декриминализация бинго в Массачусетсе в 1931 г. обосновывалась попыткой помочь церквям и благотворительным организациям. Бинго, как способ привлечения средств на благотворительные цели, было легализовано к 1950-м гг. в 11-ти штатах США. Одновременно возрождаются пари на скачках, которые в течение 1930-х гг. легализуются в 21 штате.

Центром азартных игр уже в 1930-е гг. стал штат Невада, где официально было разрешено большинство форм игорного бизнеса. Главными причинами, побудившими власти штата к такому шагу, стало, с одной стороны, желание привлечь туристов, а с другой — побороть коррупцию, процветающую благодаря повсеместному распространению подпольных игорных заведений. Долгое время казино Невады принадлежали крупным гангстерам, для которых игорный бизнес стал, с одной стороны, формой отмывания нелегальных доходов и одновременно, с другой стороны, способом проникновения в легальный бизнес.

В 1950-х гг. комитет сената США по расследованию организованной преступности провел ряд специальных слушаний по поводу криминализации игорной индустрии. Комитет отметил общераспространенную практику сокрытия доходов, уклонения от уплаты налогов. Результатом деятельности этого комитета стала очистка игорного бизнеса США от влияния организованной преступности — гангстерам пришлось продать свои казино честным компаниям.

В 1960-1970-е гг. легализация азартных игр в Америке развивалась по нарастающей линии. В 1978 г. Нью-Джерси стал вторым штатом, легализовавшим казино с целью возрождения пришедшего в упадок города Атлантик-Сити. К 1994 г. и все остальные штаты, кроме Юты и Гавайи, легализировали те или иные формы азартных игр. С помощью азартных игр власти США смогли хотя бы частично решить многие социальные проблемы в стране, например, наделив правом заниматься игорным бизнесом определенные слои населения (живущих в резервациях индейцев, благотворительные и религиозные организации) [6].

По схожей модели поэтапной легализации теневого промысла происходила в Америке и декриминализация абортов.

После запрета на аборты их производство ушло в теневой сектор: криминальными абортами занимались за плату или врачи, готовые рисковать своей репутацией ради денег, или младший медицинский персонал, и даже люди вообще без медицинской квалификации.

В результате каждый год от криминальных абортов погибали несколько сотен женщин. Широкое распространение криминальных абортов стало сильным аргументом за отказ от запрета.

Легализация абортов началась в США тоже как инициатива властей отдельных штатов, Первым штатом, где в 1967 г. произошла легализация абортов по некоторым основаниям, стал штат Колорадо. К 1972 г. насчитытвалось уже 13 штатов, где были разрешены аборты. Переломным стал 1973 г., когда Верховный суд США принял историческое решение по делу Роу против Уэйда, после чего во всех без исключения американских штатах аборты были узаконены. Смертность женщин в результате прерывания беременности сократилась на порядок по сравнению с 1960-ми гг. и практически ликвидирована.

Впрочем, конфликт сторонников и противников легализации абортов в США отнюдь не исчез. В конце ХХ в. там усилилось движение за «возврат к традиционным ценностям», в результате чего в современной Америке идет острое противоборство между сторонниками и противниками легализации абортов. Отношение к легализации абортов является важным элементом программы любого американского политика. Консерваторы из Республиканской партии уже более 30 лет ведут борьбу за пересмотр решения Верховного суда 1973 г. Более половины клиник, делающих аборты, подвергались когда-либо насилию (пикетирование клиник и домов врачей, вандализм и даже угрозы взрыва).

Определенной уступкой противникам абортов стало новое решение Верховного суда США, принятое в 1992 г., который еще раз подтвердил свое решение 1973 г. о том, что американская женщина имеет право на прерывание беременности под наблюдением специалиста. Но одновременно Верховный суд несколько ослабил законодательную защиту права на аборт, предоставив штатам право вводить свои ограничения на сроки и обстоятельства проведения аборта, при условии, что это не создаст непреодолимые препятствия для женщин, желающих прервать беременность. В ряде американских штатов возникают движения за возврат к закону, запрещающему аборт по любым основаниям, за исключением угрозы жизни женщины. Например, в 2006 г. губернатор штата Южная Дакота уже было подписал такой закон, и только референдум граждан штата (56% высказались против запрета абортов, только 44% за него) остановил возобновление запрета абортов [10].

Отсутствие среди американцев единства мнений о правомерности легализации абортов способствовало тому, что проведение абортов в США осуществляется в основном как чисто коммерческая услуга. Конгресс США запретил использовать средства федеральных фондов для оплаты абортов (за исключением случаев изнасилования, инцеста или угрозы жизни женщины). В результате лишь 13% всех абортов в США оплачиваются из государственных фондов (как правило, за счет правительств штатов). Таким образом, легализация абортов в 1973 г. привела к формированию новой сферы легальной коммерческой медицины.

Анализ уже завершенных реформ по легализации запрещенных ранее законом товаров и услуг позволяет сделать пять практически значимых выводов:

♦ эволюционная модель легализации более типична, чем революционная;

♦ при реализации эволюционной модели легализация осуществляется «по цепочке» —

от легализации наименее осуждаемых модификаций «вредного блага» до легализации его в принципе;

♦ при реализации эволюционной модели легализация де-факто часто обгоняет легали-

зацию де-юре (на какое-то время юридические запреты сохраняются, но правоохранительные органы перестают следить за их полным соблюдением);

♦ легализация «вредных благ» никогда не приводит к полному отказу государства от

регулирования этой сферы экономики (в форме особого режима налогообложения, контроля качества и т.д.);

♦ легализация «вредных благ» качественно меняет правовой режим в отрасли, усиливая

легальную экономическую деятельность, но не ведет к полному исчезновению криминального промысла.

4. Незавершенные процессы легализации запрещенных товаров и услуг

Выше были проанализированы те процессы легализации, которые уже полностью завершены. Все они связаны с теми «вредными благами», которые запрещались только на уровне отдельных государств.

Что касается «вредных благ», которые запрещались на уровне мирового сообщества, то здесь пока нет примеров полностью завершенной легализации хотя бы одной разновидности подобных товаров и услуг. Однако относительно каждого из них можно четко зафиксировать тенденцию к легализации. Можно сделать вывод, что мы наблюдаем начальные фазы реализации эволюционной модели легализации, когда происходит постепенная декриминализация наименее осуждаемых разновидностей «вредных благ» отдельными странами.

ТЕ1ЭДА ЕС0\0М!СУ8 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

ТЕ1НА ЕС01\ЮМ!С118 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

Рассмотрим эту тенденцию на примере четырех рынков — секс-услуг, наркотиков, услуг по эвтаназии, донорских органов и тканей. Последовательность анализа этих рынков соответствует степени их легализации: если секс-бизнес юридически легализован в 8 развитых странах, а фактически — едва ли не в большинстве стран мира, то в области торговли органами и тканями есть только антипрогибиционистские декларации. В каждом случае наряду с анализом зарубежного опыта будем обращать внимание и на антипрогибиционист-ские тенденции в нашей стране.

4.1. Легализация секс-бизнеса

1. Антипрогибиционизм в зарубежных странах.

Первыми юридическую легализацию проституции произвели граждане Австралии, где в штате Виктория проституция была легализована еще в 1980-х гг. Это привело к сильному росту секс-бизнеса: если в 1989 г. в штате было 40 публичных домов, то к 1999 г. их число возросло до 94 (не считая почти сотни эскорт-агентств). Такой рост вызвал у граждан Австралии негативную реакцию, поэтому Виктория остается единственным штатом Австралии, где проституция разрешена. Опасение у австралийцев вызывает большое число борделей, работающих без лицензии, но не несущих наказаний. Это вызвано тем, что в Австралии контроль над проституцией перешел от полиции в руки местных советов и регулирующих органов, у которых обычно нет ни средств, ни сотрудников для уголовного преследования нелегальных дельцов секс-бизнеса.

Лидером движения за легализацию проституции стали некоторые страны Западной Европы, где с середины 1990-х гг. проституция частично или полностью была легализована. Это произошло в Нидерландах, Германии, Франции, Греции. В 2001 г. к движению за легализацию проституции присоединилась Бельгия: в трех кварталах Антверпена была создана экспериментальная «зона терпимости», чтобы проверить, к чему приведет легализация проституции. В январе 2002 г. после многих лет частичной легализации в так называемых «зонах терпимости», полноценный статус легальной работы приобрела проституция в Германии: сегодня в этой стране развитие индустрии проституции, сутенерства и публичных домов происходит на законных основаниях. В Италии в 2002 г. премьер-министр С. Берлускони публично заявил о намерении правительства легализовать публичные дома, после чего в Венеции открылась первая в стране «официальная зона проституции».

Наиболее известен опыт Нидерландов, где под легализацией понимается регулирование деятельности всех составляющих индустрии секса: самих женщин, их клиентов и сутенеров, которые в рамках легализованной проституции переведены в разряд бизнесменов-посредников и законных предпринимателей. В 2000 г. голландское правительство добилось вердикта Европейского суда, признающего проституцию экономической деятельностью, что дало возможность получения женщинами из стран Европейского союза и бывшего социалистического лагеря разрешений на работу в качестве «секс-работниц» в секс-индустрии Нидерландов при условии, если они докажут, что работают на самих себя. С 1 октября 2000 г. в Нидерландах вступил в силу принятый парламентом закон, отменяющий существовавший до сих пор формальный запрет публичных домов (которые, впрочем, существовали и во время запрета). Фактически это означает полную легализацию проституции, которая приравнена к предпринимательской деятельности и подлежит налогообложению.

Как и при легализации наркотиков, декриминализация менее опасных занятий, связанных с проституцией, сочетается в Нидерландах с усилением преследований за более опасные занятия. Так, одновременно с легализацией публичных домов был увеличен с 1 до 6 лет максимальный срок тюремного заключения за насилие и издевательства в отношении проституток и за привлечение к занятию проституцией несовершеннолетних.

В литературе можно найти оценки, что в Нидерландах сфера легальной секс-индустрии составляла на рубеже 1990-2000-х гг. 5% национальной экономики [16]. По мере того, как легализовывались сначала сутенерство, а потом и публичные дома, секс-индустрия Нидерландов выросла в 1990-2000 гг. на 25%. В настоящее время проститутки Нидерландов имеют статус, аналогичный наемным работникам других профессий: платят налоги, имеют право на социальные пособия (включая пособие по безработице и пенсию), создали собственный профсоюз и пользуются юридической защитой (например, имеют право отказаться принимать клиента).

Опыт Нидерландов и других стран, легализовавших проституцию, вызывает в других странах неоднозначную оценку. Рост легальной проституции часто трактуют как расширение «порока», основанного на торговле женщинами. Дело в том, что значительная или даже большая часть легальных проституток — это мигрантки из стран Восточной Европы, Азии, Африки и других стран догоняющего развития, которые приехали торговать своим телом, нарушая миграционное законодательство.

Поэтому многие страны пошли по пути не легализации, а «войны» с проституцией. Так, принятый в 1998 г. в Швеции Закон о насилии в отношении женщин запрещает и преследует саму покупку «сексуальных услуг». Правительство Швеция полагало, что «путем запрета на приобретение сексуальных услуг можно противодействовать проституции и ее разрушительным последствиям более эффективно, чем прежде». В США занятие проституцией также до сих пор является нарушением закона: за торговлю телом в Америке приговаривают к по-лугоду тюрьмы и 5 тыс. долларов штрафа.

Национальные инициативы по легализации проституции привели к некоторым изменениям и на международном уровне. Так, в отчете за 1998 г. Международной организации труда при ООН предлагалось рассматривать индустрию секса в качестве законного сектора экономики.

2. Антипрогибиционизм в России.

Зарубежный опыт легализации проституции стимулировал законодательные инициативы и в России, но пока не вполне удачные.

Первый опыт разработки проекта Федерального закона «О проституции», который предполагал лицензирование проституток по образцу Голландии, был осуществлен еще в 1995 г. инициативной группой из администрации Саратовской области. Однако в Государственной Думе дебаты по этому вопросу так и не состоялись.

В 2004 г. на обсуждении в Государственной Думе появился законопроект «О регулировании платных сексуальных услуг», прошедший второе чтение, разработчиком которого стал депутат третьего созыва Государственной Думы А. Вульф. Представленный им проект предлагал квалифицировать проституцию и другие платные сексуальные услуги как «разновидность экономической деятельности, подлежащей государственной регистрации». «Каждый гражданин РФ, достигший 18-летнего возраста, — говорилось в проекте А. Вульфа, — имеет право на свободное использование своих физических данных и имущества для не запрещенной законом экономической деятельности по оказанию услуг сексуального характера».

От зарубежных законов о легализации проституции проект А. Вульфа отличался тем, что, легализуя проституцию, он предлагал ужесточать наказание для сутенеров, которых он трактовал не как предпринимателей, а как ненужных посредников. Кроме того, в пакете с проектом закона о легализации проституции были предложены поправки в Уголовный кодекс, прописывающие размеры штрафов и сроки наказаний за нелегальное занятие проституцией (в настоящее время проституток наказывают только за административные правонарушения).

Летом 2005 г. Государственная Дума проект А. Вульфа отклонила, что, как пишут сторонники легализации проституции, «лишний раз доказало ханжеское отношение государства в лице соответствующих депутатов к данной проблеме» [7]. На самом деле проект А. Вульфа имел очевидные недостатки (запрет на деятельность сутенеров как менеджеров секс-бизнеса), а, самое главное, изначально был направлен скорее на инициирование обсуждения проблемы, чем на ее окончательное решение.

Задачу активизации общественной дискуссии проект А. Вульфа вполне выполнил, в последующие годы вопрос о легализации проституции часто поднимался на страницах российских СМИ. Это обсуждение проходит обычно в атмосфере признания того, что легализовать проституцию в России рано или поздно придется, когда массовое общественное сознание сможет принять концепцию торговли телом как разновидность законного бизнеса2.

4.2. Легализация наркотиков

История знает несколько примеров легализации торговли наркотиками. Ни об одном из них нельзя сказать, что он завершился крахом.

1. Легализация опиума в Китае 1850-х гг.

Первый опыт легализации наркотиков прошел практически незамеченным, поскольку он был осуществлен еще до глобального запрета наркотиков. Речь идет о легализации торговли опиумом в Китае после «опиумных войн».

Широкое потребление тяжелых наркотиков в Китае стало развиваться с XVII в., когда европейские торговцы (прежде всего британская Ост-Индская компания) начали завозить

2 В кругах российского среднего класса идея легализации проституции уже сейчас одобряется большинством. Сообщалось, что в 2000 г., когда РИА «РосБизнесКонсалтинг» провело Ьнтернет-опрос, нужно ли легализовать проституцию, то 79% опрошенных сказали, что нужно. Через два года при повторном Ьнтернет-опросе уже 88% высказалЬсь за легализацию проституции.

ТЕ1ЭДА ЕС01\ЮМ!С118 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

ТЕ1ЭДА ЕС01\ЮМ!С118 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

опиум из Индии. В 1729 г. рост потребления опиума побудил Китайскую империю издать указ, который запрещал торговлю опиумом для курения. В 1799 г. еще один имперский указ запрещал импорт опиума для курения. В отношении участвовавших в наркоторговле китайцев предписывалось применять жестокие меры, похожие на те, которые применялись в ХХ в. в борьбе с колумбийской наркомафией: конфискованный опиум сжигали, корабли торговцев конфисковали, а участвующие в наркоторговле китайцы подлежали казни. Стремясь «навести порядок», китайские чиновники в 1839 г. попытались фактически «закрыть» страну для иностранцев, начав конфисковывать опиум не только у китайских перекупщиков, но и у самих британских торговцев. В результате двух войн (1839-1842 и 1856-1858 гг.) англичане заставили правительство Китая сначала отказаться от преследований европейских торговцев, а затем и вообще прекратить борьбу с наркоторговлей. В 1858 г. китайцы легализовали опиум, обложив наркоторговлю налогом.

Легализацию наркотиков в Китае после «опиумных войн» принято рассматривать как результат империалистической политики, направленной на «разграбление» стран «третьего мира» ради прибыли предпринимателей развитых стран. Однако в истории легализации опиума в Китае есть и иной аспект. Клиометрическое исследование, проведенное недавно американскими экономистами-историками Д. Майроном и К. Фейгом [18], показало, что легализация опиума в Китае в 1858 г. вовсе не привела к сильному росту спроса на опиум. Традиционное представление о широком развитии наркомании среди китайцев после легализации наркоторговли оказалось ошибочным. Столь малый эффект легализации связан, как считают американские исследователи, с тем, что еще до формальной легализации фактически запрет не действовал. По их мнению, результатом запрета на ввоз опиума в Китай в 1729-1858 гг. были лишь высокий уровень коррупции и огромное количество ухищрений, к которым прибегали продавцы, занимавшиеся контрабандой опиума, и его покупатели.

Таким образом, китайский опыт прогибиционизма оказался малоэффективным, поэтому легализация опиума мало повлияла на его потребление, зато дала правительству Китая новый источник доходов. Когда в середине ХХ в. наркоторговля в маоистском Китае снова была категорически запрещена, то это стало результатом заботы скорее об авторитарной централизации, чем о здоровье китайской нации. К сожалению, уроки китайского опыта прогибиционизма и антипрогибиционизма начали осмысляться только в 2000-е гг.

2. Легализация каннабиса в Нидерландах 1970-х гг.

В течение первых двух третей ХХ в. запреты на наркоторговлю развивались в странах европейской культуры по нарастающей. Перелом этой тенденции обозначился после «молодежной революции» 1960-х гг., когда потребление наркотиков (особенно легких) стало восприниматься как модная в молодежной среде форма «расширения сознания», бросаю-щаявызов традициям старших поколений.

Разные страны Запада нашли различные формы ответа на этот вызов. В США в 1969 г. президент Никсон провозгласил «тотальную войну с наркотиками»; на протяжении последующих почти 40 лет правоохранительные органы США вели постоянную борьбу с наркомафией не только в своей стране, но и за ее пределами (в частности, в Латинской Америке). В Западной Европе, однако, постепенно стали преобладать более либеральные подходы. Большой интерес у антипрогибиционистов вызывает, в частности, наркополитика Нидерландов, где последовательно проводится курс на легализацию легких наркотиков.

Первая «кофейня» (сс^ееБЬор), получившая официальную лицензию на торговлю разными сортами каннабиса (известного также как марихуана и гашиш), открылась в Амстердаме еще в 1978 г. В начале 2000-х гг. в Нидерландах насчитывается примерно 1500 таких торговых заведений. Они функционируют при следующих ограничениях:

• легкие наркотики можно продавать только малыми порциями (первоначально — до 30 г, сейчас — до 5 г на покупателя);

• категорически нельзя продавать тяжелые наркотики (к которым причисляют героин, кокаин, экстази и близкие к ним препараты);

• нельзя рекламировать наркотики;

• нельзя продавать наркотики лицам моложе 18 лет.

При нарушении этих правил к владельцам coffeeshop применяют административные и/или уголовные санкции.

Легализация наркотиков в Нидерландах осуществлена в режиме де-факто. Это значит, что по закону в стране по-прежнему запрещены торговля, изготовление и владение как тяжелыми, так и легкими наркотиками. Однако голландские правоохранительные органы концентрируются на борьбе с героином, кокаином и сильными синтетическими наркотиками, не отвлекаясь на противодействие торговцам каннабисом, которые находятся под надзором муниципальных властей.

Голландский опыт легализации наркотиков часто становится объектом как преувеличенных восторгов, так и гиперкритических оценок. С одной стороны, признают, что доля наркоманов в населении страны в Нидерландах гораздо ниже, чем в тех странах, которые ведут «войну с наркотиками». С другой стороны, сильно растет число потребителей наркотиков — с 1984 по 1992 г. потребление марихуаны увеличилось почти на 200%. Обе эти закономерности в принципе не противоречат друг другу: если потребление некоего товара не создает объективно вредных последствий, то рост его потребления не создает опасностей для общества, как бы это потребление не оценивалось с моральной точки зрения. Тем не менее критики голландского опыта говорят, что «политика Голландии в сфере контроля наркотиков зашла в тупик, и она вынуждена постепенно принимать меры ужесточения, возвращаясь тем самым назад к запрету» [2]. Действительно, в Голландии произошло уменьшение вдвое числа «кофеен» и сокращение разрешенной нормы отпуска каннабиса (что объясняется, в частности, выведением легальными торговцами более «сильных» сортов конопли). Однако правительство Голландии, несмотря на давление некоторых других стран ЕС, не намерено прекращать политику легализации легких наркотиков.

За пределами Нидерландов легализация наркотиков происходит более ограниченно. В качестве примера «ослабленной» легализации можно назвать опыт Канады, где с 30 июля 2001 г. официально разрешили использование марихуаны в медицинских целях. По предписанию врача в этой стране больным пациентам разрешается не только употребление, но и самостоятельное выращивание марихуаны.

3. Антипрогибиционистское движение.

Если на уровне национальных правительств абсолютно доминирует концепция запрета наркотиков, то на уровне институтов гражданского общества эта концепция пользуется широкой популярностью. Сегодня в мире действуют четыре крупных международных организации, имеющие целью смягчить современную репрессивную политику по отношению к наркотикам и перенести центр внимания общественного мнения в плоскость народного здоровья. Это Европейское движение за нормализацию наркотической политики (European Mouvement for the Normalization of Drug Policy — EMNDP), Радикальная антизапретительная координация (Coordination radicale antiprohibitionniste — CORA), Антизапретительная Международная Лига (Ligue Internationale Antiprohibitionniste — LIA) и, наконец, американский Фонд наркотической политики (Drug Policy Foundation — DPF). Подобные же антипрогибиционистские организации, но действующие уже на государственном уровне, существуют в Швейцарии, Бельгии, Великобритании, Канаде, Испании, Голландии, Италии и Германии.

Активными участниками интернационального движения за либерализацию наркотиков являются многие авторитетные деятели науки и политики, включая Нобелевского лауреата по экономике 1976 г. Милтона Фридмана и бывшего государственного секретаря США Дж. Шульца. В одном из публичных выступлений бывший американский госсекретарь отметил, что мало кто из политиков осмеливается открыто разделять антипрогибиционистские убеждения. Причиной этого является страх перед легализацией наркотиков, который искусственно вызывается в массовом сознании и поддерживается в СМИ теми правительственными структурами, кому выгодна война с наркотиками, за счет которой можно завоевать популярность среди простых избирателей.

Оценка Дж. Шульца может использоваться и для оценки ситуации в России. С одной стороны, некоторые видные российские обществоведы-криминологи указывают, что доминирующая в нашей стране идеология «войны с наркотиками» (по образцу США) не отличается эффективностью. Так, известный криминолог из Санкт-Петербурга Я.И. Гилинский пишет: «Важно понять, что господствующая в России политика запрета и репрессий неэффективна, бесчеловечна, иррациональна, имеет выраженную популистскую направленность, влечет бессмысленную трату средств на заведомо проигранную «войну» вместо финансирования просветительско-оздоровительных превентивных и реабилитационных программ. Необходима выработка стратегии долговременной воспитательно-просветительской, превентивной антинаркотической политики, с переносом акцентов с уголовно-правовых запретов и санкций на разумную антинаркотическую пропаганду, доступную социальную и медицинскую помощь наркозависимым и членам их семей» [4]. Однако, по признанию московского обществоведа Л. Тимофеева (зав. лабораторией по изучению нелегальных экономик РГГУ), в современной России «общественное мнение ни в каком смысле не готово не только решать, но хотя бы конструктивно обсуждать проблемы» [13] легализации наркорынка. Поэтому в России пока не возникало юридических проектов, направленных на легализацию наркотиков.

Летом 2007 г., публично отвечая во время интернет-конференции на вопрос о возможности легализации в России наркотиков по образцу Нидерландов, В.В. Путин выразил однозначно негативное отношение к такой форме противодействия наркомании и наркобиз-

ТЕ1НА ECONOMICUS ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

ТЕ1ЭДА ЕС01\ЮМ!С118 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

несу3. После этого публичное обсуждение возможности легализации наркотиков надолго стало невозможно.

4.3. Легализация эвтаназии

Для анализа проблемы легализации эвтаназии надо учитывать, что выделяют два ее вида — активную и пассивную. При активной эвтаназии врач специально ускоряет своим вмешательством его смерть (обычно речь идет об отравлении или смертельном усыплении). Как правило, это происходит по просьбе самого больного), который страдает от неизлечимого заболевания и близок к естественной мучительной кончине. При пассивной эвтаназии врач не вмешивается в жизнедеятельность организма пациента, чтобы ускорить его смерть, — он просто не оказывает ему необходимую помощь.

Легализация эвтаназии начинается с декриминализации пассивной эвтаназии и с постепенного отказа от уголовного преследования тех, кто нарушает пока еще существующие запреты. Во всех странах, где эвтаназия в той или иной форме становилась законной, прибегающие к этой процедуре врачи обязаны соблюдать ряд жестких условий. Основные условия обычно таковы: пациент должен быть неизлечимо болен и должен лично ходатайствовать об эвтаназии.

1. Антипрогибиционизм в зарубежных странах.

Пассивная эвтаназия впервые узаконена в 1976 г. решением Верховного суда Калифорнии, сейчас она широко распространена во всех штатах США. В 2004 г. пассивная эвтаназия легализована в Израиле и Франции. К пассивной эвтаназии терпимо относятся также в Великобритании, Германии и Швеции.

Показательна история легализации пассивной эвтаназии во Франции, где в ноябре 2004 г. закон об эвтаназии одобрил сенат Франции. Этот акт был разработан французской ассоциацией врачей. Он предусматривает, что когда принимаемые меры лечения становятся «бесполезными, непропорциональными либо не имеющими другого эффекта, кроме искусственного продления жизни», они «могут быть сокращены либо прекращены». В документе особо оговаривается то, что решение об эвтаназии больного пациента, находящегося без сознания, могут принять его близкие родственники или доверенное лицо. Принятию подобного решения во многом способствовала дискуссия, развернувшаяся во Франции вскоре после смерти в 2003 г. 22-летнего Винсена Юмбера: он был парализован после автомобильной аварии и написал книгу «Я требую права на смерть», в которой рассказал, насколько невыносима его жизнь и что он хочет умереть. Прошение об эвтаназии, поданное семьей молодого человека президенту Франции Жаку Шираку, осталось без ответа. Несмотря на официальный отказ, мать В. Юмбера ввела сыну смертельную дозу наркотика. В итоге мать В. Юмбера арестовали за убийство, но вскоре отпустили на свободу.

Несмотря на формальное отсутствие закона, реально пассивная эвтаназия декриминализирована и в Великобритании. Для этого создан необходимый прецедент: Высший суд Королевства в 2002 г. удовлетворил требование 43-летней Дианы Претти об отключении аппаратов искусственного дыхания, поддерживающих ее жизнь.

Активная эвтаназия легализована слабее пассивной. Впервые в мире закон о легализации активной эвтаназии приняли в Австралии в 1996 г., однако этот национальный опыт оказался мимолетным: в силу закон не вступил и был отозван всего 9 месяцев спустя. Основной причиной, видимо, стало внешнее давление: эксперты Комитета по правам человека ООН высказали обычное при обсуждении данной проблемы опасение, что австралийский закон об эвтаназии может лишить ценности человеческую жизнь, когда узаконенное самоубийство станет обычным делом, не вызывающим каких-либо особых эмоций.

Более последовательным оказался опыт стран Западной Европы. В Нидерландах впервые законодательные инициативы о легализации умерщвления безнадежных больных из милосердия начали рассматривать еще в 1970-е гг. В конце концов, Нидерланды эвтаназию узаконили: в принятом законе с 1 апреля 2002 г. эвтаназия разрешалась при определенных, четко оговоренных условиях4. Затем аналогичный закон приняла Бельгия.

3 Следует отметить, что использованные В.В. Путиным аргументы для обоснования категорического отказа от легализации наркотиков были не вполне корректными. В частности, он утверждал, что «опыт легализации легких наркотиков в некоторых странах говорит о том, что их легализация не приводит к уменьшению употребления так называемых тяжелых наркотиков, прежде всего героина. А наоборот, это только готовит молодых людей к употреблению этих тяжелых наркотиков». Голландский опыт свидетельствует скорее об обратном.

4 Согласно голландскому закону, эвтаназия может быть применена к больным не моложе 12 лет и осуществлена только по требованию пациента, если будет доказано, что его страдания невыносимы, болезнь неизлечима, и врачи не могут ничем помочь. При этом обязательно требуется повторное согласие самого пациента. Решение уполномочены выносить как минимум два врача, а в случае сомнения дело будет рассматриваться прокуратурой. Врачи также подпадают под контроль специальных комиссий из экспертов по медицине, праву и этике.

В Швейцарии сохраняется формальный запрет на активную эвтаназию, но смертельно больным пациентам, страдающим от сильной боли, врач может выписать «последний рецепт», который по поручению больного получает Общество эвтаназии, под опекой которого на основании личного обращения находится неизлечимо больной пациент. Такое либеральное законодательство стало причиной нового направления туризма: жители других стран Европы отвозят своих тяжелобольных родственников в швейцарские клиники, чтобы те смогли «легко умереть».

В США отношение к активной эвтаназии менее терпимое. В этой стране активная эвтаназия разрешена только в одном штате Орегон, где в 1997 г. был принят «акт о достойной смерти». Согласно орегонскому закону, пациент должен дважды потребовать эвтаназию в устном и один раз в письменном виде, при этом он должен быть вменяемым и психически дееспособным. Смертельная доза медикаментов вводится самим пациентом. Американская администрация и религиозные группы в течение пяти лет пытались оспорить это решение, но в январе 2006 г. Верховный суд США шестью голосами против трех подтвердил легитимность закона штата Орегон, который разрешает врачам помогать уходить из жизни смертельно больным пациентам. За пределами Орегона активная эвтаназия запрещена. Главный американский сторонник активной эвтаназии, «доктор-смерть» Джек Геворкян, осуществивший за плату более 130 актов эвтаназии, вводя пациентам по их просьбе смертельные инъекции, в 1999 г. был приговорен судом к 25 годам заключения.

О масштабах применения эвтаназии говорят следующие цифры: в США с 1998 г. правом на эвтаназию воспользовались 170 неизлечимых больных, в Бельгии с 2002 г. — 400 пациентов, а в Голландии только за 2005 г. добровольно ушли из жизни 4300 человек.

Если искать факты о тенденции к легализации эвтаназии на международном уровне, то можно вспомнить обращение в 2002 г. Папы Римского Иоанна Павла II, который призвал врачей не прибегать к излишним мерам для продления жизни смертельно больных пациентов. «Врачи ошибаются, — заметил понтифик, — считая медицину всесильной и забывая о бренности нашего существования. Им не следует заботиться лишь о физическом состоянии людей, пренебрегая духовным. Особенно в тех случаях, когда медики точно знают, что спасти человека нельзя» [15].

Следует подчеркнуть, что в зарубежных странах фактическая легализация эвтаназии не сопровождается декриминализацией коммерческих услуг по эвтаназии. Это означает, что если один человек помог другому уйти из жизни, не имея собственной выгоды, то он не может быть осужден. Но если он получил плату за свою помощь, то его поступок рассматривается как корыстное преступление. Такой подход делает производство услуг по эвтаназии уделом только врачей-энтузиастов, готовых оказывать услуги по эвтаназии совершенно бесплатно. В результате не формируется нового рынка медицинских услуг, эвтаназия полностью выводится из сферы действия рынка, что не соответствует современному пониманию принципов организации системы здравоохранения. В этом отношении легализация эвтаназии пока резко отличается от легализации проституции и наркотиков.

2. Антипрогибиционизм в России.

Российские врачи в частных беседах признают, что «убийства из жалости» престарелых или тяжело больных в России (как и за рубежом) отнюдь не являются чем-то исключительным. Такие осуждаемые законом деяния крайне редко становятся объектом расследований, поскольку нет тех, кто был бы в этом расследовании заинтересован, а юридически доказать такое убийство очень трудно.

Объектом общественного внимания проблема эвтаназии стала лишь в 2004 г., когда в Ростове-на-Дону прошел процесс по «Делу об эвтаназии»: курсантка Донского казачьего кадетского профессионального училища № 7 Кристина Патрина и школьница Марта Шкир-манова задушили свою парализованную соседку Наталью Баранникову, как они говорили, из жалости. По версии следствия, они сделали это из корыстных побуждений — жертва пообещала убийцам в награду 5 тыс. руб. за избавление ее от страданий. Молодые девушки (13 и 16 лет) полностью признали свои действия (но не вину) и были осуждены на 4,5 года (первоначально прокурор требовал по 7,5 лет) [15]. Если бы «убийцы из жалости» не взяли обещанной им платы, этот процесс вообще бы, скорее всего, не состоялся (как это было во Франции в деле матери В. Юмбера), поскольку ни у российских, ни у зарубежных правоохранительных органов нет опыта расследования убийств с целью эвтаназии. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что следствие классифицировало произошедшее как «убийство лица, заведомо для виновного, находящегося в беспомощном состоянии, совершенное по предварительному сговору, по найму» (ч. 2 ст. 105 УК РФ п. «в», «ж», «з»), т.е. как своеобразное наемное убийство.

После «ростовского дела» в России стали возникать инициативы юридической легализации эвтаназии. В 2007 г. в Совете Федерации был разработан законопроект о легализации эвтаназии

ТЕ1НА ЕС01\ЮМ!С118 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

ТЕ1ЭДА ЕС01\ЮМ!С118 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

в России. В случае его принятия предполагалось, что неизлечимых больных по их просьбе будут лишать жизни, если такое решение утвердит консилиум врачей. Доминирование критических оценок нового законопроекта среди депутатов и в СМИ привело к тому, что он был отвергнут. В данном случае политическая элита проявила, пожалуй, чрезмерную осторожность, поскольку среди россиян доминирует более благожелательное отношение к идее «смерти по собственному желанию»: согласно опросу ВЦИОМ, проведенному в июле 2006 г., 58% россиян считают эвтаназию оправданной в тех или иных случаях и только 28% отвергают ее в принципе [5].

4.4. Легализация торговли органами и тканями для трансплантации

1. Антипрогибиционизм в зарубежных странах.

Движение за легализацию торговли органами и тканями людей развито гораздо слабее прочих видов антипрогибиционистского движения. Вероятно, это связано, прежде всего, с тем, что этот запрет влияет на относительно небольшое количество людей — много меньшее, чемколичество людей связанное с наркотиками или проституцией. Кроме того, СМИ разных стран создали вокруг проблемы нехватки донорских органов атмосферу нездоровых криминальных сенсаций. Наконец, эта проблема возникла относительно недавно (примерно 20 лет назад), и общественное сознание еще не успело его адекватно осмыслить.

Тем не менее можно найти информацию, что врачи-трансплантологи все чаще выступают именно за переход к легальной торговле донорскими органами. Например, в 2003 г. в Великобритании президент Комитета по трансплантологии Королевского медицинского общества Надей Хаким открыто заявил: «Торговлю органами необходимо узаконить и поставить под контроль» [1].

2. Антипрогибиционизм в России.

В современной России пока нет попыток обсудить целесообразность легализации торговли органами и тканями для трансплантации. В то же время сам этот рынок фактически существует, но как нелегальный. В Рунете легко найти много объявлений тех, кто изъявляет желание продать свои органы желающим реципиентам. В СМИ появлялась информация, что торговля органами граждан СНГ осуществляется путем организации турпоездок доноров за рубеж (например, в Турцию), где в специальных клиниках у них изымают органы для пере-садки5.

Хотя в России нет движения за декриминализацию торговли органами и тканями, в 2003 г. в результате внесения в УК России серии изменений эта декриминализация фактически осуществилась.

Ранее УК РФ была предусмотрена ответственность за совершение преступлений, связанных с торговлей людьми, использовании их органов или тканей в целях трансплантации: это — п. «ж» ч. 2 ст. 152 УК РФ (Торговля несовершеннолетними, совершенная в целях изъятия у несовершеннолетнего органов или тканей для трансплантации). Однако Федеральным законом от 08.12.2003 г. № 162-ФЗ данная статья была исключена.

В соответствии с № 162-ФЗ в УК появилась новая статья — п. «ж» ч. 2 ст. 127.1 (Торговля людьми, совершенная в целях изъятия у потерпевшего органов или тканей). Данная статья, очевидно, послужила альтернативой утратившей силу ст. 152. В ст. 127.1 (в отличие от ст. 152) не указано, для чего могут изыматься органы и ткани человека преступником (например, для трансплантации).

Однако в соответствии с ФЗ ч. 1 ст. 127 УК РФ целью совершения преступления является эксплуатация человека, под которой законодатель понимает использование занятия проституцией другими лицами и иные формы сексуальной эксплуатации, рабский труд (услуги), подневольное состояние (приложение 2 к статье). Такая формулировка говорит о том, что изъятие органов или тканей человека не входит в определенное уголовным законом понятие эксплуатации человека, Это свидетельствует о том, что торговля людьми, совершаемая для использования органов и тканей человека, не может расцениваться правоприменителем как действия, целью которых является эксплуатация человека. Но, с другой стороны, о возможности торговли людьми с целью изъятия органов или тканей человека упоминается в п. «ж» ч. 2 данной статьи.

Сказанное позволяет заключить следующее: при совершении торговли людьми, когда их органы или ткани могут быть использованы для трансплантации, правоприменитель должен установить и доказать цель преступления — эксплуатацию человека, но не может этого

5 Так, в 2002 г. «Интерфакс» (со ссылкой на пресс-службу МВД Молдавии) сообщил, что молдавская полиция ведет расследование по делу преступной группировки, участники которой обещали своим жертвам щедрое вознаграждение за выезд в Турцию для изъятия почки, но затем отказывались полностью выплатить вознаграждение.

сделать из-за примечания 2 к статье 127.1 УК РФ. А с другой стороны, существует п. «ж» ч. 2 данной статьи, но как его применять не ясно (данная норма УК РФ «мертвая»).

Отмеченный парадокс отдельных положений рассматриваемой нормы уголовного закона свидетельствует о ее несовершенстве в части определения цели преступления, что усложняет возможность применения данной нормы в случаях, когда совершается торговля людьми для использования их органов или тканей.

Что же касается торговли органами и тканями человека для трансплантации, то такой вид преступления в российском уголовном законодательстве вообще не предусмотрен.

Таким образом, в настоящее время в России торговля людьми, органами или тканями человека для трансплантации фактически декриминализована, что противоречит соответствующим международным обязательствам Российской Федерации.

В то же время российское уголовное законодательство имеет нормы уголовного закона, которые описывают действия преступника, направленные на непосредственное изъятие органов или тканей человека для последующей их трансплантации:

♦ п. «м» ч. 2 ст. 105 (убийство в целях использования органов или тканей потерпевшего),

♦ п. «ж» ч. 2 ст.111 (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью в целях использования органов или тканей потерпевшего),

♦ ст. 120 (Принуждение к изъятию органов или тканей человека для трансплантации:

ч. 1 — с применением насилия либо с угрозой его применения, ч. 2 — в отношении лица, заведомо для виновного находящегося в беспомощном состоянии либо в материальной или иной зависимости от виновного).

Фактическая декриминализация торговли органами и тканями осуществляется в России так, что трудно осудить организаторов купли-продажи органов и тканей, но невозможна и вполне легальная организация этой торговли. В связи с этим целесообразно начать подготовку к последовательной и осознанной легализации добровольной продажи собственных органов. Если можно будет законно продавать собственные органы, это сделает криминальную трансплантологию принципиально невозможной. По идее, государство должно наладить лишь эффективную систему контроля за соблюдением условий договоров между донорами и реципиентами, а также следить за выполнением некоторых минимальных стандартов этих добровольных соглашений.

Конечно, переход к легальной торговле органами и тканями в России может быть только перспективной задачей. Такая реформа потребует изменения позиции не только Всемирной организации здравоохранения и иных международных организаций, но и изменения умонастроений российского общества, которое сейчас резко настроено даже против забора органов умерших людей для пересадки их больным.

Итак, тенденция к легализации «вредных благ» действует на всех четырех проанализированных нами рынках, но в разной степени:

♦ на рынках секс-услуг легализация проституции как сферы бизнеса уже произведена в ряде стран мира;

♦ на наркорынках легализация легких наркотиков как объекта бизнеса произведена только в одной стране мира (в Нидерландах), хотя существует сильное антипрогиби-ционистское движение как на международном, так и на национальном уровне;

♦ в сфере оказания услуг по эвтаназии в ряде стран эвтаназия легализована в пассивной или реже в активной форме, но нигде она не легализована как бизнес;

♦ в сфере торговли органами и тканями для трансплантации рядом специалистов высказываются антипрогибиционистские рекомендации, но антипрогибиционистское движение не сформировалось, а фактическая декриминализация в России торговли органами и тканями является результатом скорее юридической погрешности, чем осознанным решением.

5. Перспективы развития антипрогиБиционизма в России

5.1. Общемировая тенденция к легализации «вредных Благ»

Проведенный аналитический обзор зарубежного опыта легализации «вредных благ» показывает, что теневая экономическая деятельность в этой сфере объективно выполняет функцию институционального экономического инноваторства. Наиболее четко это можно проследить по развитию коммерческих отношений в сферах, связанных с распоряжением человеком своим телом. Речь идет о таких видах деятельности, как производство абортов, эвтаназия, проституция и торговля трансплантантами.

ТЕ1ЭДА ЕС01\ЮМ!С118 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

ТЕ1ЭДА ЕС01\ЮМ!С118 ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

Во всех четырех видах деятельности в Х1Х-ХХ вв. складывалась однотипная ситуация: есть спрос на определенный товар или услугу, есть и добровольное (преимущественно или хотя бы частично) их предложение; однако куплю-продажу официально запрещают, правоохранительные органы ведут борьбу с теневым рынком. Главным основанием для запрета являются этические стереотипы (как правило, связанные с христианской моралью), ограничивающие свободу распоряжаться «богоданной» жизнью и телом. Хотя сами эти стереотипы восходят к библейским временам, их юридическая формализация завершилась лишь в первой половине ХХ в. В результате первоначально легальные проституция и производство абортов ушли в теневую экономику.

В современном мире (особенно, после «молодежной революции» 1960-х гг.) моральные нормы, запрещающие взрослым правоспособным людям распоряжаться своей жизнью и своим телом, перестали восприниматься как общепринятые и обязательные. Более того, прогресс медицины сделал возможным такие принципиально новые услуги, как облегчение ухода из жизни и пересадка человеческих органов от донора. Однако формальные нормы права по-прежнему карали за нарушение «естественных» табу. Поэтому старые отрасли (проституция и производство абортов) продолжали оставаться нелегальными, а новые отрасли (коммерческая эвтаназия, торговля органами и тканями для трансплантации) изначально рождались в сфере теневой экономики.

На революционно-прогрессивную функцию, которую может выполнять теневая экономика, впервые обратил внимание перуанский экономист Эрнандо де Сото, описавший рождение капитализма как «бунт» неформальных предпринимателей раннего Нового времени против запретов меркантилистского государства [11]. Аналогично расширение теневой коммерческой деятельности, связанной с распоряжением своим телом, постепенно меняет общественные умонастроения, подготавливая постепенную отмену запретов.

Аборты в настоящее время легализованы почти во всех странах мира. Коммерческая проституция в последние годы становится легальной отраслью экономики во все новых странах мира — не только в Голландии, но и в Германии, Турции и т.д. Эвтаназия пока наиболее последовательно (и в пассивной, и в активной форме) легализована только в Голландии и Бельгии. Что касается торговли трансплантантами, то в одних странах она прямо запрещается, в других же законодательство по этому поводу вообще отсутствует. Тем не менее многие врачи выступают за легализацию торговли человеческими органами.

Итак, под влиянием теневой экономической деятельности во всех странах уже родилась такая легальная отрасль коммерческой сферы услуг, как производство абортов; в некоторых странах — еще и секс-бизнес. Можно сделать прогноз, что в ближайшие десятилетия к ним добавятся коммерческая помощь в уходе из жизни и торговля трансплантантами.

На рынке наркотиков тенденция к легализации более слаба, она сдерживается сильной противодействующей тенденцией к усилению «войны с наркотиками». Исход противоборства этих двух тенденций, прогибиционистской (поддерживаемой прежде всего США) и антипрогибиционистской (поддерживаемой общественными движениями стран Западной Европы и правительством Нидерландов) во многом связан с исходом глобального социальноэкономического соперничества между США и Западной Европой.

Общемировая закономерность к легализации «вредных благ» действует и в России: происходит формирование антипрогибиционистского движения, осуществляются первые законодательные инициативы, направленные на ликвидацию запретов. Поскольку, однако, в России институты гражданского общества относительно слабы, а общественное сознание отличается консервативностью, решающую роль в изменении российского национального законодательства в ближайшие десятилетия будет играть скорее внешнее влияние развитых стран, чем внутренние инициативы.

5.2. Рекомендации для правоохранительной деятельности, направленной на противоборство с производством «вредных благ»

Исторический подход к юридическим запретам производить, продавать и потреблять «вредные блага» заставляет по-новому взглянуть на современную деятельность правоохранительных органов России.

Приоритеты в деятельности правоохранительных органов определяются тем, что следует считать преступностью и как понимать цели борьбы с нею. Ответы на эти фундаментальные вопросы легко давать, если общество находится в состоянии относительной стабильности, когда нормы права соответствуют общественным умонастроениям и не требуют рефлексии. Однако в переходные периоды, когда общество переходит от одной социальноэкономической системы к другой, ясность исчезает. Моральные и правовые нормы стано-

вятся текучими, быстро меняющимися. Не менее текучими и зыбкими становятся границы правоохранительной деятельности.

В качестве примера можно вспомнить, что, например, лет 20 назад борьба со спекуляцией рассматривалась в СССР как необходимый элемент защиты правопорядка. В наши дни то, что ранее называли «спекуляцией», официально признано одной из обыденных и общественно необходимых хозяйственных практик. Как же следует оценивать прежнюю борьбу советских правоохранительных органов со спекуляцией — как общественно полезную защиту от преступности или как вредное для общества торможение прогрессивных экономических изменений?

Возьмем теперь более современный пример с наркорынком. Априорная для большинства современных россиян точка зрения о необходимости запрещать торговлю наркотиками уже сейчас многими оспаривается. Не исключено, что через несколько лет (пусть даже десятков лет) современные запреты на наркоторговлю сменятся легализацией этих рынков, например, по голландскому образцу. Что же, в таком случае, несет обществу современная силовая борьба с наркоторговлей — пользу или вред?

Конечно, трудно точно предсказать, как именно будут меняться в ближайшем будущем представления о необходимости юридически запрещать «вредные блага». Очевидно одно — меняться они будут, и, вероятнее всего, в сторону смягчения. В таком случае уже сейчас надо менять подготовку работников правоохранительных органов, прививая им понимание объективной текучести общественных представлений о запретах и детально знакомя с зарубежным антипрогибиционистским опытом. Иначе юридические учебные заведения станут готовить тех, кто будет «завтра» реализовывать «сегодняшние» запреты, и правоохранительные органы превратятся в механизм торможения социально-экономических изменений.

У России есть печальный опыт подобного рода — это трагедия постсоветского предпринимательства. Речь идет о том, что даже после легализации бизнеса в начале 1990-х гг. российские милиционеры, воспитанные на восприятии «торгаша» как правонарушителя, продолжали считать бизнесменов скорее «нарушителями в законе», чем полезными обществу гражданами (этот стереотип отчасти сохраняется даже в наши дни). В результате легализуемый бизнес оказался не столько под защитой легальных правоохранительных органов, сколько под контролем («крышей») криминальных структур (см. [3]). Этот неприятный прецедент может повториться при возможной в будущем легализации многих товаров и услуг, которые мы сейчас юридически запрещаем.

Другой практический вывод из рассуждений о рациональности юридических запретов связан с проблемой эффективного распределения ресурсов правоохранительных органов по разным направлениям их деятельности. Как уже указывалось, финансирование деятельности по борьбе с запрещенными товарами и услугами занимает значительную часть бюджета правоохранительных органов. Если мы признаем, что многие из этих видов правоохранительной деятельности экономически неэффективны (хотя, возможно, морально оправданы), то необходимо изменить приоритеты финансирования — уменьшать финансовые ресурсы, которые тратят на борьбу с наркотиками, проституцией и т.д., перемещая эти ресурсы на финансирование борьбы с другими преступлениями, объективно более опасными для общества.

ЛИТЕРАТУРА

1. Бабасян Н., Лория Е., Нарышкина А. Филимонов Д. Удар по почкам. В Британии хотят легализовать торговлю органами // Известия. 2003 23 мая. (http://www.izvestia.ru/world/article34082/).

2. Боревич И.И. Антинаркотическая политика и права человека в российском обществе. СПб., 2005. (http:// www.ecad.ru/mn-nk1_04.html).

3. Волков В. Силовое предпринимательство. СПб.; М.: Европейский университет в Санкт-Петербурге: Летний сад, 2002.

4. Гилинский Я.И. Война с наркотиками или мирное сосуществование? // (http://www.narcom.ru/ideas/socio/9. html).

5. Жуков Б. В смерти — отказать // Ежедневный журнал. 2007. 20 апреля (http://www.ej.ru/comments/ent-ry/6792/).

6. Законодательное регулирование азартных игр. История вопроса. США (http://best-casinos.ru/laws/7.html).

7. Ланская П., Спектор Е. Правовые основы легализации проституции в России // Вестник игорного бизнеса. (http://vib.adib92.ru/main.mhtml?PubID=16&Part=4).

8. ЛатовЮ.В. Экономика вне закона. Очерки по теории и истории теневой экономики. М.: МОНФ, 2001.

9. Поланьи К. Великая трансформация. СПб.: Алетейя, 2002.

10. Сакевич В.И. Запрет аборта в США откладывается? // Демоскоп — Weekly. 2006. № 267 — 268. 27 ноября — 10 декабря (http://www.demoscope.ru/weekly/2006/0267/reprod01.php).

11. Де Сото Э. Иной путь. Невидимая революция в третьем мире. М.: Catallaxy, 1995.

12. Сухой закон. 10 фактов (2005) (http://100gramm.com.ru/sz10.php).

13. Тимофеев Л. Наркобизнес как экономическая отрасль (теоретический подход) // Вопросы экономики. 1999. № 1. С. 104.

ТЕ1НА ECONOMICUS ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета 2009 Том 7 № 4

ТЕ1ЭДА ECONOMICUS ^ Экономический вестник Ростовского государственного университета ^ 2009 Том 7 № 4

14. Фуко М. Воля к знанию («История сексуальности» I) // Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. М.: Магистериум, 1996.

15. Шнайдер А. Эвтаназия по-волгодонски (2004) С. 99-268 (http://www.proza.ru/texts/2005/04/29-124.html).

16. ШтереншисМ. Всемирная история всемирной проституции. Ростов н/Д: «Феникс», 2006. С. 239.

17. Interview with Milton Friedman on the Drug War. 1991: http://www.legalise-usa.org/documents/HTML/socialist. htm.

18. Miron Jeffrey A., Feige Chris. The Opium Wars, Opium Legalization and Opium Consumption in China (2005) — http://papers.nber.org/papers/w11355.pdf.